Стихи [каталог в первом сообщении]

[Hg]

А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему
Сыро и горячо.
Я захожу домой и вешаю
Голову на крючок.

Чайник вскипает, на окнах вязью
Странные письмена.
Господи, если ты вдруг на связи, -
Как она без меня?

Господи, лучшее, что ты выдумал,
Сделано из ребра.
Выдуто, выверено и выдано,
Чай на губах мешается с выдохом
Теплого серебра.

Господи, дай ей пути лучистые,
Лучшие из твоих.
Если нам вдруг на двоих расчислено,
Я обойдусь, но чтоб ей по-честному
Счастья за нас двоих.

Чтобы она не видела черного
В розе твоих ветров.
Чтобы хоть раз забыла про чертово
Злое своё метро.

Чтоб миновали ее трущобы,
Изморозь, гарь и ил,
Чтобы играл Михаил и чтобы
Подыгрывал Гавриил.

Господи, я всё словами порчу,
Истина не в речах,
Весной, когда набухают почки,
Может быть, ты проверишь почту
И прочтешь белизну плеча,
И щека ее горяча
И она прикусывает цепочку,
Чтобы не закричать.

Алина Кудряшева

[Hg]

ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

И, когда он вконец уставал от чужих тревог,
от бесцветных слов и бессмысленных обязательств, –
он скидывал мир, как плащ, и входил в уютный простой мирок,
распахнув окно, где дрожали звёзды в небесной смальте.

Когда он вконец уставал от мирской возни,
он запирал свою дверь, открывал сервант, где стояли вина,
и вспоминал двух женщин, которые были с ним, –
двух женщин,
каждая из которых была его половиной.

У одной были тёплые руки и преданные глаза, –
у той, что вечно случалась рядом, если от беды он на волосок.
А другая – стройная как лоза и гибкая как гюрза, –
ускользала меж пальцев, как тонкий морской песок.

С первой целую ночь пил чай, говорил взапой,
не касаясь, - люди чем-то же отличаются от зверей.
А другую сразу кидал на лопатки и накрывал собой,
чтобы хоть на час, не навек, - но сделать её своей.

Одна была вся – его боль, его детский страх;
он бы мог убить её, если бы был смелей.
Но являлась другая, верная, любящая сестра –
и он снова дышал, и они подолгу бродили навеселе.

На одну тратил жизнь и кровь, и столько душевных сил -
только другая и знала, как он после бывает слаб.
Ни одну, ни вторую он ни о чём не просил, -
но одна его погубила, а другая его спасла.

Где-то там, вдали от чужих людей, на краю весны,
перед часом Быка, под сверкающей ранней луной,
он вспоминал двух женщин, которые были с ним, -
двух женщин,
которые на самом деле были одной.

Ракель Напрочь

[Винни-Пух и все-все-все]

Вот новый Пушкин с новым Блоком
В обнимку с новым Пастернаком
Из телеящика глядят.
И, новизной кошмарной вея,
О, бред, одна другой новее
Там пять Ахматовых сидят!..

Четыре новых Мандельштама –
Новей намного Мандельштама,
И семь Цветаевых - новей,
Чем та единственная… Имя –
Чужое!- здесь доят, как вымя.
И входит новый Окуджава,
По струнам бьёт, как туз червей!..

***
Когда повесилась, ей стало хорошо,
гораздо лучше, чем в писательской общине,
где репутаций варится горшок,
который был готов к её кончине.

Когда повесилась, ряды, ещё тесней
сплетясь, её выдавливали имя -
и были правы, потому что с ней
такой кошмар творился, а не с ними.

Когда повесилась, десятки лет спустя,
одни её повесить вновь хотели,
другие, лавры для неё сплетя,
носить их стали, как бельё на теле.

Когда повесилась, любой, кто с нею был
едва знаком, заврался мемуарно
и, напуская некоторый пыл
загадочности, выглядел товарно.

Когда повесилась и перестало течь
её дыханье, за неё наелись
и напились, в её крутую речь
своей подливки добавляя прелесть.

Когда повесилась, украсив общий фон,
где так верёвку ей сплетали дружно,
она сочла, взглянув со всех сторон,
что из удавки вылезать не нужно.

***
Приходить домой, а там - казино или пицца-хат.
На каждом газоне - свой президент и вице.
При вате приватизации - кавалерист-девицы.
Мэристо и префектно запахивая халат,
пьет охраняемый член голландское пиво из банки,
в это время по факсу ему сообщает фирма,
что пипифаксу четыре вагона меняет Бирма
на подводную лодку. Кровавый понос в Госбанке,
деньги кончились, бобик сдох, казначею дурно.
- Дерьмократы проклятые, мать их через губу! -
выражается очередь, не умеющая культурно
свое место занять в гробу...
Клио, лично меня никакая помощь не унижает,
но учти, что она не доходит, - полно ворья,
все красавцы, все гении, все мозги уезжают,
остаются такие бездари и дураки, как я.
Юнна Мориц

[Виктор]

Календарь-8 (избранное)

1
убери ее имя господи вычеркни из всех
списков как будто нет ее для земного дня
утром мы сами справимся утром легчайший снег
и тишины серебряная броня
переставляя горы меняя теченье рек
смотрит она сквозь мир за кромешный край
так неотступно будто навек навек
так безоглядно будто прощай прощай...

2
переведи это слово с мертвого на живой
переведи это время с прошлого на теперь
слышишь в крови ревет одинокий зверь
переведи его через улицу дверь закрой
дай ему хлеба черного белого молока
дай ему губы чермные смертному научи
дай ему имя чтобы в земной ночи
звать его окликать из небесного далека...

3
думай думай пока не выпадет снег не выпадет смерть
пока ты не перестанешь плыть не перестанешь петь
пока ты не перестанешь быть не перестанешь сметь
пока не уйдешь туда не уйдешь оттуда любовь моя
думай думай ибо земля холодна холодна она и не держит больше стопы
больше строки не держит больше буквы больше судьбы
думай думай зачем нам гиблые эти полые те края
ибо земля холодна и небо и к слову слово и к персти персть...

4
ночь сегодня такая что станет куда светлей
если веки смежить сомкнуть пустоту деля
на потом и прежде в цепях четырех нулей
где ты даже не нуль ты то что внутри нуля
и за этот страх насекомой дзетой кривящий рот
за членистоногий хитиновый холод жил
не заметит господь не вспомнит не приберет
а в дверях стоящий безвидный уже накрыл...

12
ну вот мы и дома вздыхает ну вот и мы и до
ну вот мы и в ми ре из сумочки ключик фа соль
сегодня на ужин ля си и силянс и бордо
бардо и вадим тяжела эта ноша не столь
ты смерть говорит угловатого хлеба поклюй
горбатой травы ты любовь пощипай говорит
а утром посмотрим кто краше какой ветродуй
развеет золу и по сердцу пройдется навзрыд...

14
поиграй с ней в прятки в яндексе там теплей
или в гугле там ни конца ни края
только две клавиши Господи на твоей
клавиатуре одна reset delete другая
там где во тьме светило ее плечо
месиво мертвых слов чернота компоста
холодно холодно Господи горячо
холодно горячо горячо но поздно...

15
уже зима была не за горами
уже сводило скулы на заре
уже земля горела под ногами
и страх гостил в твоем календаре
тянулись дни плелись волхвы с дарами
брели волы на взгляд недвижный твой
босое небо шло вразвалку к раме
и становилось смертью и росой...

18
первая говорит мой то мой совсем никакой душа сквозь кожу видна
явишься с ним засмеют для чего мне такой ведь и без меня будто нет его поживу одна
а моя то моя говорит вторая маленькая смешная с пяточки на носок
переступает горя не знает вот и походит пусть поблажит чуток покривит роток наберет жирок
едут вздыхая косточки перемывая сопя в нулевом трамвае
сетуя привирая перебирая где ухватить кусок каравая забросить сеть
боже какие дуры думает третья смерть
приду заберу обоих приходит и забирает...

19
ходишь бормочешь маменька маменька а она в ответ катманду катманду
полно мой маленький моя маленькая я ведь уже одной ногой по колено нигде нигде
помню омыли меня ключевой водой обернули меня белым облаком в шестьдесят никаком году
время смерти моей подошло к концу к ледяной черте золотой кутье подступающей темноте
если там куда я уйду и впрямь темно если это дно черное рядно теневой надир
не грусти мой маленький моя маленькая повторяй корея корея и все пройдет
посмотрите на малых сих сих двоих что сейчас одно нет прекрасней их они меня впустят в мир
одного зовут иоаким другую анна и ждать им неполный год...

20
небо все выше выше все дальше земля земля
мир стал сплошной прорехой не подберешь лоскут
температура времени падает до нуля
утром тебя разбудят но не спасут
встанешь и вновь умрешь в эту жизнь в ее
прелесть и персть что подымут как донный ил
люди и птицы ангелы и зверье
боги и рыбы все кто тебя любил...

***
Она еще потянется к тебе
За карий хмель, за нищее прости.
Она еще в минувшем октябре
Попробует руки не отвести.

Она еще потянется к щеке,
Почуяв, как темнеет материк,
И город-герб на дорогом щите,
И на губах спекающийся крик.

Вглядись в ее зрачки и удивись,
Какой рассвет звенел в твоей груди.
Прочти зарю, как прежний свой девиз,
И ненадежных губ не отводи.

Мы ждем чудес, пока еще вольны
Сиротствовать в невежестве своем,
Ни перед кем не чувствуем вины
И за улыбку душу отдаем.

Когда же чистой смертью пахнет день,
И хлеб не сладок, и суха вода,
Мы все зовем одну и ту же тень,
А нас и эхо помнит не всегда.
Сергей Шестаков

[Hg]

боль стихами текла из ран.
я читала судьбу с листа.
покидала твой дом, как храм,
и клялась не носить креста.
тропы выстелил бересклет.
закусить удила да в путь.
мне слепые глядели вслед
- и никто не хотел вернуть.

под лазоревым небом стыть.
вырываться струной из рук.
я украдкой копила сны,
выгоравшие поутру.
отпускала на волю тень.
маков цвет закипал в крови.
билась эхом о камень стен
- и никто не сказал: Живи!

а под сердцем змея-печаль
ледяное гнездо свила.
и ни голоса, чтоб кричать,
и ни радости, ни тепла.
слово за слово с языка:
ни причин, ни имен, ни дат.
потеряла себя в веках
- и никто не пытался ждать.

амулеты иных миров
нитью бусин стянули грудь.
маков цвет до предела в кровь.
закусить удила да в путь,
припадая к чужим корням,
по накатанной, по прямой.
и никто не сберег меня.
и никто не позвал домой.

Вивиана

[Hg]

Столетний дождь.

Резиновый сапог в сыpом песке.
Глаза стоят на pжавом потолке.
Истpачен сгоpяча веселый бpед.
Сцепились, хохоча, колечки бед .

Столетний дождь...
Hад пpопастью весны собpались сны
И pанние глотки большой тоски.
Hогтями по стене скpебет апpель,
Как бyдто за стеной pастyт цветы,
Как бyдто их yвидеть с высоты.

Столетний дождь...
Сто лет пpожили мы - готов обед
Из мыльных пyзыpей сыpого дня,
Из косточек pазгаданных стихов,
Из памяти с подошвы сапогов,
Пpосоленный кpисталлами огня.

Столетний дождь...
По тихой полосе бpедyт слова
И pyшится измятая листва.
Исполнен пpедпоследний пpиговоp,
Все взносы за апpель вознесены
И сны висят над пpоpyбью весны.

Столетний дождь...
Столетний дождь...
Столетний дождь...

Янка Дягилева

[Hg]

Как вы их находите?

:)
Мне они встречаются на каждом шагу. Сортирую по отзвукам изнутри.
Выражать эмоции в стихах (даже в чужих) легче - исключается вариант спутать или соврать...Потому что каждый, кто прочтет, находит свое - настоящее, внутри.

[Calceteiro]

Умер Виталий Калашников. Тихий русский поэт из гениев. Плохо умер. В больнице, в чужом городе, скорее всего от последствий травм.Говорят ему ребра сломали.Кто-то сломал ребра и убил гения русской поэзии 20 века.Почему 20 - в 21 Виталик уже ничего вечного не написал. Эта ссука, алкоголь убил его еще в 20 веке.Еще в 90-х Виталик ходил за водкой в ночные киоски и тусовался там с обычными посетителями.

Ссылка
Вот некоторые стихи

... Горестное чувство утеканъя
Присуще нам, как зрение и слух.
Л.Григорьян

Я так хочу туда, в начало,
Где столько света и тепла
И нужно от любви так мало -
Всего лишь, чтоб она была,
Где мир глядит в тебя влюбленно
И нежен, словно мягкий мех,
Где чувство неопределенно
И разливается на всех.

Или туда, где мир развенчан,
Он расплывается в слезах,
Напоминая чьи-то плечи,
Улыбку, волосы, глаза,
Где ты застыл, закрепощенный
Объятьем маленькой руки,
И жизнь разгадкой воплощенной
Щебечет у твоей щеки.

Или хотя б туда, где зачат
Кромешный быт и неуют,
Где мелочи так много значат,
А сны покоя не дают,
Где в первых приступах отчаянья
Любовь, не зная, как ей быть,
Познавши чувство утеканья,
Спешит себя оборонить.

Но можно и туда, где поздно
Ее спасать или беречь,
Где все горит, где несерьезно
Ждать повода для новых встреч.
В ежеминутное прощанье,
Когда любовь уже не жаль,
Там бродит за чертой отчаянья
Такая светлая печаль.

Но, впрочем, можно жить и дальше.
Там мир так медленно болит,
Там пусто так, что шелест фальши
И тот немного веселит.
Где собираешься в дорогу,
Чтоб все забыть в чужом краю,
Где чувство тлеет, понемногу
Подтачивая жизнь твою.

Но только не сюда, где, вдавлен
В кровать волной небытия,
Цепляюсь я за голос дальний,
Почти забытый мной, где я
Свой взгляд уже не отрываю
От окон и входной двери.
Любимая, я умираю,
Приди, спаси и сохрани.
Виталий Калашников

[Виктор]

Урри, где у него кнопка?

просто, из ниоткуда, пришёл ко мне
и протянул ладонь, а потом исчез
просто осталась смотреть, прислонясь к стене,
как пляшут тени и вещи теряют вес

просто, без предисловий, при свете дня
кнопку нашёл нужную и нажал
просто, как хилер, перекроил меня
только одними ладонями, без ножа

что мне за дело - ангел или мясник;
было бы интересней узнать о том,
кем я вернулась домой после встречи с ним, -
кто я теперь,
кто я теперь,
кто?

Началось

Просыпаясь, уже понимаешь, что началось;
кто-то выкрутил все настройки – другой контраст
и другая яркость; и собственный цвет волос
не узнать теперь – не говоря уж о цвете глаз.
Кто-то, видимо, Там изучает тебя на срез,
проверяет на слом и испытывает на вкус.
Просыпаясь, ты видишь, оглядываясь окрест,
что проснулся в родной и знакомый терновый куст.

По сиреневым молниям, прячущимся в рукав,
между рам оконных – цветению трав степных...
Просыпаясь, ты видишь, что всё это был вулкан –
и теперь даже пол обжигает тебе ступни,
и теперь хоть пляши, хоть ломайся, хоть бей челом, –
притяжения нет, изогнулась земная ось,

и не страшно теперь уже, Господи, ничего,
кроме этого вот –
ну, которое началось.

Вечное воз-вращение

аттракцион, знакомый давным-давно.
я не пойму, почему я ещё жива.
парк развлечений работает день и ночь –
крутятся, крутятся, крутятся жернова.
если всё сон – не слишком ли длинный сон?
я наигралась, мне нечем уже платить.
остановите чёртово колесо!
я не могу, не умею с него сойти.

над головой проносятся облака,
там, под ногами, осенью лес горит.
вечное возвращение.
вечный кайф.
милый горшочек, пожалуйста, не вари!
что-нибудь сделай, иначе я прыгну вниз;
только один из знакомых моих живых
знает, как запускается механизм, –
но не умеет, не может
остановить.
Ракель Напрочь

[Hg]

***
Что во мне от тебя?
Эта едкая, злая спесь,
и заливистый смех, и печаль – только первый сорт;
это «завтра не будет – давай уже прямо здесь»
и дурная привычка правду лепить в лицо.

Твой тяжелый удар и медленный твой замах,
твой прицел во взгляде и сажень твоя в плечах.
Я, представь себе, огребаю теперь сама
это всё, от чего привыкла тебя защищать.

Даже тело моё – нет, ну видно же! – твой заказ;
каждый, кто его обнимал, очевидно, вор.
Что во мне своего, кроме цвета волос и глаз,
где искать себя
(да, а главное – для чего)?

Как забудешь того, кто один тебя вылепил,
раскроил и прошил, и выпустил в небеса?
Вот уж посмеялись бы те, кто меня любил,
если б знали, кого любить им приходится.

Я не женщина, я - солдат твоего полка,
я намного более ты теперь, чем ты сам;

я ношу под резинкой шёлкового чулка
то перо,
которым ты меня написал.

***
С ним не надо ни дна, ни Парижа, ни Мулен Ружа; с ним - сиди и жди, когда будет тишь да гладь; он не мальчик, он биологическое оружие, с ним - не жить, а разве что медленно погибать. Ты-то думала - что мне сделается, я железная, но на каждый металл находится свой кузнец: все попытки твои - смешные и бесполезные, - убежать отсюда заканчиваются здесь.

Он и сам не знает, что носит в себе ненастье; он и сам не знает, что делать с тобой такой; он и сам не умеет пользоваться этой властью, хоть на время давать тебе отдых или покой. Ладно бы ушёл, завёл бы себе другую, уберёг, изолировал, выбил бы клином клин, - как он мягко стелет, как кладёт тебя, дорогую, обнажённой спиной на мерцающие угли.

Был бы донжуан, злой гений или убийца, - но он спокоен, его намерения чисты. Плачь ему в ключицы, не зная, как откупиться от его бессердечной, бессмысленной красоты. Ты всё смотришь и смотришь - то дерзко, то укоризненно, и во взгляде зреет медленная беда.

- Как ты, думаешь вообще о совместной жизни?
- Ну,
о совместной смерти - подумываю иногда.

Ракель Напрочь (Екатерина Михайлова)

[Hg]

Не клади голову на плечо
тому, не останешься с кем.
Ему от виска твоего горячо,
от жара в твоем виске.
И ладони твоей не клади в ладонь,
которую не сожмешь:
он и отдал бы все, но знает он,
что ты ничего не возьмешь.
И ни рядом, ни следом за ним не ходи,
слов не тверди, не стой у ворот.
И даже в глаза ему - не гляди.
Может быть, это его спасет.
Гарридо Алекс

Он говорит: «Только давай не будем сейчас о ней,
Просто не будем о ней ни слова, ни строчки.
Пусть она просто камень в саду камней,
И ничего, что тянет и ноет других сильней,
Словно то камень и в сердце, и в голове, и в почке».

Он говорит: «Мне без неё даже лучше теперь - смотри.
Это же столько крови ушло бы и столько силы,
Это же вечно взрываться на раз-два-три,
А у меня уже просто вымерзло всё внутри.
Да на неё никакой бы жизни, знаешь ли, не хватило».

Он говорит: «Я стар, мне достаточно было других,
Пусть теперь кто-то ещё каждый раз умирает
От этой дурацкой чёлки, от этих коленок худых,
От этого взгляда её, бьющего прямо под дых…»
И, задыхаясь от нежности, он вдруг лицо закрывает.
Елена Касьян

[Виктор]

Как вариант…

Когда я окончательно устану,
когда я окончательно опомнюсь –
я встану и уеду всем составом
куда-нибудь на севернейший полюс,
где ледяные древние просторы,
бесчеловечно холодно и люто
и нет хороших мальчиков, которых
беречь я не умею абсолютно.

А может быть, я сделаюсь монашкой;
займусь простыми, честными трудами,
заброшу идиотские замашки,
положенные благородной даме,
и стану далека душой и телом
от этих терпеливых и красивых,
и любящих меня – как я хотела,
и это-то всего невыносимей.

Под небом цвета выцветшей извёстки,
как сонные туристы едут к морю,
уеду я в посёлок Белоозёрский
и стану петь в церковном местном хоре,
и жить одна, – не стану вить я гнёзда,
и это никому не выйдет боком.
Я буду петь.

И небо содрогнётся,
когда направлю я любовь
на Бога.

Алхимическое простое

И, понятно, мы притязательны, но просты,
и безмерно самодовольны, как львы в саванне;
мы же странники оба – искатели красоты,
и друзья темноты, и охотники за словами.

И, конечно, кругом октябрь, темно в Москве,
но по пальцам бегут серебряные разряды, –
мы алхимики, воздух легко превращаем в свет;
всем светлей, но слегка задыхаются те, кто рядом.

И, наверно, в миру было встретиться нам пора –
посидеть-поболтать, как самим себе тянем жилы;
мы работники оба – пера, да и топора,
эту встречу, в общем, давно уже заслужили.

И, как только обрежут парки тугую нить, –
и тебя, и меня накажут по высшей мере:
мы обманщики оба, что уж тут говорить.

Так давай же обманем друг друга.
Как мы умеем.
Ракель Напрочь

[Касыда]

Воистину, всегда того, кто любит,
Его возлюбленная ищет, как и он ее.
Когда стрела любви огнем проникла
В его сердце, знай,
Что и в ее сердце есть любовь.
Если ты возлюбишь Бога в своем сердце,
Не сомневайся, что Бог любит тебя.
Хлопка не будет, когда не две
Ладони в нем соединятся.
По мудрой воле Бога мы друг друга возлюбили,
Предназначение свыше повинуясь.
Все так устроено в природе,
Что каждая частица мира свою имеет
половину.
Он- Небо, а она- Земля;
Земля в себя приемлет то, что посылает Небо,
И вскармливает плоды его.
Когда ж Земле тепла недостает,
Его ей Небо посылает;
Оно же возвращает Земле утраченную влагу
И свежесть.
И Небо совершает свой ход,
Как муж-кормилец, что жену свою питает;
Земля ж хранит очаг домашний,
Во чреве носит, пестует младенцев.
Не скажешь разве ты, что разумом наделены
Земля и Небо?
Ибо труды их суть труды существ разумных.
Когда б отрады эти двое друг в друге
не обретали,
Зачем тогда б они стремились,
как влюбленные, друг к другу?
Когда бы не было Земли, как было б
цвесть цветку и древу?
Какой бы плод тогда рождали
Тепло и влага, исходящие от Неба?
Как в мужа и жену вложил Господь желанье
для того,
Чтобы вселенная союзом их была сохранена,
Так каждую частицу мира
Он наделил стремлением к другой частице.
и хоть по виду День и Ночь- враги.
Они единой служат цели,
В любви взаимной общие свои труды
приумножают.
Когда б не Ночь, как в человеке могло б скопиться,
Богатство то, что щедро тратит День?
написано великим мусульманским поэтом и мистиком Руми.

[Nik-On/Off]

Расстояния стали короче.
Ощущения стали острей.
Поездами проносятся ночи
Между мёртвыми датами дней.
Не успею моргнуть и глазом,
Сердцу близкое вижу сном,
И, меня перегнав в три раза,
Вырос клен под моим окном.
К частоте перемен не привыкнуть -
Снова все незнакомо вокруг.
Оттого не пытаюсь я вникнуть
В редкость встреч, в постоянство разлук.
Но одно до конца мне понятно,
Что в бушующем море толпы
Люди все - одинокие пятна,
Каждый, - Каждый! - взаимно забыт!
Ни обиды мои, ни тревоги
Никого не волнуют ничуть. -
Бесконечность, безмолвность дороги. -
Вечный бег. - Никуда не свернуть!
Но я радуюсь данной минуте,
Непрерывно помня о том:
Повторения, рифмы не будет
Моей жизни в ком-то другом!
© Павел Быков

[Винни-Пух и все-все-все]

Просьба законна моя: пусть та, чьей жертвою стал я,
Либо полюбит меня, либо обяжет любить.
Многого я захотел!.. О, лишь бы любить дозволяла!..
Пусть Киферея моей внемлет усердной мольбе.
Не отвергай же того, кто умеет любить без измены,
Кто с постоянством тебе долгие годы служил.

Не говорит за меня старинное громкое имя
Прадедов: всадник простой начал незнатный наш род.
Тысяч не надо плугов, чтоб мои перепахивать земли:
Оба - и мать и отец - в денежных тратах скромны.
Но за меня Аполлон, хор муз и отец виноделья
Слово замолвят; Амур, кем я подарен тебе,
Жизни моей чистота, моя безупречная верность,
Сердце простое мое, пурпур стыдливый липа.

Сотни подруг не ищу, никогда волокитою не был,
Верь, ты навеки одна будешь любовью моей,
Сколько бы Парки мне жить ни судили, - о, только бы вместе
Быть нам, только мою ты бы оплакала смерть!
Cтань же теперь для меня счастливою темою песен, -

Знай, что темы своей будут достойны они.
Славу стихи принесли рогов испугавшейся Ио;
Той, кого бог обольстил, птицей представ водяной;
Также и той, что, на мнимом быке плывя через море,
В страхе за выгнутый рог юной держалась рукой.

Так же прославят и нас мои песни по целому миру,
Соединятся навек имя твое и мое.
Овидий

[Виктор]

Доброе утро

Первым делом спешишь проверить, что всё на месте –
исходящие письма, входящие смски,
первым делом, проснувшись утром, спешишь проверить;
всё на месте и всё по вере твоей, по мере
наступления дня получается верить как-то,
получается помнить, прокручивать кадр за кадром;
что в тебе кипит, чем заправлены твои вены? –
всё нечётко, но ослепительно достоверно,
всё неясно, точней говоря – ничего не ясно,
что и остаётся – то плакать, а то смеяться,
и брести по улице, не различая лица.
Всё приснилось,
и – да, похоже, ещё приснится.

Инструкция

Если закручен в жгут, загнан в четыре стены грозой,
замкнут кольцом маршрут в ежедневной мелочной кутерьме –
не слушай, что там поёт то ли Мэри Поппинс, а то ли Цой:
переменится ветер, мол, мы ждём перемен.

Просто залезь на крышу, раскинь руки (какой зонт?!),
слушай, смотри на трещины, сполохи и огни;
соединись с кровотоком молний, выдохни свежий озон –
и перемени ветер.
Перемени.

Занимательная механика

Механизм - надёжный, отлаженный, заводной, -
там, где раньше, по ощущеньям, была душа.
Всё в порядке - в порядке, да, заведённом мной;
я тебе его не советую нарушать.

Всё в порядке: минуты складываются в дни,
а весна, несомненно, следует за зимой.
Я сменила номер, чтобы ты не звонил,
я сломала все пальцы, чтоб не звонить самой.

И не трогай меня, и не открывай меня,
не напоминай, что были с тобой близки:
мало ли какая железная шестерня,
мало ли в какие крошечные куски.

***
У кого-то - и дом, и детки, и дым печной. У кого-то любовь – зверь домашний, ласковый и ручной.
А моя-то бродит, слоняется дотемна или до свету, и приходит домой одна.
У кого-то любовь хозяина знает и вечно с ним, – а моя-то увяжется, глупая, за одним,
и всё всматривается, и в глазах у неё неон; а потом – на порог, припадая на лапу: опять не он.

Зверь больной и голодный, воющий при луне. Зверь, который зализывать раны идёт ко мне.
Я пою ей весёлые песни, пою молоком. Раньше даже, бывало, привязывала тайком –
но не держит тугая сила цепей и пут, но не убеждают ни пряник её, ни кнут, –
и глядит после так, что охватывает озноб. Я пыталась словами, – не понимает слов.

Кто погладит её, кто намнёт бока. Кто ей бросит корку, кто даст пинка.
Не замёрзнет - помрёт от мальчишеского ножа. Я сама пристрелила бы суку; вот только жаль,
ведь она живая – пушистая шерсть и холодный нос. Как бы ночью январской снег её не занёс,
ведь опять убежит наутро искать твой след. И не объяснишь, что такое “хозяина больше нет”.
Ракель Напрочь

[Hg]

Если что, мой хороший – это нас не убьёт,
и тем более ничего не случится с миром.
Если что – в аптечке найдутся бинты и йод.
Мы в Москве, не в лучших традициях драм Шекспира.

Не сдадимся унынию – это не лучший грех,
и безумие нас теперь не возьмёт без боя.
Мы же лёгкие люди, мы тени, мы – не из тех,
кто сломается даже под самой большой любовью.

Просто каждый сольётся в вагоне метро с толпой,
просто каждый возьмёт билет на другом вокзале.
Одного из слепых перестанет вести слепой
(а зато мы отлично слышим и осязаем).

Мы очнёмся, мы смажем полозья своих саней
и укатим туда, куда нам укажет разум.

Если что – это просто сделает нас сильней.
Только лучше б оно нас убило,
на месте, сразу.
Ракель Напрочь

[Касыда]

Мудрость души

Себя потерявшие ищут ответы
В рассказанных сказках, в поступках, словах,
В виденьях, пронизанных солнечным светом,
И в мудрости, собранной в книжных томах...

Себя не узнавшие - просят советов,
Боясь хоть на миг обернуться собой,
Устав от обилия разных обетов,
Когда-то придуманных в жизни чужой...

Себя пожалевшие ищут участия
Удары судьбы принимая всерьез.
Им, бедным, неведомо тихое счастье,
Душа загрустила от пролитых слез...

Себя не жалевшие жаждут успеха.
Богатство и слава для них идеал,
Чужие страдания им не помеха
Для восхождения на пьедестал...

Себя полюбившие дарят надежду,
И милые шалости жизни простой,
И счастье, и радость, забытые прежде,
Веселье, любовь и душевный покой...

Мы в поиске трудном себя не находим,
Забыв о душе, у нее не спросив.
И так, не найдя, потихоньку уходим,
Ее не послушав, лишив ее сил...

Родные, любимые, остановитесь!
Останьтесь немного в звенящей тиши.
Услышьте, почувствуйте, и восхититесь
Величием мудрости вашей души.
Olga

Просто позвони

Я не пишу тебе стихов.
Невысказанность робких взглядов...
Мятежная напрасность слов...
Ты знай. Я просто буду рядом.

Усталость - омутом глубоким...
Необратимо тают дни...
Ты - одинок. Я - одинока.
Я рядом... Просто позвони.
Анна Сергеева

Навсегдаль

разговор попутчиков в поезде бытия

От дома моего вокзал
совсем недалеко.
Он жизнь свою с моей связал
естественно, легко.

То замирает, то гудит
рокочет как завод.
То будет ночью как бандит,
то как дитя зовет...

Всю жизнь уходят поезда
в неведомую даль,
в невиданные города,
в седую Навсегдаль.

А я поездив вдоль и вширь,
допрыгав до седин,
постиг, что каждый - пассажир,
и поезд наш един.

Кому подальше ехать в нем,
кому совсем чуть-чуть,
но каждый, ночью или днем,
сойдет когда-нибудь.

- Прости, попутчик, что тебе
собой я докучал,
Как гвоздь торчал в твоей судьбе,
права свои качал.
Прощай обиды не держу,
а коль обидел - жаль.
На пересадку выхожу
в седую Навсегдаль.
- Трепещешь? Страшно?
- А чего
бояться? Страх наврет.
И ты до места своего
доедешь в свой черед.
- На пересадку? А куда?
- Подскажут. Подвезут.
- А вдруг в пустое никуда?
А вдруг на страшный суд?
- Не думаю - скорей, на свет.
Дождись - узнаешь сам.
Здесь лишь вопрос, а там ответ.
Я верю небесам,
там столько разного: смотри,
какое море звезд
и сколько тайн у них внутри.
Ответ не будет прост...
- Мне к звездам неохота плыть,
хочу лишь одного:
своих любить, любимым быть
и больше ничего.
Мы здесь живем, сейчас и здесь
как ручейки течем,
и если я исчезну весь,
то смысла нет ни в чем.
- Весь не исчезнешь. Станешь тем,
чем был без "нет" и "да",
с добавкой музыкальных тем
душевного труда.
Ты столько раз уже, растя,
себя уничтожал,
дивился смерти, как дитя,
и вновь себя рожал.
Невозвращенец в жизнь свою,
ты мог бы это знать:
удел посеявших семью -
потери пожинать.
Но расставания закон
включает и возврат -
кого любил, с кем был знаком,
кому и не был рад...
- Последнего не надо, нет.
Послушай, книгочей,
а сколько в космосе планет
без наглых сволочей?
- Ноль целых. и не целых - ноль.
Пойми, душа как шелк.
Ты принял жизнь - прими и боль.
До встречи! Я пошел.
Владимир Леви

[Hg]

***
Подарили боль - изысканный стиль и качество.
Не стихает, сводит с ума, поется.
От нее бессовестно горько плачется.
И катастрофически много пьется.

Разрастется, волей, глядишь, надышится.
Сеточкой сосудов в глазах порвется.

От тебя немыслимо много пишется.
Жалко, что фактически не живется.

***
Отозвали шпионов, собкоров, детей, послов; только
террористы и пастухи. В этот город больше не возят слов, мы
беспомощны и тихи – собираем крошки из-под столов
на проклятия и стихи.

Те, кто раньше нас вроде как стерёг – производят стрельбу и
ложь; лица вспарывает ухмылками поперёк, заливает их потом
сплошь. Выменяй ружье на пару своих серёг и сиди говори «ну
что ж»; смерть – неверная баба: прогнал и проклял, страдать
обрёк, а хотеть и ждать не перестаешь.

Лето в оккупации – жарит так, что исходишь на соль и жир. Я
последний козырь для контратак, зазевавшийся пассажир –
чемодан поставлю в углу, и враг вывернется мякотью, как
инжир; слов не возят, а я на ветер их, как табак, я главарь
молодых транжир.

Слов не возят, блокада, дикторов новостей учат всхлипывать
и мычать. В сто полос без текста клеймит властей наша
доблестная печать. В наших житиях, исполненных поздних
вставок, из всех частей будут эту особой звездочкой помечать –
мол, «совсем не могли молчать».

Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем – «как
дела», «не грусти», «люблю»; мне не нужно, я это все не ем, я
едва это все терплю. Я взяла бы «к черту» и «мне не надо
чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».

Бросили один на один с войной, наказали быть начеку. Теперь
все, что было когда-то мной, спит не раздеваясь, пьет из
горла и грызет щеку. И не знаешь, к кому тащиться такой
смурной – к психотерапевту или гробовщику.

Дорогой товарищ Небесный Вождь, утолитель духовных
жажд. Ниспошли нам, пожалуйста, мир и дождь, да, и хлеб наш
насущный даждь. Я служу здесь осени двадцать две, я
стараюсь глядеть добрей. Если хочешь пыточных в голове -
Не в моей.

***
Ну давай, давай, поиграй со мной в это снова.
Чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново;
Чтобы – как же, я не хотел ничего дурного;
Чтоб рычаг, чтобы три семерки – и звон монет.

Ну давай, давай, заводи меня, трогай, двигай;
Делай форвардом, дамкой, козырем, высшей лигой;
Я на старте, я пахну свежей раскрытой книгой;
Ставки сделаны, господа, ставок больше нет.

Раз охотник – ищи овцу, как у Мураками;
Кулаками – бумага, ножницы или камень –
Провоцируй, блефуй, пытай меня не-звонками;
Позвонками моими перебирай в горсти.

Раз ты вода – так догони меня и осаль, но
Эй, без сальностей! - пусть потери и колоссальны,
Мы, игрушечные солдаты, универсальны.
Пока не умираем, выхрипев «отпусти».

Пока нет на экране баллов, рекордов, блесток;
Пока взгляд твой мне жарит спину, лазурен, жёсток;
Пока ты мое сердце держишь в руке, как джойстик,
Пока ты никого на смену не присмотрел;

Фишка; пешечка-партизан; были мы лихими,
Стали тихими; привыкать к добровольной схиме,
И ладони, глаза и ружья держать сухими;
От Е2-Е4 в сторону шаг – расстрел.

Я твой меч; или автомат; дулом в теплый бок –
Как губами; я твой прицел; я иду по краю,
Как сапер, проверяю кожей дорогу к раю
На руке у тебя – и если я проиграю,
То тебя самого в коробку уложит – Бог.

***
Хвала отчаявшимся. Если бы не мы,
То кто бы здесь работал на контрасте.
Пока живые избегают тьмы,
Дерутся, задыхаются от страсти,
Рожают новых и берут взаймы,
Мы городские сумрачные власти.
Любимые наместники зимы.

Хвала отчаянью. Оно имеет ген
И от отца передается к сыну.
Как ни пытались вывести вакцину –
То нитроглицерин, то гексоген.
В больницах собирают образцы, ну
И кто здоров и хвалит медицину -
Приезжий.
Кто умрет - абориген.

Хвала отчалившим. Счастливого пути.
Погрузочный зашкаливает счетчик
На корабле – ко дну бы не пойти,
У океана слабый позвоночник.
В Ковчег не допускают одиночек,
И мы друг к другу в гости к десяти
Приходим с тортиком.
Нас некому спасти.

Хвала Отчизне. Что бы без нее
Мы знали о наркотиках и винах,
О холоде, дорогах, херувимах,
Родителях и ценах на сырье.

Отчаянье, плоди неуязвимых.
Мы доблестное воинство твое.

Вера Полозкова

[Hg]

Земли, реки, моря повернули по-своему,
На природу нажали со всех сторон.
Только область одну не совсем освоили,
Область сердца, важнейший район.

Не желает. Не хочет. Не слышит. Не слушает.
Бьется чаще, чем нужно раз в пять.
Я ему говорю: «Понимаешь ли,-
Чушь это».
А оно: «Не хочу понимать».

Я ему говорю: «Я больна, нездорова,
Пожалей ты меня, жесткосерд.
Я тебя компенсирую, честное слово,
Поведу тебя в лучший концерт.

Я прошу тебя раз навсегда это бросить.
Я тебя умоляю: не мучь.
Я свезу тебя в лес, в подмосковную осень,
В колыхание листьев и туч.

Поглядим на закат… И, в конечном итоге,
Что нам делать, вернемся назад.
Там, куда тебя тянет, по Курской дороге,
Нас с тобою и знать не хотят.

Ну, а впрочем, боли до последнего вздоха,
Изнывай от любой чепухи,
Потому что, когда нам как следует плохо,-
Мы хорошие пишем стихи.»

В. Инбер