Проза.

[alexyoga]

В предбаннике я уселся за стол и подтащил поближе бутылку с 'Кока-колой'. Бухнула дверь и Сергей выскочил за мной следом. В отличие от меня, он предпочитал пиво.
- Хорошо... - я расслаблено откинулся на спинку дивана. - Ничего делать не хочу. Так бы и сидел всю ночь.
- Да, ты вроде и так по лесам круги не нарезаешь. Чего тебе-то делов - сиди, да смотри по сторонам. Это мы тут как проклятые пашем.
- Это вы-то проклятые? Чтоб меня так кто проклял! - Сергей был шеф-поваром в нашем ресторане.
- Ну, в отличие от тебя, у нас конкретное дело есть. Думаешь, полста человек зараз накормить легко? Да, еще изысками всякими?
- Ну, у всех свое дело. Ты вон кормишь, я по сторонам смотрю, чтоб тебе это делать не мешали.
- Интересно ты смотришь. Как не гляну - сидишь, да дремлешь, или языком треплешь с обслугой.
- Я не просто так дремлю, я силы коплю. И болтаю не просто так, надо же знать - кто и что видел, о чем думает? Чего от кого ждать. А, уж за узбеками нашими, сам знаешь - глаз да глаз!
- Силы копишь?
- Ты кота видел? Как он на солнышке лежит?
- Да, кто ж их не видел-то? Ну, лежит и что?
- А как он на птичку, опосля этого, прыгает? Есть промежуток у него между прыжком и сном?
- Нет, он сразу и сигает.
- Вот и я так. Нельзя все время в напряге быть, перегоришь, и в итоге лоханешься.
- Интересная теория.
- Это, Серега, не теория - это жизнь. Чем меньше ты в напряге сидишь, тем дальше после этого прыгнешь и тем быстрее в себя придешь.
- Ну, красиво говорить - ты у нас мастер. Еще разок? - он кивнул в сторону парной.
- Не, хорош. Ты иди, а я уже на холодок.
Серега скрылся в парной, а я начал неторопливо одеваться.

[Винни-Пух и все-все-все]

Фритьоф Нансен
Приключение

[речь по случаю назначения ректором университета Сент-Эндрюс 3 ноября 1926 г.; текст большой, здесь первая часть]

Говорят, что Соломон сравнивал людей с морем, а ораторов и советчиков с ветром и говорил, что «море было бы спокойно, если бы ветры его не волновали». Если в данном случае я могу назвать вас морем, я уверен, что вы и так испытываете достаточно волнений и безо всяких ораторов. И хотя я никогда не стремился произносить многословных речей, сегодня превращусь в шторм, раз вы от меня этого ожидаете.
Но ветры, как сильные, так и слабые, могут дуть с разных сторон. С каком направлении следует дуть мне?

Я размышлял над тем, как вам могло прийти в голову назначить меня вашим ректором. Может быть, это было потому, что задолго до вашего рождения, один молодой человек с таким же именем, как у меня, совершил несколько путешествий по Северному полюсу? Вы могли слышать что-то об этом, когда были детьми. Или это потому, что спустя годы так случилось, что мое имя было связано с несколькими мероприятиями, целью которых было облегчить страдания несчастных собратьев?

Я не смог решить этот вопрос, и это расстроило меня, потому что иначе у меня была бы главная тема для этой речи, произнести которую, как я понимаю, является главной обязанностью для меня как для вашего ректора.

Но, с другой стороны, зачем мне волноваться об этом? Вы все равно не запомните, о чем эта речь была.

Вам не следует думать, что мы, пожилые люди, так уж довольны собой. Мы прекрасно знаем, что хотя вы необычайно добры с нами и любите общаться с нами – по крайней мере, некоторые из вас – все же, если честно, вы часто считаете нас невыносимо нудными с нашей усердной учебой и добрыми советами. По крайней мере, я помню себя таким, когда я был вашего возраста – и для этого, возможно, были причины.

Давно Ларошфуко сказал, что «старики любят давать хорошие советы, чтобы утешить себя в том, что они больше не могут подавать плохих примеров». Не знаю, можно ли стопроцентно принимать такое определение, однако в нем больше правды, чем кажется сначала.
Все же я уверен, что мы все согласны с мудрецом, который сказал: «мы встречаем умных людей только среди тех, кто одного мнения с нами». Как правило, только печальный опыт может доказать нам справедливость мнения, отличного от нашего. Насколько проще стала бы жизнь, если бы мы могли учиться у других! Но настоящая мудрость жизни та, что мы открываем собственными глазами.

«Опыт – учитель, который берет непомерно высокую плату»,- сказал бессмертный Карлейль,- «но его уроки не забываются». Друзья, прислушивайтесь к словам тех, кто заслуженнее и старше вас, но своим глазам верьте еще больше; и всегда держите свои глаза открытыми. Правда, которую вы разглядели своими собственными глазами, пусть и несовершенная, в десятки раз ценнее той, что вам расскажут другие, поскольку помимо того, что она расширила ваше знание, она усилила вашу способность видеть.

И все же, я, верящий во все это как и любой из вас, стою здесь как ваш ректор, и я, к сожалению, уже не молодой человек, и мне нужно произнести речь, которая направит вас в вашем путешествии по жизни.

Что мне вам сказать? Я считаю, что сначала я должен сказать немного мудрых слов об океане жизни, по которому вам предстоит отправиться в плавание. Боюсь, что в этом отношении я не смогу сделать вас мудрее, поскольку море сейчас очень неспокойное, а туман такой густой, шквалы ветра так сильны, что трудно смотреть вперед.

Говорят, что молодым людям опасно отправляться в путешествие по такому морю. Я думаю, что такое путешествие может быть очень интересным. Только один акт пьесы завершился – наступает следующий. Сейчас во всем ощущается брожение. Старые незыблемые истины отброшены; именно вам предстоит отыскать новые.
Да, путешествовать по такому морю трудно. Возможно, кого-то ожидает кораблекрушение; тем больше предстоит сделать тем, кто сможет выстоять.

Мой друг Амундсен сказал как-то, что он рад, что не родился позже, когда не останется ничего неисследованного кроме Луны. Я вспомнил Мартина Фробишера, который 350 лет назад «решился пройти через Северо-Западному проход» и «либо привезти с собой правдивые свидетельства или же никогда не вернуться, зная, что это единственная неисследованная область в мире, познав которую, можно снискать славу и богатство».

Так вот, целью и завершением жизни не может быть «слава и богатство». Это слишком просто. Вы пришли в этот мир, чтобы сделать свою часть, и сделать это хорошо. А со времен Фробишера в мире накопилась масса стоящих дел, и для вас, дорогие друзья, их предостаточно. Позвольте мне поговорить о некоторых из них.

В последнее время мы много слышим о спаде европейской цивилизации; нам говорят, что она достигла зрелого возраста и теперь скатывается вниз. Среди всего прочего, нам указывают на недостаток оригинальности, на угрожающую бесплодность западноевропейской мысли. В наше время, возможно, это находит свое отражение в искусстве и в недостатке великих личностей.
Но не позволяйте загнать себя в пессимизм. Эти разговоры о спаде не новы. Давайте найдем настоящую перспективу. Разумеется, нам нравится думать, что человечество движется путем постоянного прогресса; эта идея успокаивает. Но справедлива ли она? Прогресс подразумевает то, что нам известно, куда мы движемся, а двигаться мы можем только к определенной точке. Но такой точки не существует. Вспомните Архимеда, который давно сказал, правда, в другой связи: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!».

Представьте себе, что древние лидеры мысли – Будда, Сократ, Христос – вернулись бы к нам, и мы показали бы им все наши чудесные изобретения, наши научные открытия, достижения прогресса с их времен. Разве не улыбнулись бы они нам снисходительно – как мы улыбаемся детям, показывающим нам свои любимые игрушки?

Могу себе представить, что между Сократом и Маркони мог бы состояться такой диалог.
Сократ, осмотрев все изобретения, сказал бы: «Все это очень интересно, но что нового ты открыл в познании себя?»
Маркони: «Но разве Вы не видите, как это архиважно для всех людей, для бизнеса, для экономики и развития, чтобы информация передавалась быстро?»
Сократ: «Да, но в чем это помогло тебе? Ты стал лучше благодаря этому? А вдруг это помогает одним людям, но заставляет страдать других».
Маркони: «Но ведь радио дает возможность передавать прекрасную музыку, замечательные лекции тысячам, миллионам людей!»
Сократ: «А откуда тогда эти люди возьмут время на то, что несравненно более важно – на то, чтобы думать своей головой?»

Нет, у нас нет поводов, чтобы хвастать, будто мы лучше наших отцов. На самом деле, превосходство «цивилизованного» человека над «нецивилизованными» предками весьма и весьма сомнительно. Давайте вернемся на пять-шесть тысяч лет назад, к древним египтянам, жившим в каменном веке. Когда мы видим, чего они достигли, пользуясь своими орудиями, будем ли мы честны перед собой, утверждая, что превосходим их?

А если заглянуть еще дальше – на двенадцать-пятнадцать тысяч лет назад – мы видим кроманьонцев, расу, которую никак не назовешь ущербной по сравнению с нами. Какая прекрасная осанка, великолепный рост, какой череп! Обратите внимание на признак высоких умственных способностей - прекрасный изгиб от красивого лба к затылку. Этот череп вмещал на одну шестую часть больше мозга, чем череп современного европейца. Представьте, - если бы такому человеку дать знание и образование, которое получают студенты в университетах – чего бы он не смог достичь в жизни среди нас? По крайней мере, он преуспел бы в той же степени, что и любой из нас.
О нет, друзья мои, давайте будем скромны. Эволюционный подъем, который вывел наших предков от уровня обезьян к кроманьонцу, прекратился много тысяч лет назад благодаря условиям современной социальной жизни, особенно урбанизации, мешавшей принципу «выживания сильнейших». Слабые элементы стали преобладающими. Человеческая раса, безусловно, продолжает претерпевать изменения, и эти изменения происходят очень быстро – но «ни к чему скакать галопом, если скачешь не в том направлении».

Эти вопросы очень серьезные и важные, их нужно тщательно изучать тем из вас, кому предстоит стать преобразователями, каких мы ждем с большим нетерпением.

Но, безусловно, если за последнее время наша раса не преуспела в физическом аспекте, наши идеи ушли далеко вперед. Наша этика и мораль поднялись высоко по сравнению с примитивной стадией развития человека. Тем не менее, все это относится к отдельно взятому индивидууму, да и не в той степени, в какой принято считать, а тем более не в ситуации, когда отдельно взятые человеки объединяются в группы.

Настоящая мораль на уровне нации едва начала зарождаться. Здесь почти нет никаких различий с хищными животными. Частные человеческие добродетели – скромность, альтруизм, благотворительность, любовь к ближнему своему, чувство солидарности, выглядят как смешные нелепые выходки, если нациям приходится применять их в своей политике.

Это может прозвучать слишком резко. Но позвольте мне привести пример, который должен был бы поразить сознание человечества намного сильнее, чем это случилось на самом деле. Я имею в виду собрание лиги наций в марте прошлого года.
Да, эта лига представляет собой великое и замечательное путешествие, новый корабль, направляющийся новыми путями с новыми надеждами человечества на борту. Мы надеялись, что ее основание положит начало новой эре в истории человечества, что это будет попытка введения в межнациональные отношения тех человеческих добродетелей, о которых я упоминал, что это поможет создать чувство солидарности и установить настоящее сотрудничество между нациями в деле, направленном на улучшение жизни в мире в целом. Наши надежды были большими. Но увы! Новая душа мира не может быть создана за один день, и среди команды этого корабля есть много матросов, которые не позабыли своих старых привычек.

Нации всего мира встретились в марте в Женеве с единственной целью, достижение которой все считали не только желанным, но и необходимым для будущего Европы – цель принятия Германии в эту лигу. Все считали, что путь ясен и прост. После заседаний в Локарно, после произнесения благородных речей, дышавших братской любовью, мы искренне верили, что нации мира действительно перевернули новую страницу в истории. Мы еще продолжаем надеяться, после событий этого сентября, что встреча в Локарно может послужить началом чего-то лучшего и нового.

Но в марте большинство наших надежд трагическим образом развеялись. Перед нашими глазами предстало зрелище, как одна нация воздвигает препятствия перед другой, мешая ей идти к нашей общей цели, причем не стесняется открыто проявить такое пренебрежение к добропорядочности, что в это даже трудно поверить.
И в конце концов, как вы помните, нам пришлось покинуть заседание в Женеве разбитыми и разочарованными, потому что некоторые государства по-прежнему продолжали отстаивать лишь собственные интересы, а не интересы мира в целом.

В сентябре мы частично исправили катастрофу, и мы глубоко признательны за то, что там было сказано и сделано. Но тем не менее, мы помним, как низкие, потаенные побуждения правили бал в марте, и помня об этом, нельзя расстаться с гамлетовским убеждением, что что-то прогнило в датском королевстве.

А еще позвольте мне привести вам другой пример: в 1921-22 годах в России разразился голод, когда в районе Волги и в самых плодородных областях России была засуха – когда около тридцати или более миллионов человек умирали от голода, умирали тысячами…
К миру было обращено воззвание, от которого разрывалось сердце, и многие люди в нашей стране и в других странах мира оказали щедрую помощь. Но еще больше людей были заняты тем, чтобы выяснить, кто же виноват. Засуха? Или политическая система русского государства? Как будто это могло облегчить ужасные страдания тех, кто умирал от голода!

Но еще хуже было то, что в разных трансатлантических государствах в тот год был такой большой урожай кукурузы, что фермеры не знали, как от него избавиться в преддверии следующего урожая и использовали его как горючее для топки железнодорожных котлов. В это же время корабли в Европе стояли без дела, незагруженные, поскольку не было поставок. Одновременно с этим тысячи, если не миллионы людей были без работы. Все это происходило в то время, когда тридцать миллионов людей в Поволжье – которое расположено недалеко и легко достижимо на наших кораблях – было брошено умирать от голода. Политики всех стран, кроме США, изощрялись в изобретении повода для бездействия, утверждая, что это вина самих русских – результат системы большевиков.

Представьте себе, если бы безработных людей погрузили на бездействовавшие корабли, отправили бы их в Южную Америку и привезли бы эту кукурузу на Черное море и спасли бы миллионы голодающих людей – сколько бы страданий было облегчено таким шагом! Как вы думаете, изменился бы мир к лучшему от этого? Говорю вам – что-то прогнило в датском королевстве. Работы по улучшению еще очень много.

Пробный камень истинной культуры – чувство солидарности, соработничества. Вы, ваша семья, ваш класс, ваша нация – суть части целого, связи во времени и пространстве. Но от такого чувства ничего не остается, когда дело касается взаимоотношений между нациями, и остается очень мало, когда речь идет о классовых взаимоотношениях. В таких взаимоотношениях мораль не поднимается выше дикарей, помышляющих лишь о собственной выгоде.

Как странно, что мы до сих пор не переросли эти вечные стычки между классами одного народа насчет распределения прибыли; что у нас до сих пор нет рациональных средств уладить эти вопросы, кроме забастовок - и мы бастуем и не работаем, хотя вокруг безработица и нужда.

Я часто думаю, что сказал бы обитатель другой планеты, если бы посмотрел на нас и на то, как мы тут заправляем делами на нашей маленькой планетке. Сказал бы он, что здесь обитают разумные существа? Кажется, Бернард Шоу сказал как-то, что он не знает, чем заняты обитатели других планет, но в одном он твердо убежден – что они используют нашу планету как дом для умалишенных.

[Винни-Пух и все-все-все]

Чем успокаивает шум моря, когда стоишь на берегу? Мерный звук прибоя говорит о больших сроках жизни планеты земли, прибой — это как часы самой планеты, и когда эти большие сроки встречаются с минутами твоей быстренькой жизни среди выброшенных на берег ракушек, звезд и ежей, то начинается большое раздумье о всей жизни, и твоя маленькая личная скорбь замирает, и чувствуешь ее глухо и где-то далеко...

У самого моря был камень, как черное сердце. Величайший тайфун, вероятно, когда-то отбил его от скалы и, должно быть, неровно поставил под водой на другую скалу; камень этот, похожий своей формой и на сердце, если прилечь на него плотно грудью и замереть, как будто от прибоя чуть-чуть покачивался. Но я верно не знаю, и возможно ли это. Быть может, это не мера и камень, а сам я покачивался от ударов своего собственного сердца, и так мне трудно было одному, и так хотелось мне быть с человеком, что этот камень я за человека принял и был с ним как с человеком.

Камень-сердце сверху был черный, а половина его ближе к воде была очень зеленая: это было оттого, что когда прилив приходил и камень весь доверху погружался в воду, то зеленые водоросли успевали немного пожить и, когда вода уходила, беспомощно висели в ожидании новой воды. На этот камень я забрался и смотрел на него до тех пор, пока пароход не скрылся из глаз. После того я лег на камень и долго слушал; этот камень-сердце по-своему бился, и мало-помалу все вокруг через это сердце вступило со мной в связь, и все было мне как мое, как живое. Мало-помалу выученное в книгах о жизни природы, что все отдельно, люди — это люди, животные - только животные, и растения, и мертвые камни — все это взятое из книг, не свое, как бы расплавилось, и все мне стало как свое, и все на свете стало как люди: камни, водоросли, прибои и бакланы, просушивающие свои крылья на камнях совершенно так же, как после лова рыбаки сети просушивают. Прибой примирил меня, убаюкал, и я очнулся, разделенный водою от берега; камень же наполовину был потоплен, водоросли вокруг него шевелились, как живые, а бакланов на косе теперь доставала вода прибоя: сидят, сушат крылья — и вдруг их окатит водой и даже сбросит, но они опять садятся и опять сушат крылья, раскинув их так, как это у орлов на монетах. Тогда я принимаю в себе вопрос, как будто очень важный и необходимый для разрешения: почему бакланы держатся именно этой косы и не хотят для просушки своих крыльев перелететь немного повыше?
Михаил Пришвин "Жень-шень"

[Свами Субаренда]

Индийцы тоже чувствуют себя свободными. Не свободными от паутины вселенского существования, в которой все мы запутаны, а свободными в мыслях. Что касается меня, то, прожив не один год в Китае, где, казалось, до сих пор боятся пытки «тысячи надрезов» за дерзость иметь собственное суждение, я принял индийскую свободу мысли как настоящее облегчение. Для них почти всегда было так. За всю их историю никто никогда не был сожжен на костре за свои идеи. Никому никогда не мешали рассуждать о том, что он считает нужным. У индийцев никогда не было табу, они никогда не чувствовали ограничений для своих напряженных поисков знания. Это происходило потому, что испокон веков подлинным могуществом никогда не считали преходящую, недолговечную власть правителя или его воинов. Считалось, что истинной властью обладают мудрецы. Ни в одной другой культуре нет такого количества притч о мудрецах и отшельниках, к которым цари смиренно приходят в лес, чтобы отдать им почести и попросить совета. Цари могли быть богатыми и могущественными, но мудрецы «видели» (отсюда пошло само слово «риши») – прозревали вглубь, и этот дар почитался выше любого богатства, любой власти.
«Риши» – персонажи легендарные и в то же время реальные, некоторые известны по именам – интересовались не столько окружающим миром, сколько вопросами бытия. И природу бытия они познавали, исследуя себя самих – опять-таки не столько тело, сколько сознание. Именно оно, сознание, и было их исследовательской лабораторией, объектом всех опытов. Они старались понять, как сознание функционирует, каковы его свойства, а заодно – как его контролировать. Они размышляли о различных состояниях сознания в зависимости от того, бодрствует ли «я», дремлет или грезит, задаваясь вопросом, например, какая разница между тигром из джунглей или представлением о тигре, если оба они вселяют страх и заставляют колотиться сердце.
Рамакришна, знаменитый индийский мистик, считающийся современным «риши», рассказывал историю о дровосеке. Тому приснилось, что он царь; друг разбудил его, и дровосек рассердился.
– Я сидел на троне, занимался государственными делами; рядом со мной были семеро сыновей, искусных в битвах, музыке и поэзии, – и надо же было тебе все испортить – Но это же был всего лишь сон, – говорит ему друг.
– Ничего ты не понимаешь, – возражает дровосек. – Быть царем во сне – такая же правда, как быть дровосеком наяву.
В Китае знают похожую историю про монаха, которому приснилось, что он мотылек. Проснувшись, он уже сам не знает, кто он – монах, которому приснилось, что он мотылек, или мотылек, которому снится, что он монах.
Исследуя дух, «риши» задались вопросом, что таится за ним и на чем он держится, а затем двинулись дальше, на поиски объединяющего начала, того, на чем держится все, что придает смысл и значение жизни.
Другие народы ставили перед собой другие цели; стремились завоевать новые земли, обогатиться, бороздить моря, открывать острова и материки. Для индийцев, которые за последние два тысячелетия не вторглись ни в одну страну, не завоевали ни пяди чужой земли, целью всегда было познание. Причем не познание мира, а познание самих себя, ведь познать себя – значит познать все. Ибо, по их мнению, та Сокровенная Сущность, которая запрятана глубоко в сознании, и есть то, что остается неизменным в вечно меняющемся мире.
Поэтому-то их никогда не интересовала история. Они не писали ее и особенно над ней не задумывались. Для них эта череда событий – то же, что песок, переносимый ветром: нечто изменчивое и незначительное. Именно потому, что они считают мир, который мы называем реальным, очень похожим на сон, они никогда особенно не стремились его улучшить. Этот мир не вся реальность, следовательно, его познание может быть только частичным. Их же интересовало познание Абсолюта, что и является высшим благом. Вот над этим они могли размышлять бесконечно.
Выходит, они поэтому стали великими философами? Не в нашем смысле – за всю длиннейшую историю индийской мысли у них так и не появилось своего Аристотеля, своего Платона, Канта или Гегеля. Философия в подлинном смысле этого слова, то есть «любовь к мудрости», никогда не преследовала в Индии цели построения неких абстрактных систем ценностей; она призвана была дать опору и направление жизни.
Я припоминаю собственный опыт. Я изучал философию три года, получал отличные оценки, но понимаю, что совершенно в ней не разбирался. Это были интеллектуальные эксперименты – как физика, естествознание. Главное – сдать экзамены. Никому из опытных наставников, представляющих философию как некую череду мировоззрений, сменяющих и отрицающих друг друга, не удалось заставить меня понять, к чему все это. А вот в Индии, похоже, это знают все. Философия здесь не гимнастика для ума, не монополия интеллектуальной элиты, она не отдана на откуп академиям, школам, даже самим «философам». Философия в Индии – часть жизни, это нить Ариадны, выводящая из лабиринта невежества. Философия – религия индийцев для достижения спасения, которым для них является познание. И речь идет не о прикладном знании, при помощи которого можно манипулировать миром, овладевать им, изменять, подчинять своей воле (индийцы никогда не были особенно сильны в науке), а, как говорится в священных текстах, о «том знании, с достижением которого не надо познавать ничего больше», – познании самого себя.
Для нас, западных людей, все это странно или даже наивно. Для нас обладает смыслом и достойно уважения только знание практическое, которое может помочь найти работу или получить удовольствие. Мы больше не задаемся вопросом, кто мы такие, и смотрим на себя и на других исключительно с утилитарной точки зрения.
В начале тридцатых годов один искатель приключений, англичанин по имени Пол Брайтон, совершил долгое путешествие путешествие по Индии за индийской мудростью, которой, как он видел, угрожает натиск западного мышления. Он встречает на своем пути старого йога, который говорит ему: «Только когда западные мудрецы перестанут изобретать машины, движущиеся быстрее тех, что у вас уже есть, и начнут смотреть внутрь себя, ваша раса откроет для себя частицу подлинного счастья. Не считаете же вы, в самом деле, что ваши люди станут счастливее, если станут ездить еще быстрее?»
Прошло больше семидесяти лет. Многие индийцы способны задать нам тот же самый вопрос. А мы? Мы задавали его себе?.
По-видимому, нет, поскольку бежать все быстрее и быстрее стало нашим образом жизни. Теперь наша жизнь – постоянная гонка. Мы живем, не замечая самой жизни. Спим и не придаем значения снам – ведь нам важно лишь происходящее наяву. Нам бы только время скоротать; мы откладываем на потом то, чего бы нам действительно хотелось. Именно на этом «потом», а не на «сейчас» и сосредоточено наше внимание. В городах жизнь проходит, не оставляя человеку ни минуты на раздумья. В такой жизни нет ни секунды покоя, которая бы компенсировала непрерывную гонку. Ни у кого теперь нет времени ни на что. Даже на то, чтобы удивиться ужаснуться, растрогаться, влюбиться, побыть наедине с собой. Тысячи причин – лишь бы не остановиться, не спросить себя, делает ли нас эта гонка счастливее. А если отговорок нет – что ж, мы прекрасно научились их выдумывать

Тициано Терцани "Ещё один круг на карусели"

[Касыда]

М.Веллер из книги "Ум обреченных"

Оптимизм и пессимизм

"А чтоб вы все сдохли!.." Это, скорее, пессимизм. Хотя выражает не столько прогноз, сколько пожелание.
Оптимизм - это уверенность в лучшем, а пессимизм - в худшем. Обычно считают так. Кто чего ждет от завтра.
" У одного вид пропасти рождает мысль о мосте, у другого о бездне". Это оптимист и пессимист на прогулке. Активно-уверенное и пассивно-безнадежное отношение к жизни.
Но. Но. Строго говоря, оптимист и пессимист различаются только в одном - взгляде на сроки конца света. Миллиард лет - оптимист, завтра - пессимист. Разница получается непринципиальная, а результат один.
Логической аргументацией можно доказать что угодно. Что мы живем в лучшем из миров и в худшем из миров. Что жизнь прекрасна и жизнь ужасна. Что всегда есть для чего жить, и что жить вовсе не для чего. И что?
Единственно основательное, что осталось в философии от 20 века - это экзистенциализм. Он чего? Он учил, что жизнь - это страх и трепет, одиночество и бессмысленность. Для этого надо быть философом? " И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг - такая пустая и глупая шютка". Лермонтов, 1839 год, образование - юнкерское училище.
Найдите хорошего психоневропатолога. Предположим, вы счастливчик, сапер-кладоискатель, и вам это удалось. И пожалуйтесь ему, что вас мучит беспричинный страх, грызет одиночество, и жизнь кажется вам бессмысленной. Отсыпьте ему презренного злата, не то он вами толком не займется. И тогда он потрет руки, облучит вас доброй крепкой жизнеутверждающей уверенностью во всем хорошем и предложит рассказать о детстве. И сунет вам в руку электрод, а вторым начнет тыкать в разные точки вашего тела. И обведет контур на бумажке. И если он действительно чего-то стоит, то проверит еще все рефлексы и пошлет на все анализы. И уяснит, как вы спите и что едите, и с кем спите и занимаетесь ли физкультурой, и есть ли дети и сволочь ли начальник, и много ли вас дразнили и били в школе, или наоборот - вас все любили, зато отец пил, и мать пила, и дедушка был паралитик. Если вы найдете такого врача - вас можно смело посылать на поиски Святого Грааля.
И он вынет из вас комплекс вины и объяснит, что вы ни перед кем не виноваты и никому не должны. И сделает пассы и накачает энергией. И отсыплет таблеток и пилюлек, прописав по схеме. Антидепрессантов транквилизаторов. И расскажет про режим дня, водные процедуры, здоровый секс, религию и экстремальные виды спорта.
Потому что он будет иметь вас за больного человека, которого надо лечить от депрессии. И если он - супер, то сумеет откорректировать биохимию снабжения мозга, и у вас исчезнет страх и безнадежность, а появятся наглость и веселая жадность. Правда, таких врачей почти совсем нет. Совсем почти совсем.
Что означает одиночество, на котором скорбно и стоически держится экзистенциализм? Что человек недоволен своим мироощущением, ему дискомфортно, он хотел бы иначе: чтобы его больше понимали, больше любили, больше разделяли все его нужды и чувства, чтобы другой человек, или несколько, или много, жили и все чувствовали с ним в такт, в резонанс, в унисон. Чтобы он явственно ощущал и сознавал себя воедино с другим/другими. А поскольку, судя по опыту, это невозможно - жизнь печальна и гадка.
А что вы скажите о человеке, которому обрыдла казарма, общага, кубрик, фирма, город - и который жаждет одиночества и наслаждается им? Что скажите о хуторянах-бирюках, схимниках, пустынниках, путешественниках-одиночках? Которые почитают одиночество за дар и благо?
Жизнь бессмысленна, горько констатирует экзистенциалист. И ему машет из окошек полная палата суицидников в дурдоме. А вы седуксен принимать не пробовали, интересуется дежурный врач?
То есть. Человеку плохо. Причем беспричинно плохо. Вроде все и ничего, а вроде ничто и не радует. Сплин. Если у него энергии и денег много - он может полезть на Эверест или на плоту пересечь океан. Но у депрессантов энергии обычно мало. Шевельнутся ему трудно. Неохота. Лень. Западло. И тогда он начинает думать, почему ему плохо. А поскольку у него лично все не плохо, кроме настроения, он быстро приходит к выводу, что жизнь дерьмо в принципе. А те кто, кто этого не понимает,- тупые, ограниченные люди.
Экзистенциализм как порождение депрессии и психастении. Экзистенциализм как философия пессимизма.
Если человека не устраивает мир - это нормально. Но следствий из этого основных выводится три.
Первое: прогибаю мир под себя. Изменяю в соответствии со своими представлениями о том, каким ему быть, чтоб мне было лучше.
Второе: прогибаю себя под мир. Что есть, то и есть, и все это совсем неплохо, иногда хорошо и даже здорово, ведь счастье - оно не снаружи, а внутри меня.
Третье: констатирую, что мир меня не устраивает, и анализирую, почему и не может устраивать: ведь если подумать - что ни делай, все равно мне плоховато. Третий вариант самый легкий. Незатратный. Делать ничего не надо.
Пессимист - это сочетание пониженной энергетики с вялым же интеллектом, который базируется тоже ведь на энергетике. А экзистенциалист - это сочетание пониженной энергетики с развитым интеллектом: думать легче, чем действовать.
Экзистенциализм - это идеология интеллектуализированной низкой энергетики. Интеллектуализация невроза.
Шутка бывает точнее многонаучных выкладок. Оптимисту клопы пахнут коньяком, а пессимисту коньяк пахнет клопами. Логически безупречное построение, опровержению не подлежит.
Обычно когда женщина рожает, она клянется себе, что делает это в (первый и) последний раз. Боль, потрясение, кошмар, да не хотела я этого никогда и никогда не захочу, да какой смысл, такой ценой, сейчас умру, перенести невозможно, спасите, мама!!!(Ну без наркоза и обезболивания вообще, по-природному, типично.) Проходит короткое время - и это состояние словно начисто улетучивается из памяти, и все кажется ничего, и дети - это чудо, и все снова. Биохимия снабжения мозга разная при родах и до-после.
Как два разных человека.
Экзистенциалист - это роженица со стойким остаточным родовым комплексом, только без ребенка. Ужас родов при отсутствии плода.
Поскольку наша жизнь есть то, что мы о ней думаем,- не важно, что будет завтра, а важно, как мы будем себя чувствовать. Можно и харакири сделать с радостью, явив себе, людям и богам мужество, твердость и верность долгу: высшая точка жизни, боли несколько секунд, а остальное навечно.
Оптимизм - это не прогноз, а мироотношение. А все равно жизнь не плоха!
Когда я слышу про страх и трепет, одиночество и бессмысленность, передо мной встает свирепый и жизнерадостный сержант, который вопит про наряды, сортиры, турник и километры гусиным шагом. И огромный, бесстрашный, немытый викинг, первый боец Европы, победоносный предок вырожденца Кьеркегора, бюст которого копенгагенские студенты почему-то регулярно закидывают яйцами. Чего боишься - то и после смерти получишь.
Одиночество и бессмысленность означают: мне дискомфортно - это нормально, не в раю. А что ты ничего не делаешь, а только анализируешь - это не более чем один из вариантов реакции на дискомфорт; не основной вариант, не первостепенный, но также возможный; и даже полезный и объективно необходимый как один из аспектов познания, осмысления мира по всей сфере мысленных ходов постижения.
Пессимист-страдалец, человек пониженной энергетики, удовлетворяет свою потребность в ощущениях в основном в отрицательной половине эмоциональной сферы. Оптимист - понятно, более в положительной.
Если страдание - это побуждение, стимул к действию(избавиться!), то пессимист - это вариант, когда стимул наличествует, но не срабатывает. Ну, пар в котле есть, а трансмиссия сломана, или колеса отвалились. С точки зрения суммарных действий человечества - неизбежный процент брака. А с точки зрения знания(которое - сила) - взгляд на предмет с изнанки, с другой стороны: а мало ли что там, вдруг пригодится.
А оптимист (иной тип психики, иные нюансы биохимии) иногда не прочь увильнуть от действия таким образом, что не страдает там, где большинству плохо. А ему и так хорошо!
Жизнерадостный бомж - это другая крайность, можно сказать - иной тип брака.
Логически два подхода равноправны, но для счастья(.....).

Жажда правды, тяга к познанию и любопытство - это инстинкт выживания: это потребность в адекватной и полной информации для ориентирования, действий и выживания в окружающей среде.

Ложь и умолчание - это кража моего знания, моего поступка, моего мира. Лжец - вор и убийца моего зрения и судьбы, мой смертельный враг.

[Винни-Пух и все-все-все]

Януш Корчак: "Я существую не для того, чтобы меня любили и мной восхищались, а чтобы самому действовать и любить. Не долг окружающих мне помогать, а я сам обязан заботиться о мире и человеке"
http://blogs.mail.ru/mail/lidlud/4A0A34443C1A37F6.html

[Касыда]

Очень интересная и полезная, на мой взгляд, книга "Язык телодвижений", авторы: Барбара Пиз и Алан Пиз. Советую прочитать.

[Oleg L]

Антон Павлович Чехов
http://chehov.niv.ru/

[ah1005]

http://dugward.ru/library/savin_ivan/savin_drol.html" onclick="window.open(this.href);return false;
Иван Савин "Дроль"

[tapas]

Небольшой рассказ "Уважение культурных традиций"

http://samlib.ru/s/shapiro_m_a/uvkultr.shtml" onclick="window.open(this.href);return false;

[Виктор M.]

Эту шкалу я придумал давно. Так сказать, для внутреннего пользования. Большинство ошибок в раннем детстве я совершил, когда моя эмоциональная температура была близка к девяноста. А так жить вообще нельзя.
Некомфортно.
Ноль – это мертвый человек, и это понятно.
Десять – спящий без сновидений человек. Он от мертвого отличается только тем, что может встать.
Двадцать – эротический сон или ночной кошмар. В этом состоянии можно внезапно подскочить, ничего не соображая. У меня бывает, но редко.
Тридцать – утро. Завтрак. Просмотр утренней газеты. Загорание на том же, например, червонном пляже. Тупое времяпровождение типа грызни семечек. Просмотр сериала про несчастную женскую долю. Монотонная работа. Конвейер.
Сорок – конвейер ломается. Другими словами, обыденное и даже где-то запрограммированное выбивание из колеи. Страшного нет ничего, и об этом все знают. Но уже нет безразличия. Легкое любопытство. Зевающий интерес. Вздрагивание от укуса насекомого. Просто жарко. Просто холодно. Решаемы все проблемы, да их, по сути, и нет.
Пятьдесят. Середина дня. Середина жизни. Середина смысла. Еще нет застилающей глаза кровавой пелены – только соколиное зрение. Еще нет бега – есть только быстрая энергичная походка гепарда перед началом атаки. Еще нет звона в ушах – только шелест листьев, голоса, эхо, прекрасно различимые звуки жизни. При этих пятидесяти градусах у тебя чудное обоняние, и ты превосходно чувствуешь насечки на рукоятке пистолета. Весь мир у твоих ног. Потому что ты перед прыжком. А он, мир, этого не знает. Метрономный пульс, похожий на размеренный прибой. Нет ни горя, ни радости, ни злости, ни сожаления, ни тоски, ни ощущения счастья – да и не нужно никакого ощущения счастья, баловство все это… Ты дышишь ровно, спокойно, предсказуемо и всегда готов к отражению чего угодно и к нападению на кого или на что угодно. Мои законные пятьдесят эмоциональных градусов.
Шестьдесят – начало атаки. Гепард несется, набирая скорость. Первый страшный кадр в фильме ужасов. Первый удар в драке. Первый протест, первые метры спринтера, первый мяч в футбольном чемпионате, еще ничего не решающий, но уже ценный.
Семьдесят – взрыв, которого ты хотел. Пуля, точно попадающая в цель. Перестук копыт, летящие волосы, хлещущие по лицу ветки, кровоточащая быстрота. Вырванный с болью поцелуй. Запланированный страх. Задуманная боль. Еще есть слово «назад».
Восемьдесят – слово «назад» не имеет смысла, если ты не сверхсущество. Горячие клыки гепарда на шее, ветка, выколовшая глаз, пуля, вылетевшая с другой стороны тела, восставшие мертвецы, предоргазменное состояние, счастье, которое еще можно терпеть, боль, которая еще не туманит мозг, но говорить уже не можешь. Реющие над тобой кошмары наяву. Галлюцинации. Белые кони, черные лебеди, убитые скоростью жуки на лобовом стекле.
Девяносто. Уже мертва от горя, боли или счастья половина населения планеты. Разорванные трахеи, из которых толчками вытекает розовая пена. Полностью и мгновенно ослепшие дети. Эйфория, оргазм, чарующая смерть, бесконечное наслаждение. Асфиксия, стон, бред наркомана. Летающие собаки, горе, от которого нет спасения. Конвейера жизни давно не существует. Месть всему живому и неживому, взрыв желудка внутри тебя, боль, убивающая тебя еще на ногах, чувство толпы, которая вокруг тебя и которая только толпа и ничего больше. Она убьет тебя, если ты не с ней. Она втопчет тебя в асфальт и разнесет каблуками. Все, что тебе омерзительно, все, что вызывает боль, что мучает тебя все эти годы с самого рождения, все детские враги, все незарезанные тобой, все нецелованные тобой, все ненавидимые тобой… Вылет на встречную полосу… Пара секунд перед мировым рекордом… Слезы счастья… Невыносимое желание жить… невыносимое желание умереть… Тоска, перед которой меркнет пожизненное заключение. Черные, черные огни… ты ничего не соображаешь. Летящие друг на друга десятки и сотни тысяч кентавров с блестящими, как судьба, клинками… Черные птицы над ними, расправив крылья, счастливы как никогда. Ветер в сердце… Удар в спину– это уже спасение.
Сто – это шок, отупение, неспособность мыслить, невозможность ничего контролировать, край вселенной, конец мироздания. Ты сжег все чувства, все нервы и растворился в океане безумия. Если ты выжил при ста эмоциональных градусах, тебе нечем больше ощущать. Ты – овощ. Все, что у тебя есть, – это недоуменно стучащее невпопад сердце. Мозга нет. Кто переживает сотню, никогда больше не радуется и не тоскует. Потому что замыкается круг и наступает абсолютный ноль…
Хочешь жить – держи пятьдесят градусов. Это очень просто. Человечество выдумало великолепнейший инструмент для поддержания эмоциональной температуры еще несколько тысяч лет назад и пользуется им до сих пор. Это элементарная вежливость. Волшебные и бессмысленные слова…

Юрий Бригадир: Не жить (по нему сняли "Камень")

[Винни-Пух и все-все-все]

Из книги "Записки из подполья" Ф.М. Достоевского:

"Мало того: тогда, говорите вы, сама наука научит человека (хоть это уж и роскошь, по-моему), что ни воли, ни каприза на самом-то деле у него и нет, да и никогда не бывало, а что он сам не более, как нечто вроде фортепьянной клавиши или органного штифтика; и что, сверх того, на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы. Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет и жить ему будет чрезвычайно легко. Все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 108 000, и занесены в календарь; или еще лучше того, появятся некоторые благонамеренные издания, вроде теперешних энциклопедических лексиконов, в которых все будет так точно исчислено и обозначено, что на свете уже не будет более ни поступков, ни приключений. Тогда-то, — это все вы говорите, — настанут новые экономические отношения, совсем уж готовые и тоже вычисленные с математическою точностью, так что в один миг исчезнут все возможные вопросы, собственно потому, что на них получаются всевозможные ответы. Тогда выстроится хрустальный дворец. <...> Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить! Это бы еще ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдет: так человек устроен. И все это от самой пустейшей причины, об которой бы, кажется, и упоминать не стоит: именно оттого, что человек, всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно (это уж моя идея). Свое собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, — вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, добродетельного хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотенья? Человеку надо — одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела".

[Кларисса]

М.Жванецкий "Женщины" http://lib.rus.ec/b/383768/read" onclick="window.open(this.href);return false;
Наша!
Все кричат: «Француженка, француженка!» – а я так считаю: нет нашей бабы лучше. Наша баба – самое большое наше достижение. Перед той – и так, и этак, и тюти-мути, встал, сел, поклонился, романы, помолвки… Нашей сто грамм дал, на трамвае прокатил – твоя.
Брак по расчёту не признаёт. Что ты ей можешь дать? Её богатство от твоего ничем не отличается. А непритязательная, крепкая, ясноглазая, выносливая, счастливая от ерунды. Пищу сама себе добывает. И проводку, и извёстку, и кирпичи, и шпалы, и ядро бросает невидимо куда. А кошёлки по пятьсот килограммов и впереди себя – коляску с ребёнком! Это же после того как просеку в тайге прорубила. А в очередь поставь – держит! Англичанка не держит, румынка не держит, наша держит. От пятерых мужиков отобьётся, до прилавка дойдёт, продавца скрутит, а точный вес возьмёт.
Вагоновожатой ставь – поведёт, танк дай – заведёт. Мужа по походке узнаёт. А по тому, как ключ в дверь вставляет, знает, что у него на работе, какой хмырь какую гнусность ему на троих предложил. А с утра – слышите? – ду-ду-ду, топ-топ-топ, страна дрожит: то наши бабы на работу пошли. Идут наши святые, плоть от плоти, рёбрышки наши дорогие. Ох, эти приезжают – финны, бельгийцы, новозеландцы. Лучше, говорят, ваших женщин в целом мире нет. Так и расхватывают, так и вывозят богатство наше национальное. В чём, говорят, её сила – она сама не соображает, какая она. Любишь дурочку – держи, любишь умную – изволь. Хочешь крепкую, хочешь слабую…
В любой город к нему едет, потерять работу не боится. В дождь приходит, в пургу уходит. Совсем мужчина растерялся и в сторону отошёл. Потерялся от многообразия, силы, глубины. Слабше значительно оказался наш мужчина, значительно менее интересный, примитивный. Очумел, дурным глазом глядит, начальство до смерти боится, ничего решить не может. На работе молчит, дома на гитаре играет. А эта ни черта не боится, ни одного начальника в грош не ставит. До Москвы доходит за себя, за сына, за святую душу свою. За мужчин перед мужчинами стоит.
Так и запомнится во весь рост: отец плачет в одно плечо, муж в другое, на груди ребёнок лет тридцати, за руку внук десяти лет держится. Так и стоит на той фотографии, что в мире по рукам ходит, – одна на всю землю!

[jumanji]

«И многому я от него научился полезному, ибо высокого ума был человек. «Что жизнь есть рай, – говорит вдруг мне, – об этом я давно уже думаю», и вдруг прибавил: «Только ведь об этом и думаю». Смотрит на меня и улыбается. «Я больше вашего в этом, говорит, убежден, потом узнаете почему». Слушаю я это и думаю про себя: «Это он наверно хочет мне нечто открыть». «Рай, говорит, в каждом из нас затаен, вот он теперь и во мне кроется, и захочу завтра же настанет он для меня в самом деле и уже на всю мою жизнь». Гляжу: с умилением говорит и таинственно на меня смотрит, точно вопрошает меня. «А о том, продолжает, что всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов, о том вы совершенно правильно рассудили и удивительно, как вы вдруг в такой полноте могли сию мысль обнять. И воистину верно, что когда люди эту мысль поймут, то настанет для них царствие небесное уже не в мечте, а в самом деле». – «А когда, – воскликнул я ему тут с горестию, – сие сбудется, и сбудется ли еще когда-нибудь? Не мечта ли сие лишь только?» – «А вот уж вы, – говорит, – не веруете, проповедуете и сами не веруете. Знайте же, что несомненно сия мечта, как вы говорите, сбудется, тому верьте, но не теперь, ибо на всякое действие свой закон. Дело это душевное, психологическое. Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами психически повернулись на другую дорогу. Раньше чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братства. Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумеют безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих. Всё будет для каждого мало и всё будут роптать, завидовать и истреблять друг друга. Вы спрашиваете, когда сие сбудется. Сбудется, но сначала должен заключиться период человеческого уединения. – „Какого это уединения?“ спрашиваю его. – „А такого, какое теперь везде царствует, и особенно в нашем веке, но не заключился еще весь и не пришел еще срок ему. Ибо всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит изо всех его усилий вместо полноты жизни лишь полное самоубийство, ибо вместо полноты определения существа своего впадают в совершенное уединение. Ибо все-то в наш век разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и что имеет прячет, и кончает тем, что сам от людей отталкивается и сам людей от себя отталкивает. Копит уединенно богатство и думает: сколь силен я теперь и сколь обеспечен, а и не знает безумный, что чем более копит, тем более погружается в самоубийственное бессилие. Ибо привык надеяться на себя одного и от целого отделился единицей, приучил свою душу не верить в людскую помощь, в людей и в человечество, и только и трепещет того, что пропадут его деньги и приобретенные им права его. Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности. Но непременно будет так, что придет срок и сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от другого. Таково уже будет веяние времени, и удивятся тому, что так долго сидели во тьме, а света не видели. Тогда и явится знамение сына человеческого на небеси… Но до тех пор надо всё-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала великая мысль…»

Ф.М.Достоевский, Братья Карамазовы

[tapas]

Галковский Д.Е.:

[spoiler="Скрытый текст"]871

Примечание к №853
вычурность, холодная неестественность, совершенно игнорирующая реальность, природное и естественное положение вещей
Ужас в том, что в России Запад стал Востоком. Закат – восходом. Ночь, то есть тайное, скрытое, порочное, – днём, чем-то официально узаконенным, легальным. Нормой.
Возьмите западный фильм ужасов – наглую и элементарную эманацию западной демонологии – и вы увидите, что, как правило, действие там происходит на металлургических заводах, в шахтах, подвалах, на стройках. То два супермена дерутся на мечах где-то в подземном гараже, круша вокруг машины и стены. То медленно опускают в доменную печь негодяя и он корчится, обдаваемый адским пламенем. Или обнажённая женщина бежит по пустому шипящему н ухающему цеху, а за ней – поросший чешуёй монстр с отвратительными крючьями. Действительно, может ли быть более сообразный фон для порносадистского действа, чем античеловеческие пейзажи литейных корпусов и циклопических карьеров? Но в СССР на фоне тех же декораций развёртывается действие чопорных официальных агиток или сентиментальнейших утренников. Перепачканные мазутом мужики и бабы рассуждают о прелестях досрочного перевыполнения плана или о радостях семейной жизни, детской и невинной. Во-первых, само смещение неправдоподобно, анормально, а во-вторых, и тема насилия-то, конечно, никуда не исчезает. Советское кино это фильм ужасов без ужаса, фильм садомазохистский, но абсолютно бесполый, без секса. Конечно, именно такие фильмы и способны в максимальной степени подавлять психику. Ведь это десятилетиями, день за днём. Шипящие и дымящие трубы, рёв печей, скрежет моторов. Десятилетиями под официальное бормотание показывают ржавые от крови бинты, скальпель, пинцет, удалённый аппендикс, и снова бинты, марлю, скальпель. И под разговор:
– А Иванов выполнил квартальный план?
– На 182%.
– Молодец какой. Ну ничего, я с Петровым договорился на 198% выполнить.
И тут песня: «все выше, и выше, и выше». И снова показывают красные пятна, бинт, марлю, пинцет, мраморный стол и муха по нему ползёт. И всё это настолько НЕИНТЕРЕСНО, что хочется плакать. Заставьте насильно посмотреть порнографический фильм. Это травма. А заставьте посмотреть порнографический фильм без порнографии. Вот 2 часа будут показывать разбросанные лифчики и трусы и говорить, что Ленин умеет летать. И заставляют 200 миллионов человек, заставляют десятилетия. Вот она, гуманная каша, всходит-то как, лезет из горшка волшебного на всю планету.
Возьмите советскую книгу, осуждающую насилие, и вы увидите, что её писал садист, садист скрытый, подавленный, но «случись чего», не оплошает (да и не плошали). Прочтите советскую статью против гомосексуализма, и вы увидите, что её писал даже не педераст, а гермафродит. Однажды я прочёл в газете статью, где радостно сообщалось, что 19-летнему гадёнышу дали 2 года каторги за то, что он смотрел и распространял видеофильмы, «пропагандирующие насилие».
[/spoiler]

Святочный рассказ №2

[ah1005]

Иван Александрович Ильин "Путь к очевидности"

Мышление без сердца, – даже самое умное и изворотливое, – остается в конечном счете безразличным: ему все равно, за что ни взяться, что ни обдумать, что ни изучить. Оно оказывается бесчувственным, равнодушным, релятивистическим (все условно! все относительно!), машинообразным, холодным и циничным; особенно – циничным, а потому характерным для карьеристов, для людей пролазливых, льстивых, пошлых и жадных. Такое мышление не умеет вчувствоваться в свои предметные содержания; оно не созерцает, оно лишено интуиции; его главный прием есть умственное разложение жизни, как бы умственная «вивисекция» живых явлений и существ. Поэтому оно остается аналитическим, оно действует разлагающе и так охотно занимается пустыми «возможностями» и «построениями» (конструкциями). Это делает его беспредметным в истинном и глубоком смысле слова; но люди этого не замечают. Отсюда возникает формалистическая и схоластическая наука, – формальная юриспруденция, разлагающая психотерапия, бессодержательная эстетика, аналитическое естествознание, парадоксальная математика, абстрактная и мертвая филология, пустая и безжизненная философия. Наука становится мертвым и ложным делом, а человек вынашивает беспочвенное, разнузданное, обманчивое миросозерцание…
Бессердечная воля, – сколь бы упорной и настойчивой она ни была в жизни, – является в конечном счете лишь животной алчностью и злым произволением. «Освободившись» от любви, воля оказывается бесцеремонной и безудержной, но воображает о себе, будто она «могущественна» и «свободна». В действительности же она является безжалостной, напористой и жестоковыйной. Успех для нее – все; мучительство и убийство для нее – дело простое и обычное. Это – злая энергия души. Она живет всецело в трезвости земных похотей: это есть воля к обладанию и к власти и расценивать ее надлежит не как духовную потенцию, а как опасное явление природы. Это и есть именно та воля, для которой поставленная цель оправдывает всякое средство. Это есть воля ненасытного властолюбия, воля тоталитарного государства и «единоспасительной церкви», антисоциального капитализма, коммунистического деспотизма, империалистических войн за колонии; такова воля всех карьеристов и тиранов.
И наконец – воображение в отрыве от сердца, как бы картинно и ослепительно оно ни изживалось, остается в конечном счете безответственной игрой и пошлым кокетством. Никогда еще оно не создавало истинного и великого искусства; никогда еще ему не удавалось узреть глубину жизни и высоту духовного полета; и никакой успех у толпы, если он бывал, не доказывал обратного. Фантазия, лишенная любви, есть не что иное, как разнуздавшееся естественное влечение, неспособное творить культуру; или же изобретательный произвол, не имеющий никакого представления о художественном совершенстве. Поэтому безлюбовное воображение есть не дух, а подмена духовности, ее суррогат. Его «игры» – то похотливы и пошлы, то конструктивны, беспредметны и пусты. Это воображение, которое разрешает себе все, что доставляет ему удовольствие, и которое готово на всякий, и даже самый гнусный заказ, диктуемый ему хозяйственной или политической «конъюнктурой»…

Книгу можно скачать здесь: http://flibusta.net/a/18401" onclick="window.open(this.href);return false;

[СерйогА]

Аркадий и Борис Стругацкий. Сказка о тройке: Возвращаясь из исполкомовского гаража в гостиницу, я потерял бдительность и вновь был пойман старикашкой Эдельвейсом. Делать было нечего, и я холодно осведомился, выполнил ли он мое задание. К моему огромному изумлению, оказалось, что да. Оказалось, что все рекомендованные книжки в количестве пяти он прочел от доски до доски и вызубрил наизусть: бывают такие дотошные старички, усердные не по разуму. Я не поверил, однако он
шпарил по памяти целые страницы с любого места слева направо, справа налево и даже с заду наперед. При этом сразу же было видно, что он абсолютно ничего в прочитанном не понял и никогда не поймет.Воспользовавшись моим естественным замешательством, он объявил, что теорией он теперь овладел, возвращаться к ней больше не намерен, а намерен он возвратиться к практике.

[Виктор M.]

[spoiler="Революция одной соломинки"]Когда-то люди смотрели в звездное ночное небо и ощущали огромность Вселенной. Теперь вопросы времени и космоса оставлены всецело в ведении ученых.
Говорят, что Эйнштейну дали Нобелевскую премию по физике из уважения к непостижимости его теории относительности. Если бы его теория понятно объяснила феномены относительности в мире и тем самым освободила бы человечество от ограничений времени и пространства, вызвав к жизни более приятный и спокойный мир, это было бы достойно похвалы. Однако его объяснение сбивает людей с толку и заставляет их думать, что мир сложен сверх всякого понимания. Ему стоило бы присудить премию за "разрушение покоя человеческого духа".
В действительности мир относительности не существует. Идея о феномене относительности – это структура, созданная человеческим интеллектом. Другие животные живут в мире неразделенной реальности. В той степени, в какой человек живет в относительном мире интеллекта, он теряет представление о времени, которое вне времени, и о пространстве, которое вне пространства.
"Вы можете быть удивлены моей привычкой все время поддевать ученых", – сказал я и сделал паузу, чтобы отхлебнуть глоток чая. Юноши смотрели, улыбаясь, их лица блестели в свете костра. "Это потому, что роль ученого в обществе аналогична роли различающего понимания в вашем собственном сознании".[/spoiler]

[felixS]

Жизнь без головы - отличное чтиво про человека, дошедшего своей головой до полнейшего её отсутствия. Человек ни на что не претендует, религии своей не создал, просто рассказывает о том, "как оно бывает". Очень искренне и правдиво. Даже свой "безголовый метод" предлагает 8-) Может кому и нужно ...

[Maxon'ka]

Очень интересные (хотя и длинные) разборы классики-пьес А.П.Чехова театроведом Александром Минкиным.
http://www.mk.ru/old/article/2011/04/18 ... dusha.html" onclick="window.open(this.href);return false;
http://www.mk.ru/culture/article/2010/1 ... hayki.html" onclick="window.open(this.href);return false;
http://www.mk.ru/culture/article/2011/0 ... etsya.html" onclick="window.open(this.href);return false;