Стихи [каталог в первом сообщении]

"Отовсюду обо всем или мировой экран", - как говорил Бендер о своих снах.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Алена Антонова

Есть в воздухе твоем, Бахчисарай,
Старинный запах воска, сладкой меди,
Застывших сот,
Пчелиных крыльев в розовой смоле.
И лепестков шиповника над льющейся водой,
Бегущей по камням,
Как детская рука – по клавишам,
Разучивая гаммы.

Есть в музыке твоей, Бахчисарай,
Птиц предрассветных восклицанья,
И отзвуки молитв,
И песни Бахытгуль,
И нега рук восточной тонкой лепки,
И глаз, вобравших всю палитру винограда,
И голос терпкой речи, от которой
Кровь вспоминает гул несущихся коней
По выжженным степям.

О, золотой покров Бахчисарая!
Надгробья, отшлифованные солнцем,
Вечерние туманы
Нежней вуали подвенечной,
Твое неубывающее время,
В котором бурный растворен осадок,
И долголетье серебристых сфинксов,
Готические тени минаретов,
Высокий голос муэдзина,
Напоминающий о новом дне –
Навек пропитаны нетленным блеском.

Все голоса твои, Бахчисарай,
Да вспомнит вновь немолкнущее эхо
Воды, бегущей по камням,
Как детская рука - по клавишам,
Разучивая гаммы…

***
Старая птица стоит на дороге лесной,
Странница с ветхой котомкой, знакомой спиной.
Падают листья в родник и плывут налегке
К зимнему берегу, к незамерзающей горной реке.

Я наклонюсь к роднику, чтоб запить этот хлеб,
Пахнущий воском пчелиным, уютом родным, ,
Горьким уютом затерянных в памяти лет –
Горстью холодной воды с лепестком ледяным.

И обожгутся водою слова, что хотела сказать,
Снегом метельным обрушится небо Джурлы.*
Голос услышу, но чей, не смогу разобрать ,
С той стороны, за стеной ослепительной мглы.

С той стороны, где стекает дорога назад,
В город с пчелиным названьем, в котором живу,
С той стороны, где стремительно годы летят
В снах нереальных и временных днях наяву…

В Алуште

Какое холодное море!
Где в небо влилось – не отыщем,
Казалось, оно над молом
летит к деревьям и крышам.

Туда, где охотится ветер
в промокших каштанах аллеи
и нет никого на свете!
Лишь мы с тобой уцелели.

Но это на миг.
Без печали.
Следы на оранжевой глине.
И чайка стоит на причале,
как буковка в книге старинной…

Сугдейский мотив

Только чайки и ты.
Только пористой пены броженье.
И прибой городской суеты
не достигнет ни слуха, ни зренья.

Только чайки и ты.
Вдруг летит с тамарисковых арок
снег, и вздрагивают кусты.
Этот день – новогодний подарок.

Ни минут, ни границ.
Нежно пахнет то снегом, то йодом.
И на встречных оливах цветут
ледяные штрихи… С Новым годом!

И приносит волна
гаммы лета, обрывки мелодий,
и рельефней от снега
сугдейского храма стена.
И тоскующий эллин по берегу бродит.

Он реален и тощ,
заблудился иль ждет возвращенья галеры,
и, возможно, он тот,
Киммерии отчаянный гость
из зеркально означенной эры.

Мы его не спугнем
и, вернувшись к себе, на веранде
новогодние свечи зажжем
с зимним запахом хвои и летним – лаванды.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Ан Фань

Карстовые ребра яйлы.
Куртины можжевельника.
Могучий Чатыр-Даг.

***
Нирвана цвета. Ландшафт души:
Как утро мага –
Рассвет седого Чатыр-Дага…

***
Исчез. Навсегда?!
Весной у дачи твоей
Дрозды фаготят.

***
Вечером по границе дня
С Чатыр-Дага зябкий
Ветер вечности…

***
Заснежены горы, оледенели поля,
Медитируют в долинах
Пирамидальные тополя.

***
Внимание! Ликует созерцание:
Плывет чредою поколений
Туман в долине Привидений…

Виктория Анфимова

Балаклава-2005

Прозрачное море зелено-скалисто,
Здесь ночью по небу гуляет Каллисто,
Вдоль бухты извилистой и узкогорлой,
Как вечная странница с поступью гордой.

Здесь яхты слегка приседают в поклоне,
Увидев, как Гелиос на небосклоне
Почтит их сияющей светом улыбкой
И тучи прикроет своею накидкой.

И будут всегда благосклонными Мойры
Ко всем, кто родился и вырос у моря.
Да будет и доблесть, и почесть, и слава
Всем вам, кто влюблен в этот миф – Балаклава!

Марк Анцыферов

Мисхорская ночь

Тенью горной ночь ползет на море,
Вдаль теснит куда-то синеву.
Нужно только побывать в Мисхоре,
Чтоб увидеть сказку наяву.

Посмотри: русалка в пене белой
На прибрежный камень поднялась,
Чудо-рыбы стаей оголтелой
Искры мечут из ревнивых глаз.

Грустью веет от вершин Ай-Петри.
Кроме моря, все подвластно сну.
Сердце хочет при попутном ветре
Бросить стих в ночную тишину.

Тьму разрежь, маяк, лучом зеленым.
Брось, луна, на волны сонный блик.
Пусть глядят взъерошенные склоны,
Как надежда движет корабли.

Ночь на Ай-Петри

Ай-Петри спит в туманной дымке.
А если снятся вам печали,
То я под шапкой-невидимкой
Вернусь с рассветом за плечами.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Олег Блажко

Вера, Надежда, Любовь.

Расчерчен мир на сто дорог,
и сотни раз измерен,
здесь где-то спит усталый Бог
и бродит призрак Зверя,
и льётся колокольный звон
и по мечте поминки,
святители глядят с икон
и, словно под сурдинку,
невнятно, тихо и легко
тоска поёт молитву
о том, как славно босиком,
в руке сжимая бритву,
пройти по лезвию ножа
и, целясь точно в вену,
не медля, но и не спеша,
покинуть эти стены.

Любовь жива и не молчит,
да кто её услышит?
Она взлетела, сверху вид –
ободранные крыши,
рассвет горит над сотней троп
и снова спозаранку
для тех, кто ночью не утоп,
полуживым подранком,
она всё крутится меж нас,
заглядывая в лица,
пытаясь взгляд поймать, но глаз
давно уж нет в глазницах,
разорван мир на сто идей,
мы слепо ходим между,
любовь устала от людей
и позвала надежду.

Закончен день, к чему вздыхать…
Что и кому тут надо?
Мы затащили рай в кровать,
а он сменился адом,
и для надежды нет причин
средь бытовых канонов –
злой опыт, сеточкой морщин,
покроет лик мадонны.
И время вспять не повернуть,
день не начнётся дважды,
но входит вера – как-нибудь
кораблик наш бумажный
с надеждой в рваных парусах,
с любовью у штурвала,
проложит курс под небеса,
и будет всё сначала,

искать чудес – напрасный труд,
дни скомканы и серы…
Но жив наш свет пока живут
любовь, надежда, вера.

Старый скрипач

Странник усталый, присядь у огня,
ночь заливается вещею птицей –
той, что поёт про тебя и меня
песню, которая не повторится,
эта мелодия – глубже чем сон,
мы далеки и неясно похожи,
просто носители странных имён,
сжатые тесной шагреневой кожей.

Кожа сгорит, освещая камин,
ставший для вечера адскою сценой,
нюхает старый скрипач кокаин,
чтобы платить непомерную цену
за ненадёжный и призрачный шанс,
что-то сыграть –
и услышат глухие,
как затихает, впадающий в транс,
ветер –
владелец холодной стихии,
что закружила в бесцветной тоске
листья, как кадры немой киноленты...

Где мы, ушедшие, где мы и с кем?..
…Горечь полыни в бокале абсента
перетекает в прогорклый нектар,
в жилах бредёт сумасшествием вялым,
мир был ещё до рождения стар,
он обезлюдел ещё до начала.

Улиц запутанных плотная сеть,
в окнах витрин отражаются звёзды,
можно бежать –
невозможно успеть,
можно спешить, но всегда будет поздно,
или поверить увиденным снам,
встать у черты,
глянуть вниз, а оттуда –
прямо в зрачки себе смотришь ты сам –
то ли апостол,
а то ли – иуда.

Бледные лица, мешки возле глаз –
это мои отражения, или
то, что случится со мной через час
за сто-последней
непройденной милей,
где в янтаре повелителя вин
время становится горькой настойкой,
нюхает старый скрипач кокаин
сидя в больничном халате на койке,
слушает запах степного костра,
а из него,
простучав каблучками,
тенью в палату войдёт медсестра,
снимет с души прикипевший к ней камень,
снимет, уйдёт,
и – за мутной стеной
нервные пальцы на лаковом грифе
чувствуют как, прижимаясь струной,
время вибрирует.
В призрачном Склифе
маслом в палату течёт тишина…

Странник усталый, сегодня приснится,
что улетит навсегда от окна,
так надоевшая вещая птица.

Не вешай трубку…

Не вешай трубку – всё равно
заполнить вечер больше нечем.
Я не скажу, что лёг на дно,
и что лишился дара речи.
И жизнь прошла.
И видно мне –
прошла бездарно и без смысла.
Окно открыто и в окне
напротив, в сумерках, повисла
невозмутимая луна –
желтушно смотрит
прямо в спальню,
а в спальне бродит тишина,
вздыхая скучно и нахально.

Я не скажу тебе о том,
что днём пока терпимо.
В целом.
А к ночи – кризис и дурдом,
остохрене…
осточертело
листать бездумно интернет,
TV, журналы и – сначала.
Покоя нет.
В природе – нет.
И лишь к утру вползёт, устало,
бессильно ноги волоча
мой сон,
хихикающий пошло,
и возле левого плеча
нашепчет, что-нибудь о прошлом.

Не надо трубку…
Пять минут…
Любая тема для беседы –
дожди, которые идут,
похолодание на среду –
любая сплетня на «ура».
Я не скажу о том, что завтра
мне будет видимо пора
пройти осмотр у психиатра.
Или напиться.
Буду рад –
хоть так, но только б перемены,
поскольку пару дней назад
едва опять не резал вены.

Я не скажу об этом.
Пусть всё остаётся неизвестным.
Мы роли помним наизусть:

- Алло? Как жизнь?
- Вполне. Чудесно!

Истопник

На площадях говорят о тебе –
вроде ты запил, но я им не верю,
ангел сыграл на картонной трубе
и в кочегарку захлопнулись двери.
Время посева – в гудящую печь
бросить угля семь лопат или восемь,
лязгнуть заслонкой.
Курнуть, да и лечь,
вновь померещится – прошлая осень
стала весной, отменив холода,
бродит в зелёных и ярких одеждах…

…Странная сказка в безмолвии льда
с ясным отсутствием всякой надежды.

Здесь у печи – не уют,
но тепло,
там, за стеною – не знают об этом,
иней в окне укрывает стекло,
врёт календарь –
заявляет про лето.
Надо бы выйти сегодня во двор –
хлеб на исходе, на небо бы глянуть…
Только за дверью – пустой коридор
щерит клыки плотоядно и пьяно,
и никогда никуда не спешит –
смотрит, глаза по-змеиному сузив,
на неизбежность поимки души –
жертву своих бесконечных иллюзий.

…Как говорил гражданин Ланцелот,
череп дракону ломая прикладом:

– Каждому хочется жить, только вот –
есть тут такие, которым не надо.

Пыльная лампа и ворох газет,
рваный бушлат на казённой постели,
кашель с утра от плохих сигарет,
хуже всего, что достали метели –
воют и воют. И ниже нуля
градусов тридцать.
И сорок.
И двести.
Слышно, как насквозь промёрзла земля,
слышно, как ветер взлетает и крестит
город косым и корявым крестом –
тем, на котором распяли Андрея…

Спит позабытый, заброшенный, дом –
нет никого.
Но теплы батареи.

Красная стена

Барабанит дождь в ночи, окна в каплях — связках бус,
на губах опять горчит табака привычный вкус.
У стены приткнулась ель, не разобрана кровать —
не уснуть, не лечь в постель... Да и в общем — наплевать.
За окном бежит вода, замывая алый след,
год промчался — не беда, а беда, что новых нет —
возвращаясь, всякий раз воскресает молодым...
Здесь оценивают газ, там — оценивают Крым.
Снова происки врагов независимости стран,
стук тяжёлых сапогов о паркет: “но пассаран!”
Я давно не вижу лиц, и не слышу слова “брат”,
в суете передовиц, где под тусклый звон наград
объявляет новый круг карусель телепрограмм —
вместо дружественных рук фронтовую сотню грамм.

Расскажи мне, славянин, что в России — хорошо.
Что не давят души в блин, не стирают в порошок.
У таможенных дверей год прошёл — его не жаль.
Жаль, что делят: тот — еврей, я — хохол, а ты — москаль.
Пустозвонная река топит утренний эфир,
и проблема языка, поистёртая до дыр,
прижимает день к стене, и, зверея, входит в раж —
на войне, как на войне. Кто не с нами — тот не наш.
А не наш, так значит — враг… но никто не будет сметь
диктовать мне, что и как, и кому, я стану петь.

Расскажи мне, как в снегу тонет сонная тайга.
Я приехать не могу, я в бессмысленных бегах
от Сибири, только вот — сердце рвётся пополам,
половинка здесь живёт, а вторая где-то там.
Половине снится лес, свет вечернего костра,
а вторая сдохнет без ленты вещего Днепра.
Я сто лет не видел гор и на ветках снегирей,
загнан в пыльный коридор мира запертых дверей.

Расскажи мне, чем больны наши головы с тобой,
от безумной тишины — только выпить за покой,
водка — горькая полынь, а душа — нательный крест...
Спит твой дед, пройдя Хатынь, спит и мой, увидев Брест.
Ты в той жизни был живой, да и я тогда был жив,
хоронил нас под Москвой на двоих один разрыв,
не осталось ни хрена — пограничные столбы
и кирпичная стена, чтобы мы разбили лбы.
Та стена красна как флаг и бела как первый снег,
там и здесь — один бардак, и по кругу вечный бег.

Барабанит дождь в окно, ночь взошла на пьедестал.
Мне не спится.
Мне — темно.
Я там что-то потерял,
в том загадочном году, он отныне — “прошлый год”,
память пляшет под дуду бесов топей и болот,
что наигрывают вальс, вдохновенен их кураж:

— Предъявите аусвайс!
— Предъявите свой багаж!

И стоит, как монумент, на могиле у славян
наш родной, всеобщий мент — как обычно в стельку пьян.
Ковш баланды и чифирь — мир давно полублатной...

Расскажи мне про Сибирь.
Мне не видно за стеной.

...Барабанит дождь в ночи, окна в каплях — связках бус,
на губах опять горчит табака привычный вкус...

...Барабанит в окна дождь... Барабанит в окна дождь...
...Барабанит в окна...
...Барабанит...

Геометрия депрессии

Про всё забыть. Напиться. Молча. Чтоб даже мыслей – никаких.
Чтобы делить с тоскою волчьей ночь, что осталась на двоих.
Смотреть в окно. На лунном диске не раз, не два я видел сам:
стоят кресты и обелиски ещё пока живущим. Нам.
Издалека невнятно, глухо бормочут лунные попы:

– Пускай земля вам будет пухом...

...а мы несёмся вдоль тропы,
и лес закончится обрывом, плевать на кровь разбитых лап,
сегодня мы умрём красиво, сегодня каждый – стар и слаб.
И ни единой нет причины жить дальше... знать бы хоть одну...
Искали как-то ночью длинной, а после – выли на луну.
Да вожака задрали в клочья, хоть он ни в чём не виноват...

Про всё забыть. Напиться молча. Давно над городом закат
сгорел и сгинул за домами, сгорел и сгинул без следа,
идёт молебен в Лунном Храме, и с алтаря течёт вода,
в ней прихожане по колено стоят и думают о том,
что всё на свете неизменно, весь этот свет – большой дурдом.
И в нём открыты настежь двери – входи, кто скорбен головой...

...Гребцы однажды на галере вопрос решали половой –
не обошлось без выяснений, не обошлось без личных драм,
но всё же был всеобщим мненьем причислен боцман к списку дам.
И под прицельным солнцем юга, под плеск задумчивой волны,
велел конвой любить друг друга, поскольку все – душой юны.
И, побывав во многих рейдах, переселяясь в мир иной,
сам капитан восславил Фрейда, и над пустынною луной
галера лихо бороздила простор межзвёздный много зим,

но пропороли дно ей вилы крестьян, осваивавших Крым.
Пахавших, сеявших прилежно, чтоб вырастал густой овёс,
а Лунный Дятел что-то нежно стучал в гнездовьях средь берёз,
по вечерам трубили в горны, и на войну ходил народ,
крутили в сельском клубе порно, чтоб увеличивать приплод
электората славной смены, опоры будущей страны...

Напиться. Молча. Лбом об стену. Не видеть бешеной луны,
где золотым – снега по пояс,
где золотым...
где золотым...

...отрывок: едет бронепоезд, из паровоза валит дым,
и грохот башенных орудий разносит ветер-суховей,
и к пулемётам встали люди, чтоб научить других людей
быть милосерднее, добрее и землю чтить, как райский сад...

...А за окном – луна звереет, и новый выводок волчат
лежит в пещере, засыпая, ещё не волки – лишь щенки,
а через лес несётся стая – разбиться насмерть у реки...

Про всё забыть. Опять напиться в тисках у бледной тишины...

И смотрят вниз слепые лица
из неподвижности луны...

Бриллиантовый пудель

Михаил Афанасьевич, время под утро застыло,
а потом возвратилось к событиям, бывшим вначале.
Ощущение — словно прицелился кто-то в затылок.
И сейчас хлопнет выстрел, осечка случится едва ли.

Вы же знаете, как это — видеть вперед на три хода,
завтра финиш игры, и победа отнюдь не у белых...
Сложат шахматы. Будет надолго паршивой погода —
и ее не исправишь. Нельзя ничего переделать.

Тяжелее гранита, мертво словотворчество судей,
пробил час и пролито вино, как впоследствии масло.
На Владимирской Горке стоит бриллиантовый пудель.
А Владимира нет — это солнце сто лет как погасло.

Мы в Андреевской церкви надежду и веру отпели,
захлебнулись в любви с надоедливым привкусом гари,
звали ангела вниз, и добились — на вербной неделе
прямо с неба сошел настоящий полковник Гагарин.

Он воскликнул: «Поехали!» И улыбнулся. И канул.
И вполне вероятно, что тоже по лунной дороге.
Говорят, был замечен чуть позже в степях Казахстана,
но, наверное, врут — у нас каждый «соврамши» в итоге.

Михаил Афанасьевич, где Вы? И пишется что Вам?
В доме Вашем покойно и тихо. И окна открыты —
жизнь течет, как прохлада и свежесть из сада пустого.
Охраняема той, кто когда-то звалась Маргаритой.
Ну, а наша флотилия бродит извилистым курсом.
Повседневность не краше упившейся насмерть старухи.
И все реже и реже я вижу фигуры най-турсов.

Чаще швондеры здесь.
Алоизии.
И варенухи.

Золотые купола

Государь император серебряных гроз,
твоя свита – из тёмных. К тому же – не спит,
полагая, что ночь – это слишком всерьёз.
Это город теней.
Не для всех он открыт.
По прошествии сроков, как белых дождей,
по прошествии жизни за номером пять –
во дворце ожидают приезда гостей,
и они не заставят себя долго ждать,
и появятся с той стороны облаков.
Ляжет вечер к воротам –
прохладен и сер.
Государь император страны дураков,
вышло так, что у нас по три дюжины вер
на десяток адептов.
И кто тут не жрец?
Кто, пусть раз, не зажёг в древнем храме свечу?
Святый Спасе, помилуй...
Небесный отец,
я бы пел общим хором. Но вот не хочу.

Я бы вышел во двор. А вокруг – терема.
Снегопад заметает – хоть сани готовь.
Ом, апостол Андрей...
Ом, апостол Фома, –
говорили архаты, что бог есть любовь.

Говорили, а лица – бледнее, чем снег,
и в глазах безнадёга зелёной тоски...
Мы не можем при мире. Наш дом на войне.
Мы привыкли бомбить. Мы привыкли в штыки.

Так аминь, Государь. Кто ещё здесь не пьян?
Ухмыляется месяц сиреневой мгле...
Снится братьям Чечня.
Снится братьям Афган.
Кто подался в быки, кто сидит на игле.
А другим – долгий путь после слова “прощай”,
и увидеть всё то, что пройти не успел...
Пьётся время, как свежезаваренный чай.
Но на дне – только дно.
А за дном – беспредел.

В колесе у сансары бубенчиков ряд,
и звенят золотисто –
послушай их звон...
Мы из этого звона отлили оклад,
но пока под него не сыскали икон.
Может статься, сойдёт за святого восход –
уберут оцепление с Лысой Горы.
Человеческий Сын не распят, а живёт
вне законов и правил нелепой игры.
По которой нас делит –
на этих и тех –
новый маленький фюрер великой страны.
За моею душой несмываемый грех:
утверждать то, что мы повсеместно равны.

...Всё идёт, как идёт. С колокольни моей
виден Будда и Спас.
И сидящий Аллах.

Виден Киев ночной.
И пунктир фонарей.

Отражение звёзд в золотых куполах.

Река

“…– Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи”.
М.А.Булгаков “Мастер и Маргарита”

1
Государыня-река, скалы да овраги,
ночью леших голоса, скоморохи днём,
то ли душу рвать строкой над листом бумаги,
то ли бросить – да гори всё оно огнём...

Ладил мастер, золотил купола для храма,
выметали из избы перед Пасхой сор,
как на всенощную шли во боярах хамы –
встал на месте куполов постоялый двор.

2
Где-то там, за лесом дальним, за хрустальною рекою, светит холодно-печально город вечного покоя, как алмаз лежит на блюде золотистого восхода. Всё, что было, всё, что будет, переменчивость погоды, переменчивость традиций и устойчивость безумий, то, что явь, и то, что снится... всё сосчитано, и в сумме – ничего. На каждый пряник по кнуту. Весы застыли. А несчастный пыльный странник всё отсчитывает мили, и надеется на чудо, ищет светлую обитель, где его приветит Будда, Магомет или Спаситель, и, дойдя до стен устало и любуясь куполами, вдруг поймёт: здесь лишь начало, цель – за дальними горами, где-то там, за лесом чёрным – семь смертей, жара и холод, быть то ангелом, то чёртом, а в конце найти свой город и, впитав его глазами, осознать в немом бессилье – бесконечность под ногами.
Пыль да камни...
Вёрсты...
Мили...

3
Государыня-река, дальний путь в тумане,
отольётся ль в серебро горькая беда,
быть юродивым – бродить без гроша в кармане,
а податься в мудрецы – сдохнуть от стыда.

Тихо в Царствии Отца, званых слишком мало,
измельчал народ совсем – выбор небогат,
повелось в Великий Пост – склоки да скандалы,
одинаковы давно светлый рай и ад.

4
Где-то там, за лесом поле, выжигает солнце силы, на рубахе грязной солью жизнь у смерти проступила, отпечатан в роговице, изменившей цвет на серый, след души, что взмыла птицей за растаявшею верой, за чертой корявых истин, в полусне бредовой яви ветер кармы гонит листья и скрипит чуть слышно гравий по дорожке прямо к дому, что стоит, плющом увитый, где до странности знакомо слышен голос Маргариты, где – что было, то сгорело, и пойдут столетья сонно – то заглянет Азазелло, то заедет Абадонна. К дому ближе – и яснее, и тревожней радость встречи... Пустота... И небо рдеет от заката. Лезет вечер между скалами и мажет, как плохой художник кистью, небо угольною сажей. Ветер кармы гонит листья... И мелькнула ночь. Пропала. Снова дом в конце дороги...
Ближе... ближе и... сначала...
Мне бы яду...
Боги... Боги...

5
Государыня-река, долгая дорога,
путь вдоль сонных берегов – предопределён,
от сумы рукой подать нищим до острога,
а из княжеских палат – к Богу на поклон.

Ладил мастер купола, не жалея злата,
колокольный перезвон славил божий свет,
а у двери серафим смотрит виновато,
только смотрит и молчит –

никого здесь нет.

Если хочешь…

...И, если хочешь, расскажи, как растерял себя весною, как стекленеют миражи, как сердце раненое ноет на непогоду, на рассвет, на строчек вязь в твоей тетради, затем, что нас на свете нет – мы отражения на глади зеркальной бледности озер, и в них вода не шелохнется, когда со склонов дальних гор легко соскальзывает солнце и остывает на века, а ночью век не будет долог, ему длина – одна строка, и в нем сверкающий осколок, еще не виданных никем тех областей, обратных, лунных, где чертит знаки на песке копьем серебряным Арджуна, где из камней растили сад и камни строились по рангу, и неприкаянный Пилат шептал беззвучно: “Банга... Банга...”, и остроухий черный пес бежал задворками вселенной, чтоб ткнуть холодный влажный нос в плащом укрытое колено. Давно истлевшая рука привычно гладила за ухом...

...А над землею в облаках неслись блуждающие духи, куда-то дальше, за предел, за грань туманную реала, а кто лететь не захотел – те начинали все сначала...

...И, если хочешь, завари покрепче чай со зверобоем, мы проиграли нам пари – теперь не справиться с собою. Мы оба пили эту смесь весны, и осени, и лета, и коротали зимы здесь, и в лабиринтах интернета искали сдуру синих птиц, а там лишь копии свободы – стоят ряды пустых таблиц и ровный строй машинных кодов. Я также топал в том строю, был только адресом и ником и слушал песни, что поют глухим отряды безъязыких....

...Нет ничего. Земля пуста. И только светят мониторы в бескрайних видеомостах вдоль бесконечных коридоров, где перемножен дубликат – модель загадочного рынка... Оригинал – давно распят и стал в сети одним из линков.

...И если хочешь – расскажи, как много ставилось на карту. Как подбирались типажи, чтоб соответствовали старту ночных фантазий, бегуны, и как стрелял из револьвера лихой судья с той стороны ненаступившей новой эры, в которой падал белый снег на нарисованной странице, и начинали свой забег, чтоб никогда не возвратиться, беспечно брошенные дни, на откуп отданные секте тех, кто ночами жжет огни и все мечтает о коннекте.

...И если хочешь – будь собой. А хочешь – мною. Все неважно. Мы проиграли этот бой – забиты в склеп многоэтажный, типичный брежневский барак – не лучше сталинских бараков, и тут, и там – сейчас аншлаг под скачки знаков зодиака. Мы бестелесны и равны, и отголосок мезозоя на фоне вялой тишины одарит каждого шизою, и я проснусь, но тот же сон – он не отпустит, не отстанет – среди античности колонн на голубом телеэкране мне говорит про то, что жив, и ухмыляется старуха:

– Теракт в столице. Сильный взрыв. – И еле слышно: – Блин, непруха...
И скалит мокрый красный рот:
– Вчера спецслужбы расстреляли врагов, что целились в народ, стрелявшим дали по медали...

...Без изменений, тот же текст, что я выслушивал когда-то, но он помечен словом next и позазавтрашнею датой...

...И все забыть. И навсегда. Ночь – эфемерным, но – покоем – по окнам плещет, как вода, мы озабочены строкою, и рукописный сладкий яд разлит в пылающей тетрадке...
...А говорили – “...не горят”.

Горят.
И даже без остатка.

***
За эпизодом - эпизод,
всё ниже небо над землёю,
как свечка теплится восход
в стекле бутылочном.
И строем -
на фото круг знакомых лиц,
что повстречались мне когда-то,
и бесконечный яркий блиц
их освещает.
Виновато
глядят усталые глаза,
на снимках, среди белых пятен
от умерших тому назад...
И голос памяти невнятен -
не помню многое.
Прости,
тебя я тоже позабуду...
Мы только тени на пути,
мы дети,
верящие в чудо.

А их лимит давно иссяк.
Старухе - битое корыто.
Вернулась к мужу в особняк
к уютной жизни
Маргарита,
а Мастер сгинул навсегда
в дурдоме,
в сумрачной палате,
с ним канул в "было",
без следа,
роман о Понтии Пилате,
подался Воланд из Москвы,
не дав обещанного бала,
остались мёртвые - мертвы,

и новый круг,
и всё сначала.

Впечатан "жёлтый" на века
на перекрёстках в светофоры,
полупрозрачная река
из ждущих,
растеклась по норам
домов, заброшенных среди
миров,
рождённых эпилогом.

Где одиночества дожди.
Где холодно
в гостях у Бога...

Чем дальше вверх…

Чем дальше вверх, тем ветер холодней.
Отчётливее пропасть расстояний.
И спит земля.
И небо спит над ней.
Привычный город прячется в тумане,
в котором он не тот.
И не такой.
О нём - ни сожаления, ни грусти.
А только неподвижности покой.
И память, что сейчас тебя отпустит
исчезнуть без надежды.
Без следа.
И стать одним из множества молчаний.
И там, где ты вчера ответил: "да",
сегодня выйдешь вон, пожав плечами.

Погасишь свет.
Пусть смолкнет телефон.
Слова пусты, в них слишком много фальши.
Снаружи мир - не более чем сон,
и ты не хочешь знать, что будет дальше.

И в двух мирах живя, и там, и тут,
мы кажется знакомы и похожи -
тебя давным-давно нигде не ждут,
и обо мне никто не вспомнит тоже.
На это сорок раз по сто причин,
об этом шелестят дожди у дома.
Ты слышишь их.
Поэтому один.
И вряд ли что-то будет по-другому.

И просто ночь. Сияют этажи,
и вдоль домов листвою ветер вертит.

Чем дальше вверх -
тем призрачнее жизнь.
И видно, что она короче смерти.

Серебряный круг

На изнанке у света - почти не видна -
есть глубокая ночь.
А за нею - предел.
Это так же, как плыть возле самого дна,
задохнуться и лечь. На камнях. Возле тел,
тех, кто раньше за час,
плюс неделя,
плюс год,
в этом царстве теней проложили маршрут.
Чтобы впитывать кожей причуды погод
и событий, которые здесь не идут.

Время очень условно. Загаданный срок
сокращается утром примерно на треть -
таковы расстояния прошлых дорог
и число тёмных окон, что будут гореть
желтоватыми точками где-то вдали,
образуя отчётливый контур креста -
так случалось не раз на полотнах Дали,
в ту эпоху, когда он писать перестал.

Потому, что за текстом - иные слова.
За рисунком - сплетение линий и лиц.
Это так же легко, как живая трава
принимает упавшего молча и ниц.
Как стрелу тетива отправляет ветрам,
а они не упустят подарок из рук…
Восемь ясных созвездий сидят у костра,
заключив его в ровный серебряный круг.

Можно долго пытаться, но в круг хода нет.
Каждый шаг - по кривой.
Дальше, прочь от огня -
в заголовки статей третьесортных газет,
где усердно и бешено молятся пням
обитатели древних лесов и равнин,
в коих вымерло всё, на сто вёрст - ни жилья.
Там гуляет лишь дождь. Бесконечный. Один.
Превратилась в болото и киснет земля.

В этой жиже увяз твой заброшенный дом -
покосился и крышу задрал шутовски.
Сивка Бурка родился банальным ослом.
Ярославна Мамаю стирает носки.

Это просто настолько, что дальше никак.
Всё, что слышно - лишь крики
усталых трибун.

Да полощется мокрый и выцветший флаг.
Да ползут в небе тучи, как серый табун.

Золото и камни

На улице минус десять. Явилась зима - встречай. Мир плавает в снежной взвеси. Ты пьёшь, обжигаясь, чай. Отныне тут будет север, он явно надолго к нам. Шлёшь письма. Почтовый сервер в ответ предлагает спам.
Читай или нет, но соткан из этого свет давно. Мы дети в подводной лодке, а лодка легла на дно. Она не всплывёт, я знаю, она не вернётся в порт. Мелькают рыбёшек стаи. Песками заносит борт.
На суше о нас не помнят. Не ждут никого. Не ждут. Вся разница - те из комнат, а мы из своих кают - не можем ни шагу сделать. И тот, кто ушёл - пропал. Качает прибоем тело на фоне убогих скал.
Мы сами себя не слышим. И это взаправду так. Из тех, кто живёт повыше, никто не подаст пятак за нас - по частям и разом. И оптом. И на развес. Мы стразы. Всего лишь стразы. И если блестим, то без понятного смысла. Скоро мутнеет стекло. Итог - остатки смешного вздора плюс веник, ведро, совок.
Мы фото в чужих альбомах - в нас тычут: "Ты кто такой?". Мы серое племя гномов - породу скребём киркой. Авось золотая жила. Достаточно чёток план. Но пусто - и есть, и было. И золота ни на гран.
Окно. Сигарета снова. Полпачки-полдня-провал. Давал же недавно слово. Себе самому давал. Здесь душно. Здесь слишком душно. Мельчают к утру слова.
Ты ляжешь лицом в подушку - и спишешь свой день за два.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Ирина Анцыферова

Я женщина, забытая давно,
Пришедшая к тебе стихотвореньем,
Я золотое крымское вино
Из тех, что мы тянули с упоеньем.
Я глиняная томная свирель,
Четыре звука, тающих в пространстве,
Я с губ твоих пролившаяся трель,
Уверенная в их непостоянстве.
Как южным плоским камешком в волну
В тебя ворвавшись, шла ко дну однажды.
Я та, что испытала глубину,
Среди воды горевшая от жажды.
Из черноморской сонной синевы
Полынью пах забвения напиток,
Как дети любопытны и черствы
Глотнули - дно и прошлое разбито.
И мы забыли тех, что ждали нас,
Своих квартир московских склеп убогий,
Когда нам море в предрассветный час
Свинцовым языком лизало ноги.
Я женщина, забытая давно -
Четыре звука, тающих в пространстве.
Я золотое крымское вино,
Я память, я любовь, я постоянство.
Я женщина, забытая давно...

Коктебейль

Коктебейль.
Звездный ковш
Вылил черную ночь
В черноморское небо.
Утомленно взбиралась волна
На прибрежный песок
И качала горячее тело и рваные нервы.
Здравствуй, море, дай пять,
Приголубь, успокой на часок.
Как я жил без тебя
Эту долгую снежную зиму?
Складки бархатных гор
Устилали февральские сны.
Коктебейль, я тебя как желанную женщину кинул,
Чтоб приплыть Одиссеем к обители вечной весны,
Изумруда волны
Раскаленной ступнею коснуться
И прибой ощутить, как огромного сердца толчки.
На обкатанной гальке, как ящер морской, растянуться
Просто быть и шалеть
С этой выжженной солнцем тоски.
Серебристой кефалью скользнуть
С опустевшего пирса,
Рассекая упругость воды,
Плыть до боли в руках,
За день вечность прожить
И по новой из моря родиться,
И растаять в твоих золотых
Предзакатных холмах.

Владимир Апошанский

На пляже

Целебное солнце
Забралось в зенит,
И полдень над пляжем повис.
Я быстро взбираюсь на серый гранит,
Чтоб ласточкой броситься вниз.

Мгновенней, чем «ой»,
И быстрее, чем «ах»,
Разрежу зеленую гладь,
И волны качают меня на руках,
Как в детстве баюкала мать.

Плыву. Под руками упруга вода
Со мною лишь ветер да синь.
Плыву – и не знаю,
Что станет, когда
Не хватит накопленных сил.

Но стоит ли сердце сомненьями жечь,
Ведь юность моя во мне.
И, руки подняв, как отточенный меч,
Пронзаю я грудь волне.

Нет, с волнами я лишь в сравненьях груб,
Люблю их седую игру,
Внизу подо мною пучинная глубь,
Корона Ай-Петри вверху.
Я долго читаю
медузам стихи,
беседую с морем, пока
меня не окликнет фальцетом сухим
задорный гудок катерка.

Скорее на берег –
на камни скорей,
чтоб в жарких лучах загореть;
чтоб бледная кожа скорее была
похожа – на шоколад.

Чтоб парни из Вуза, где моря нет,
При встрече бы поняли то,
Что черный, как негр,
загорелый поэт
к стихам и работе готов.

Целебное солнце
Забралось в зенит.
И полдень над пляжем повис.
Я снова взбираюсь на серый гранит,
Чтоб ласточкой броситься вниз.
Алупка
Nikeyn
Сообщения: 453
Зарегистрирован: 4 дек 2007, 22:17
Откуда: г. Брест

Стихи (указывать автора не возбраняется)

Сообщение Nikeyn »

Александр Габриэль
(Бостон)

Искусство одиночества

Одиночество - странная штука...
Ты - вовне, где не мир, не война.
Тетивой робингудова лука
в перепонках дрожит тишина;
тишина, наделенная весом,
обделенная даром любви...
Не гулять ли вам Шервудским лесом,
телефон и компьютер с TV?!
Ты - дошедший до истины странник.
И с находкою этой сполна
ты сроднился, как мертвый "Титаник" -
с барельефом холодного дна.
Время - жалкий нескошенный колос,
перегнивший от влаги и стуж,
просто путь, разделённый на скорость,
просто формула.
Физика.
Чушь.
Время кончилось. Птица кукушка
замолчала и впала в тоску,
и часов пунктуальная пушка
не пaльнёт непременным "ку-ку",
и реальность поставлена к стенке
вкупе с вечным "люблю - не люблю",
вот и память теряет оттенки,
асимптотой склоняясь к нулю.
Неподвижность.
Не мука.
Не скука.
Может, только начало пути...

Одиночество - странная штука,
идентичная счастью.
Почти.
It has all been very interesting
Аватара пользователя
Боря Ч
Сообщения: 492
Зарегистрирован: 10 май 2007, 17:44
Благодарил (а): 6 раз
Поблагодарили: 54 раза

Сообщение Боря Ч »

Зинаида Миркина

Как я люблю безмолвье сентября!
Душа немеет у себя на тризне.
Холодная, осенняя заря
Нам говорит об остановке жизни.

Ты больше не участвуешь в борьбе
И не нужны ни громкость и ни сила.
Жизнь тихо собирается в себе
И как кристалл светящийся застыла.

О, этот свет! Что значит ветра свист
И дождь холодный, хлещущий нам в лица?
Лишь только тот слетает, точно лист,
Кто сам в себе не смог остановиться.
Аватара пользователя
Relax_Max
Сообщения: 566
Зарегистрирован: 29 авг 2008, 14:50
Откуда: Киев
Благодарил (а): 2 раза
Поблагодарили: 18 раз

Сообщение Relax_Max »

Себе в глаза

Нас снова двое у окна.
Моё "не я" и анти-эго
Глядит в меня из-за стекла,
А стёкла прогибает ветром...
То я... не я.. то я... не я...
Хочу смахнуть ему слезу,
Но это капля конденсата
Осела на стекле и надо
Опять смотреть себе в глаза…
Не надо… надо… нет, не надо.

.......................................

Здесь снова я и анти-эго..
Мы у окна в полночный час..
К нему давно удрал Пегас
За лаской, славою и негой..

И вслед за ним туда спешит
Моя изнеженная Муза..
Она мне вовсе не обуза..
Но стал обузою пиит..

Я наблюдаю - за стеклом
Мой дом..друзья..жена и дети..
Как он сумел поймать их в сети?
И убедить совсем в ином..

Что я - не я..И виноват
Во всех грехах больших и малых..
И те слова, что я писал им -
Осевший каплей конденсат..

Мне не смахнуть его ничем..
Жизнь за стеклом - моя отрада..
Маргарита Шушкова
Так ты расслабься, и всё!
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Александр Апресян

Возвращение в Крым

Только я отмерил тыщу верст,
Говорят: «Послушай, с вертолета,
Час назад еще велись работы
Там, где раньше был висячий мост.
На скалу морскую, что окрест,
Знает каждый, опускали крест.
Ты куда? С дороги ведь, в пыли!»
Но я к морю — по камням по острым
Бросился скорее, раз смогли
В прежний чин вернуть весь этот остров.
Скажете, я ехал не за тем,
Скажете, конечно, про случайность,
Но стою, в себя вбирая, нем,
Происшедшего необычайность.
Ветер крепок. Сильная волна
По окаменевшей лупит лаве.
Вечный гул торжественный она
К монастырской добавляет славе.
Трудною работой занята,
То взрываясь брызгами, то в пене,
А над нею - символом нетленья
Золотое дерево креста.
Я узнал, что парни безвозмездно
Вызвались полдня висеть над бездной,
Так вот был доставлен прямо с неба
Хлеб насущный вместо просто хлеба.
Я немного опоздал сегодня
На воздвиженье креста Господня.

В поезде

Померкнул день за тропкой Перекопа.
С лиманов ветер льется без напряга.
Как Крым, потерянный нелепо и жестоко,
Осталось сердце там, за Чатыр-Дагом .
Украйна встретила протянутой рукой
Детей, просящих взять из состраданья
Кавун иль яблоко. Так ищут подаянья.
Так просятся и в сердце на постой.
Со мной, со мной, не отлетай же прочь,
К душе крылами прикоснись, Украйна!
Тиха, тиха украинская ночь.
Глазами Гоголя вослед глядит печально.

Наталья Аришина

Ни полушки не спустили,
оскудел базар.
Старый Крым под слоем пыли
в самом деле стар.

Кроме домиков беленых
да ворот кривых,
да плюща усов зеленых –
нет красот иных.

Лишь вода течет сквозь камень.
Холоден глоток.
И по-прежнему исправен
каменный лоток.

***
И шиповник, и мальвы с цветами, как блюдце,
за стеклом ветровым по бокам остаются,
и стена бастиона, и пролом в кирпиче,
и девчонка в пробившемся пыльном луче.
У Морского собора – трехглавая ива,
но никто на нее не глядит, как на диво,
все куда-то спешат, все под ноги глядят,
только ветер - играет, да чайки галдят,
да мазутные волны уходят спесиво.
Стая чаек взметнулась над рябью залива.

Олег Аряев

Демерджи


На Демерджи столбы, как сон веков.
Оскалы хищные и профили богов
Наморщив лбы, с высот своей руины
Глядят они на спящие долины.

И гордый саван царственных сильфид
На их плечах торжественно повит.
Красивы мантии и бледные короны,
И облаков кочующие троны.

Когда в лучах полуденных колец
На склонах гор волнуется чабрец,
И воет ветер в каменных колоннах,
Тогда, устав от медленных поклонов,

Как за венцом послушные пажи,
Бредут стада по склонам Демерджи.
Блестят на солнце кремневые спины,
В киоте голубом воздушной пелерины,

Окутанные дрожью теплых струй,
Сухие травы горький поцелуй
Настаивают в желтом, жарком тигле.
И аромат от древнего наргиле

Восходит амброй к каменным столбам,
К окаменевшим идолам - богам.
И боги пьют из чаши круговой
Бессмертия таинственный покой.

На закате

В тот день, когда со свитой облаков
За Ай -Фока закатывалось солнце
И розовый пролом у берегов
Подобен был шесту канатоходца,

В тот час на волны белый отсвет пал
В сиреневых разводах небосвода.
Опущенный в каньон в лучах исхода
По морю плавал золотистый шар.

Густых акаций серебристый свет
Бродил в душе фонарщиком из сказки.
Темнела синева на складках лент
Бегущих волн, на свет слетались маски.

Вокруг мешались музыка и дым,
Негромкий смех и красный глаз мангала.
Вино с шашлычным запахом рапана
Будило жажду юных Коломбин.

Царили пестрота и легкий флирт.
Гирлянды фонарей качало ветром.
Мускат был выпит, черный пирс размыт
Вращеньем звезд, скользящим без ответа.

Слепая ночь обшаривала мол.
Во тьму, целуясь, расходились пары.
В ответ на монотонный вой чинары
И я мычал, в забвенье погружен.

И падал в звезды. Было мне легко
От шороха, тепла прибрежной гальки,
И оттого, что ветреной испанкой
Твой нежный образ дышит мне в лицо.

Нигде вокруг не встреченный никем,
Он пробегал по морю, как посуху
И припадал к расплавленному уху
На грудь, роняя, выцветший тотем.

Он разгорался словно лунный шар,
Касаясь тела жаркими губами
И танцевал над спящими волнами
Пока восток не захлестнул пожар.
За это сообщение автора Виктор поблагодарил:
Curma
Рейтинг: 6.25%
 
IrFi
Сообщения: 9
Зарегистрирован: 16 сен 2010, 16:35
Откуда: Крым, Севастополь

Сообщение IrFi »

Сергей Дрофенко

Осень под Севастополем


Когда дневной спадает жар,
вечерние играют зори,
тогда багровый солнца шар
безжизненно садится в море.

Когда уходит он ко дну,
судам дорогу преграждает,
тот миг особую волну
в дремоте этих вод рождает.

И море дышит сентябрем,
все в пятнах голубых и алых,
и отдаляющийся гром
грохочет, затихая в скалах.

И сумрачно горит закат,
и густо под луною спелой
сигналы длинные цикад
плывут в степи сухой и белой.

Усыпальница адмиралов

Я думал о традиции большой,
служившей Севастополю подспорьем,
когда увидел дрогнувшей душой
Владимирский собор над Черным морем.

Не только современники мои -
в тот год у осажденных равелинов
вели в горящем городе бои
Нахимов, Лазарев, Истомин и Корнилов.

И стены боевой гробницы их,
отметки и рубцы сражений правых
читаются поныне как дневник
тех дней победоносных и кровавых.

Взгляни, поэт, на эти купола
и ощути высокое единство.
Традиция для нас не кабала,
а верности живое материнство.

Я так воспринимаю эту честь,
когда мы о заботах наших спорим.
Есть Родина, поэзия, и есть
Владимирский собор над Черным морем.
___________________________________________________________
«Боже, спаси Севастополь и Флот. Спаси Россию».
Вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов. 5 октября 1854 года.
Профессор Дуб
Сообщения: 610
Зарегистрирован: 22 ноя 2010, 07:24

Сообщение Профессор Дуб »

Винни-Пух и все-все-все писал(а):Профессор, спасибо, что по достоинству оценили такт Виктора Сергеевича и помогаете сделать это мне. Желаю хорошей поездки с замечательными стихами Поженяна
Спасибо, съездил, прочитал "Севастопольскую хронику".
Такого потрясения, как, например при прочтении "Осады" уже нет.
Вобщем обычный фронтовой быт. Интересна поэма про немецкий парусный фрегат "Лола", прошедший через магнитные минные поля в наш тыл с турецкого берега. Уходя же из Севастополя немцы взяли 45 маленьких мальчиков в заложники.
Ну и чтобы завершить тему Поженяна о Севастополе:

Г. Поженян

1855 -1945
май - май


Нам – в строку,
а им – с руки.
Нам – в снега,
а им – награды.
Отсосались пауки,
насосались казнокрады.
Знобки ссыльные снега.
Конь устал,
угрюмы песни.
Ни на шаг –
от пирога,
ни на миг –
от псалмопевства.
Бродит в сумерках «табу»,
окрылено свищут розги.
И от сотрясенья мозга
дятлы падают в траву.
Лгут депеши,
лгут гонцы,
разъедает душу талость,
ах, на месте протоптались
на Сенатской храбрецы.
Уж такой России рок.
Кто тому виновник главный,
что Дантес легко и плавно
взвёл на Пушкина курок?
Что Мартынов не в бою,
не разорванный громами,
не раздавленный домами,
в душу выстрелил мою?
А кремневое ружьё,
нессельроды, мандты, мундты,
горе горькое моё,
сладость роковой минуты,
ясь в пороховом дыму,
возвышающая бездна.
В дни, когда не властна бездарь
в неповерженном Крыму,
здесь, перстом судьбы влеком,
не сходил с коня Корнилов.
В доме, где Екатерина
груди мыла молоком,
где потом, потом, потом,
погасив огарок тлевший,
спал князь Меньшиков светлейший, -
осенили морг крестом.
Не найти теперь конца.
Кто осмелился, как мог он
морг воздвигнуть из дворца.
Я б воздвиг дворцы
из моргов.
Всем, кто головы сложил
на холмах и на курганах,
на равнинах и полянах.
Тем, кто жить-то и не жил.
Всем, кто шёл
и вёл полки,
ретирад не признавая.
…Век спустя я тоже
в мае,
не во сне, а наяву,
здесь, шагнуть назад
не смея,
кровью юною своею
обагрил свою траву.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Николай Асеев

Чунда
(Крымская, лодочная)

На море
сиреневая дымка
обнимает
свежестью сырою;
выходи
на взморье
караимка,
повстречаться
с утренней зарею.
Распущу
я чунду – белый парус,
чтоб тебя
на ялик
взять с полшага;
далеко еще
седая старость
бродит
за хребтами
Чатыр-Дага.
Приезжают
из Москвы франтихи,
с них от солнца
облезает шкура,
просят:
«Если волны будут тихи,
покатай нас
этой ночью, Юра».
Я поставлю
чунду – белый парус.
Поплыву
на крабовое поле,
только знай,
любовь моя и ярость,
с ними
я уехал поневоле.
Если с них
снимает кожу
солнце,
я спущу с них
белой шкуры вдвое,
чтоб на их
хрустящие
червонцы
зиму без нужды
прожить с тобою.
Распущу я
чунду – белый парус,
их на борт
перенесет без трапа.
Громоздились
волны
ярус в ярус,
не за что
глаза мои
царапать.
Пред тобою
я не стану хвастать,
не люблю я
этакого груза.
Я б не взял их
даже для балласта,
все они –
как мертвые медузы.
Распущу я
чунду -
белый парус,
положу
корму
под свежий ветер,
не отвечу,
как бы не старались,
чтоб
на их улыбку
я ответил.
Чтоб
тебе
обуться
и одеться,
обгоняю я
любую лодку,
будет любоваться
вся Одесса
на твою
тяжелую
походку.
Я поставлю
чунду – белый парус,
чтобы
в ялик взять тебя
с полшага;
далеко еще
седая старость
бродит
за хребтами
Чатыр-Дага.
1927

Аста Гала

На юге

Осень пришла, как мало у ней
Прозрачных и теплых дней.
В саду замерзли цветы,
Солнце светит всё реже,
И реже шлешь письма мне ты.

Ветер в окно стучится так зло,
А птицы летят на юг.
Туда, где свет и тепло,
Где еще так недавно
Мы дни коротали, мой друг.

Помнишь лето на юге,
Берег Черного моря,
Кипарисы и розы в огне зари;
Нашу первую встречу
Там, в горячем Мисхоре,
Где плеск ласковый моря
Как песнь любви.

Каждый день в горах вдвоем бродили,
Каждый вечер слушали прибой.

Помнишь лето на юге,
Берег Черного моря,
Где так счастливы были
Тогда с тобой.

Но у любви и осенью злой
Так много весенних дней.
Любовь свой след золотой
Оставит повсюду,
И в комнате станет светлей.

Письма твои беру я опять,
Читаю их между строк.
И снова буду мечтать,
Снова розами Крыма
Повеет бумажный листок.

Каждый день был ласковым, цветущим,
Каждый вечер - пряным и зовущим.

Помнишь лето на юге,
Берег Черного моря,
Где так счастливы были
Тогда с тобой.

Юрий Афанасьев

Похолодание в Артеке

Похолодало. Запахи исчезли,
И Адалары щерят зубы в два оскала.
А море на ветру в сырой одежде
Простужено чихает прямо в скалы.
Нам кажется простор его безбрежным,
Но видно по всему – ему простора мало.
Иначе выпрямило б спину горизонта.
Не может. Тесно. Нервно бьется в стены
Бетонно-каменных громад сплошного фронта.
Земная суша морю – как измена.
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

В час рассветный

Под этим снегом спит моя земля,
моя трава и мой цветок заветный.
Как волны за бортами корабля,
сугробы наплывают в час рассветный.

Фонарь во мгле мерцает маяком,
и мачтою скрипит под ветром тополь...
Переплываешь сквер одним рывком,
захлебываясь вьюжистым потоком.

И в этой зыбкости, в болтанке штормовой,
ведя за ручку сонного ребенка,
ты задеваешь звезды головой, -
чтоб знал, как хорошо с тобой, как звонко,

как ничего не страшно, как светло,
как нежно, как таинственно, как свято!..
Как сердце высоко твое цвело
над снеговыми безднами Арбата...

Как пело, как серебрянно мело,
как весело, как плавно вы летели,
как сердце высоко твое цвело
и улыбалась боль в крылатом теле.

Дайте мне вашу скуку!

Поезд летит во мраке,
в Крыма полночной басме,
в звездах, в железных искрах -
в красных слезах колес.
Цепь тарахтит на баке.
Вспыхивает и гаснет
фонарь - как в кино артистка.
Ветер. Дым папирос.

Дайте мне вашу скуку,
я расскажу вам что-то
простое, как ваше детство,
таинственное, как путь.
Я вам сочиню разлуку,
тревогу, любовь и муку,
цель сочиню и средства,
а если как след копнуть,-

я вам сочиню столетья
вашей чудесной жизни,
я вам сочиню размахи
таких небывалых сил,
что вырастут ваши дети,
и вы победите страхи,
и козни, и все болезни,
и вспомните - колесил

какой-то вагон по Крыму
("Дайте мне вашу скуку!
Я расскажу вам что-то,
таинственное - как путь..."),
и было там ветра-дыму
("Я вам сочиню разлуку..."),
и лязга на поворотах,
и вы не могли уснуть,

а жизнь обещала косность,
и вечную грубость быта,
и явное малокровье
надежд, что когда-нибудь...
Но ("Дайте мне вашу скуку!") -
доверчиво и открыто
вы слушали пустословье,
таинственное - как путь,

таинственное - как память,
как воля скалы и воска,
как ритмы Луны и саги,
как истина с детских уст!
Но кто-то не дал увянуть
пророчеству, отголоску
цыганистой колымаги,
стихии магнитных чувств!

И то, что казалось пусто-
словием, звонством, бредом,
уже расцветало густо
и требовало скорей
жизнь удлинить - до хруста! -
смириться с ее расцветом.
...Колеса перебегали
с дактиля на хорей.

И жизнь обещала муку,
крупную ломку быта,
громы над головою,
крепкую перекруть,
Но ("Дайте мне вашу скуку!") -
доверчиво и открыто
вы слушали роковое,
единственное - как путь,

воинственное - как сила
цыганского полуслова,
пророческого напева,
летящего на арбе.
И вам отворилась жила -
ни доброго там, ни злого,
ни права там нет, ни лева,
но слово равно судьбе!

И вы обрели столетья
вашей чудесной жизни,
и вы обрели размахи
таких небывалых сил,
что выросли ваши дети,
и вы победили страхи,
и козни, и все болезни,
и вспомнили - колесил

какой-то вагон по Крыму,
и было там ветра-дыму,
и с лязгом на поворотах
стальную несло арбу...
Но - дайте мне вашу скуку!
Я вам сочиню разлуку,
тревогу, любовь и муку,
я вам удлиню судьбу -
до хруста!

***
Резкий ветер зарю погасил,
Восковая луна возникает,
Закрывают мясной магазин,
И от холода голубь икает.
Осторожнее! Пахнет весной -
Спиртом, марлей, орущей рассадой.
Вербный прут на витрине мясной,
Радуй сердце! Пожалуйста, радуй!
Серебрись, мой воздушный, звени!
Ты мой стройный,
Мой дымчатый, вербный,
Ты не плачь, ты меня извини,
Я бегу - закрывается хлебный!
Юнна Мориц
Sergio2010
Сообщения: 190
Зарегистрирован: 30 сен 2010, 11:01

Сообщение Sergio2010 »

Я - трезвенник, поборник ясной мысли!
Холодный, строгий ум - мой эталон!
Не выпил рюмки водки в этой жизни.
И лишь наружно лил одеколон.

Мне незнакомо пьяное похмелье.
В запой я даже книги не прочёл!
Дозированы радость и веселье,
Везде порядок, точность и учёт!

Стихи люблю за чёткость точной рифмы,
За стройность строк и ясность твёрдых форм.
Я иногда записываю мысли,
Пытаясь их загнать в пределы норм.

Стихи пишу по пятницам. Негоже
Размахивать без устали пером!
Но изредка меня как будто гложет
Какая-то тревога под ребром.

Её прогнать пытаюсь - не уходит!
И боль-злодейка не даёт мне спать,
И кружат мысли в диком хороводе...
Быть может, мне по вторникам писать?

Наверно, это всё - к плохой погоде!
Щемит мне сердце трепетная грусть.
Я чувствую себя в чужой колоде.
Меня мутит, но я ведь трезвый, вроде...
Нет сил терпеть! Сегодня я напьюсь!!!
dangur
Сообщения: 463
Зарегистрирован: 3 июн 2005, 22:39
Благодарил (а): 21 раз
Поблагодарили: 93 раза

Сообщение dangur »

В час, когда листва шелестит, смеясь,
И смеется ключ, меж камней змеясь,
И смеемся, даль взбудоражив, мы,
И со смехом шлют нам ответ холмы,

И смеется рожь и хмельной ячмень,
И кузнечик рад хохотать весь день,
И вдали звенит, словно гомон птиц,
«Ха-ха-ха! Ха-ха!» - звонкий смех девиц,

А в тени ветвей стол накрыт для всех,
И, смеясь, трещит меж зубов орех, -
В этот час приди, не боясь греха,
Посмеяться всласть: «Хо-хо-хо! Ха-ха!»
Вильям Блейк
Sergio2010
Сообщения: 190
Зарегистрирован: 30 сен 2010, 11:01

Сообщение Sergio2010 »

У меня от хамства нет защиты.
И на этот раз оно сильней.
Звонкие хрусталики разбиты —
Позывные доброты моей.

Только слышно, как в душе играет
На старинной скрипочке печаль.
И слова для мести выбирает,
Что забыты были невзначай.

У меня от хамства нет защиты.
Беззащитность — за какой же грех!
И опять в волнах моей обиды
Захлебнулся смех.

Ну а хамство руки потирает.
Всё ему пока что сходит с рук.
Сколько мир от этого теряет!
Только нам сплотиться недосуг.
1978
Крючкотвор
Сообщения: 2409
Зарегистрирован: 10 сен 2004, 15:56
Поблагодарили: 8 раз

Сообщение Крючкотвор »

Sergio2010 писал(а):Всем забаненным жителям форума посвящается...
Угу, а ещё каждому сделать по наколке в виде треснувшей пополам клавиатуры и предоставить аватар в полосочку.
Сергей Есенин - Письмо матери
"Song from "Kalina Krasnaia""
http://www.youtube.com/watch?v=EqdpT17dQWM

Sergio2010 писал(а):Я - трезвенник, поборник ясной мысли!
Холодный, строгий ум - мой эталон!
Не выпил рюмки водки в этой жизни.
И лишь наружно лил одеколон.
Уважаемый Sergio2010, я уже два раза просил Вас указывать авторство стихов - сколько ещё мне нужно будет к Вам обращаться, чтобы дождаться нормального оформления?
Подсказать всегда готов, но почему я должен с Вами нянчиться, не очень понимаю.
С наилучшими пожеланиями, Константин.
Sergio2010
Сообщения: 190
Зарегистрирован: 30 сен 2010, 11:01

Сообщение Sergio2010 »

Саша Черный

Бессмертье? Вам, двуногие кроты,
Не стоящие дня земного срока?
Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты
Того же захотят, обидевшись глубоко...

Мещане с крылышками! Пряники и рай!
Полвека жрали - и в награду вечность...
Торг не дурен. «Помилуй и подай!»
Подай рабам патент на бесконечность.

Тюремщики своей земной тюрьмы,
Грызущие друг друга в каждой щели,
Украли у пророков их псалмы,
Чтоб бормотать их в храмах раз в неделю...

Нам, зрячим, - бесконечная печаль,
А им, слепым, - бенгальские надежны,
Сусальная сияющая даль,
Гарантированные брачные одежды!..

Не клянчите! Господь и мудр, и строг, —
Земные дни бездарны и убоги,
Не пустит вас господь и на порог,
Сгниете все, как падаль, у дороги.
Крючкотвор
Сообщения: 2409
Зарегистрирован: 10 сен 2004, 15:56
Поблагодарили: 8 раз

Сообщение Крючкотвор »

Борис Булатов

Ты гонишь!

Выступая, письмом или устно,
На пиру да и в будние дни,
Помни: слово – преддверие чувства
У ценителей. Так не гони

Табуны заштампованных мыслей,
Пропечатанных тысячи раз.
Они стёрлись до ветоши, скисли
В тесных клетках изношенных фраз.

Притаись до поры терпеливо,
Чтобы страсти изнанку познать.
Не дрожи от любого порыва,
Не гони…
Нет, ты гонишь опять!
С наилучшими пожеланиями, Константин.
Sergio2010
Сообщения: 190
Зарегистрирован: 30 сен 2010, 11:01

Сообщение Sergio2010 »

Иосиф Бродский

I

Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
водорослей, кирпичи.

II

Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо -- поклеп постели,
сонный, на потолок.

III

Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
и ангелы -- от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
вещи из тупика.

IV

Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
как в чернила, копье.

V

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир -- всю синеву! -- в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.

VI

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",
в меньшинстве оставляет ее и кровли
праздная бирюза.

VII

Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
на торцах площадей.

VIII

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Владимир Строчков

Предела нет

(поэма без героина)

Конный с депешей и пеший с иконой вышли из пункта
А. Исходя из этого пункта, строим апорию
типа зеноновой: кто из двоих – пеший ли, конный путник –
раньше войдёт в пункт Б и, влипнув в эту историю,
бюстом своим или урной займёт достойную нишу.
Пеший с иконой – добрый и тонкошеий,
конный с депешей – гордый, жестоковыйный,
и между ними нет никаких отношений
кроме указанных выше – и тех, каковые,
пешие и скаковые, будут изложены ниже.

Есть у обоих свой бзик, таракан, пунктик и коник,
каждый по-своему идеалист и романтик.
Ну, например, объект № 2, пеший с иконой,
походя любит завязывать – пить, отношения, бантик,
всё, что можно завязывать снова и снова.
№ 1, то есть конный объект, с депешей
едучи, любит, напротив того, разрубать узел –
скажем, от бантика, что завязал пеший,
гордиев, слов, отношений – словом, любые узы,
беззащитные перед мечом или словом.

Пеший с иконой – Петров, Петефи или Питер О'Коннор,
Дерсу Узала, Низами, Карамазов или безумный Евгений —
идучи пешно с тощим сидором да иконой,
одолеваем попутно целым сонмом сомнений,
искушений, страстей, тайных и явных знаков.
Конный с депешей – Сидоров, Сид или Сидни О'Шеннон,
Пётр, Чингисхан, Долгорукий или безмозглый Будённый –
будучи на коне, ни в чём совершенно
не сомневаясь, успешно едет и едет, как заведённый;
путь его сам себе равен и одинаков.

No неспешный не понимай, какой его люди
Number One проскакал верхами суконь намедни
тяжело-звонко в полуденной злой полуде
или в полуночной тьме всенощной, или в обедню,
чьи следы он пытает, скаканье потрясное слышит.
No исконный же даже и знать не желает,
кто там низами, огородами, как Котовский,

чешет босыми сырую кожу родного края,
этакий Number Eleven, неведомо кто таковский –
это его в походном седле не колышет.

Так пунктуально конник в бекеше и пешка в посконном,
перемещаясь по клеткам пространства и тратя время,
движутся к пункту Б разным путём, поскольку
путь их один, но пути различны. Но в то же время
исповедимы пути их Автору Текста.
Он вездесущ и всеведущ – на то он и Автор
этой апории – типа Зенон или Фурье, но в ряд ли Эйлер?
Он считает суммы рядов после каждого единичного акта,
то есть каждого шага путников, еле-еле
продирающихся через Вечность, как через тесто.

Это способ сравнения бесконечно малых
сих, от сих и до сих из последних сил бредущих
сквозь квашню Бесконечности из пункта 'Алиф
к пункту Ба, где их Ка и Ба сольются в Сущем
при условии, что ряды не гармоничны,
ибо Гармония Сфер и сходимость рядов к пределу
несовместны, как гений с присущим ему злодейством.
К сожалению, Автору Текста нету дела
до изложенных фактов. Бесконечно впадая в детство,
он давно куку, и всё ему безразлично.

Он подписался на это не глядя в Текст Контракта,
наспех составленного на языке суконном –
и вот два Исполнителя чешут теперь по тракту –
конный с депешей тыкву и репу пеший с иконой,
а Заказчик чешет своё Сверх-Я грибами и улетает, улетает.
В Тексте Контракта множество пунктов вроде
А и Б, непонятных, опасных, лишних, глупых, обидных.
Добрый с пехотой в эти пункты не входит
и не въезжает в них гордый с копытом.
Договорной же цены ни один из троих не знает.

Акции в пункте П прошли довольно успешно.
Акции в пункте М упали на десять пунктов.
Чешут мимо обоих конный и пеший,
курса не ведая, цены с целями спутав,
счёта не зная и прочих своих реквизитов.
Катит их по пути, словно вихрем гонимый пепел,
водит и крутит, будто ВОХРом голимый фуфел,
путает в складках местности, непонятках скидок и петель
времени, в мелких сборках встречных чертовых кукол,
в крупных разборках и стрелках местных бандитов.

Незабвенный № Ка, то есть пеший с его иконой,
изображаемый в виде человека, положившего себе на голову руки,
уходя путём не простясь со своей законной,
по дороге озяб душой, как котомка иссох в разлуке
и каналы слезные сургучом печали законопатил.
Несравненный № Ба, то есть конный с его депешей,
изображаемый в виде птицы с человеческой головой и руками,
смесь Ганеши и, может быть, Гильгамеша,
по пути пообтёрся, словно катимый камень,
затвердел, как Геракл или бивень Ганапати.

Икононосец Ка, гостиннодворец-дебютант, зелёный любитель,
дилетант, доброволец-дружинник, пользует софтхаляву,
грузится с содроганьем, боится жать на Delete’е,

водит курсор исключительно стрелками «влево»-«вправо»
и даже в мыслях не смеет обращаться к Автору Help’а.
Конногвардеец Ба, драконоборец-инструктор, седой ветеран, профи,
спецназовец от рожденья, сэнсэй, типичный самец «Альфа»,
жмёт на гашетку Enter не моргнув глазом, не поведя бровью,
макросы и хоткеи ему по полному кайфу,
но и ему неведомы помыслы Аввы Гейтса.

Пеший чернец в дебюте идёт по полям е2-е4,
конник, белая кость, в эндшпиле едет f6-g8,
замерли все стрелки и неподвижны гири,
и уж который год все та же поздняя осень,
и всё ещё далеко до Рождества. До Христова.
Чёрная пешка Ка бредёт, над головой заломивши руки,
бледный, как мел, конь Ба летит, щебеча по-птичьи.
Лезут на белые стены, падают в чёрные люки,
ломая ногти и перья, меняя суть и обличье.
Анкер Тика застыл. Его не гамбит. Вечный шах. Снова и снова

хода нет. Формула вечной жизни.
Вечная кода. Пат. Метакод бесконечной смерти.
Путники по уши вязнут в бескрайней дорожной жиже.
Итеративный процесс крутит ими и вертит,
не отпускает. Спит интерактивный викарий.
Белая фишка F копытами бьёт стаккато,
лунку на ногте пространства долбит пешнёй поспешной.
Чёрная метка F # тянет две тысячи тактов –
стылое время стоит в полынье оконной кромешной.
Музыка Сфер Долби в отказе, в полном бекаре.

Юзер Чайник Ка в отчаянии тычет в икону
Netscape Navigator, добиваясь от Сети коннекта.
Злобный чужестранец Сет приходит в обличье Тифона,
и огромный змей Апоп, его Ctrl-Alt Ego,
выкачивает всю информацию с сайтов подземного Нила.
Хакер Бадиез в онлайне пришпоривает Internet Explorer,
вне себя от ярости педалирует No Self Ctrl,
на удаленном сервере ищет он бури, но вскоре
понимает, что эскапизм – не выход даже через Esc, и скорбно
наблюдает на мониторе Tab rasa, и ничто бедняге не мило.

Оба узника совести, времени и пространства,
Агасферы превратно понятых веры и долга,
с недостойным лучшего применения постоянством
пребывают в пути бесконечно, т. е. сколь угодно долго,
потому что ряды не сходятся, и Автор апорий
не замечает разницы между путём и целью,
черепаху всё время спутывает с Ахиллом,
потребляя купно спорангии и мицелий,
что само по себе, может быть, весьма нехило,
но ведёт к постоянной путанице категорий.

И выходит, по жизни Ба – это Ка в натуре,
а посмертно Ка, этот Ба в глухом отказе,
в полной несознанке, сидя на травке и политуре,
крутит, не отходя от наборной кассы,
колесо ротационной машины кармы;
но по карме невроз отказа порождает контрактную прозу,
переводит на суконный язык казённую бумагу,
а психоз абстиненции – просто ранняя стадия метемпсихоза,
вроде куколки перед вылетом имаго,
перед улётом в сатори, на ловлю воздаяния и кары.

Хефтлинг № Каф, бывший пеший Ка, а ныне павший;
хефтлинг № Бет, бывший конный Ба, а ныне в Бозе
опочивший; и заваривший всю эту кашу
Автор Текста, ныне с катушек вовсе
на обочину съехавший прямо из левого ряда,
остаются с нами вечно живым примером,
расстаются с нами вечно с немым укором
всем первопроходцам, скаутам и пионерам,
всем берсеркам, питающимся мухомором,
всем скитающимся и странствующим где не надо.

Но живые примеры, равно как немые укоры,
никого ничему не учат, ничем никого не тревожат.
И ползут по свету, как плесень, как грибы-мукоры,
пешеходы и конники, словно их что-то гложет:
ведь никто бы не ёрзал, если бы не зудело.
И выходят один за другим из пункта А ходоки с иконой,
каждый день выезжают в пункт Б ездоки с депешей,
ибо сказано было многозначительно: ecce homo,
но бо сказанное малосущественно и никого не утешит,
не утишит зуда познать концы и пределы.

Ибо сказано было многоканально ящиком: ecce Omo,
то есть полный Омм, Чистотайд™, абсолютный Лотос,
ибо чистый одеждами, духом и плотью в пути как дома,
без секстанта и компаса, просто съев поганку, вычислит locus
standi: широту, долготу, высоту над уровнем моря.
Но никто не узнает, когда случится конец света, сбой системы,
Пресловутый Рагнарёк, Разборка Богов, последняя чёрная месса.
И Великий Змей Чингачгук вотще крадётся с тотемом,
и напрасно Чёрный Шакал Анубис бежит с secret message:
их усилия бесполезны в рамках апорий.

И никто не узнает, где стоит тот предел искомый,
мёртвый город Б, в который столь безуспешно
бедный Каа Ка, шипя, ползёт с иконой
и Кабаки Ба, визжа, бежит с депешей –
поползновения их бессмысленны и не в кассу.
И неважно, что шакал никак не догонит удава,
Важно то, что оба чего-то явно не догоняют:
например, что путь важнее, чем цель, или честь и слава,
или законы джунглей и то, чем их заменяют;
и что они одной крови – это знать вообще дано лишь Анкасу,

то есть Автору Теста на резус-фактор и группу крови,
Демиургу с двоичной логикой бандер-лога.
Назови это Верой, Надеждой или Любовью –
всё равно это путь, а путь недоступен Богу:
нету в вечности карстов – времени, нет резерваций –
места – в бесконечности. Нет лакун – страстей и желаний —
у Всемогущего. Дао – путь обезболенного скитальца.
Это знает с рождения последний теночтитланин,
приседая с последней каце, стиснутой в потных пальцах,
по дороге от Ку до Кю – пешком или на пепелаце.

«Путник! По дороге из Содома в Гоморру
и обратно – не оглядывайся, лучше съешь пуд соли.
И вперёд не смотри. И не стой столбом. На всходы, споры,
плевелы греха – по Авторской, т. е. доброй воле –
только огненный гриб, только жидкий огонь и сера».
Всё путем. Одни изначально входили в группу риска,
а другим достаётся лот целыми выйти из пункта
С и не войти в пункт Г, а по пути не оглядываться и низко
кланяться под струями огня – как будто
чем-то лучше серы с солью участь Агасфера:

суета и томление духа, беспредельный удел дороги.
Одинокому путнику вслед никто не кричит, не смотрит,
и сойдя с порога, вновь не стать ему на пороге.
Ка и Ба безучастно бродят порознь по царству мёртвых,
прах своих мертвецов пепел мёртвых хоронит.
Из Содома с Гоморрой спасётся путник-огнепоклонник.
Всё проходит. Всё одно к одному. Прах к праху.
Только путь не проходит. Никто не проходит. Ни пеший, ни конник.
И Ахилл никогда не догонит свою черепаху,
Просто оба они по-чёрному гонят, гонят, гонят.

Вот такие вот пироги с грибами, милейший Автор Теста
вот такие споры – о смысле жизни, её цене и цели,
вот такие спорангии времени и мицелии места,
вот такие рифы, банки, скалы и мели,
вот такие мысли по поводу и базар не по делу.
Вот какие гифы плетут бесконечную плектенхиму дороги,
вот какие мифы бытуют в племенах кочующих псилоцибов,
вот какие Кафы и Беты свидетельствуют о Боге,
вот какое Ка и Ба говорят Ему спасибо
за такие апории, сводимые к беспределу.
26–30.05.99.

Глоссарий ( в порядке появления в тексте)

1. Апория (корректное произношение – апория) (греч.) – трудная или неразрешимая проблема, связанная с возникновением противоречия, наличием аргумента, противоречащего очевидному. Одна из наиболее известных апорий, принадлежащая древнегреческому философу Зенону, «Ахиллес», в которой утверждается, что Ахиллес никогда не догонит черепаху, в сущности, обосновывает невозможность движения.

2. Number One (англ.) – букв. «первый номер», самый главный, самый известный, вообще самый-самый.

3. NumberEleven (англ.) - букв. «одиннадцатый номер». «Одиннадцатым номером» – пешком, на своих двоих. Сугубо русскоязычная идиома.

4. 'Алиф – первая буква арабского письма.

5. Ба – вторая буква арабского письма.

6. Ка – в египетской мифологии один из элементов, составляющих человеческую сущность. По некоторым источникам («Тексты саркофагов», «Книга мёртвых») – жизненная сила и двойник, «второе я», рождающееся вместе с человеком, духовно и физически функционирующее вместе с ним как при жизни, так и после смерти и определяющее его судьбу. Изображается в виде человека с руками, согнутыми в локтях и положенными на голову.

7. Ба – в египетской мифологии один из элементов, составляющих человеческую сущность. По некоторым источникам («Тексты саркофагов», «Книга мёртвых») – воплощение жизненной силы человека, продолжающее существовать и после его смерти. Обитая в гробнице и оставаясь в полном единстве с умершим, Ба может отделяться от тела и свободно передвигаться, оно совершает «выход днём» из гробницы, поднимается на небо и сопутствует человеку в загробном мире. Ба осуществляет все физические функции человека: ест, пьёт и т. д. Изображается в виде птицы с головой человека.

8. Ганеша (Ганапати) – в индуистской мифологии «владыка ганы» – божеств, составляющих свиту Шивы. Изображается с человеческим туловищем, большим шарообразным животом, четырьмя руками и слоновьей головой, из пасти которой торчит один бивень. По одной из версий пуранических мифов, Ганеша сам отломал себе бивень, сражаясь с великаном Гаджамукхой, и бросил его в своего противника. Бивень обладал магической силой и превратил Гаджамукху в крысу, которая стала ездовым животным (ваханой) Ганеши.

9. Гильгамеш – герой шумеро-аккадского эпоса (Г. – аккадское имя; шумерский вариант – Бильга-мес, что, возможно, значит «предок-герой»). Характер его странствий, подвигов и побед над чудовищами позволяет предполагать, что он в какой-то мере послужил прототипом Геракла.

10. Итеративный процесс – процесс, в котором используется многократное повторение какой-либо математической операции.

11. F – буквенное обозначение ноты фа.

12. Стаккато – отрывистое, короткое исполнение звуков голосом или музыкальным инструментом.

13. # – знак альтерации, диез. F # – фа диез.

14. Сет (Сетх, Сутех) – в египетской мифологии бог «чужих стран» (пустыни), олицетворение злого начала. Изображается в виде человека с длинным тонким туловищем и головой осла.

15. Тифон (Титон) – в греческой мифологии хтоническое чудовище, сын Геи и Тартара. У него сто драконьих голов, верхняя часть туловища человеческая, а нижняя состоит из змей.

16. Апоп – в египетской мифологии огромный змей, олицетворяющий мрак и зло, извечный враг бога солнца Ра. Когда ночью Ра начинает плавание по подземному Нилу, Апоп, желая погубить его, выпивает из реки всю воду. В повторяющемся каждую ночь сражении с ним Ра побеждает и заставляет его изрыгнуть воду обратно.

17. Alt Ego – искажённое Alter Ego (лат.) – Второе Я.

18. No self control (англ.) – нет самоконтроля, потеря контроля над собой.

19. Tab rasa – искажённое Tabula rasa (лат. идиома) – чистый лист.

20. Агасфер (Вечный жид) – персонаж позднесредневековой западноевропейской христианской легенды, еврей-скиталец, осуждённый Богом на вечную жизнь и скитания за то, что он отказал Иисусу Христу в кратком отдыхе на его пути на Голгофу под бременем креста.

21. Спорангий – орган размножения у некоторых растений, в т.ч. грибов, в котором образуются споры.

22. Мицелий (грибница) – основа вегетативного тела грибов, представляющая собой систему тонких ветвящихся нитей (гиф), находящаяся на поверхности или внутри субстрата, где живет гриб.

23. Абстинентный синдром – болезненное состояние, развивающееся у наркоманов при прекращении приёма наркотика.

24. Метемпсихоз (греч.) – перевоплощение души после смерти тела в новое тело растения, животного, человека, божества. Представление о метемпсихозе характерно для индийских религий (сансара, карма), орфиков, пифагорейцев.

25. Имаго – заключительная стадия индивидуального развития насекомого.

26. Сатори – в некоторых индийских религиозно-философских системах – просветление.

27. Хефтлинг (нем.) – заключённый.

28. Каф – одиннадцатая буква еврейского письма.

29. Бет – вторая буква еврейского письма.

30. Берсерк – у древних скандинавов воин, приводящий себя для битвы в состояние безумия путём употребления галлюциногенных грибов.

31. Мукоры – грибы класса фикомицетов. Некоторые вызывают болезни растений (серая гниль початков кукурузы), животных и человека (мукоромикозы лёгких, мозга и др. органов).

32. Ecce homo (лат.) – это человек.

33. Locus standi (лат.) – точка стояния, место нахождения.

34. Рагнарёк – в скандинавской мифологии гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой богов и хтонических чудовищ.

35. Анубис (Инпу) – в египетской мифологии бог-покровитель умерших. Изображается, в частности, в виде чёрного шакала или дикой собака Саб. Древние греки отождествляли Анубиса с Гермесом – вестником богов, покровителем путников, проводником душ умерших (психопомпом).

36. Secret message (англ.) – секретное сообщение, тайное послание. В современной культуре имеет смысл некоторого сообщения, в неявном виде (например, «между строк») или закодированной форме содержащегося в тексте, изображении, аудио- или видеоматериале и др.

37. Анкас – колющее орудие типа небольшого багра, используемое погонщиком для управления слоном.

38. Дао – одно из основных понятий китайской философии. По Конфуцию – «путь человека», т.е. нравственное поведение и основанный на морали социальный порядок. В даосизме имеет универсальный онтологический смысл.

39. Плектенхима (ложная ткань) – ткань, возникающая путём переплетения гифов при образовании органов спороношения грибов.

40. Гифы – микроскопически тонкие нити, из которых формируется вегетативное тело (грибница, мицелий) и плодовые тела грибов.

41. Псилоцибы – грибы, содержащие галлюциноген псилоцибин (этот галлюциноген содержится также в некоторых других грибах: красном мухоморе, рожках спорыньи и др.)

Дополнение к глоссарию компьютерный слэнг и термины, встречающиеся в тексте:

Софтхалява (от англ. soft – программное обеспечение, в отличие от hard – аппаратного обеспечения) – халявные, т.е. бесплатные или «колотые», «взломанные» программные средства.

Юзер (англ. user) – пользователь: человек, использующий в своей работе программные средства, но не умеющий создавать или редактировать программы сам. Низший, часто дилетантский, уровень работы с компьютером. Следующие уровни в этой иерархии – ламёр (начинающий программист, обычно мало умеет, но много «об себе понимает», часто предмет насмешек серьёзных программистов, в отличие от юзера, к которому, в силу отсутствия у него программистских амбиций, обычно претензий нет), программёр, крутой программёр.

Хакер (англ. hacker) – компьютерный взломщик, взломщик сетей. Это может быть как очень опытный крутой программёр, самостоятельно создающий программы для взлома, так и заурядный ламёр, использующий для этого готовые программы, созданные другими хакерами. Среди юзеров, как правило, не встречается.

Курсор (англ. cursor) – подвижный указатель на экране монитора, перемещаемый по экрану с помощью «мыши или клавиш клавиатуры компьютера.

Онлайн (англ. online) режим подключения компьютера (шире – чего и даже кого угодно) (в отличие от offline – режима неподключения).

Коннект (англ. сonnect) – подсоединение к сети, связь с сетью.

Удалённый сервер – 1. программа, установленная на удалённом компьютере, которая осуществляет общение с локальным компьютером посетителя; 2. узел сети.

Макрос (макрокоманда) – набор команд внутри программы, обычно создаваемый её пользователем с целью быстрого автоматического выполнения некоторой последовательности операций, часто повторяющейся в его работе.

Хоткей – (англ. hot key – «горячая клавиша»), клавиша или клавиатурная комбинация, позволяющая быстро выполнить некоторую операцию.

Гейтс Билл – глава и владелец Microsoft, крупнейшей корпорации-производителя программных продуктов.

Internet Explorer, Netscape Navigator – наиболее распространенные браузеры (броузеры), т.е. программные продукты, предназначенные для просмотра сети.

Help (англ.) – справочная система программы.

Delete, Enter, Ctrl, Alt, Esc, Tab – полные и аббревиатурные англоязычные названия управляющих (служебных) клавиш клавиатуры компьютера.
Ответить