Поэтессе NN
Пришла бомжиха. Говорит о Рерихе.
Неведомо откуда прибрела.
И сморщились в прихожей зеркала.
Болотца глаз, зелёное горение…
Ты кто, какого пола, ты куда?
Ты для чего присутствуешь в сознании?
Порушено, повысвистано здание,
Оборваны, замкнуты провода
И даже не искрят…
Слова ли, жесты ли —
Я не пойму значенья твоего.
Кикимора, суккуб иль существо
Неведомое…
То, что было женщиной,
Сегодня произносит нараспев
Пустые мантры голосом надтреснутым.
И мысль, и слово тают, постарев…
Я жил в подвалах города окрестного,
Но даже среди выпревших дерев,
Среди шизы и сумеречной нетости
Я не встречал подобной пустоты.
Ты в Шамбале, во вне, в могиле ты,
В глухом плену блуждающей телесности.
Я тени не пускаю на порог.
Кто выкрал твою душу бесшабашную?
Где она плачет, зная бездну страшную,
Пока ты ищешь смертный бугорок.
***
Уитни Хьюстон плавает в ночи.
Всё позади. Душа моя, молчи,
Оставь иным глухие катафалки.
Чем дальше в лес, тем реже круг друзей,
Тем горше впереди планеты всей
Искать любви на человечьей свалке.
Потоньше заточи карандаши
И снегирям буханку раскроши —
Судьбы не преломить через колено.
А в небе то ли пламя, то ли лёд,
А голос всё плывёт, плывёт, плывёт
Туда, где нет предательства и тлена.
Владимир Берязев
Стихи [каталог в первом сообщении]
Стихи
Мне ночью звезды рассказали,
Что где-то рядом на Земле,
Есть мой единственный желанный
И ночью он придет ко мне.
Когда глаза свои закрыла,
Я вновь увидела тебя.
И я всю ночь тебя любила,
Как будто вовсе не спала.
А утром солнце мне призналось,
Что ты со мной везде, всегда.
И это мне не показалось -
Ты просто в сердце у меня.
Что где-то рядом на Земле,
Есть мой единственный желанный
И ночью он придет ко мне.
Когда глаза свои закрыла,
Я вновь увидела тебя.
И я всю ночь тебя любила,
Как будто вовсе не спала.
А утром солнце мне призналось,
Что ты со мной везде, всегда.
И это мне не показалось -
Ты просто в сердце у меня.
It has all been very interesting
Стихи
Эдуард Асадов
Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!
Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!
Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.
Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.
Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!
Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!
Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.
Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.
Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
It has all been very interesting
-
vovka
- Сообщения: 1898
- Зарегистрирован: 30 май 2006, 16:40
- Откуда: Москва
- Благодарил (а): 150 раз
- Поблагодарили: 192 раза
Ты ползи, ползи улитка.
Неспеша по склону Фудзи.
До заоблачной вершины,
Где нет радости и грусти.
Там сольются воедино
Небеса и твердь земная.
Коль в гармонии ты с миром,
То душа коснётся рая.
Ты достигнешь этой цели
Лишь ползи неторопливо,
Чтобы помнить каждый камень
На пути к вершине мира.
Тот же, кто тебя обгонит
Сам не знает, что теряет,
Сам не знает, что он хочет
Зря лишь ноги утомляет.
Кто торопится безмерно
Хоть быстрее путь осилит
Ничего он кроме снега
На вершине не увидит
Неспеша по склону Фудзи.
До заоблачной вершины,
Где нет радости и грусти.
Там сольются воедино
Небеса и твердь земная.
Коль в гармонии ты с миром,
То душа коснётся рая.
Ты достигнешь этой цели
Лишь ползи неторопливо,
Чтобы помнить каждый камень
На пути к вершине мира.
Тот же, кто тебя обгонит
Сам не знает, что теряет,
Сам не знает, что он хочет
Зря лишь ноги утомляет.
Кто торопится безмерно
Хоть быстрее путь осилит
Ничего он кроме снега
На вершине не увидит
-
Vladimir_V
- Сообщения: 9
- Зарегистрирован: 5 фев 2009, 14:59
- Откуда: г. Белгород
А мы живём в мертвящей пустоте, —
Попробуй надави — так брызнет гноем, —
И страх мертвящий заглушаем воем,
И вечно первые, и люди, что в хвосте.
И обязательные жертвоприношенья,
Отцами нашими воспетые не раз,
Печать поставили на наше поколенье,
Лишили разума, и памяти, и глаз.
И запах крови, многих веселя
..................................................
Попробуй надави — так брызнет гноем, —
И страх мертвящий заглушаем воем,
И вечно первые, и люди, что в хвосте.
И обязательные жертвоприношенья,
Отцами нашими воспетые не раз,
Печать поставили на наше поколенье,
Лишили разума, и памяти, и глаз.
И запах крови, многих веселя
..................................................
Генри Лайон Олди. Кое-что из сборника "Мост над океаном".
ХАЙЯМКИ
Величию души твоей,
Гиясаддин Абу-л-Фатх Омар Хайям ан-Нишапури
Этот череп – тюрьма для бродяги-ума.
Из углов насмехается пыльная тьма:
"Глянь в окно, неудачник, возьмись за решетку! –
не тебе суждена бытия кутерьма!.."
Нет мудрости в глупце? И не ищи.
Начала нет в конце? И не ищи.
Те, кто искал, изрядно наследили,
А от тебя следов и не ищи…
В мельканьи туч, в смятеньи страшных снов
Виденья рвали душу вновь и вновь,
И был наш день – запекшаяся рана,
И вечер был – пролившаяся кровь.
Когда-то был Аллах, и рай, и сатана,
И доброе вино… Но мчатся времена:
Аллаха больше нет, нет сатаны, нет рая,
И, что страшней всего – нет доброго вина!
Что за мир сотворил всемогущий Аллах!
Милосердье в сердцах, благолепье в делах!
Сколько добрых убийц и чудесных маньяков!
Сколько красочных дыб, эшафотов и плах!
Пускай на свадьбах плещется вино,
Оно для наших праздников дано!
Налейте жениху – ведь после свадьбы
Жена не даст напиться все равно!
О женщина, гордись законным мужем,
Корми его едой, храни от стужи –
Быть может, он не лучше остальных,
Но, может быть, он остальных не хуже?
Придет она – ты ей стихи, поэт, пиши,
Уйдет она – тогда тоску вином глуши,
Вот так и мне один остался в утешенье
Возлюбленной моей излюбленный кувшин
Весной тесна учащемуся парта,
И правоверные полны азарта,
Все в марте распускается вокруг…
О женщины, к чему пример брать с марта?!
Боясь жены, друзей, боясь людской молвы,
Боясь назвать кривой ствол дерева кривым,
Ты все равно кричишь, что ты – венец Вселенной.
Как жаль, что под венцом не видно головы!
Хайяма поддержать нам всем давно пора,
Что умный – это друг, а глупый – это враг.
Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,
Но пить его не смей, коль сам ты не дурак!
"Все в мире суета" – вот мудреца ответ
На все вопросы, что подсовывает свет.
Иегова иль Аллах, Юпитер или Будда –
Кто б ни был наверху, все суета сует.
Принимая огонь, соглашаясь на тьму,
Забывая про все, обучаясь всему,
Мы становимся старше, – богаче? беднее?! –
И бессмысленно к небу взывать: "Почему?!"
"Не сотвори кумира!" – не творю.
"Будь глух к соблазнам мира!" – не курю.
"Возвеселись душою, я – твой пастырь!"
Паси другого, милый,– говорю.
Был пьяницей Омар – и я люблю вино.
Был вором Франсуа – и я залез в окно.
Взгляните на меня! Я соткан из достоинств!
А то, что не поэт – так это все равно…
Написал я роман,– а читатель ворчит.
Написал я рассказ,– а читатель ворчит.
Я все время пишу – он все время читает,
И – Аллах мне свидетель! – все время ворчит!..
Поиграем в слова? – я спрошу, ты ответишь.
В жаркой пасти у льва – я спрошу, ты ответишь.
Жизнь, дружок, трын-трава, смерть – лопух под забором,
Значит, что нам скрывать? – я спрошу, ты ответишь…
Зачем, пока живем, повсюду прибыль ищем
И все, что ни найдем, несем в свое жилище?
Пойди и заложи в кабак последний грош!
Ты нищим в жизнь пришел, уйдешь из жизни нищим.
Кричат, что человек не стоит и гроша,
Поскольку дня прожить не может, не греша –
Но если ты, мой друг, впрямь соткан из порока,
Тогда греши, пока жизнь наша хороша!
Мне приснилось, что я – муж большого ума,
Чужд греху, чужд пороку, серьезен весьма,
Не курю и не пью, честен, верен супруге…
Пощадите! Помилуйте! Лучше тюрьма!!!
Справедливости ищешь? Наплюй и забудь!
Богатей или нищий? Наплюй и забудь!
Захотелось весы привести в равновесье?
В одну чашу наплюй, про вторую забудь.
Не успеть, не сказать, не пройти до конца,
Не сложить, не разрушить, не выпить винца –
О Творец! Что мне делать с проклятой частицей?!
Всеблагой! Для чего научил отрицать?!
Не рубите, почтенные люди, сплеча,
Не спешите, друзья, осуждать палача, –
Если платят за каждый удар по динару,
Руки сами спешат к рукояти меча!
Не судите, друзья! Дни судьи нелегки,
Окружают сплошные судью дураки,
Он стоптал башмаки на дороге Закона,
Но Закон не починит судье башмаки!
Я горести свои всегда топлю в вине
И смерти не боюсь – она известна мне.
Я был уже не раз до полусмерти пьяным
И, значит, смерть, придет, когда напьюсь вдвойне!
В этот мир я для добрых свершений пришел,
Претерпеть миллионы лишений пришел,
Ибо счастлив помочь, обогреть и наставить…
Не кричите так громко: "Мошенник пришел!"…
Вы – просто дети из других миров?
К вам, юным, этот старый мир суров?
А не хотите в мировое пламя
Подкинуть и свою вязанку дров?
НОВОРУССКИЙ РУБАЙЯТ "ПАЦАН ХАЙЯМ"
Надо жить по понятиям – понял, братан?!
Если ты мне, то я тебе – понял, братан?!
А когда нас судьба разведет на мизинцах –
Ну и за ногу мать ее! Понял, братан?!
Пацаны, я торчу! Мы фильтруем базар,
Нас не вяжут менты и не косит шиза,
Но бугор наверху – еще тот отморозок!
Мне прислали маляву: он всех заказал!..
Бьют по почкам менты? Отчего ж им не бить?
Наступают кранты? Отчего ж им не быть?
Даже если мочить тебя станут в сортире –
Все в порядке вещей. Наплевать и забыть.
Я откинулся с зоны – и сразу в кабак.
У меня есть резоны явиться в кабак –
Не могу же напиться я в библиотеке?!
Вот пропьюсь до кальсон – и покину кабак…
Ты пальцы не топырь, заносчивый ханжа,
Когда мой "Мерседес" плывет из гаража –
Да, бедность не порок, но и не добродетель,
А значит, и в раю башлями дорожат.
Сколько было, пацан, до тебя пацанов,
Сколько будет потом! Вот основа основ:
Отвечаем по-всякому за распальцовку –
И уйдем, догоняя былых паханов…
Мы "поляну" накроем и "стрелку" забьём,
И в парилке оттянемся с клевым бабьем,
Рай – для вечнозелёных, как елки и баксы,
Ад – для нытиков, схожих с дубовым рублём!
Угнали джип "Cherockee"? Наплевать!
Растут на зоне сроки? Наплевать!
Терпи, пацан! Зачтется терпеливым –
В раю из лейки астры поливать!
Гуляй, братва! Налейте пахану!
К чему слова? Налейте пахану!
Недолго нам гулять – дотянем сроки
И перейдем в другую чайхану!
Не воруй, говорят, и не пей натощак,
Возлюби не шалаву, а дуру в прыщах,
И тогда после "вышки" твою дородетель
Заберут в неразменный небесный общак!
ХАЙЯМКИ
Величию души твоей,
Гиясаддин Абу-л-Фатх Омар Хайям ан-Нишапури
Этот череп – тюрьма для бродяги-ума.
Из углов насмехается пыльная тьма:
"Глянь в окно, неудачник, возьмись за решетку! –
не тебе суждена бытия кутерьма!.."
Нет мудрости в глупце? И не ищи.
Начала нет в конце? И не ищи.
Те, кто искал, изрядно наследили,
А от тебя следов и не ищи…
В мельканьи туч, в смятеньи страшных снов
Виденья рвали душу вновь и вновь,
И был наш день – запекшаяся рана,
И вечер был – пролившаяся кровь.
Когда-то был Аллах, и рай, и сатана,
И доброе вино… Но мчатся времена:
Аллаха больше нет, нет сатаны, нет рая,
И, что страшней всего – нет доброго вина!
Что за мир сотворил всемогущий Аллах!
Милосердье в сердцах, благолепье в делах!
Сколько добрых убийц и чудесных маньяков!
Сколько красочных дыб, эшафотов и плах!
Пускай на свадьбах плещется вино,
Оно для наших праздников дано!
Налейте жениху – ведь после свадьбы
Жена не даст напиться все равно!
О женщина, гордись законным мужем,
Корми его едой, храни от стужи –
Быть может, он не лучше остальных,
Но, может быть, он остальных не хуже?
Придет она – ты ей стихи, поэт, пиши,
Уйдет она – тогда тоску вином глуши,
Вот так и мне один остался в утешенье
Возлюбленной моей излюбленный кувшин
Весной тесна учащемуся парта,
И правоверные полны азарта,
Все в марте распускается вокруг…
О женщины, к чему пример брать с марта?!
Боясь жены, друзей, боясь людской молвы,
Боясь назвать кривой ствол дерева кривым,
Ты все равно кричишь, что ты – венец Вселенной.
Как жаль, что под венцом не видно головы!
Хайяма поддержать нам всем давно пора,
Что умный – это друг, а глупый – это враг.
Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,
Но пить его не смей, коль сам ты не дурак!
"Все в мире суета" – вот мудреца ответ
На все вопросы, что подсовывает свет.
Иегова иль Аллах, Юпитер или Будда –
Кто б ни был наверху, все суета сует.
Принимая огонь, соглашаясь на тьму,
Забывая про все, обучаясь всему,
Мы становимся старше, – богаче? беднее?! –
И бессмысленно к небу взывать: "Почему?!"
"Не сотвори кумира!" – не творю.
"Будь глух к соблазнам мира!" – не курю.
"Возвеселись душою, я – твой пастырь!"
Паси другого, милый,– говорю.
Был пьяницей Омар – и я люблю вино.
Был вором Франсуа – и я залез в окно.
Взгляните на меня! Я соткан из достоинств!
А то, что не поэт – так это все равно…
Написал я роман,– а читатель ворчит.
Написал я рассказ,– а читатель ворчит.
Я все время пишу – он все время читает,
И – Аллах мне свидетель! – все время ворчит!..
Поиграем в слова? – я спрошу, ты ответишь.
В жаркой пасти у льва – я спрошу, ты ответишь.
Жизнь, дружок, трын-трава, смерть – лопух под забором,
Значит, что нам скрывать? – я спрошу, ты ответишь…
Зачем, пока живем, повсюду прибыль ищем
И все, что ни найдем, несем в свое жилище?
Пойди и заложи в кабак последний грош!
Ты нищим в жизнь пришел, уйдешь из жизни нищим.
Кричат, что человек не стоит и гроша,
Поскольку дня прожить не может, не греша –
Но если ты, мой друг, впрямь соткан из порока,
Тогда греши, пока жизнь наша хороша!
Мне приснилось, что я – муж большого ума,
Чужд греху, чужд пороку, серьезен весьма,
Не курю и не пью, честен, верен супруге…
Пощадите! Помилуйте! Лучше тюрьма!!!
Справедливости ищешь? Наплюй и забудь!
Богатей или нищий? Наплюй и забудь!
Захотелось весы привести в равновесье?
В одну чашу наплюй, про вторую забудь.
Не успеть, не сказать, не пройти до конца,
Не сложить, не разрушить, не выпить винца –
О Творец! Что мне делать с проклятой частицей?!
Всеблагой! Для чего научил отрицать?!
Не рубите, почтенные люди, сплеча,
Не спешите, друзья, осуждать палача, –
Если платят за каждый удар по динару,
Руки сами спешат к рукояти меча!
Не судите, друзья! Дни судьи нелегки,
Окружают сплошные судью дураки,
Он стоптал башмаки на дороге Закона,
Но Закон не починит судье башмаки!
Я горести свои всегда топлю в вине
И смерти не боюсь – она известна мне.
Я был уже не раз до полусмерти пьяным
И, значит, смерть, придет, когда напьюсь вдвойне!
В этот мир я для добрых свершений пришел,
Претерпеть миллионы лишений пришел,
Ибо счастлив помочь, обогреть и наставить…
Не кричите так громко: "Мошенник пришел!"…
Вы – просто дети из других миров?
К вам, юным, этот старый мир суров?
А не хотите в мировое пламя
Подкинуть и свою вязанку дров?
НОВОРУССКИЙ РУБАЙЯТ "ПАЦАН ХАЙЯМ"
Надо жить по понятиям – понял, братан?!
Если ты мне, то я тебе – понял, братан?!
А когда нас судьба разведет на мизинцах –
Ну и за ногу мать ее! Понял, братан?!
Пацаны, я торчу! Мы фильтруем базар,
Нас не вяжут менты и не косит шиза,
Но бугор наверху – еще тот отморозок!
Мне прислали маляву: он всех заказал!..
Бьют по почкам менты? Отчего ж им не бить?
Наступают кранты? Отчего ж им не быть?
Даже если мочить тебя станут в сортире –
Все в порядке вещей. Наплевать и забыть.
Я откинулся с зоны – и сразу в кабак.
У меня есть резоны явиться в кабак –
Не могу же напиться я в библиотеке?!
Вот пропьюсь до кальсон – и покину кабак…
Ты пальцы не топырь, заносчивый ханжа,
Когда мой "Мерседес" плывет из гаража –
Да, бедность не порок, но и не добродетель,
А значит, и в раю башлями дорожат.
Сколько было, пацан, до тебя пацанов,
Сколько будет потом! Вот основа основ:
Отвечаем по-всякому за распальцовку –
И уйдем, догоняя былых паханов…
Мы "поляну" накроем и "стрелку" забьём,
И в парилке оттянемся с клевым бабьем,
Рай – для вечнозелёных, как елки и баксы,
Ад – для нытиков, схожих с дубовым рублём!
Угнали джип "Cherockee"? Наплевать!
Растут на зоне сроки? Наплевать!
Терпи, пацан! Зачтется терпеливым –
В раю из лейки астры поливать!
Гуляй, братва! Налейте пахану!
К чему слова? Налейте пахану!
Недолго нам гулять – дотянем сроки
И перейдем в другую чайхану!
Не воруй, говорят, и не пей натощак,
Возлюби не шалаву, а дуру в прыщах,
И тогда после "вышки" твою дородетель
Заберут в неразменный небесный общак!
Сегодня день такой, один на целый век,
Ведь в жизни только раз встречается такое.
Сегодня умер Бог и выпал первый снег,
И это не сулит ни воли, ни покоя.
Я подношу ко рту снег, тающий в горсти.
Сегодня умер Бог, хоть это невозможно.
И стало быть, грехов никто нам не простит,
И стало быть, в беде никто нам не поможет.
Отныне без надежд в грядущее гляжу,
Отныне больше нет ни ада и ни рая.
Я пьяненький оркестр сегодня приглашу,
Пускай себе гремит, пускай себе играет.
О, Боже, это все творится наяву,
Нетронутый бокал и музыка истошна.
Сегодня умер Бог, а я еще живу,
Гляжу на этот мир, бесстрастный и безбожный.
Запутавшись вконец в добре его и зле,
Отчаянно ломлюсь в распахнутые двери.
Сегодня умер Бог и больше на земле
Мне некого любить и не в кого поверить.
И только белый снег летит в порочный круг,
А Бог ушел туда, куда уходят боги.
Лишь выпала строка, как яблоко из рук,
И покатилась прочь, прохожему под ноги.
Ю. Лорес
Ведь в жизни только раз встречается такое.
Сегодня умер Бог и выпал первый снег,
И это не сулит ни воли, ни покоя.
Я подношу ко рту снег, тающий в горсти.
Сегодня умер Бог, хоть это невозможно.
И стало быть, грехов никто нам не простит,
И стало быть, в беде никто нам не поможет.
Отныне без надежд в грядущее гляжу,
Отныне больше нет ни ада и ни рая.
Я пьяненький оркестр сегодня приглашу,
Пускай себе гремит, пускай себе играет.
О, Боже, это все творится наяву,
Нетронутый бокал и музыка истошна.
Сегодня умер Бог, а я еще живу,
Гляжу на этот мир, бесстрастный и безбожный.
Запутавшись вконец в добре его и зле,
Отчаянно ломлюсь в распахнутые двери.
Сегодня умер Бог и больше на земле
Мне некого любить и не в кого поверить.
И только белый снег летит в порочный круг,
А Бог ушел туда, куда уходят боги.
Лишь выпала строка, как яблоко из рук,
И покатилась прочь, прохожему под ноги.
Ю. Лорес
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Хвала отчаявшимся. Если бы не мы,
То кто бы здесь работал на контрасте.
Пока живые избегают тьмы,
Дерутся, задыхаются от страсти,
Рожают новых и берут взаймы,
Мы городские сумрачные власти.
Любимые наместники зимы.
Хвала отчаянью. Оно имеет ген
И от отца передается к сыну.
Как ни пытались вывести вакцину –
То нитроглицерин, то гексоген.
В больницах собирают образцы, ну
И кто здоров и хвалит медицину -
Приезжий.
Кто умрет - абориген.
Хвала отчалившим. Счастливого пути.
Погрузочный зашкаливает счетчик
На корабле – ко дну бы не пойти,
У океана слабый позвоночник.
В Ковчег не допускают одиночек,
И мы друг к другу в гости к десяти
Приходим с тортиком.
Нас некому спасти.
Хвала Отчизне. Что бы без нее
Мы знали о наркотиках и винах,
О холоде, дорогах, херувимах,
Родителях и ценах на сырье.
Отчаянье, плоди неуязвимых.
Мы доблестное воинство твое.
***
Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой,
Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой.
«Вот тебе новая кофточка, не испачкай».
«Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой».
Дочь-одиночка станет алкоголичкой,
Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,
Согнутой чёрной спичкой, проблемы с почкой.
Мать постареет и все, чем ее ни пичкай,
Станет оказывать только эффект побочный.
Боженька нянчит, ни за кого не прочит,
Дочек делить не хочет, а сам калечит.
Если графа «отец», то поставлен прочерк,
А безымянный палец – то без колечек.
Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих,
Почему-то еще ни разу не стало
легче.
***
Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.
Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.
Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.
Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.
Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.
***
Мой великий кардиотерапевт,
тот, кто ставил мне этот софт,
научи меня быть сильнее, чем лара крофт,
недоступней, чем астронавт,
не сдыхать после каждого интервью,
прямо тут же, при входе в лифт,
не читать про себя весь этот чудовищный
воз неправд
как они открывают смрадные свои рты,
говорят "ну спой же нам, птенчик, спой;
получи потом нашей грязи и клеветы,
нашей бездоказательности тупой, -
мы так сильно хотели бы быть как ты,
что сожрем тебя всей толпой;
ты питаешься чувством собственной правоты,
мы - тобой"
остров моих кладов, моих сокровищ, моих огней,
моя крепость, моя броня,
сделай так, чтоб они нашли кого поумней,
чтобы выбрали не меня;
всякая мечта, мое счастье, едва ты проснешься в ней, -
на поверку гнилая чертова западня.
как они бегут меня побеждать,
в порошок меня растереть;
как же я устала всех убеждать,
что и так могу умереть -
и едва ли я тот паяц,
на которого все так жаждали посмотреть;
научи меня просто снова чего-то ждать.
чем-нибудь согреваться впредь.
поздравляю, мой лучший жалко-что-только-друг,
мы сумели бы выжить при
ядерной зиме, равной силе четырехсот разлук,
в кислоте, от которой белые волдыри;
ужас только в том, что черти смыкают круг,
что мне исполняется двадцать три,
и какой глядит на меня снаружи -
такой же сидит внутри.
а в соревнованиях по тотальному одиночеству
мы бы разделили с тобой
гран-при
Сказочка
так, в зубах зажат,
мучительно нёбо жжет
этот очень, очень простой сюжет:
королевич лежит, ресницы его дрожат,
злая ведьма сон его стережет.
ярок снег его шеи,
сахар его манжет.
черен ее грозный бескровный рот,
ее вдовий глухой наряд.
когда он проснется, его народ
разорят, унизят и покорят, -
он поднимет войско. и он умрет.
и, о да, его отблагодарят.
злая ведьма знает все наперед.
королевич спит сотый год подряд.
не ходи, хороший мой, на войну.
кто тебя укроет там, на войне.
из-под камня я тебя не верну,
а под камень могу не пустить вполне.
почивай, мой свет, предавайся сну.
улыбайся мне.
Проверка связи
и они встречаются через год, в январе, пятнадцатого числа.
и одна стала злее и обросла,
а другая одета женой магната или посла.
и одна вроде весела,
а другая сама не своя от страха,
словно та в кармане черную метку ей принесла.
и одна убирает солонки-вазочки со стола,
и в ее глазах, от которых другая плавилась и плыла,
в них, в которых была все патока да смола,
- в них теперь нехорошая сталь и мгла.
и она, как была, нагла, как была, смугла.
"как же ты ушла от меня тогда.
как же ты смогла".
и другая глядит на нее, и через секунду как мел бела.
и она еще меньше, еще фарфоровей, чем была.
и в ее глазах, от которых одежда делается мала,
и запотевают стекла и зеркала -
в них теперь зола.
"ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звала,
шевелила губами, ржавыми от бухла,
месяц не улыбалась,
четыре месяца не спала.
мы сожгли друг друга дотла,
почему ты зла?
разве я тебя предала?
я тебя спасла".
у них слишком те же губы, ладони, волосы,
слишком памятные тела,
те, что распороли, разъяли, вырвали из тепла,
рассадили на адовы вертела.
и одна сломалась,
другая была смела
каждая вернулась домой в тот вечер
и кожу,
кожу
с себя сняла.
у одной вместо взгляда два автоматных дула,
она заказывает два рома,
закусывает удила.
- ну, чего ты молчишь.
рассказывай, как дела.
Jan. 17th, 2009
лучше йогурта по утрам
только водка и гренадин.
обещай себе жить без драм -
и живи один.
все слова переврутся сплошь,
а тебе за них отвечать.
постарайся не множить ложь
и учись молчать.
Бог приложит свой стетоскоп -
а внутри темнота и тишь.
запрети себе множить скорбь -
да и зазвучишь.
Nevermore
Полюбуйся, мать, как тебя накрывает медь,
Вместо крови густая ртуть, и она заполняет плоть;
Приходилось тебе когда-нибудь так неметь,
Так не спать, не верить, взглянуть не сметь
На кого-нибудь?
Глянь-ка, волчья сыть, ты едва ли жива на треть,
Ты распорота, словно сеть, вся за нитью нить;
Приходилось тебе о ком-нибудь так гореть,
По кому-то гнить?
Ну какая суть, ну какая божия благодать?
Ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть;
Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать
Или отболеть?
Время крепко взялось калечить, а не лечить –
Ты не лучше ничуть, чем рухнувшая мечеть.
Был ли кто-то, чтоб ладно выключить – исключить,
Даже не встречать?..
Был ли кто, чтоб болела память, преснела снедь,
Ты ходила, как тать, и не различала путь –
Ни врагу пожелать, ни близкому объяснить –
И молиться больше так не суметь
Никогда-нибудь.
Backspace
И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.
То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.
Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки - но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо
С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.
И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.
Колыбельная
Никогда не тревожь того, кто лежит на дне.
Я песок, и большое море лежит на мне,
Мерно дышит во сне, таинственном и глубоком.
Как толстуха на выцветшей простыне,
С хлебной крошкой под самым боком.
Кто-то мечется, ходит, как огонек в печи,
Кто-то ищет меня, едва различим в ночи
По бейсболке, глазным белкам, фонарю и кедам.
Я лежу в тишине, кричи или не кричи.
Мои веки ни холодны и ни горячи.
И язык отчаянья мне неведом.
Что за сила меня носила – а не спасла.
Я легка, непроизносима, мне нет числа.
Только солнце танцует ромбиками сквозь воду.
Дай покоя, Господи, и визирю, и рыбарю,
Дай покоя, и больше я не заговорю,
Тем любимым бейсболке, кедам и фонарю,
От которых теперь я вырвалась
на свободу.
So childish
И он делается незыблемым, как штатив,
И сосредоточенным, как удав,
Когда приезжает, ее никак не предупредив,
Уезжает, ее ни разу не повидав.
Она чувствует, что он в городе - встроен чип.
Смотрит в рот телефону - ну, кто из нас смельчак.
И все дни до его отъезда она молчит.
И все дни до его отъезда они молчат.
Она думает - вдруг их где-то пересечет.
Примеряет улыбку, реплику и наряд.
И он тоже, не отдавая себе отчет.
А из поезда пишет: "В купе все лампочки не горят".
И она отвечает:
"Чёрт".
Медленный танец
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится;
в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы -
почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно,
всегда лирически; его так хочется уберечь, что даже слегка подташнивает;
в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке;
сложна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать -
ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний - эти зубами лязгают, те на шее висят,
не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду
полного обладания, и ревнует - безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание;
тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним,
"вот я спрячусь - ты не найдешь меня"; она старше его на тысячную и тоже почти красивая.
Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть пафосное; солнце мажет сгущенкой
бликов два их овала. Она всхлипывает - прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждал тебя, говорит, я знал же, как ты выглядишь, как смеешься,
как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь -
то выкидыш, я уж думал - все, не выношу, несудьба. Зачинаю -
а через месяц проснусь и вою - изнутри хлещет будто черный горячий йод
да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается.Нервничает. Узнает.
Она кивает; ей и грустно, и изнуряюще; трется носом в его плечо, постоянно обнимает. Он не любит ее, наверное, с января еще - но томим виноватой светлой нежностью.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; "я тебе разная и другая".
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота -
остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится - и до вечера будет маяться отчего-то тяжкого.
***
как они говорят, мама, как они воздевают бровки,
бабочки-однодневки, такие, ангелы-полукровки,
кожа сладкие сливки,
вдоль каждой шеи татуировки,
пузырьки поднимаются по загривку, как в газировке,
отключают сознание при передозировке,
это при моей-то железной выправке, мама,
дьявольской тренировке
мама, как они смотрят поверх тебя, если им не друг ты,
мама, как они улыбаются леденяще, когда им враг ты;
диетические питательные продукты
натуральные человеческие экстракты
полые объекты, мама, скуластые злые фрукты,
бесполезные говорящие
артефакты
как они одеты, мама, как им все вещи великоваты
самые скелеты
у них тончайшей ручной работы
терракотовые солдаты, мама,
воинственные пустоты,
белокурые роботы, мама, голые мегаватты,
как заставишь себя любить настоящих, что ты,
когда рядом такие вкусные
суррогаты.
Трэш
Нет, я чту теперь документы:
Договоры, уставы, пакты.
Только веские аргументы.
Только хрустко сухие факты.
Можешь хмуриться большелобо
И сощуривать взгляд медузий -
Я упорно взрослела, чтобы
Не питать никаких иллюзий.
И теперь, когда слита щелочь
И промыты кривые колбы:
Ты неслыханнейшая сволочь.
Ты прекрасно мне подошел бы.
Злополучно, многострадально,
Изумительно и упруго -
Мы ведь скроены идеально,
Исключительно друг для друга.
Черный с белым, кровавый с синим
Мы б лучились таким сияньем!
Как же там?.. - я была бы инем,
Ты, понятно, суровым янем.
Это было столь очевидно,
Что добром не могло кончаться -
Мы раскланялись безобидно.
Мы условились не встречаться.
Шутим в письмах о грозной мести,
Топим в лести и ждем ответа.
Мы так счастливы были б вместе,
Что и сами не верим в это.
Гадание
Чуши не пороть.
Пораскованней.
- Дорогой Господь!
Дай такого мне,
Чтобы был свиреп,
Был как небоскреб,
Чтобы в горле рэп,
А во взгляде стеб,
Чтоб слепил глаза,
Будто жестяной;
Чтоб за ним как за
Каменной стеной;
Туже чтоб ремней,
Крепче, чем броня:
Чтобы был умней
И сильней меня;
Чтобы поддержал,
Если я без сил,
Чтобы не брюзжал,
Чтобы не бесил,
Чтобы был холен,
Чтобы был упрям,
Чтоб «У этой вон –
Идеальный прям!»
Чтобы, пыль вокруг
Каблуком клубя,
Он пришел и вдруг –
«Я люблю тебя».
***
Город, созданный для двоих,
Фарами льет огонь.
Мостовая у ног твоих -
Это моя ладонь.
Ночью дома ссутулятся.
Медленно слижет дождь
С теплой тарелки улицы
След от твоих подошв.
Видишь, я в каждом знамени.
Слышишь, я в каждом гимне.
Просто в толпе узнай меня
И никогда не лги мне.
Оглушителен и высок,
А иногда и груб
Голос мой - голос вывесок
И водосточных труб.
Вечер накроет скоро дом,
Окнами свет дробя.
Можно я буду городом,
Чтобы обнять тебя?
***
Вместо того, чтоб пот промокать рубахой,
Врать, лебезить, заискивать и смущаться,
Я предлагаю всем отправляться [в рифму]
И никогда оттуда не возвращаться.
Вера Полозкова
комментарии
Агеенко Андрей
Ср Апр 08, 2009 5:31 am
Афигеть!
А.Смит
Ср Апр 08, 2009 10:02 am
То кто бы здесь работал на контрасте.
Пока живые избегают тьмы,
Дерутся, задыхаются от страсти,
Рожают новых и берут взаймы,
Мы городские сумрачные власти.
Любимые наместники зимы.
Хвала отчаянью. Оно имеет ген
И от отца передается к сыну.
Как ни пытались вывести вакцину –
То нитроглицерин, то гексоген.
В больницах собирают образцы, ну
И кто здоров и хвалит медицину -
Приезжий.
Кто умрет - абориген.
Хвала отчалившим. Счастливого пути.
Погрузочный зашкаливает счетчик
На корабле – ко дну бы не пойти,
У океана слабый позвоночник.
В Ковчег не допускают одиночек,
И мы друг к другу в гости к десяти
Приходим с тортиком.
Нас некому спасти.
Хвала Отчизне. Что бы без нее
Мы знали о наркотиках и винах,
О холоде, дорогах, херувимах,
Родителях и ценах на сырье.
Отчаянье, плоди неуязвимых.
Мы доблестное воинство твое.
***
Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой,
Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой.
«Вот тебе новая кофточка, не испачкай».
«Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой».
Дочь-одиночка станет алкоголичкой,
Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,
Согнутой чёрной спичкой, проблемы с почкой.
Мать постареет и все, чем ее ни пичкай,
Станет оказывать только эффект побочный.
Боженька нянчит, ни за кого не прочит,
Дочек делить не хочет, а сам калечит.
Если графа «отец», то поставлен прочерк,
А безымянный палец – то без колечек.
Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих,
Почему-то еще ни разу не стало
легче.
***
Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.
Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.
Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.
Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.
Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.
***
Мой великий кардиотерапевт,
тот, кто ставил мне этот софт,
научи меня быть сильнее, чем лара крофт,
недоступней, чем астронавт,
не сдыхать после каждого интервью,
прямо тут же, при входе в лифт,
не читать про себя весь этот чудовищный
воз неправд
как они открывают смрадные свои рты,
говорят "ну спой же нам, птенчик, спой;
получи потом нашей грязи и клеветы,
нашей бездоказательности тупой, -
мы так сильно хотели бы быть как ты,
что сожрем тебя всей толпой;
ты питаешься чувством собственной правоты,
мы - тобой"
остров моих кладов, моих сокровищ, моих огней,
моя крепость, моя броня,
сделай так, чтоб они нашли кого поумней,
чтобы выбрали не меня;
всякая мечта, мое счастье, едва ты проснешься в ней, -
на поверку гнилая чертова западня.
как они бегут меня побеждать,
в порошок меня растереть;
как же я устала всех убеждать,
что и так могу умереть -
и едва ли я тот паяц,
на которого все так жаждали посмотреть;
научи меня просто снова чего-то ждать.
чем-нибудь согреваться впредь.
поздравляю, мой лучший жалко-что-только-друг,
мы сумели бы выжить при
ядерной зиме, равной силе четырехсот разлук,
в кислоте, от которой белые волдыри;
ужас только в том, что черти смыкают круг,
что мне исполняется двадцать три,
и какой глядит на меня снаружи -
такой же сидит внутри.
а в соревнованиях по тотальному одиночеству
мы бы разделили с тобой
гран-при
Сказочка
так, в зубах зажат,
мучительно нёбо жжет
этот очень, очень простой сюжет:
королевич лежит, ресницы его дрожат,
злая ведьма сон его стережет.
ярок снег его шеи,
сахар его манжет.
черен ее грозный бескровный рот,
ее вдовий глухой наряд.
когда он проснется, его народ
разорят, унизят и покорят, -
он поднимет войско. и он умрет.
и, о да, его отблагодарят.
злая ведьма знает все наперед.
королевич спит сотый год подряд.
не ходи, хороший мой, на войну.
кто тебя укроет там, на войне.
из-под камня я тебя не верну,
а под камень могу не пустить вполне.
почивай, мой свет, предавайся сну.
улыбайся мне.
Проверка связи
и они встречаются через год, в январе, пятнадцатого числа.
и одна стала злее и обросла,
а другая одета женой магната или посла.
и одна вроде весела,
а другая сама не своя от страха,
словно та в кармане черную метку ей принесла.
и одна убирает солонки-вазочки со стола,
и в ее глазах, от которых другая плавилась и плыла,
в них, в которых была все патока да смола,
- в них теперь нехорошая сталь и мгла.
и она, как была, нагла, как была, смугла.
"как же ты ушла от меня тогда.
как же ты смогла".
и другая глядит на нее, и через секунду как мел бела.
и она еще меньше, еще фарфоровей, чем была.
и в ее глазах, от которых одежда делается мала,
и запотевают стекла и зеркала -
в них теперь зола.
"ты не знаешь, не знаешь, как я тебя звала,
шевелила губами, ржавыми от бухла,
месяц не улыбалась,
четыре месяца не спала.
мы сожгли друг друга дотла,
почему ты зла?
разве я тебя предала?
я тебя спасла".
у них слишком те же губы, ладони, волосы,
слишком памятные тела,
те, что распороли, разъяли, вырвали из тепла,
рассадили на адовы вертела.
и одна сломалась,
другая была смела
каждая вернулась домой в тот вечер
и кожу,
кожу
с себя сняла.
у одной вместо взгляда два автоматных дула,
она заказывает два рома,
закусывает удила.
- ну, чего ты молчишь.
рассказывай, как дела.
Jan. 17th, 2009
лучше йогурта по утрам
только водка и гренадин.
обещай себе жить без драм -
и живи один.
все слова переврутся сплошь,
а тебе за них отвечать.
постарайся не множить ложь
и учись молчать.
Бог приложит свой стетоскоп -
а внутри темнота и тишь.
запрети себе множить скорбь -
да и зазвучишь.
Nevermore
Полюбуйся, мать, как тебя накрывает медь,
Вместо крови густая ртуть, и она заполняет плоть;
Приходилось тебе когда-нибудь так неметь,
Так не спать, не верить, взглянуть не сметь
На кого-нибудь?
Глянь-ка, волчья сыть, ты едва ли жива на треть,
Ты распорота, словно сеть, вся за нитью нить;
Приходилось тебе о ком-нибудь так гореть,
По кому-то гнить?
Ну какая суть, ну какая божия благодать?
Ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть;
Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать
Или отболеть?
Время крепко взялось калечить, а не лечить –
Ты не лучше ничуть, чем рухнувшая мечеть.
Был ли кто-то, чтоб ладно выключить – исключить,
Даже не встречать?..
Был ли кто, чтоб болела память, преснела снедь,
Ты ходила, как тать, и не различала путь –
Ни врагу пожелать, ни близкому объяснить –
И молиться больше так не суметь
Никогда-нибудь.
Backspace
И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.
То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.
Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки - но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо
С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.
И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.
Колыбельная
Никогда не тревожь того, кто лежит на дне.
Я песок, и большое море лежит на мне,
Мерно дышит во сне, таинственном и глубоком.
Как толстуха на выцветшей простыне,
С хлебной крошкой под самым боком.
Кто-то мечется, ходит, как огонек в печи,
Кто-то ищет меня, едва различим в ночи
По бейсболке, глазным белкам, фонарю и кедам.
Я лежу в тишине, кричи или не кричи.
Мои веки ни холодны и ни горячи.
И язык отчаянья мне неведом.
Что за сила меня носила – а не спасла.
Я легка, непроизносима, мне нет числа.
Только солнце танцует ромбиками сквозь воду.
Дай покоя, Господи, и визирю, и рыбарю,
Дай покоя, и больше я не заговорю,
Тем любимым бейсболке, кедам и фонарю,
От которых теперь я вырвалась
на свободу.
So childish
И он делается незыблемым, как штатив,
И сосредоточенным, как удав,
Когда приезжает, ее никак не предупредив,
Уезжает, ее ни разу не повидав.
Она чувствует, что он в городе - встроен чип.
Смотрит в рот телефону - ну, кто из нас смельчак.
И все дни до его отъезда она молчит.
И все дни до его отъезда они молчат.
Она думает - вдруг их где-то пересечет.
Примеряет улыбку, реплику и наряд.
И он тоже, не отдавая себе отчет.
А из поезда пишет: "В купе все лампочки не горят".
И она отвечает:
"Чёрт".
Медленный танец
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится;
в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы -
почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно,
всегда лирически; его так хочется уберечь, что даже слегка подташнивает;
в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке;
сложна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать -
ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний - эти зубами лязгают, те на шее висят,
не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду
полного обладания, и ревнует - безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание;
тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним,
"вот я спрячусь - ты не найдешь меня"; она старше его на тысячную и тоже почти красивая.
Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть пафосное; солнце мажет сгущенкой
бликов два их овала. Она всхлипывает - прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждал тебя, говорит, я знал же, как ты выглядишь, как смеешься,
как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь -
то выкидыш, я уж думал - все, не выношу, несудьба. Зачинаю -
а через месяц проснусь и вою - изнутри хлещет будто черный горячий йод
да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается.Нервничает. Узнает.
Она кивает; ей и грустно, и изнуряюще; трется носом в его плечо, постоянно обнимает. Он не любит ее, наверное, с января еще - но томим виноватой светлой нежностью.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; "я тебе разная и другая".
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота -
остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится - и до вечера будет маяться отчего-то тяжкого.
***
как они говорят, мама, как они воздевают бровки,
бабочки-однодневки, такие, ангелы-полукровки,
кожа сладкие сливки,
вдоль каждой шеи татуировки,
пузырьки поднимаются по загривку, как в газировке,
отключают сознание при передозировке,
это при моей-то железной выправке, мама,
дьявольской тренировке
мама, как они смотрят поверх тебя, если им не друг ты,
мама, как они улыбаются леденяще, когда им враг ты;
диетические питательные продукты
натуральные человеческие экстракты
полые объекты, мама, скуластые злые фрукты,
бесполезные говорящие
артефакты
как они одеты, мама, как им все вещи великоваты
самые скелеты
у них тончайшей ручной работы
терракотовые солдаты, мама,
воинственные пустоты,
белокурые роботы, мама, голые мегаватты,
как заставишь себя любить настоящих, что ты,
когда рядом такие вкусные
суррогаты.
Трэш
Нет, я чту теперь документы:
Договоры, уставы, пакты.
Только веские аргументы.
Только хрустко сухие факты.
Можешь хмуриться большелобо
И сощуривать взгляд медузий -
Я упорно взрослела, чтобы
Не питать никаких иллюзий.
И теперь, когда слита щелочь
И промыты кривые колбы:
Ты неслыханнейшая сволочь.
Ты прекрасно мне подошел бы.
Злополучно, многострадально,
Изумительно и упруго -
Мы ведь скроены идеально,
Исключительно друг для друга.
Черный с белым, кровавый с синим
Мы б лучились таким сияньем!
Как же там?.. - я была бы инем,
Ты, понятно, суровым янем.
Это было столь очевидно,
Что добром не могло кончаться -
Мы раскланялись безобидно.
Мы условились не встречаться.
Шутим в письмах о грозной мести,
Топим в лести и ждем ответа.
Мы так счастливы были б вместе,
Что и сами не верим в это.
Гадание
Чуши не пороть.
Пораскованней.
- Дорогой Господь!
Дай такого мне,
Чтобы был свиреп,
Был как небоскреб,
Чтобы в горле рэп,
А во взгляде стеб,
Чтоб слепил глаза,
Будто жестяной;
Чтоб за ним как за
Каменной стеной;
Туже чтоб ремней,
Крепче, чем броня:
Чтобы был умней
И сильней меня;
Чтобы поддержал,
Если я без сил,
Чтобы не брюзжал,
Чтобы не бесил,
Чтобы был холен,
Чтобы был упрям,
Чтоб «У этой вон –
Идеальный прям!»
Чтобы, пыль вокруг
Каблуком клубя,
Он пришел и вдруг –
«Я люблю тебя».
***
Город, созданный для двоих,
Фарами льет огонь.
Мостовая у ног твоих -
Это моя ладонь.
Ночью дома ссутулятся.
Медленно слижет дождь
С теплой тарелки улицы
След от твоих подошв.
Видишь, я в каждом знамени.
Слышишь, я в каждом гимне.
Просто в толпе узнай меня
И никогда не лги мне.
Оглушителен и высок,
А иногда и груб
Голос мой - голос вывесок
И водосточных труб.
Вечер накроет скоро дом,
Окнами свет дробя.
Можно я буду городом,
Чтобы обнять тебя?
***
Вместо того, чтоб пот промокать рубахой,
Врать, лебезить, заискивать и смущаться,
Я предлагаю всем отправляться [в рифму]
И никогда оттуда не возвращаться.
Вера Полозкова
комментарии
Агеенко Андрей
Ср Апр 08, 2009 5:31 am
Афигеть!
А.Смит
Ср Апр 08, 2009 10:02 am
Да-а, поэтов, как и безумцев, прямо-таки рвет истина.Афигеть!
-
Караван / Andreyk
- Сообщения: 1760
- Зарегистрирован: 7 фев 2007, 08:11
- Откуда: Омск
- Поблагодарили: 4 раза
:P
Расскажи мне себя, расскажи.
Ты смертельно устала от лжи,
А со мной тебе незачем лгать:
Я пойму тебя больше, чем мать.
Расскажи мне себя,расскажи
Все, что есть на душе, - обнажи,
И не бойся - я больше, чем свой,
Поделись же собою со мной.
Расскажи мне себя, расскажи,
В первом вальсе своем закружи,
Лучшей сказкой своей поделись,
Раздели пополам свою жизнь.
Ну, а я не останусь в долгу,
Я тебя покатаю в снегу,
Что растаял лет тридцать назад,
Я впущу тебя в сердце, как в сад.
Я отдам тебе все, что смогу,
Что зарыл я в мозгу, как в логу,
Я открою себя, как окно,
Я себя прокручу, как в кино.
Я отдам тебе детства свирель,
Я впущу тебя в март и апрель,
Я отдам тебе свой листопад,
Подарю тебе свой звездопад.
Ты погладишь мои синяки,
Ты увидишь мои рудники,
Ведь с тобою мне незачем лгать:
Ты поймешь меня лучше , чем мать...
МНЕ СЕБЯ, РАССКАЖИ...
Расскажи мне себя, расскажи.
Ты смертельно устала от лжи,
А со мной тебе незачем лгать:
Я пойму тебя больше, чем мать.
Расскажи мне себя,расскажи
Все, что есть на душе, - обнажи,
И не бойся - я больше, чем свой,
Поделись же собою со мной.
Расскажи мне себя, расскажи,
В первом вальсе своем закружи,
Лучшей сказкой своей поделись,
Раздели пополам свою жизнь.
Ну, а я не останусь в долгу,
Я тебя покатаю в снегу,
Что растаял лет тридцать назад,
Я впущу тебя в сердце, как в сад.
Я отдам тебе все, что смогу,
Что зарыл я в мозгу, как в логу,
Я открою себя, как окно,
Я себя прокручу, как в кино.
Я отдам тебе детства свирель,
Я впущу тебя в март и апрель,
Я отдам тебе свой листопад,
Подарю тебе свой звездопад.
Ты погладишь мои синяки,
Ты увидишь мои рудники,
Ведь с тобою мне незачем лгать:
Ты поймешь меня лучше , чем мать...
МНЕ СЕБЯ, РАССКАЖИ...
-
Talifa
- Сообщения: 2106
- Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
- Благодарил (а): 27 раз
- Поблагодарили: 289 раз
Виктор Сергеевич, спасибо. Всю душу вывернуло.
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
-------------------------------
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино - печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Средь горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
-------------------------------
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино - печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Средь горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Сашке
Сядет, бледен и бородат,
И рукава в слезах.
Детка, детка, я не солдат,
Я не держусь в пазах.
Сядет, стащит бронежилет,
Чтобы дышать могла.
Детка, детка, я не жилец,
Тут хрипота и мгла,
Голоса через слой помех,
Красных бегущих строк.
У тебя такой южный смех,
Солнечный говорок.
Ну куда мне до них до всех –
Я никакой игрок.
Сядет, пальцы сомкнет в щепоть,
Будто бы пригрозит,
Поздно, детка, он мой Господь,
Я его реквизит, -
Разбудил и отправил в бой,
Сонную, натощак.
Только б кто-нибудь был с тобой
В день, когда сообщат.
Он шел первым, а я второй,
Но чуть наискосок.
Ну какой из меня герой.
Я дурака кусок.
Он теперь на меня сердит.
Мне надо будет в ад.
Но зачем-то со мной сидит,
Бледен и бородат.
Держит шею, рубаху рвет
Тоненько на бинты.
Очень сильно болит живот.
Очень любимый ты.
Да, по родинкам и бинтам
Встретят нас всех в аду.
Детка, как хорошо, что там
Я тебя не найду.
Экспресс
Если все дается таким трудом, - сделай сразу меня одной из седых гусынь, промотай меня и состарь.
Чтобы у меня был надменный рот, и огромный дом, и красивый сын, и безмолвная девочка-секретарь.
Чтобы деньги, и я покинула свой Содом, и живу где лазурь и синь, покупаю на рынке яблоки и янтарь.
Слушай, правда, ни беззаботности детской нет, ни какой-нибудь сверхъестественной красоты - вряд ли будет, о чем жалеть.
Я устала как черт, - а так еще сорок лет, потребителем и разносчиком суеты, ездить, договариваться, болеть;
Тело, отключенное от соблазнов, и темный плед, и с балкона горы, и Ты, - и Ты можешь это устроить ведь?
Да, я помню, что отпуска не разрешены, что Ты испытатель, я полигон, каждому по вере его, не по
Степени износа; ну вот и рвемся, оглушены, через трубы медные, воды темные и огонь; а билет на экспресс, слабо?
Я проснусь на конечной, от неожиданной тишины, и безропотно освобожу вагон,
Когда поезд пойдет в депо.
As it is
Вот смотри – это лучший мир, люди ходят строем,
Смотрят козырем, почитают казарму раем;
Говорят: «Мы расскажем, как тебя сделать стройным»
Говорят: «Узкоглаз – убьем, одинок – пристроим,
Крут – накормим тебя Ираком да Приднестровьем,
Заходи, поддавайся, делись нескромным,
И давай кого-нибудь всенародно повыбираем,
Погуляем, нажремся – да потихоньку повымираем».
Это вечная молодость: от МакДональдса до Стардогса,
От торгового комплекса до окружного загса,
Если и был какой-нибудь мозг – то спекся,
Чтобы ничем особенно не терзаться;
Если не спекся – лучше б ты поберегся,
Все отлично чуют тебя, мерзавца.
Это что ж под тобой все плавится и кренится –
Хочется значительнее казаться? –
Столько Бога вокруг, что хочется три страницы,
А не получается и абзаца?
Столько Бога – на фотографиях все зернится,
Воздух горлу не поддается, глаза слезятся?
А паек принесут – так ты сразу тявкать да огрызаться?
Ты б и впрямь, чувак, соблюдал границы –
Все прекрасно видят тебя, мерзавца.
Это лучший мир, так и запиши себе, дьяволенок,
Не сжигать же тебе блокнотов, не резать пленок,
Не трясти на предмет стишков твоих дамских сумок -
Просто мы не любим одушевленных,
К ним и приближаться-то стремновато без пары рюмок,
А тем более – подпускать наших юных самок.
Это замечательный мир, один из прекрасных самых.
Так и запиши себе, недоумок.
***
Как они тебя пробивают, такую тушу?
Только войдет, наглец, разоритель гнезд –
Ты уже сразу видишь, по чью он душу.
Ты же опытный диагност.
Да, он всегда красивый, всегда плохой,
Составом, пожалуй, близкий к небесной манне.
А ты сидишь золотой блохой
В пустом, дырявом его кармане –
Бликуешь в глаза бесценной своей подковкой –
Вся мельче булавки, тоньше секундной стрелки,
Теплее всего рукам – у него под кофтой,
Вкуснее всего – таскать из его тарелки;
Все даришь ему подарки,
Лепишь ему фигурки,
Становитесь стеариновые огарки,
Солнечные придурки.
Морской песок, веселящий газ,
Прессованный теплый воздух –
Как будто в городе свет погас,
А небо – в пятикаратных звездах.
А без него начинаешь зябнуть,
Скулить щенком, выть чугунным гонгом,
И он тогда говорит – нельзя быть
Таким проблемным ребенком!
Становится крайне вежлив и адекватен.
Преувеличенно мил и чуток.
И ты хрипишь тогда – ладно, хватит.
Я не хочу так.
С твоих купюр не бывает сдачи.
Сидишь в углу, попиваешь чивас:
Ну вот, умела так много значить –
И разучилась.
Опять по кругу, все это было же,
Пора, пора уже быть умней –
Из этих мальчиков можно выложить
Сад камней.
Все слова твои будут задаром розданы,
А они потом отнесут их на барахолку.
Опять написала, глупенькая, две простыни,
Когда могла обойтись и хокку.
***
Суть не в том, чтоб не лезть под поезд
или знак «Не влезай – убьет».
Просто ты ведь не Нео – то есть,
не вопи потом, как койот.
Жизнь не в жизнь без адреналина,
тока, экшена, аж свербит –
значит, будет кроваво, длинно,
глазки вылезут из орбит.
Дух захватывало, прохладца
прошибала – в такой связи,
раз приспичило покататься,
теперь санки свои вози.
Без кишок на клавиатуру
и истерик по смс –
да, осознанно или сдуру,
ты за этим туда и лез.
Ты за этим к нему и льнула,
привыкала, ждала из мглы –
чтоб ходить сейчас тупо, снуло,
и башкой собирать углы.
Ты затем с ним и говорила,
и делила постель одну –
чтобы вцепляться теперь в перила
так, как будто идешь ко дну.
Ты еще одна самка; особь;
так чего поднимаешь вой?
Он еще один верный способ
остро чуять себя живой.
Тебя что, не предупреждали,
что потом тошнота и дрожь?
Мы ж такие видали дали,
что не очень-то и дойдешь.
Мы такие видали виды,
что аж скручивало в груди;
ну какие теперь обиды,
когда все уже позади.
Это матч; среди кандидаток
были хищницы еще те – и слетели;
а с ним всегда так –
со щитом или на щите.
Тебе дали им надышаться;
кислородная маска тьмы,
слов, парфюма, простой шанельный
что какое-то будет «мы»,
блюза, осени, смеха, пиццы
на Садовой, вина, такси, -
дай откашляться, Бог, отпиться,
иже еси на небеси, -
тебя гладили, воскрешая,
вынимая из катастроф,
в тебе жили, опустошая,
дров подкидывая и строф;
маски нет. Чем не хороша я,
ну ответь же мне, Боже мой, –
только ты ведь уже большая,
не пора ли дышать самой.
Бог растащит по сторонам нас;
изолирует, рассадив.
Отношения как анамнез,
возвращенья – как рецидив.
Что тебе остается? С полки
взять пинцетик; сядь, извлеки
эти стеклышки все, осколки,
блики, отклики, угольки.
Разгрызи эту горечь с кофе,
до молекулок, до частиц –
он сидит, повернувшись в профиль,
держит солнце между ресниц.
Он звонит, у него тяжелый
день – щетину свою скребя:
«я нашел у скамейки желудь,
вот, и кстати люблю тебя».
Эти песенки, «вот теперь уж
я весь твой», «ну ты там держись».
Все сокровища. Не поверишь,
но их хватит тебе на жизнь.
***
Очень спокойно, мелочью не гремя,
Выйти навстречу, пальчиками тремя
Тронув курок, поближе стрелять к межбровью;
Если и вправду это зовут любовью, -
Господи Святый Боже, помилуй мя.
Страсть – это шаткий мост от друзей к врагам;
Если фанатик - значит, и моногам:
Ты ему дышишь в шею, едва осмелясь,
А в голове отточенным хуком в челюсть
Складываешь бесшумно к своим ногам.
Страсть – это очень технологичный дар
Чуять его за милю нутром – радар
Встроен; переговариваться без раций.
Хочешь любить – научишься доверяться.
Фирменный отрабатывая удар.
***
Шалостью бризовой,
Шелестью рисовой –
Поговори со мной,
Поговори со мной,
Солнечной, лиственной
Вязью осмысленной –
Ну поделись со мной
Тяжкими мыслями,
Темными думами,
Мрачной кручиною –
Слушать угрюмыми
Соснами чинными
Буду; как рай земной
Под кипарисами –
Поумирай со мной,
Поговори со мной,
Слезы повылей чуть -
Я ведь как оттепель,
Я тебя вылечу,
Станет легко тебе,
Будто бы сызнова
Встанешь из пламени,
Только держись меня,
Не оставляй меня.
А коль решишь уйти,
Вот те пророчество:
Будешь искать пути,
Да не воротишься.
***
Мальчик мой, как ты, сколько минуло чисел?
Вуза не бросил? Скорости не превысил?
Хватит наличных денег, машинных масел?
Шторы развесил? Волосы перекрасил?
Мальчик мой, что с тобой, почему не весел?
Свет моей жизни, жар моих бедных чресел!
Бросил! - меня тут мучают скрипом кресел,
Сверлят, ломают; негде нажать cancel;
В связке ключей ты душу мою носил -
И не вернул; и все; не осталось сил.
***
Жаль, такая милая, а туда же, где таких берут, их же нет в продаже; по большому счету, не люди даже, а научные образцы. Может только петь об Армагеддоне, о своем прекрасном царе Гвидоне, эти маленькие ладони, выступающие резцы.
Может только петь, отбывать повинность, так, как будто кто-то все ребра вынес, горлово и медленно, как тувинец, или горец, или казах.
У того, кто слушает больше суток, потихоньку сходит на нет рассудок, и глаза в полопавшихся сосудах, и края рукавов в слезах.
Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.
Этот дробный смех, этот прищур блядский, он всегда затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная женушка Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус, лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну, он же ведь не чувствует, как я стыну, как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня чутье; прикоснись к нему, и немеет кожа; но Господь, несбычи мои итожа, поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твое.
***
Сколько их сидит у тебя в подрёберье, бриллиантов, вынутых из руды, сколько лет ты пишешь о них подробные, нескончаемые труды, да, о каждом песенку, декларацию, книгу, мраморную скрижаль – пока свет очей не пришлет дурацкую смску «Мне очень жаль». Пока в ночь не выйдешь, зубами клацая, ни одной машины в такой глуши. Там уже их целая резервация, этих мальчиков без души.
Детка-детка, ты состоишь из лампочек, просто лампочек в сотню ватт. Ты обычный маленький робот-плакальщик, и никто здесь не виноват. Символы латинские, буквы русские, глазки светятся лучево, а о личном счастье в твоей инструкции не написано ничего.
Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить. Сиди тихо, кушай антибиотики и пожалуйста, хватит ныть. Черт тебя несет к дуракам напыщенным, этот был циничен, тот вечно пьян, только ты пропорота каждым прищуром, словно мученик Себастьян. Поправляйся, детка, иди с любыми мсти, божьи шуточки матеря; из твоей отчаянной нелюбимости можно строить концлагеря.
Можно делать бомбы – и будет лужица вместо нескольких городов. Эти люди просто умрут от ужаса, не останется и следов. Вот такого ужаса, из Малхолланда, Сайлент Хилла, дурного сна – да, я знаю, детка, тебе так холодно, не твоя в этот раз весна. Ты боишься, что так и сдохнешь, сирая, в этот вторник, другой четверг – всех своих любимых экранизируя на изнанке прикрытых век.
Так и будет. Девочки купят платьишек, твоих милых сведут с ума. Уже Пасха, маленький робот-плакальщик. Просто ядерная зима.
Тридцать слов
Для Орфеев – приманки с мертвыми Эвридиками:
Сами ломятся в клетку. Правило птицелова.
Так любое «иди ко мне» слышишь как «и дико мне».
А нейтральное «it’s a lover» -
Как «it’s all over».
***
Где твое счастье,
что рисует себе в блокноте в порядке бреда?
Какого слушает Ллойда Уэббера,
Дэйва Мэтьюса,
Симпли Рэда?
Что говорит, распахнув телефонный слайдер,
о толстой тетке, разулыбавшейся за прилавком,
о дате вылета,
об отце?
Кто ему отвечает на том конце?
Чем запивает горчащий июньский вечер,
нефильтрованным темным,
виски с вишневым соком,
мохито, в котором толченый лед (обязательно чтоб шуршал как морская мокрая галька и чтоб, как она, сверкал)
Что за бармен ему ополаскивает бокал?
На каком языке он думает? Мучительнейший транслит?
Почему ты его не слышишь, на линии скрип и скрежет,
Почему даже он тебя уже здесь не держит,
А только злит?
Почему он не вызовет лифт к тебе на этаж,
не взъерошит ладонью челку
и не захочет остаться впредь?
Почему не откупит тебя у страха,
не внесет за тебя задаток?
Почему не спросит:
- Тебе всегда так
сильно
хочется
умереть?
Вера Полозкова
комментарии
Vovka
Ср Апр 08, 2009 11:35 pm
Прямо в тему... :roll:
P.S> Стихи - СУПЕР! Спасибо.
Виктор
Чт Апр 09, 2009 1:38 am
Спасибо Вере Полозковой, я никаким боком...
Сядет, бледен и бородат,
И рукава в слезах.
Детка, детка, я не солдат,
Я не держусь в пазах.
Сядет, стащит бронежилет,
Чтобы дышать могла.
Детка, детка, я не жилец,
Тут хрипота и мгла,
Голоса через слой помех,
Красных бегущих строк.
У тебя такой южный смех,
Солнечный говорок.
Ну куда мне до них до всех –
Я никакой игрок.
Сядет, пальцы сомкнет в щепоть,
Будто бы пригрозит,
Поздно, детка, он мой Господь,
Я его реквизит, -
Разбудил и отправил в бой,
Сонную, натощак.
Только б кто-нибудь был с тобой
В день, когда сообщат.
Он шел первым, а я второй,
Но чуть наискосок.
Ну какой из меня герой.
Я дурака кусок.
Он теперь на меня сердит.
Мне надо будет в ад.
Но зачем-то со мной сидит,
Бледен и бородат.
Держит шею, рубаху рвет
Тоненько на бинты.
Очень сильно болит живот.
Очень любимый ты.
Да, по родинкам и бинтам
Встретят нас всех в аду.
Детка, как хорошо, что там
Я тебя не найду.
Экспресс
Если все дается таким трудом, - сделай сразу меня одной из седых гусынь, промотай меня и состарь.
Чтобы у меня был надменный рот, и огромный дом, и красивый сын, и безмолвная девочка-секретарь.
Чтобы деньги, и я покинула свой Содом, и живу где лазурь и синь, покупаю на рынке яблоки и янтарь.
Слушай, правда, ни беззаботности детской нет, ни какой-нибудь сверхъестественной красоты - вряд ли будет, о чем жалеть.
Я устала как черт, - а так еще сорок лет, потребителем и разносчиком суеты, ездить, договариваться, болеть;
Тело, отключенное от соблазнов, и темный плед, и с балкона горы, и Ты, - и Ты можешь это устроить ведь?
Да, я помню, что отпуска не разрешены, что Ты испытатель, я полигон, каждому по вере его, не по
Степени износа; ну вот и рвемся, оглушены, через трубы медные, воды темные и огонь; а билет на экспресс, слабо?
Я проснусь на конечной, от неожиданной тишины, и безропотно освобожу вагон,
Когда поезд пойдет в депо.
As it is
Вот смотри – это лучший мир, люди ходят строем,
Смотрят козырем, почитают казарму раем;
Говорят: «Мы расскажем, как тебя сделать стройным»
Говорят: «Узкоглаз – убьем, одинок – пристроим,
Крут – накормим тебя Ираком да Приднестровьем,
Заходи, поддавайся, делись нескромным,
И давай кого-нибудь всенародно повыбираем,
Погуляем, нажремся – да потихоньку повымираем».
Это вечная молодость: от МакДональдса до Стардогса,
От торгового комплекса до окружного загса,
Если и был какой-нибудь мозг – то спекся,
Чтобы ничем особенно не терзаться;
Если не спекся – лучше б ты поберегся,
Все отлично чуют тебя, мерзавца.
Это что ж под тобой все плавится и кренится –
Хочется значительнее казаться? –
Столько Бога вокруг, что хочется три страницы,
А не получается и абзаца?
Столько Бога – на фотографиях все зернится,
Воздух горлу не поддается, глаза слезятся?
А паек принесут – так ты сразу тявкать да огрызаться?
Ты б и впрямь, чувак, соблюдал границы –
Все прекрасно видят тебя, мерзавца.
Это лучший мир, так и запиши себе, дьяволенок,
Не сжигать же тебе блокнотов, не резать пленок,
Не трясти на предмет стишков твоих дамских сумок -
Просто мы не любим одушевленных,
К ним и приближаться-то стремновато без пары рюмок,
А тем более – подпускать наших юных самок.
Это замечательный мир, один из прекрасных самых.
Так и запиши себе, недоумок.
***
Как они тебя пробивают, такую тушу?
Только войдет, наглец, разоритель гнезд –
Ты уже сразу видишь, по чью он душу.
Ты же опытный диагност.
Да, он всегда красивый, всегда плохой,
Составом, пожалуй, близкий к небесной манне.
А ты сидишь золотой блохой
В пустом, дырявом его кармане –
Бликуешь в глаза бесценной своей подковкой –
Вся мельче булавки, тоньше секундной стрелки,
Теплее всего рукам – у него под кофтой,
Вкуснее всего – таскать из его тарелки;
Все даришь ему подарки,
Лепишь ему фигурки,
Становитесь стеариновые огарки,
Солнечные придурки.
Морской песок, веселящий газ,
Прессованный теплый воздух –
Как будто в городе свет погас,
А небо – в пятикаратных звездах.
А без него начинаешь зябнуть,
Скулить щенком, выть чугунным гонгом,
И он тогда говорит – нельзя быть
Таким проблемным ребенком!
Становится крайне вежлив и адекватен.
Преувеличенно мил и чуток.
И ты хрипишь тогда – ладно, хватит.
Я не хочу так.
С твоих купюр не бывает сдачи.
Сидишь в углу, попиваешь чивас:
Ну вот, умела так много значить –
И разучилась.
Опять по кругу, все это было же,
Пора, пора уже быть умней –
Из этих мальчиков можно выложить
Сад камней.
Все слова твои будут задаром розданы,
А они потом отнесут их на барахолку.
Опять написала, глупенькая, две простыни,
Когда могла обойтись и хокку.
***
Суть не в том, чтоб не лезть под поезд
или знак «Не влезай – убьет».
Просто ты ведь не Нео – то есть,
не вопи потом, как койот.
Жизнь не в жизнь без адреналина,
тока, экшена, аж свербит –
значит, будет кроваво, длинно,
глазки вылезут из орбит.
Дух захватывало, прохладца
прошибала – в такой связи,
раз приспичило покататься,
теперь санки свои вози.
Без кишок на клавиатуру
и истерик по смс –
да, осознанно или сдуру,
ты за этим туда и лез.
Ты за этим к нему и льнула,
привыкала, ждала из мглы –
чтоб ходить сейчас тупо, снуло,
и башкой собирать углы.
Ты затем с ним и говорила,
и делила постель одну –
чтобы вцепляться теперь в перила
так, как будто идешь ко дну.
Ты еще одна самка; особь;
так чего поднимаешь вой?
Он еще один верный способ
остро чуять себя живой.
Тебя что, не предупреждали,
что потом тошнота и дрожь?
Мы ж такие видали дали,
что не очень-то и дойдешь.
Мы такие видали виды,
что аж скручивало в груди;
ну какие теперь обиды,
когда все уже позади.
Это матч; среди кандидаток
были хищницы еще те – и слетели;
а с ним всегда так –
со щитом или на щите.
Тебе дали им надышаться;
кислородная маска тьмы,
слов, парфюма, простой шанельный
что какое-то будет «мы»,
блюза, осени, смеха, пиццы
на Садовой, вина, такси, -
дай откашляться, Бог, отпиться,
иже еси на небеси, -
тебя гладили, воскрешая,
вынимая из катастроф,
в тебе жили, опустошая,
дров подкидывая и строф;
маски нет. Чем не хороша я,
ну ответь же мне, Боже мой, –
только ты ведь уже большая,
не пора ли дышать самой.
Бог растащит по сторонам нас;
изолирует, рассадив.
Отношения как анамнез,
возвращенья – как рецидив.
Что тебе остается? С полки
взять пинцетик; сядь, извлеки
эти стеклышки все, осколки,
блики, отклики, угольки.
Разгрызи эту горечь с кофе,
до молекулок, до частиц –
он сидит, повернувшись в профиль,
держит солнце между ресниц.
Он звонит, у него тяжелый
день – щетину свою скребя:
«я нашел у скамейки желудь,
вот, и кстати люблю тебя».
Эти песенки, «вот теперь уж
я весь твой», «ну ты там держись».
Все сокровища. Не поверишь,
но их хватит тебе на жизнь.
***
Очень спокойно, мелочью не гремя,
Выйти навстречу, пальчиками тремя
Тронув курок, поближе стрелять к межбровью;
Если и вправду это зовут любовью, -
Господи Святый Боже, помилуй мя.
Страсть – это шаткий мост от друзей к врагам;
Если фанатик - значит, и моногам:
Ты ему дышишь в шею, едва осмелясь,
А в голове отточенным хуком в челюсть
Складываешь бесшумно к своим ногам.
Страсть – это очень технологичный дар
Чуять его за милю нутром – радар
Встроен; переговариваться без раций.
Хочешь любить – научишься доверяться.
Фирменный отрабатывая удар.
***
Шалостью бризовой,
Шелестью рисовой –
Поговори со мной,
Поговори со мной,
Солнечной, лиственной
Вязью осмысленной –
Ну поделись со мной
Тяжкими мыслями,
Темными думами,
Мрачной кручиною –
Слушать угрюмыми
Соснами чинными
Буду; как рай земной
Под кипарисами –
Поумирай со мной,
Поговори со мной,
Слезы повылей чуть -
Я ведь как оттепель,
Я тебя вылечу,
Станет легко тебе,
Будто бы сызнова
Встанешь из пламени,
Только держись меня,
Не оставляй меня.
А коль решишь уйти,
Вот те пророчество:
Будешь искать пути,
Да не воротишься.
***
Мальчик мой, как ты, сколько минуло чисел?
Вуза не бросил? Скорости не превысил?
Хватит наличных денег, машинных масел?
Шторы развесил? Волосы перекрасил?
Мальчик мой, что с тобой, почему не весел?
Свет моей жизни, жар моих бедных чресел!
Бросил! - меня тут мучают скрипом кресел,
Сверлят, ломают; негде нажать cancel;
В связке ключей ты душу мою носил -
И не вернул; и все; не осталось сил.
***
Жаль, такая милая, а туда же, где таких берут, их же нет в продаже; по большому счету, не люди даже, а научные образцы. Может только петь об Армагеддоне, о своем прекрасном царе Гвидоне, эти маленькие ладони, выступающие резцы.
Может только петь, отбывать повинность, так, как будто кто-то все ребра вынес, горлово и медленно, как тувинец, или горец, или казах.
У того, кто слушает больше суток, потихоньку сходит на нет рассудок, и глаза в полопавшихся сосудах, и края рукавов в слезах.
Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.
Этот дробный смех, этот прищур блядский, он всегда затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная женушка Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус, лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну, он же ведь не чувствует, как я стыну, как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня чутье; прикоснись к нему, и немеет кожа; но Господь, несбычи мои итожа, поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твое.
***
Сколько их сидит у тебя в подрёберье, бриллиантов, вынутых из руды, сколько лет ты пишешь о них подробные, нескончаемые труды, да, о каждом песенку, декларацию, книгу, мраморную скрижаль – пока свет очей не пришлет дурацкую смску «Мне очень жаль». Пока в ночь не выйдешь, зубами клацая, ни одной машины в такой глуши. Там уже их целая резервация, этих мальчиков без души.
Детка-детка, ты состоишь из лампочек, просто лампочек в сотню ватт. Ты обычный маленький робот-плакальщик, и никто здесь не виноват. Символы латинские, буквы русские, глазки светятся лучево, а о личном счастье в твоей инструкции не написано ничего.
Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить. Сиди тихо, кушай антибиотики и пожалуйста, хватит ныть. Черт тебя несет к дуракам напыщенным, этот был циничен, тот вечно пьян, только ты пропорота каждым прищуром, словно мученик Себастьян. Поправляйся, детка, иди с любыми мсти, божьи шуточки матеря; из твоей отчаянной нелюбимости можно строить концлагеря.
Можно делать бомбы – и будет лужица вместо нескольких городов. Эти люди просто умрут от ужаса, не останется и следов. Вот такого ужаса, из Малхолланда, Сайлент Хилла, дурного сна – да, я знаю, детка, тебе так холодно, не твоя в этот раз весна. Ты боишься, что так и сдохнешь, сирая, в этот вторник, другой четверг – всех своих любимых экранизируя на изнанке прикрытых век.
Так и будет. Девочки купят платьишек, твоих милых сведут с ума. Уже Пасха, маленький робот-плакальщик. Просто ядерная зима.
Тридцать слов
Для Орфеев – приманки с мертвыми Эвридиками:
Сами ломятся в клетку. Правило птицелова.
Так любое «иди ко мне» слышишь как «и дико мне».
А нейтральное «it’s a lover» -
Как «it’s all over».
***
Где твое счастье,
что рисует себе в блокноте в порядке бреда?
Какого слушает Ллойда Уэббера,
Дэйва Мэтьюса,
Симпли Рэда?
Что говорит, распахнув телефонный слайдер,
о толстой тетке, разулыбавшейся за прилавком,
о дате вылета,
об отце?
Кто ему отвечает на том конце?
Чем запивает горчащий июньский вечер,
нефильтрованным темным,
виски с вишневым соком,
мохито, в котором толченый лед (обязательно чтоб шуршал как морская мокрая галька и чтоб, как она, сверкал)
Что за бармен ему ополаскивает бокал?
На каком языке он думает? Мучительнейший транслит?
Почему ты его не слышишь, на линии скрип и скрежет,
Почему даже он тебя уже здесь не держит,
А только злит?
Почему он не вызовет лифт к тебе на этаж,
не взъерошит ладонью челку
и не захочет остаться впредь?
Почему не откупит тебя у страха,
не внесет за тебя задаток?
Почему не спросит:
- Тебе всегда так
сильно
хочется
умереть?
Вера Полозкова
комментарии
Vovka
Ср Апр 08, 2009 11:35 pm
Прямо в тему... :roll:
P.S> Стихи - СУПЕР! Спасибо.
Виктор
Чт Апр 09, 2009 1:38 am
Спасибо Вере Полозковой, я никаким боком...
Всех женщин сразу в жены нам не взять.
Эх, знать бы признак, чтобы выбирать!
Худышка будет холодна в постели.
Толстушка в дверь проходит еле-еле.
Веселая окажется гулящей,
А с грустной секс раз в месяц, и не чаще.
С холодной заработаешь ангину.
С горячей — расцарапанную спину.
Быть рядом с длинноногой не с руки,
Когда она оденет каблуки.
Та, что умна — обманет без труда.
Жить с глупой — это тоже ерунда.
Красивая легко уйдет к другому.
А страшная — позор родному дому.
Вот и приходится нам, как тут ни крути,
Смотреть лишь на размер ее груди...
:)
Эх, знать бы признак, чтобы выбирать!
Худышка будет холодна в постели.
Толстушка в дверь проходит еле-еле.
Веселая окажется гулящей,
А с грустной секс раз в месяц, и не чаще.
С холодной заработаешь ангину.
С горячей — расцарапанную спину.
Быть рядом с длинноногой не с руки,
Когда она оденет каблуки.
Та, что умна — обманет без труда.
Жить с глупой — это тоже ерунда.
Красивая легко уйдет к другому.
А страшная — позор родному дому.
Вот и приходится нам, как тут ни крути,
Смотреть лишь на размер ее груди...
:)
-
vovka
- Сообщения: 1898
- Зарегистрирован: 30 май 2006, 16:40
- Откуда: Москва
- Благодарил (а): 150 раз
- Поблагодарили: 192 раза
жить нельзя наполовину
и любить не до конца,
на полвздоха, ведь не льдины,
могут вправду ли сердца
лишь на пол удара биться,
ненавидеть и любить,
забывая, не забыться,
вспоминая, позабыть.
и нельзя одной рукою
нежно гладить руки чьи-то,
и невидимо другою
предавать, пусть неоткрыто...
а потом смеяться громко,
слезы тихо утирая,
и сказать, что будто тонко
хам намеки подбирает.
жить нельзя наполовину,
коль любить, то до конца,
не кричи:" я не покину!"
кто послушает юнца?
жить нельзя наполовину,
ну так чтож, живи всерьез:
Не трепись, коль раз покинул,
и не плачь, коль нету слёз.
и любить не до конца,
на полвздоха, ведь не льдины,
могут вправду ли сердца
лишь на пол удара биться,
ненавидеть и любить,
забывая, не забыться,
вспоминая, позабыть.
и нельзя одной рукою
нежно гладить руки чьи-то,
и невидимо другою
предавать, пусть неоткрыто...
а потом смеяться громко,
слезы тихо утирая,
и сказать, что будто тонко
хам намеки подбирает.
жить нельзя наполовину,
коль любить, то до конца,
не кричи:" я не покину!"
кто послушает юнца?
жить нельзя наполовину,
ну так чтож, живи всерьез:
Не трепись, коль раз покинул,
и не плачь, коль нету слёз.
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Графоманка
Так бывает: опустится небо - ни луны и ни солнца. В погибель
Я люблю тебя там, где ты не был. Я люблю тебя, где бы ты ни был.
Распадаясь на сотни молекул, растеряла короны и нимбы.
Я люблю тебя там, где ты не был. Я люблю тебя, где бы ты ни был.
Самолетом бумажным - скорей бы - на небесном фаянсовом блюде.
Я люблю тебя там, где ты не был, где, пожалуй, тебя и не будет.
Я люблю тебя, где бы ты ни был. Знать бы где, да прибавится горя.
Так бывает: глубинные рыбы погибают под тяжестью моря.
***
Отдай мне на откуп один только жест - поворот головы.
И взгляд удивленный, и домиком темные брови.
Свобода и молодость - это любовь. Мы с тобою на "Вы".
Свобода и молодость. Сколько их было, любовей?
"Вы думали, я позабыл Вас? Конечно же, нет!"
"И я вспоминала о Вас, между прочих, все годы".
Наверное, с возрастом стал очевиден ответ:
Любовь отделима от молодости и свободы.
"А помните... помнишь, как вместе сбегали в кино?"
"Да, помню. И мог на тебя бесконечно смотреть я".
Одно и другое утрачено нами давно.
Но, знаешь, у нас остается какое-то третье.
И.Меламед
И лед на полыхающем виске,
и пламень за картонною стеною...
И если все висит на волоске –
не мучь меня, но сжалься надо мною.
И камень, что летит наискосок,
и пламень, обрывающий молитву...
И Тот, Кто держит тонкий волосок,
другой рукой уже заносит бритву.
***
И печка железная в классе продленного дня.
И пчелка на клумбе мне в палец впивается, жаля.
И, кажется, нет человека несчастней меня –
за парту к другому отсажена девочка Валя.
Но все еще живы. И шумная наша родня
еще не прощается с нами на черном вокзале.
Кто в землю уедет чужую, кого-то родной
засыплют, сверкая на солнце проворной лопатой.
Пока же соседи справляют в саду выходной,
и пробует водку веселый Валера горбатый.
Чрез четверть столетья он выпьет еще по одной
с дружками в беседке и свежею станет утратой.
Бессмысленно все. И ничто не вернется назад –
ни старый еврей, ни соседские пьяные песни.
И новым хозяином вырублен маленький сад.
Зачем же душа моя плачет и молит: воскресни?
Что делать мне с жизнью моей, превращенною в ад?
Покончить с собою? Ложиться в больницу на Пресне?
О, Господи Боже, зачем эта гибель и мрак?
И горькая водка, и сладкая музыка эта?
Рукою ужаленной шарит несчастный дурак,
меся пустоту в беспорядочных поисках света.
Зачем он родился? Что в жизни он сделал не так?
Кто даст мне ответ? И к чему домогаться ответа?
***
Я хотел бы прижаться к маме
и сказать: помоги, родная!
Но ко мне с пустыми руками
почтальон вернулся из рая.
Отрешенная от земного,
ты мне больше не пишешь писем.
Я хочу в мое детство снова,
где я был от тебя зависим.
Ты бы мне наливала грелку...
Ах, когда бы не умерла ты –
унесла бы мою тарелку,
убрала бы мою палату.
А теперь лишь глубокой ночью,
да и то лишь по Божьей воле,
я увижу тебя воочью,
забываясь от тяжкой боли.
Скоблин Алексей
Я вам ору из пустоты.
Душа не вытерпела, прея.
Меня повесили скоты
На мной же струганную рею.
И я, болтаясь не ветру,
Давно раздавленною глоткой -
Никем не слышимый - ору,
Что на веревке я короткой.
А солнце давит, как ступней -
И пар стоит над океаном,
И я смердящей головней
Лечу к желанным дальним странам.
Давно рассыпалось звено
Цепи под якорной лебедкой,
И только мучает одно -
Что на веревке я короткой.
Их всех чума там забрала,
И перемершая команда
В вонючем кубрике сгнила,
Не переплюнув арестанта.
А я болтаюсь на ветру
Посмертной птицей одинокой
И дико Господу ору,
Что на веревке я короткой.
Летит корабль мой - снова мой -
Вдоль золота архипелага,
И та, что стала бы женой,
Растеньем сделалась от страха.
Сквозь ребра голые свистит
Мой брат пассат с цветочной водкой,
Но мне себя не обрести -
Ведь на веревке я короткой.
Так бывает: опустится небо - ни луны и ни солнца. В погибель
Я люблю тебя там, где ты не был. Я люблю тебя, где бы ты ни был.
Распадаясь на сотни молекул, растеряла короны и нимбы.
Я люблю тебя там, где ты не был. Я люблю тебя, где бы ты ни был.
Самолетом бумажным - скорей бы - на небесном фаянсовом блюде.
Я люблю тебя там, где ты не был, где, пожалуй, тебя и не будет.
Я люблю тебя, где бы ты ни был. Знать бы где, да прибавится горя.
Так бывает: глубинные рыбы погибают под тяжестью моря.
***
Отдай мне на откуп один только жест - поворот головы.
И взгляд удивленный, и домиком темные брови.
Свобода и молодость - это любовь. Мы с тобою на "Вы".
Свобода и молодость. Сколько их было, любовей?
"Вы думали, я позабыл Вас? Конечно же, нет!"
"И я вспоминала о Вас, между прочих, все годы".
Наверное, с возрастом стал очевиден ответ:
Любовь отделима от молодости и свободы.
"А помните... помнишь, как вместе сбегали в кино?"
"Да, помню. И мог на тебя бесконечно смотреть я".
Одно и другое утрачено нами давно.
Но, знаешь, у нас остается какое-то третье.
И.Меламед
И лед на полыхающем виске,
и пламень за картонною стеною...
И если все висит на волоске –
не мучь меня, но сжалься надо мною.
И камень, что летит наискосок,
и пламень, обрывающий молитву...
И Тот, Кто держит тонкий волосок,
другой рукой уже заносит бритву.
***
И печка железная в классе продленного дня.
И пчелка на клумбе мне в палец впивается, жаля.
И, кажется, нет человека несчастней меня –
за парту к другому отсажена девочка Валя.
Но все еще живы. И шумная наша родня
еще не прощается с нами на черном вокзале.
Кто в землю уедет чужую, кого-то родной
засыплют, сверкая на солнце проворной лопатой.
Пока же соседи справляют в саду выходной,
и пробует водку веселый Валера горбатый.
Чрез четверть столетья он выпьет еще по одной
с дружками в беседке и свежею станет утратой.
Бессмысленно все. И ничто не вернется назад –
ни старый еврей, ни соседские пьяные песни.
И новым хозяином вырублен маленький сад.
Зачем же душа моя плачет и молит: воскресни?
Что делать мне с жизнью моей, превращенною в ад?
Покончить с собою? Ложиться в больницу на Пресне?
О, Господи Боже, зачем эта гибель и мрак?
И горькая водка, и сладкая музыка эта?
Рукою ужаленной шарит несчастный дурак,
меся пустоту в беспорядочных поисках света.
Зачем он родился? Что в жизни он сделал не так?
Кто даст мне ответ? И к чему домогаться ответа?
***
Я хотел бы прижаться к маме
и сказать: помоги, родная!
Но ко мне с пустыми руками
почтальон вернулся из рая.
Отрешенная от земного,
ты мне больше не пишешь писем.
Я хочу в мое детство снова,
где я был от тебя зависим.
Ты бы мне наливала грелку...
Ах, когда бы не умерла ты –
унесла бы мою тарелку,
убрала бы мою палату.
А теперь лишь глубокой ночью,
да и то лишь по Божьей воле,
я увижу тебя воочью,
забываясь от тяжкой боли.
Скоблин Алексей
Я вам ору из пустоты.
Душа не вытерпела, прея.
Меня повесили скоты
На мной же струганную рею.
И я, болтаясь не ветру,
Давно раздавленною глоткой -
Никем не слышимый - ору,
Что на веревке я короткой.
А солнце давит, как ступней -
И пар стоит над океаном,
И я смердящей головней
Лечу к желанным дальним странам.
Давно рассыпалось звено
Цепи под якорной лебедкой,
И только мучает одно -
Что на веревке я короткой.
Их всех чума там забрала,
И перемершая команда
В вонючем кубрике сгнила,
Не переплюнув арестанта.
А я болтаюсь на ветру
Посмертной птицей одинокой
И дико Господу ору,
Что на веревке я короткой.
Летит корабль мой - снова мой -
Вдоль золота архипелага,
И та, что стала бы женой,
Растеньем сделалась от страха.
Сквозь ребра голые свистит
Мой брат пассат с цветочной водкой,
Но мне себя не обрести -
Ведь на веревке я короткой.
-
Talifa
- Сообщения: 2106
- Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
- Благодарил (а): 27 раз
- Поблагодарили: 289 раз
Человек я закрытого типа,
Маскирующий сущность свою.
Существую неброско и тихо,
В ресторанах посуду не бью.
Не трудясь на общественной ниве,
Промышляя на частных полях,
Я с рождения в любом коллективе
На четвертых и пятых ролях.
Сексуален, по отзывам, в меру,
(Тут поправка на длительный стаж),
Но при этом, заметьте, гетеро,
Что сегодня — почти эпатаж.
По ночам, имитируя тягу
К демонстрации снов наяву,
Покрываю словами бумагу
И к утру с наслаждением рву.
Родом я из советских плебеев,
Неизбывных в труде и в бою,
Есть сосед у меня, Конобеев,
Я с ним водку по пятницам пью.
Пока душа не отлетела,
Как светло-белый самолет,
Она имеет форму тела,
Внутри которого живет.
Метафизического газа
Полна телесная сума,
И это не пустая фраза,
А вывод крепкого ума.
Все, чем, считается от века,
Богат и славен индивид,
Есть эманация молекул,
Душа из коих состоит.
Амбивалентная по сути,
Она из множества путей
Себе избрала перепутье
Свободы, Славы и Страстей.
В координатной этой точке
Пересечения всех драм
Душа, расставшись с оболочкой,
Стартует вверх
К иным мирам.
И там,
Во мраке вечной ночи,
Не зная отдыха и сна,
Она рыдает и хохочет,
Надежд несбывшихся полна,
Поправ физические нормы,
Экстраполирует в века,
Как символ неизбывной формы
Существования белка.
Удивительные вещи
Каждый вечер регулярно
Кто-то, крадучись тайком,
Ходит с лестницей пожарной
И огромным молотком.
Из бездонного кармана
Вынимает горсть гвоздей
И в ночное небо прямо
Забивает их, злодей.
А наутро, взявши клещи,
Выдирает их, ворча.
Удивительные вещи
Происходят по ночам!
Стоит могила
Незнамо чья,
А все же мило,
Что не моя.
Маскирующий сущность свою.
Существую неброско и тихо,
В ресторанах посуду не бью.
Не трудясь на общественной ниве,
Промышляя на частных полях,
Я с рождения в любом коллективе
На четвертых и пятых ролях.
Сексуален, по отзывам, в меру,
(Тут поправка на длительный стаж),
Но при этом, заметьте, гетеро,
Что сегодня — почти эпатаж.
По ночам, имитируя тягу
К демонстрации снов наяву,
Покрываю словами бумагу
И к утру с наслаждением рву.
Родом я из советских плебеев,
Неизбывных в труде и в бою,
Есть сосед у меня, Конобеев,
Я с ним водку по пятницам пью.
Пока душа не отлетела,
Как светло-белый самолет,
Она имеет форму тела,
Внутри которого живет.
Метафизического газа
Полна телесная сума,
И это не пустая фраза,
А вывод крепкого ума.
Все, чем, считается от века,
Богат и славен индивид,
Есть эманация молекул,
Душа из коих состоит.
Амбивалентная по сути,
Она из множества путей
Себе избрала перепутье
Свободы, Славы и Страстей.
В координатной этой точке
Пересечения всех драм
Душа, расставшись с оболочкой,
Стартует вверх
К иным мирам.
И там,
Во мраке вечной ночи,
Не зная отдыха и сна,
Она рыдает и хохочет,
Надежд несбывшихся полна,
Поправ физические нормы,
Экстраполирует в века,
Как символ неизбывной формы
Существования белка.
Удивительные вещи
Каждый вечер регулярно
Кто-то, крадучись тайком,
Ходит с лестницей пожарной
И огромным молотком.
Из бездонного кармана
Вынимает горсть гвоздей
И в ночное небо прямо
Забивает их, злодей.
А наутро, взявши клещи,
Выдирает их, ворча.
Удивительные вещи
Происходят по ночам!
Стоит могила
Незнамо чья,
А все же мило,
Что не моя.