Стихи [каталог в первом сообщении]

"Отовсюду обо всем или мировой экран", - как говорил Бендер о своих снах.
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Переезд по морю

Волны растут; пир чудовищам моря открылся.
Вот на веревочной сетке матрос пауком
Вздернулся вверх, в паутину свою углубился,
В нитях, чуть зримых, висит он и смотрит кругом.

Ветер! Вот ветер! Надулся корабль, отцепился;
Стены валов возрастают: он идет напролом;
Режет их, топчет, - взлетел, с ураганом схватился,
Бурю под крылья забрав, рвется он в небо челом.

Мысли, мечты тут, как парусы, я распускаю;
Дух мой над бездной, как мачта, подъемлясь, идет;
Крик чуть раздастся – и в шуме веселом замрет.

Вытянув руки, я к палубе ниц припадаю:
Кажется, грудь моя сил кораблю придает;
Любо! Легко мне! Что значит быть птицей – я знаю!
Адам Мицкевич

Отчего ты море, Чёрное?

Отчего ты море, Чёрное,
Не Зелёное, не Синее?
Отчего такое ты
Дьявольски красивое?

В ясный день спокойное,
Чуть волною плещешься…
Многоцветным пламенем
Ты под Солнцем светишься!

В хмурый – принахмуришься!
Потемнеешь водами…
А то вдруг взбунтуешься —
Горными порогами!..

Снова успокоишься,
Засияешь красками…
А нырну – как девушка
Оболванишь ласками!
Тимуръ

На горе шумит ветла,
На ветле звенит пчела,
Полосатая как зебра.

В нашу лодку иногда
Набирается вода,
В глубине плывёт звезда,
Серебристая как рыба.

В роще-клёны и дубы,
А под ними есть грибы,
Каждый гриб похож на зонтик.

Вышел месяц молодой,
Небо кажется водой,
Туча кажется волной,
Месяц-лодкой деревянной.

До чего же всё похоже!
Значит, я, наверно, тоже
На кого-нибудь похож!

Я пошёл и крикнул козам,
Уткам, овцам и стрекозам:
— На кого же я похож?

Белый козлик повернулся,
По-козлячьи улыбнулся
И сказал по-человечьи:
— Разве ты не видишь сам?

Ты добрее, чем телёнок,
Веселее, чем козлёнок,
Ты совсем ещё ребёнок,
Но похож на человека!

Чтоб летали мы все и росли!

Не растёт в огороде сосиска,
Бублик с маком,
Башмак и портфель,
А растут помидоры,
Горох и редиска -
Да и те замерзают в метель.

Но зато и зимой, и весною,
Даже если пурга на дворе,
Могут крылья
Прекрасно расти за спиною,
Могут мысли расти в голове!

Разве можно достичь изобилья,
Что-то новое
Изобрести,
Если светлые мысли
И сильные крылья
У людей перестанут расти?

Тут как тут
Лилипутами станут
Все на свете -
И мы же с тобой!-
Если крылья и мысли
Расти перестанут
Круглый год, при погоде любой!

И пещерной покроются пылью
Микроскоп,
Телескоп,
Контрабас,
Если светлые мысли
И сильные крылья
Вдруг расти перестанут у нас.

Наше сердце немедленно стиснут
Скука вместе с зелёной тоской,
Если мысли прокиснут,
А крылья обвиснут,
Как лохмотья в пучине морской!

Так давайте нажмём на педали
И не станем зевать на мели, -
Чтобы крылья и мысли
Росли и летали,
Чтоб летали мы все и росли!
Юнна Мориц

http://www.youtube.com/watch?v=FmXAb61foOg
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Хочешь, я стану той, что не снится спустя…
Курит «легкие» и обожает двойной эспрессо.
Завершает свой день, где придется, плюет на года…
Самой капризной из всех любимых принцессой?
Той, что без слез, вопросов и мук «что надеть»…
Рванет за тобой на любой из краев света.
Той, что умеет спокойно в глаза смотреть,
подолгу смотреть и ровно дышать при этом,
не замечать «случайных», не чувствовать боль…
Хочешь? Тату – на лодыжку. И в сердце - стерву.
Только скажи! Я смогу не уйти в запой
от «навсегда» твоего без права мне – первой…
Той, что меняет с легкостью 'да' на 'нет',
не обещает, не просит, не верит в сказки…
Самой легкой из быстрых твоих побед?
Самым недолгим счастьем твоим…?
Разве?

Замани меня -
завяжи глаза,
вот моя рука
не дрожащая.
Обними меня,
уведи меня
хоть на краешек
настоящего.
Обмани меня –
заведи роман.
Заманись и сам
этой прелестью.
Подели ты нас
знаменателем,
на который мы
все же делимся.
Отними мой май.
Отмени меня.
И боли-боли,
сердце, жалостью…
Нелюбимый мой,
новым именем
замени меня,
ну, пожалуйста.

Все. Занавес. На паузе - дышу.
Предчувствие пьянит. Мой сочинитель,
ты совершишь по части "ай лав ю"
еще немало пламенных открытий.
Собой одаришь, наплетешь про сны
об островах очередной дурехе.
Скрываться будут в уголках весны
историй новых трепетные вздохи.
Ты автор. Будь смелее! И вообще
последний эпизод, прости, ни к черту,
в нем героини нет - ушла ни с чем
на все четыре. Вариант зачеркнут.


Полагаюсь на вас, мой забывчивый, мне – назад. Я беспомощна. Я раздавлена. Я обесточена. Поделили на два, но боялись в глаза сказать. Утопали в молчании, каждый в своем многоточии. Мы не силились сделать и шагу хотя бы из… Где уж там – навстречу. Немыслимо и невиданно. Безнадежно щемящий, загаданный мой каприз, утолиться мне вами бы, раз – навсегда, и без выдумок! И без лишних делений и действий сойти на нет. Стать ростками чужого. В неведении – многодневными, что уже никогда. Но послушайте, мне не суметь…

Полагаюсь на вас, мой забывчивый, незабвенный мой.
И-Юль
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Плохо

Плохо ему, и плохо ему, и плохо...
и не у дел и жизнь провожает взглядом,
умницей был, но вдруг оказался лохом,
многих любил, но только ни с кем не ладил.
И понимает – рвали напрасно глотки,
зря рисковали шеей на гильотине,
кто был тихоней – те у руля на лодке,
а остальные – те за бортом, на льдине.

Маялся долго, бедный он – бедолага...
«мы за идею!» – господи, идиоты,
всё пролетело, мимо – карьеры, блага,
все пролетели, то же вокруг болото...
Америкосы – лыбятся полудурки,
а эмигранты – сколько же в них еврейства,
там загубили – воры, ублюдки, урки,
здесь закупились – бизнесы, связи, средства.

Бросить бы жребий – выброситься на берег,
и подберут ведь, и пожалеют тушку,
есть ещё уши – в стоны его поверят,
голос узнают те же, кто брал на мушку.
Не торопиться, лучше кричать отсюда,
мир проклиная, берег другой, и море,
и огрызаясь – «сами вы все иуды»,
и призывая – «будет Содом с Гоморрой».

Плохо ему, и плаха – не то что плохо,
радости мало – в милой ещё и в малой,
только осталось – ахать, устало – охать,
только достало, всё до конца достало!
Здесь – Wonderland, а там – Vaterland и туши,
марши и речи... Вспомните, позовите!
Веру теряя, вызверив злобой душу,
сколько таких же, вместе и врозь идущих,
ждущих, готовых искренне
не-на-ви-деть...

Оказалось

Оказалось, не волк, не пёс...
а вокруг, не подворье – стая,
и ударил опять мороз
там, где лёд лишь вчера растаял.
Оказалось, воротит кровь,
и воротят хмельные морды,
и нора – ненадёжный кров,
а могила, и я в ней – мёртвый.

Оказалось, ещё не зверь:
не готов разрывать на части,
не настолько мохнат и сер,
и не вышел размером пасти.
Оказалось, грызут кору,
чтобы строем стояли ёлки,
и не с голода глотки рвут,
а доказывая, что волки.

Оказалось, вожак – шакал:
пожирая щенков и падаль,
он по трупам вперёд шагал,
оставаясь в тени и сзади.

Оказалось, им на восток –
из тайги западло на запад,
мне же броситься на костёр,
выжигая свой волчий запах.

По капканам, пока дышу –
обложили ведь, подложили.
Что, не нравится, гады, шум –
громко выл я – как подло жили.

Раскудахтались петухи,
и собаки исходят лаем,
волки, овцы и пастухи
в эту зиму в одной облаве.

Но стальные стоят клыки,
и стальная осталась хватка,
и не лапы, а кулаки –
ближе, свора, на многих хватит!

Не понять, затравив меня,
масть и месть мою никогда вам:
оказался не волком я –
матереющим Волкодавом!

Король умер

Умер больной король –
полузабытый, старый...
Царь принимает роль
и объявляет траур.
Мучается страна –
крестится, вспоминая
смутные времена,
смутно их понимая.
В скорби простой народ,
в скарбе святая свита,
движется строй вперёд,
гроба, в слезах, не видя.
Речи так высоки,
плачи так откровенны...
но сохранят виски
и голубые вены.

Только вчера браня,
шут при дворце заметит:
«Смерть – от всего броня,
даже от новой смерти.»
И закричит с утра
голосом педераста:
«Умер король! Пора:
Царь настоящий – Здравствуй!»

Вместе

Если построены – чётко в ряд,
если колонны – плечо к плечу,
слышу, о чём они говорят,
знают, о чём я давно молчу.

Не оступиться, не двинуть в бок,
не задержать, не ускорить шаг –
не попадающих в ритм сапог
вместе идущие сокрушат.

Я запеваю, кричу – ура,
я марширую, стою в строю,
строю казармы, ищу уран,
рою со всеми – в одном раю.

Нервы и воля – стальной комок,
кровь отыграла и улеглась,
но холодеет затылок мой,
чувствуя сзади прицелы глаз.
Михаил Этельзон
Talifa
Сообщения: 2106
Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
Благодарил (а): 27 раз
Поблагодарили: 289 раз

Сообщение Talifa »

Всем искусствам искусство - Искусство Терять.
Начинаешь, как в школе, с простейших вещей:
бросил взгляд на цыганский подол октября,
не успел и моргнуть - а уже два часа
пролетели зазря. Или связка ключей
где-то запропастилась. Потом адреса,
телефоны друзей - это все уплывет,
если в лужу случайно уронишь блокнот...

Дальше - больше, быстрее. Искусство Терять -
это просто способность сказать "не беда".
Города, где бывал, где мечтал побывать -
оставляй их легко, как окурки. Смотри:
я оставил пять стран, где осел "навсегда",
и "единственных" женщин - как минимум три...
Но и это еще не предел мастерства.
Вот когда позабудешь даже слова -

вот тогда и найдешь,
ничего не ища,
шляпку желудя
в рваной подкладке плаща,
да примеришь на пальцы -
и глянь, подошла
безымянному,
словно его и ждала
эта улица в прошлое,
круглая дверь
в день,
где ты начинал
курс Искусства Потерь.

Алексей Андреев Питер, 1997
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Сказка

Где были полные шаланды, где счастье было наразвес,
Живут из детства эмиГранды в стране невиданных чудес.
Там мальчик-с-пальчик в замке старом – не мальчик, а ходячий тлен,
И, подзаборный, перегаром воняет взрослый Питер Пен;
Там Буратино поневоле сидит, попавшись на крючок:
Зарыл талант в широком поле и жаждет всходов, дурачок.
На город, в прошлом изумрудный, нашла зелёная тоска,
А Гудвин, сосланный на руды, умом подвинулся слегка:
Ему сломали пару рёбер, отняли власть, народ и трон.
Там нынче новый царь Циннобер умело правит лохотрон.
На порванной небесной карте не видно никаких светил,
Поскольку крокодил в азарте не только солнце проглотил.
И в темноте девица в красном пальнула в зверя. Зверь замолк.
Там всем давно предельно ясно, что человек и волку волк.
Старушка Поппинс с «Герболайфом» удачно делает бабло,
А Водяной всегда под кайфом, ему без кайфа тяжело.
Там разведёнка-Белоснежка за деньги нянчит негритят,
Так растолстела, сладкоежка, что даже гномы не хотят...
Там глупый ёж, не зная брода, в отчаяньи ушёл в туман.
Там горько плачет безбородый больной Гассан Абдурахман.
Нет в том отечестве пророка, и значит, честность – неформат.
А из прекрасного далёка доносится отборный мат...

***
«... И снова будет сегодня сниться: кошмарный ливень, собачий вой,
допрос с пристрастием на границе; упрямый въедливый постовой
посмотрит в паспорт и ставит просто отказы-штампики на судьбе;
и, замыкаясь, ряды форпоста не пропускают меня к себе.
Так и останусь на распродаже по низким ценам скупать грехи...»
А кто-то мудрый прочтёт и скажет, мол, не стихи это, не стихи.
И кто-то умный начнёт глумиться, знакомый вновь заведя куплет,
что сердце рвать неприлично в тридцать, что опоздала на десять лет.
Мол, напиши, как луны камея собою красит небес парчу,
а я о звёздочках не умею, а я о бабочках не хочу.

Я напишу о глазах ребёнка, распознающих любую ложь,
о том, что рвётся не там, где тонко, а там, где этого меньше ждёшь;
о том, как в доме напротив прячут мужской, срывающий крышу плач;
о том, как времени ушлый мячик безостановочно мчится вскачь,
живых людей превращая в маски на зависть куклам мадам Тюссо,
что мёртвым грузом в его запаске – фортуны пятое колесо;
что, несмотря на чины и масти, одна на всех у него печать.
Я напишу (как усталый мастер о самом грустном всегда молчать)
о том отчаянном женском пьянстве, что незаметно в тени кулис,
о заоконном ночном пространстве, к утру сильнее зовущем вниз;
я напишу себе послесловье на грязном зеркале, словно тать,
такой горячечной бурой кровью, что ты не сможешь меня читать...

Прохладно. Слышится звук негромкий (полощет ноги в воде луна).
Стою у суток на самой кромке, всепримиряющей с гладью дна,
там, где кончается божья помощь и начинается путь домой.
И чей-то смех разрезает полночь, знакомый, нервный. Похоже, мой.
Юлия Драбкина

Разговор с восточной стороны меридиана

Милый друг мой, мне сегодня одиноко.
Ни вина нет к ужину, ни чая.
Отражаясь в зеркалах квадратных окон,
с фонарями близорукими скучаю.
Сквозняки в домах с надорванным сопрано
тянут арии мурашками по коже.
Кавардак гнилой листвы. Темнеет рано.
И окраину горбатую тревожит
голый сад в вороньей траурной перине.
Ветер носит по дворам сырую замять.
В жёлтый саван магазинные витрины
пеленают умирающую память.

Память что – лишь сгусток прежнего сознанья,
полуяркий свет былого колорита:
лица канувшие, стёртые названья
в пыльном пекле старых улочек Мадрида.
Бурых клёнов листопадные касанья,
словно нежный всплеск девического шёлка.
Не дают покоя мне воспоминанья,
впрочем, я надеюсь, это не надолго.
Не надолго к нам приходят огорченья,
как и радость посещает нас не вечно,
так и Млечный безо всякого значенья,
знай, талдычит в темноте про бесконечность.

Бесконечность – это юношество, ибо
не владеет юность благодарным слогом.
Только старость может вымолвить: «Спасибо»,
потому, как не посмеет спорить с Богом.
Да и мы с тобою не благодарили.
Повторюсь, что всём нам свойственна беспечность.
Мы влюблялись даже больше, чем любили,
полагая, что лишь в смене бесконечность.
Плыли в дым густой классические речи,
снегопадом серым тая в свете люстры.
И мне хочется, как раньше: в полночь свечи,
звук гитары, воздух лета, запах устриц,

жить без времени, без смерти, без печатей
нам положенных разлук в печальной тризне,
и смотреть, как вырастают на закате
наши тени, укорачивая жизни.
Я мечтаю, как всегда, у океана
провести остаток дней, вставая с криком
серых чаек и читать стихи Хуана
из Могера, что уснул в Пуэрто-Рико.
Я не верю ни в таро, ни в гороскопы.
Каждый раз смотря на прошлое условно,
я лечу к тебе во сне на край Европы,
и в рассветных облаках я вижу, словно

в прошлом веке золотом, ловя субтильный
образ донны, страстью вспыхивают гранды,
и мелькают в красках солнечной Севильи
кастаньеты, буфы, вееры, гирлянды.
Облака проходят, только остаётся
в ширине растянутой без букв,
то, что бесконечностью зовётся,
то, что не имеет снов и звуков.
Эта осень – непрощённая обида,
разве время стерпит блеклые роптанья,
и безумство расстояний до Мадрида
сократит ли хриплый возглас: «До свиданья»?

Скоро снег начнёт дробить часы на кванты,
отдавая предпочтенье снам и пище.
Здесь важнее не Сервантес, а серванты,
быть богатым, но прикидываться нищим.
Деревянный быт округ живёт всё так же:
бьют свиней под новый год и режут куриц.
В центре города тюрьма, собаки, стража,
одиночество дворов и грохот улиц.
Я, как прежде, без особенных стараний,
говорю тебе во тьму, утратив силы
к новой жизни, как записано в Коране:
«не заставить слышать тех, кто лёг в могилы».

В том краю, где день безветренный и жаркий,
где ночами не испытываешь страха,
ты лежишь один под синей небо аркой,
с капителью облаков над речкой Тахо.
Милый друг мой, право жаль, что ты не сможешь
мне ответить своим громким: «He venido...»*
Ты теперь так высоко, где не похожи
кучевые на строения Мадрида.
Осень кончится, уже совсем немного
до зимы осталось жить, не замечая,
что всегда и всем бывает одиноко
и у многих нет вина и нету чая.

Это время диктует

Это время диктует: «сумей поспеть,
пока полнолунье не шлёт зеро»,
но с дивана спадает рука, как плеть,
на ковёр оброняя тетрадь, перо.

И не дуй на свечу, и тайком не плачь,
парафин пожелтевшим ногтём скребя
со стола, потому что безумие,
как палач, доберётся в итоге и до тебя.

Сад всклокоченный, словно копна волос
на ветру, закрывает лицо стены,
где морзянкой фонарь посылает «sos»,
прерывая мерцанием чьи-то сны.

Мысль длинней глаголов – времён, что сплошь
и рядом до рта сокращают плоть.
И если хоть раз пальцем в небо ткнёшь,
не бойся ангела уколоть.

Циферблаты заглохли для тех, кто за
истину гибли, что твой Сократ.
Так и мы замыкаем, закрыв глаза,
на земле наш порочный пи эр квадрат.
Петр Боровиков

* * *
Ледяные иглы, стеклянный шум, никакая связь… –
словно горожанин заходит в дождь, от себя таясь;
словно там, в дожде, есть одно кафе – на столах вода:
за один – садись, за другим – она (не смотри туда).
Ты когда-то – был, а потом – пропал, а теперь – жених.
Ледяные иглы впились в ладонь, закури сквозь них. –
Кто стоит на водах, увидит свет и убавит звук,
и она сама заберёт огонь у тебя из рук…
Евгения Изварина

* * *
Венчик над конфоркой голубел,
Чайник наш сипатый закипал,
Топот беспризорных голубей
Наше хлебосольство подкупал.
Если в мире есть зарок тепла,
Признак добрый призрака семьи,
Значит, он тогда царил и пла-
Пламя над конфоркой подсинил.
Давний день, когда с мороза ты
Входишь с куцей ёлочкой во льду,
И пляшу, как ведьма, у плиты,
И, как фея, подаю еду,
И стелю прохладную кровать,
Завожу пружины сторожок,
И ещё не смеет горевать
Неуклюжий плюшевый божок...
Ольга Пахомова

***
В прихожую я бегал то и дело:
там умирала кошка у дверей.
Не плакала, не двигалась, не ела –
так принято, наверно, у зверей.
Ей оставалось мучиться немного –
она угаснет на исходе дня.
С надеждой и любовью, как на бога,
сквозь боль она смотрела на меня.
А что я мог?
Ведь даже Тот, кто выше,
кто срок отмерил сердцу моему,
моей мольбы, похоже, не услышит.
А в свой черед и я уйду во тьму.
Я только гладил худенькую спину.
В ответ она дрожала чуть сильней.
Дай, Небо, мне –
хотя бы вполовину –
достоинства такого же, как ей,
в час моего отплытья в путь безбрежный,
когда весь мир исчезнет в страшном сне.
И пусть меня пушистой лапой нежной
хоть кто-нибудь погладит по спине...

***
От ночей из томящих бессонниц
и кошмаров, где сладкая жуть,
от раздумий, тревожащих совесть,
от поступков, которых стыжусь,
от полётов под мутной луною,
приносящих свободу и грусть,
и от бед, призываемых мною,
и от счастья, сдавившего грудь,
от восторженной глупости детства
и цинизма в седые года
есть одно стопроцентное средство:
не любить.
Никого.
Никогда.
Геннадий Рябов

Инвалиды любви

Удел переклиненных механизмов –
какой-нибудь годный узел
плюс память в коробке. Иллюзия жизни.
Живейшая из иллюзий.

...Когда у тебя – одинокое око
на гибкой подвеске – это
для робота – мало, для бога – много.
И самое то – для поэта.
Всю ночь трепетать, осязая зрачком
пространства живую мякоть,
а днём – уронить окуляр ничком
и вспоминать. И плакать...
...о том, как опять эти двое украдкой
сошли с автономных линий.
Но голоса нет, чтобы крикнуть: ребятки,
одумайтесь – переклинит!
А эти уже подключились друг к другу...
и стихли... не дышат вовсе...

...Я помню – нам тоже казалось грубым
втягивать в камеры воздух,
пока там что-то дрожало на высшей,
на запредельной ноте...
Я знаю, чем платят, чтоб это услышать...
Скоро и вы поймёте.

Картина

Стены прогреты, крыша поката.
Лавочка, плющ, бельё.
Великолепна картина заката
в раме и без неё.

В сомкнутых ставнях – тайна квадрата.
Чая вечерний звон.
Если и нет на картине заката –
великолепен он.
Любовь Сметанина

***
осень в апельсиновом трико
сигареты спички молоко
люди самолёты пароходы
небо пусто море глубоко

альпинисты падают с моста
спутники глотает пустота
чёрные как мухи террористы
наполняют людные места

ураган сметает города
в вазе засыхает резеда
клёны расстреляли все патроны
и умрут без славы и стыда

на часах один без десяти
ключ потерян нечем завести
уходящим навсегда из дома
на прощанье радио свистит

ни шагов ни писем ни звонков
жить легко и умирать легко

***
Небритый ветер февраля
Щекой скребётся о филёнки
Оконный столбик у нуля
Неловко мнётся снег в сторонке
Как дядя в поисках рубля.

Тоска и жуть по всей округе.
Закуришь, смотришь – за углом
Зима, чернея от натуги
Бумажный лёд крошит веслом
И озирается в испуге

Кривит в растерянности рот
Сугроба треснувшая туша.
Лобастый маз везёт ведро
И крыши, ватники обрушив
По-рыбьи блещут серебром

Февраль и я. Мы с ним вдвоём,
Косые дети Пастернака –
Посуду начисто сдаём,
Берём чернил. Кирять и плакать
Садимся в кухонный объём.

***
Погибшим подымаешься в полпятого
Сидишь и ждёшь, как полный идиот
Когда она в мифическом Саратове
На кнопку равнодушную нажмёт
Прикинешься и опытным и твёрдым
Пошутишь, похихикаешь, наврёшь
А на уме мальчишеские бёдра
И щиколотки тонкие, как нож
Но временами встанешь среди дома
Придавленный упавшим потолком
Почуяв как чужая, невесомая
Она тоскует где-то по другому
У зеркала немого, босиком.

***
у ключицы бьётся нить день желтей горчицы
я не знаю как мне жить вот бы научиться
кто мне сделает укол облегчит страдания
я ложусь на белый стол для переливания
в воду старого Днепра в тайное движение
перелей меня сестра сделай одолжение
он так тихо тихо катит в теплые лиманы
а с меня пожалуй хватит до свиданья мама

Подводная звезда

Случится день – неясный, неземной
Придёт вратарь заколотить ворота
Закурит клевер золотая рота
Ссутулившись у ямы выгребной

Замедленная кошка на углу
Запрыгнет на гремучий подоконник
Почуяв в искажении гармоник
Как воздух уплотняется в смолу –

Тогда я непременно подойду
И вытащу из мусорного бака
Опутанную туловищем злака
Намокшую подводную звезду

И выгнутся деревья, как оглобли
Плеснёт лиловым светом из глубин
А замерший нетрезвый гражданин
Промолвит уважительное: «Во, бля...»

Рукавами февраля

Моя собака, носом шевеля
Янтарные рисует вензеля
Лежит, нахохлив плечи
Подо мною
Худая поседелая земля

Заледенели пятки у дорог
На них мозоли жёлты как творог
Все силы вышли
Брошены попытки
Зима наслала порчу и морок

Мой город, обалдевший от завей
Насуплено
Глядит из-под бровей
Солёными руками тротуаров
Баюкая нетрезвых сыновей

Набитый человеческой икрой
Ползёт трамвай, скрипучий и сырой
Оранжевый вожатый
Скалит зубы
Лелея надоевший геморрой

Прохожие, медлительны как тля
Плутают рукавами февраля
Купить бы мне весны
На ползатяжки!
Вот только нет в кармане ни рубля…

Железнодорожная баллада

как матери, босые сквозняки
разбудят нас холодными руками
особый день – сегодня у реки
пузатые ползут товарняки
крича и чёрной кровью истекая

там креозот разлит, там на цепях
безухие болтаются собаки
там блохами ныряют второпях
худые люди прикрывая пах
в раззявившие горла вагонзаки

железный рёв летит до облаков
влюблённым дизелям не до приличий
расклад таков: сегодня шишаков
берёт на понт ушастых мусорков
и батьку чётко вынимает с кичи

тринадцать лет, ракетница, кастет
нелепая татуировка «жора»
конвой продрог. Назад дороги нет
и гладиатор щурится на свет
в голубоватом чаде беломора

неловко разгибая изо рва
костлявую мальчишескую спину
навстречу аллигаторам и львам
лоснящимся плебейским головам
и масляному блеску карабина

там будет гром, входное над ребром
дымящиеся ватники на шпалах
а шишакова вытянут багром
и кинут на просоленный перрон
у бесконечных щебневых завалов
Николай Сулима
Последний раз редактировалось Виктор 7 апр 2010, 16:44, всего редактировалось 1 раз.
Talifa
Сообщения: 2106
Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
Благодарил (а): 27 раз
Поблагодарили: 289 раз

Сообщение Talifa »

Виктор Сергеевич. Спасибо.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

:oops:
churikov8
Сообщения: 222
Зарегистрирован: 20 июл 2008, 02:21
Поблагодарили: 5 раз

Сообщение churikov8 »

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы - как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самою незаметностью своей.

У каждого - свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать...
Евгений Евтушенко
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Ничто не блуждает так, как сердце, чей путь окончен давно.
Ничто не утеряно так, как то, что возвращено.
Никто не плачет так, как тот, кто в полдень смеялся, но
вечером понял, что больше смеяться ему не дано.

***
Между летом и любовью, вдоль ветвей и корней,
на побережье сердца, внутри серых камней,
глубже боли, меж мачтами черных пустых кораблей,
против свистящего времени, что дует все сильней.

***
Разлука скрыта в узорах на старом резном сундуке.
Жизнь моя — птичий маршрут на карте судьбы, в уголке.
Моё имя выткано с краю на небе, как на платке.
На лице моём блики других лиц, как лунный свет на реке.

***
Как рубаха Иосифа, полосата судьба моя.
Её скроил мне отец. Из неё уже вырос я.
Швы судьбы разошлись, бахромою стали края.
Предки теснятся во мне, как в Книге Бытия.

***
Пыль — это усталость Бога, держащего мир в горсти.
Пыль садится на всё: на вещи, что уже не в чести,
на уста, говорящие "не смей" или "прости",
на крылья ангела, пришедшего нас спасти.

***
Мы тоже станем ветрами, когда придет наш срок,
и в сторону надежды мы полетим – на восток.
Цветеньем цветка мы станем – и скоростью конских ног.
Мы ступим в прибой того моря, чей шум нас издавна влек.
Иегуда Амихай
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

От вербных дней светлее стали ночи,
горюн-трава у ног березняка.
Взрывайтесь почки! Плачьте, плачьте рощи -
на дне, на дне сухого котелка…

Тела берёз иссечены шрапнелью.
Рубцуя ткань, как вздох из глубины,
вернутся в мир живительной капелью -
они, они, кто не пришёл с войны…

И помнит луг торжественно пасхально:
цвели цветы небесной красоты,
как майский жук планировал печально
на девственность коленок медсестры…
(Пасха 45-го года пришлась на 6 мая.)

***
Его, не хоронили у реки,
его, не хоронили у дороги,
не убивали птицы и клыки,
и не судили каменные боги…

Его, нерукотворная тропа,
не возвела на хрупкость пьедесталов.
Его, не уничтожила толпа,
всех новомодных и третейских нравов…

С любовью в жизнь и красотой в гранит!
Он Гений первый, он же и последний…
Его талант на скалах сохранит -
и жизнь, и смерть в охоте на оленей…

***
А там всегда, весёлая вода…
Ласкает камни и щекочет нервы.
Смотри, смотри, открыто, без стыда…
Каков изгиб! У белокурой стервы…

В долине жён баюкает вода
гранит оков и всей страны резервы.
Под водопад сбегаем иногда…
В последний раз, а кто смелей, не в первый…

***
А вчера было всё по-иному,
а сегодня иное не то…
Если б знал, как любить по-другому,
оказались бы кони в пальто…

Вот ведь как, я хотел по-другому -
как бы чаще и дольше с ней быть…
Кто-то к Музе пришёл по-иному
и по-новому начал любить…

Вот ведь как, чудеса, да и только.
Я так страстно закончил вчера!
Потому так обидно и горько,
что Пегас не осёдлан с утра…

Я вчера был и снова в ударе,
По-другому бы начал всё то!
Жаль у Музы сейчас в будуаре,
чей-то Конь без галош и пальто…
Сергей Щеглов
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Выхожу раскурить сигарету на самом ветру,
раскрутить эту мысль, что я тоже не весь умру,
но и выживу тоже какая-то часть, но не весь.
Развернуть эту мысль, но не всю, а какую-то часть,
раскрутить и подбросить холодным светилам небес,
затянувшись и глядя, как ветер закрутит искру
и как мысль, затянувшись, свернет на другую игру,
что не весь я, наверное, тоже умру не сейчас,
потому что я из дому вышел под ветхий завес
затянувшись на мысли и частью до ветра влачась.

Но и выжав из этого большую часть, но не все,
а потрясшую мысль, что последняя капля всегда,
переполнивши чашу и спину верблюда сломав,
вытекает потом, но не вся... Как бишь там у Басё? –
что на сильном ветру с ветки сакуры капнет звезда
и стечет с кимоно, и слезою омочит рукав.

Докурив и потрясшую часть спрятав в общую мысль,
весь живой, я вернусь из-под ветра в жилое тепло,
скину гета и оби сырой сменю, и взирая на мыс
из оконца, пойму наконец-то, что там стекло,

потому что я из дому вышел – был сильный мороз,
и от холода общую мысль я опять не донес.

***
Шепелявые штаншы
по шлучаю утраты жуба

(первого правого нижнего режтша)

Жа што, жа што, жа што, жештокая шучьбина,
у шкромного певтша ты вырвала режетш?!
Будь я Пракшитель — им я б вышек ишполина,
но я проштой Орфей, ишшякший как певетш.

О, што ошталошь от повешы-жижнелюба?!
Ах, ешли б ничего! Но, к вяшчему штыду,
ошталашь лишь дыра, лишь яма вмешто жуба,
и шкоро я в нее, ражверштую, шойду.

Штыдишь, шедой Жоил, дыры швоей пожорной.
Твой выпавший режетш шучь выпад жлой шучьбы.
О, Мужа женштвенная! Шукой поджаборной
шкули и жавывай! Бешплодны и шлабы

штаранья шкрыть ижьян в уштах у жлачоушта.
ушами пышными. Мучичельный конетш:
жамешто шладких грёж — лишь кишлая капушта,
вжамен игры штраштей — рашкишший огуретш.

Ошталошь лишь топить тошку на дне штакана
былому шкакуну ижышканных кровей.
Кто штанет нюхать наш, о Рожа бежуханна?!
Кто штанет шлушать наш, бешклювый Шоловей?!

Вотшче вживать к жвежде и приживать Пегаша
от Гратшии швоей, и рватьшя на Парнаш.
Ишшяк Каштальшкий ключ, прокишла проштокваша,
шточилошя штило, шпишалшя карандаш.

Alash! Alash! Вотшче штруитшя Иппокрена —
уж шлуху моему ея не шлышно штруй,
ижмену мне шулит жештокая Камена,
тшикуты полн ея пошледний подшелуй.

Божештвенной в шебе мужики я не шлышу.
Я штал живой мертветш в повапленном гробу.
Шполжает по челу кладбишченшкая крыша,
шкребя когтями шлух... Нет! Это я шкребу!

Ужашен пучь во чме прижижненной могилы,
бежжубого певтша к бежношой штрашный пучь.
Напрашно напрягать шлабеюшчие шилы:
иж ямы не доштичь парнашшких горних круч,

иж беждны не вожжвать. О, ужаш! Ужаш! Ужаш!
Где пжежде штол был яштв, там ныне гроб штоит,
где пжежде был режетш, яжык полжёт нажужу,
жаждвоен, как и ты, ижмученный пиит.

Угашнувшая штрашть шердетш не обжигает,
подёрнулошь жолой жгоревшее огнём.
Штареюшчий Эжоп шчихи швои шлагает
к штопам Прекрашных Дам, не шохнушчих по нём.

Я в шилах лишь шипеть, полжя, mesh damesh, жа вами:
мне нечем укушить, не то што ишкушать —
я ж был библейшкий Жмей, я ишкушал шловами...
Где жало, Шмерчь, твое?! Я штал бы им пишать!

День-ночь

Когда поутру лопнет панцирь
под звон посудной дребедени,
как просыпается сквозь пальцы
песок забытых сновидений,
и только колкие песчинки,
залипнувшие в угол глаза,
напоминают о вещице,
приснившейся, забытой сразу,
и расползающийся разум
пытается собрать осколки
ночного лопнувшего страза
из угловой и мутной скобки.
Но затрещит фанерный шницель,
расширится радиоточка,
и луч сознанья прояснится,
мысль побежит и все затопчет,
и плюнув походя в колодец,
в ночную чуткую криницу,
займется хмурый день-уродец
делами, тщетными, как шницель;
и только там, скользя нескоро,
пройдут круги, и все растает,
и из прозрачного раствора
опять начнет расти кристаллик.
Потом наступит серый вечер
на пыльный половик у двери,
залижет мелкие увечья,
сочтет ничтожные потери,
и ночь падет и накренится,
пошевелит хвостом устало
и поплывет на дно криницы,
в окно огромного кристалла,
губами чмокать станет сладко
и до утра смотреться в грани,
и растворять в душе остатки
дневной заилившейся дряни,
и избегая просыпаться,
начнет на вымытом скелете
отращивать защитный панцирь,
который лопнет на рассвете
под звон постыдной дребедени
и пустит голое созданье
в грязи мараться целый день и
плевать в колодец подсознанья.
И век бы колесу крутиться,
покуда жизнь не перестала,
но с каждым днем мутней водица
и все уродливей кристаллы,
все чаще, выпучив, как фары,
глаза, выныривает совесть
из гущи сонного кошмара
в кошмар разреженных бессонниц,
и разум, запертый в чулане,
все лупит лбом о люк рассудка,
и с каждым днем сильней желанье
заснуть и спать, и не проснуться.

***
Хохляцких тетушек бальзам -
сферичность, выпуклость, округлость.
Их спелость выразил Бальзак,
их стати отразит лишь Рубенс,
да виноградная лоза,
всей солнца щедростью палима,
могла б их груди рассказать,
как грозди зрелого налива.
Их плоть обширна и легка,
их плечи мощны и покаты.
Они идут, как облака,
позолочённые закатом.
Когда проходит их черед
всей полнотой коленных чашек,
тропинку оторопь берет
до пробегания мурашек.

***
Из чего состоит тишина?
Из жужжания мерного мухи,
из подпольной возни грызуна,
бреха дряхлой дворняжки-старухи,
деликатного скрипа сверчка,
равномерного топота моря,
шелестящих ходов сквозняка
в поредевшем древесном уборе...
Так и тянется ночь до утра
в непрестанном негромком концерте.
Если все эти звуки убрать,
тишина называется смертью.

***
Это я, Господи!
Вот уж окна зажглись.
Я шагаю с работы устало...
Шагаю... Стою... Стою, стою...
Втискиваюсь - еду - вытискиваюсь...
Шагаю.
Стою - бегу... Нет еще... Вот теперь бегу.
Съезжаю... Стою... Еду.
Еду - еду - еду - еду (но - стою).
Стою, но еду!
Поднима-а-аюсь, иду.
Встал - стою.
Стою...
Лезу... Не влез. Стою...
Лезу!.. Влез - еду!
Еду.
- Гражданин, вы выходите?
- Выхожу.
Выхожу!
Черт!
Дохожу.
Поднимаюсь.
Вхожу...
Вошел.
Это я, Господи!..
Да я это, я, господи! Спи!..

Будни

1. Утро


Дозиметром проверив простоквашу,
пробоотборник сунул в винегрет,
позавтракал и, в дафлбэг засунув
три магазина, россыпью с полсотни,
штык-нож, миноискатель, супертул,
баллон «черемухи» и термос кофе,
шприц-тюбик антидота, бутерброды;
под куртку натянул бронежилет,
проверил ампулу в воротнике
и «гейгера» в кармане по привычке,
за пояс сунул стечкин и беретту
и, пристегнув с гранатами подсумки,
примкнувши магазин и передернув
затвор, АКМС наизготовку –
и можно отправляться на работу.
Не сняв цепочки, отпираю дверь,
просовываю ствол в дверную щелку,
даю две-три коротких влево-вправо,
пригнувшись, на площадку выхожу
и, для очистки совести, – подствольным
контрольный выстрел в лестничный колодец,
а следом Ф-1 и РГД.
Стою, пережидая рикошеты;
спускаюсь вниз. Там, у парадной двери
пристроившись за ящики с песком,
концом ствола приоткрываю створку
и веером простреливаю двор.
Затем, миноискателем прощупав
проходы в минном поле – осторожность
не повредит, – ползком миную двор,
а дальше – перебежками, бросками,
переползая, скидками – к метро;
прыжком на неподвижный эскалатор,
скачками по ступенькам, оскользаясь
на липких лужах и с обеих рук
шмаляя на ходу по-македонски.
В вагоне, натянув противогаз,
читаю «Послезавтра», «Штурмовик»,
просматриваю «Знамя газавата»,
«Звезду востока», «Вестник ваххабизма» –
рекламу, объявления о казнях
публичных, распродажах – и дремлю,
не отрывая пальца от гашетки…
Привычное начало мирных будней,
как двойники похожих друг на друга.

2. Вечер

Придя с работы – кашу с молоком,
противно отдающим гексагеном,
чай, бутерброды с конской колбасой;
потом TV. Изображенья нет,
но новости послушать не мешает.
Гортанный, хищно цокающий говор
ведущего. В уме перевожу
обрывки фраз. События… О спорте…
И только выключаю на рекламе,
как в дверь звонят. Системы «свой-чужой»
не запускаю: никого не жду
сегодня в гости – ни друзей, ни близких,
ни Абдуллу и Хачика из крыши,
а из соседей вряд ли кто рискнет
в такое время. Не вставая с кресла,
взвожу затвор, стараясь чтоб не лязгнул,
и прямо через дверь, не открывая,
на уровне груди без остановки
высаживаю целый магазин,
вставляю новый, жду, не шевелясь,
минут пятнадцать, но за дверью тихо,
ни клацанья, ни ругани, ни стонов:
рука и глаз меня не подвели.
Ну, что же, день прошел, хвала Аллаху!
Стелю постель, кладу у изголовья
гранаты, нож, фонарь и автомат,
а под подушку стечкин и беретту
и спать ложусь, укрывшись ПХЗ.
А завтра снова будни. Завтра вторник.
Еще три дня – и снова уик-энд,
и – в бронетранспортере – на природу:
друзья, шашлык, кумыс или айран,
овечий сыр с киндзой и базиликом
и чай с дымком, нугой и пахлавой,
и – свежий воздух! Без противогаза,
в одном, блин, респираторе!..
Все. Все!
Ишь, размечтался. Да, до уик-энда
всего три дня, но надо их прожить.
А завтра в пять подъем. Дел просто прорва:
ментовский тир, намаз и каратэ,
потом – бегом на курсы выживанья,
а к девяти – весь потный – на работу,
пасти овец на Ленинских горах
да отбивать набеги МГУ:
у них там профессура! – сплошь абреки.
[Владимир Строчков
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Фиговый листок оторвался от ветки родимой
И вдаль покатился, нелепый, как фуфел голимый.

Хреновый росток, ты зачем же сорвался с насеста
и вдаль покатился искать себе нового места?

Неновый свисток твой не слышен за голосом бури,
и нет тебе места, и нет оправдания дури.

Слоновый соскок твой никто не поймет, не оценит.
Подумаешь, фокус! Что толку, браток, в этой сцене?

Соскок да подскок, да фиксация пятками вместе -
все это проделывать славно на жердочке, если по чести.

Терновый венок твой задуман почти как лавровый,
но к ветке родимой привязан он ниткой суровой.

Твой жребий смешон: от побега до скорой поимки,
да жидкий стишок по пути от кормушки к поилке.

Вернись ка, сынок, воротись к своей клетке родимой
и клюй свой кусок - недостаточный, необходимый.

Молись на восток, приседая на жердочке хлипкой.
Подскок да соскок, да фиксация с тусклой улыбкой.

Ты знай свой шесток, и воздастся душе твоей робкой.
Подумай головкой своей, уродившийся попкой.
В. Строчков

З.Ы. В продожение темы :)
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Но я ещё прижмусь к тебе — спиной,
и в этой — белой, смуглой — колыбели —
я, тот, который — всех сильней — с тобой,
я — стану — всех печальней и слабее...

А ты гордись, что в наши времена —
горчайших яблок, поздних подозрений —
тебе достался целый мир, и я,
и густо–розовый
безвременник осенний.

Я развернусь лицом к тебе — опять,
и — полный нежности, тревоги и печали —
скажу: «Не знали мы,
что значит — погибать,
не знали мы, а вот теперь — узнали».

И я скажу: «За эти времена,
за гулкость яблок и за вкус утраты —
не как любовника —
(как мать, как дочь, сестра!) —
как современника — утешь меня, как брата».

И я скажу тебе,
что я тебя — люблю,
и я скажу тебе, что ты — моё спасенье,
что мы погибли (я понятно — говорю?),
но — сдерживали — гибель — как умели.
Д. Воденников
Nikeyn
Сообщения: 453
Зарегистрирован: 4 дек 2007, 22:17
Откуда: г. Брест

Стихи

Сообщение Nikeyn »

Привет, судьба! Давай с тобою
Мы в эту ночь поговорим!
Я в душу дверь тебе открою,
На звёзды вместе поглядим...
Давай, родная, сядем рядом,
Чего? Курить? - Конечно, есть!
Нет, нет! - Ты пей, а мне не надо,
И так почти уж спился весь...
За что обиделась? - Ну, хватит!
Уговорила! Наливай!
Ты говоришь, что жизнь покатит?!
Тогда ещё стакан давай!
Оно так в принципе не плохо,
Живу не хуже остальных,
Пишу стихи и верю в Бога,
Но отличаюсь от других.
Что значит чем? - вопрос наивный!
Сама ведь знаешь ты ответ!
Да, да! - любовью невзаимной,
Скажи, страдать мне сколько лет?!
Чего краснеешь, стало стыдно? -
Но у меня обиды нет!
А вот тебе-то не обидно,
Что гибнет молодой поэт?!
Смотрю, не выйдет разговора,
У нас с тобою в эту ночь.
Не выноси мне приговора,
Попробуй чем-нибудь помочь!
Ведь ты меня, наверно любишь,
Так почему же не помочь?
Надеюсь, просьбы не забудешь?!
.........................................
Зажёгся свет, погасла ночь...
It has all been very interesting
Talifa
Сообщения: 2106
Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
Благодарил (а): 27 раз
Поблагодарили: 289 раз

Сообщение Talifa »

Заря пылала, догорая,
Солдатики шагали в ряд.
Мне мать сказала, умирая:
- Надень мальчишеский наряд.

Вся наша белая дорога
У них, мальчоночков, в горсти.
Девчонке самой легконогой
Всё ж дальше сердца не уйти!

Мать думала, солдаты пели.
И всё, пока не умерла,
Подрагивал конец постели:
Она танцовщицей была!

...И если сердце, разрываясь,
Без лекаря снимает швы, -
Знай, что от сердца - голова есть,
И есть топор - от головы...

Июнь 1920 Марина Ивановна Цветаева
Talifa
Сообщения: 2106
Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
Благодарил (а): 27 раз
Поблагодарили: 289 раз

Сообщение Talifa »

Пой же пой, на проклятой гитаре, пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре, мой последний единственный друг!!

Не смотри на ее запястья и с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья, а нечаянно гибель нашел...

Я не знал, что любовь-зараза.. Я не знал, что любовь - чума.
Подошла и прищуреным глазом хулигана свела с ума!

Пой же пой, навевай мне снова мою прежнюю, буйную рань.
пусть она целует другого: молодая,красивая дрянь...

Но постой! Я ее не ругаю. Но постой.. я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю, под басовую эту струну!

Льется дней моих розовых купол. В сердце снов золотых сума..
Много девушек я перещупал. Много женщин в углах прижимал.

Так чего-ж мне ее ревновать? Так чего-ж мне болеть такому?
Наша жизнь простыня да кровать. Наша жизнь поцелуй да в омут..

Пой же пой, в роковом размахе этих рук роковая беда!
Только знаешь, пошли ты всех на хер!! Не умру я мой друг, никогда!

Сергей Есенин
marvak
Сообщения: 46
Зарегистрирован: 3 окт 2005, 11:41
Откуда: Уфа

Сообщение marvak »

Что же есть одиночество?
Что же это за зверь?
Одиночка - и хочется
На волю, за дверь?

Ну а может быть, просто -
Твой отчаянный крик
С нелюдимого острова
На материк?

Что же есть одиночество?
Что не понят другим
И стихи, и пророчества -
Беспредметны, как дым?

И что все твои замыслы,
Все, чем жизнь дорога, -
Непролазные заросли
И мрачны, как тайга?

Что же есть одиночество?
Не понять мне во век
Может, миг, когда корчится
В петле человек?

------------------В.Астафьев
marvak
Сообщения: 46
Зарегистрирован: 3 окт 2005, 11:41
Откуда: Уфа

Сообщение marvak »

я вот ведь никогда не любил стихи
как у Шекли написано, что у любого нормального мужика при просьбе прочитать стихи возникает некое отторжение что ли
ну за дословность не поручусь, но типа того
но вот в последнее время стал понимать.
marvak
Сообщения: 46
Зарегистрирован: 3 окт 2005, 11:41
Откуда: Уфа

Сообщение marvak »

даже сам что то пытался сочинять, типа
под Маяковского в основном
"но нет, не складываются слова в стихи,
а может быть я все-таки не поэт?
может быть моим фразам-образинам
прямая дорога в туалет
в журчанье недр унитаза?
"

ну типа того
:)
marvak
Сообщения: 46
Зарегистрирован: 3 окт 2005, 11:41
Откуда: Уфа

Сообщение marvak »

Я больше не люблю, и в этом нет сомнений
И стоит ли о том мне с вами говорить

Я больше не люблю, окончены мученья

Терзавшие меня, мешавшие творить


Я больше не люблю,
Я больше не люблю
Я больше не люблю,
Я больше не люблю

Я больше не люблю носить тебя в кармане
Моих больших штанов и каждый раз смотреть
Плескалась ты во мне, как белая в стакане,
Но голова давно успела протрезветь

Я больше не люблю,
Я больше не люблю
Я больше не люблю,
Я больше не люблю

Тебя на пьедестал я мраморный поставил,
Но ты с той высоты упала прямо в грязь
Какой смешной финал комедию составил
Иди своей кривой, красивенькая мразь!

Я больше не люблю,
Я больше не люблю
Я больше не люблю,
Я больше не люблю

Тебя ведь ждут еще красивые победы
Дойдёшь так далеко, что всех переживёшь
И весело жуя, зернистые обеды
Ты знаешь, как легко себе его найдёшь!

Я больше не люблю,
Я больше не люблю
Я больше не люблю,
Я больше не люблю

Я больше не люблю лежать с тобой в постели
Обрыдла мне давно твоя смешная грудь
На улице дожди, вороны прилетели
Теперь мне всё равно, попробую вздремнуть

Я больше не люблю,
Я больше не люблю
Я больше не люблю,
Я больше не люблю
Последний раз редактировалось marvak 16 апр 2010, 19:36, всего редактировалось 2 раза.
Ответить