Стихи [каталог в первом сообщении]

"Отовсюду обо всем или мировой экран", - как говорил Бендер о своих снах.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Кир Булычев

Над Белогорском петухи
Кричат, бессонницу калеча.
Там, за хребтом, остался вечер
Прикосновением руки.

В прохладном свете редких звезд
И мраморных свечей каштана
Ты мне опять слова шептала,
Которых год не перенос.

Ты говорила: «Поцелуй!»
И знала – ничего не значит
Моя случайная удача,
Пятак, забытый на полу.

…Рассвет границу перешел
Хребта и пропасти разлада
Ты спишь. И знать тебе не надо
О боли дальней и чужой

Иван Бунин

Байдарская долина

I.
Вся долина в зеленых садах,
Вся долина полна ароматом,
По горам, на цветущих холмах,
Кипарисы толпятся по скатам.
Тонут горные кручи кругом
В голубом, чуть заметном тумане;
Дышит утро весенним теплом,
Легче тучек прозрачные ткани.
Но манят очарованный взор
Еще больше крутые стремнины,
Где долина сокрылась меж гор
И нависли утесов вершины.
Там прибой свою песню поет,
Вольный ветер свежей на просторе,
Там свободное, гордое море
Ходит весело взад и вперед.

II.
…Светает… Над морем, под пологом туч,
Лазурное утро светлеет;
Вершины байдарских причудливых круч
Неясно и мягко синеют.
Как зеркало – море… Не плещет прибой…
Под легкой фатою тумана
В ущельях, где сумрак теснится ночной,
Еще и прохладно, и рано…
Но с каждой минутой в рассветных лучах
Яснеют и берег и море…
Как чудны здесь, в этих зеленых горах,
Весенние свежие зори!..

III.
Далеко на море
Догорает вечер…
Потемнело небо,
Потемнели волны…
Только на закате
Светит тихим светом
Полоса зари…
Грустно мне, родная,
Отчего-то стало
В этот темный вечер.
Посмотри на берег:
Ночь уж наступает;
В темноте огнями
Отражаясь в бухте
Город весь горит…
Смутно выступает
Силуэт мечети,
И толпы душистых,
Стройных кипарисов
На бульварах дремлют,
Словно их чарует
Сумрак южной ночи,
Душный и немой…
Только мне всё это
Чуждо, не знакомо;
Каждый день невольно
Уходу на берег
И сажусь на камне,
Где в дали туманной
Вижу белый парус,
Вижу, как темнеет
Полоса зари…
И знакомой грустью
Сердце наполняет
Мне эта картина:
Кажется, что снова
По степи родимой
Едем мы проселком,
И закат далекий
Долго-долго светит
Над стемневшим морем
Зреющих хлебов…

IV.
У Байдар, на прибрежной скале,
С тихой думой и грустью во взоре,
Я сидел и глядел, как во мгле
Утопало туманное море.
Я глядел, как внизу подомной,
Далеко от прибрежья во мраке,
Чуть мерцающей, тусклой звездой
Засветил огонек на маяке.
И дождался прибоя… Пока
Возрастал его шум отдаленный
Охватил меня страх – и тоска
Завладела душою смущенной…
Но потом из-за темных зыбей
Свежий ветер поплыл над волнами;
Стал прибой величавей, ровней,
Стал торжественней шум под скалами.
И в душе необъятной волной
Разросталося чувство свободы,
Словно ближе стал чуять душой
Я величье и тайны природы.
И всю ночь на пустынной скале
Я сидел, вдохновенно-безмолвный,
И внимал, как глубоко во мгле
Пели темные, шумные волны.
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Иван Бунин

Венеция

Восемь лет в Венеции я не был...
Всякий раз, когда вокзал минуешь
И на пристань выйдешь, удивляет
Тишина Венеции, пьянеешь
От морского воздуха каналов.
Эти лодки, барки, маслянистый
Блеск воды, огнями озаренной,
А за нею низкий ряд фасадов
Как бы из слоновой грязной кости,
А над ними синий южный вечер,
Мокрый и ненастный, но налитый
Синевою мягкою, лиловой,-
Радостно все это было видеть!

Восемь лет... Я спал в давно знакомой
Низкой, старой комнате, под белым
Потолком, расписанным цветами.
Утром слышу,- колокол: и звонко
И певуче, но не к нам взывает
Этот чистый одинокий голос,
Голос давней жизни, от которой
Только красота одна осталась!
Утром косо розовое солнце
Заглянуло в узкий переулок,
Озаряя отблеском от дома,
От стены напротив - и опять я
Радостную близость моря, воли
Ощутил, увидевши над крышей,
Над бельем, что по ветру трепалось,
Облаков сиреневые клочья
В жидком, влажно-бирюзовом небе.
А потом на крышу прибежала
И белье снимала, напевая,
Девушка с раскрытой головою,
Стройная и тонкая... Я вспомнил
Капри, Грациэллу Ламартина...
Восемь лет назад я был моложе,
Но не сердцем, нет, совсем не сердцем!

В полдень, возле Марка, что казался
Патриархом Сирии и Смирны,
Солнце, улыбаясь в светлой дымке,
Перламутром розовым слепило.
Солнце пригревало стены Дожей,
Площадь и воркующих, кипящих
Сизых голубей, клевавших зерна
Под ногами щедрых форестьеров.
Все блестело - шляпы, обувь, трости,
Щурились глаза, сверкали зубы,
Женщины, весну напоминая
Светлыми нарядами, раскрыли
Шелковые зонтики, чтоб шелком
Озаряло лица... В галерее
Я сидел, спросил газету, кофе
И о чем-то думал... Тот, кто молод,
Знает, что он любит. Мы не знаем -
Целый мир мы любим... И далеко,
За каналы, за лежавший плоско
И сиявший в тусклом блеске город,
За лагуны Адрии зеленой,
В голубой простор глядел крылатый
Лев с колонны. В ясную погоду
Он на юге видит Апеннины,
А на сизом севере - тройные
Волны Альп, мерцающих над синью
Платиной горбов своих ледяных...

Вечером - туман, молочно-серый,
Дымный, непроглядный. И пушисто
Зеленеют в нем огни, столбами
Фонари отбрасывают тени.
Траурно Большой канал чернеет
В россыпи огней, туманно-красных,
Марк тяжел и древен. В переулках -
Слякоть, грязь. Идут посередине,-
В опере как будто. Сладко пахнут
Крепкие сигары. И уютно
В светлых галереях - ярко блещут
Их кафе, витрины. Англичане
Покупают кружево и книжки
С толстыми шершавыми листами,
В переплетах с золоченой вязью,
С грубыми застежками... За мною
Девочка пристряла - все касалась
До плеча рукою, улыбаясь
Жалостно и робко: "Mi d'un soldo!"1
Долго я сидел потом в таверне,
Долго вспоминал ее прелестный
Жаркий взгляд, лучистые ресницы
И лохмотья... Может быть, арабка?

Ночью, в час, я вышел. Очень сыро,
Но тепло и мягко. На пьяцетте
Камни мокры. Нежно пахнет морем,
Холодно и сыро вонью скользких
Темных переулков, от канала -
Свежестью арбуза. В светлом небе
Над пьяцеттой, против папских статуй
На фасаде церкви - бледный месяц:
То сияет, то за дымом тает,
За осенней мглой, бегущей с моря.
"Не заснул, Энрико?" - Он беззвучно,
Медленно на лунный свет выводит
Длинный черный катафалк гондолы,
Чуть склоняет стан - и вырастает,
Стоя на корме ее... Мы долго
Плыли в узких коридорах улиц,
Между стен высоких и тяжелых...

В этих коридорах - баржи с лесом,
Барки с солью: стали и ночуют.
Под стенами - сваи и ступени,
В плесени и слизи. Сверху - небо,
Лента неба в мелких бледных звездах...
В полночь спит Венеция,- быть может,
Лишь в притонах для воров и пьяниц,
За вокзалом, светят щели в ставнях,
И за ними глухо слышны крики,
Буйный хохот, споры и удары
По столам и столикам, залитым
Марсалой и вермутом... Есть прелесть
В этой поздней, в этой чадной жизни
Пьяниц, проституток и матросов!
"Но amato, amo, Desdemona",-
Говорит Энрико, напевая,
И, быть может, слышит эту песню
Кто-нибудь вот в этом темном доме -
Та душа, что любит... За оградой
Вижу садик; в чистом небосклоне -
Голые, прозрачные деревья,
И стеклом блестят они, и пахнет
Сад вином и медом... Этот винный
Запах листьев тоньше, чем весенний!
Молодость груба, жадна, ревнива,
Молодость не знает счастья - видеть
Слезы на ресницах Дездемоны,
Любящей другого...
Вот и светлый
Выход в небо, в лунный блеск и воды!
Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц,
Перелив зеркальных вод и тонкий
Голубой туман, в котором сказкой
Кажутся вдали дома и церкви!
Здравствуйте, полночные просторы
Золотого млеющего взморья
И огни чуть видного экспресса,
Золотой бегущие цепочкой
По лагунам к югу!

***
К вечеру море шумней и мутней,
Парус и дальше и дымней,
Няньки по дачам разносят детей,
Ветер с Финляндии, зимний.

К морю иду - все песок да кусты,
Сосенник сине-зеленый,
С елок холодных срываю кресты,
Иглы из хвои вощеной.

Вот и скамья, и соломенный зонт,
Дальше обрыв - и туманный,
Мглисто-багровый морской горизонт,
Запад зловещий и странный.

А над обрывом все тот же гамак
С томной, капризной девицей,
Стул полотняный и с книжкой чудак,
Гнутый, в пенсне, бледнолицый.

Дремлет, качается в сетке она,
Он ей читает Бальмонта...
Запад темнеет и свищет сосна,
Тучи плывут с горизонта...

Цирцея

На треножник богиня садится:
Бледно-рыжее золото кос,
Зелень глаз и аттический нос -
В медном зеркале все отразится.

Тонко бархатом риса покрыт
Нежный лик, розовато-телесный,
Каплей нектара, влагой небесной,
Блещут серьги, скользя вдоль ланит.

И Улисс говорит: "О Цирцея!
Все прекрасно в тебе: и рука,
Что прически коснулась слегка,
И сияющий локоть, и шея!"

А богиня с улыбкой: "Улисс!
Я горжусь лишь плечами своими
Да пушком апельсинным меж ними,
По спине убегающим вниз!"

***
В дачном кресле, ночью, на балконе...
Океана колыбельный шум...
Будь доверчив, кроток и спокоен,
Отдохни от дум.

Ветер приходящий, уходящий,
Веющий безбрежностью морской...
Есть ли тот, кто этой дачи спящей
Сторожит покой?

Есть ли тот, кто должной мерой мерит
Наши знанья, судьбы и года?
Если сердце хочет, если верит,
Значит - да.

То, что есть в тебе, ведь существует.
Вот ты дремлешь, и в глаза твои
Так любовно мягкий ветер дует -
Как же нет Любви?
Профессор Дуб
Сообщения: 610
Зарегистрирован: 22 ноя 2010, 07:24

Сообщение Профессор Дуб »

Д. Самойлов

Сороковые

Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку...

А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.

Как это было! Как совпало -
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Надежда Буракова

Феодосия

Мы с тобою якорь бросили
У далеких берегов -
Мы в горячей Феодосии
Без друзей и без врагов.
Черноморскими дельфинами
Нарисован горизонт.
Мы с обветренными спинами
В полдень прячемся под зонт.
Пахнут крымскою черешнею
Наши губы день и ночь.
Я русалкою нездешнею
В море нежиться не прочь.
Ну, а дома, в Белоруссии,
Где туманов пелена,
Будем, словно послевкусие
От хорошего вина,
Вспоминать дождливой осенью
Море, знойные ветра,
Солнечную Феодосию
И дельфинов по утрам.

Людмила Буратынская

Сиваши

В предчувствии моря здесь воздух солен и волгл,
Горчит на сожженных, обветрившихся губах.
Здесь нет живописных красот «величавых Волг»,
Здесь солнца и ветра безудержная гульба.

Горячей пыльцою присыпанный солончак,
Парящий сапсан над ползучей тимьян-травой...
А небо вживляет в озерца сивашских чакр
Азовского лета зависший звенящий зной.

По-над Арабатскою стрелкою в мираже
Качнется расплавленный полдень - песок, слюда.
И ты, отвечая на недоуменный жест,
Согласно кивнешь, но назавтра опять - сюда.

Ежевичная ночь...

Ежевичная ночь! Даже чуть ароматней и слаще...
Привкус More ментоловый, легкий сухой Шардоне…
Как у моря свежо! Не спасает тонюсенький плащик
На веранде с колоннами, напоминающей неф.

Полукружие бухты, луны запотевший фонарик,
До него, как и нам друг до друга - рукою подать.
А прибой - хромоногий горбун, непоседливый карлик,
Сердолики горстями ссыпает к горе Кара-Даг.

Ты читаешь стихи, и ветра умолкают над миром,
Звезды в море скользят сквозь ячеистый невод небес.
Ты читаешь стихи, мой пришелец с созвездия Лиры,
Каждой новой строкою меня пригвождая к себе.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Пимен Карпов

История дурака

Когда с непроходимых улиц
С полей глаза Руси взметнулись, -
Была тобой, дурак, она
На поруганье предана.
В заклятой той стране-остроге
Умерщвлены тобою боги,
Ища бессмертья, гадкий мир
Лакает чертов элексир.
Да! Кровью человечьей сыто
В свиное устремясь корыто,
Наследие твое, урод,
Теперь вовеки не умрет:
Сопьются все, померкнут славы,
Но будут дьяволы удавы
И ты - дурак из дураков -
Жить до скончания веков!

Ты страшен, в пику всем Европам
Став людоедом и холопом,
На царство впер ты сгоряча
Над палачами палача.
Глупцы с тобой "ура" орали,
Чекисты с русских скальпы драли,
Из скальпов завели "экспорт" -
Того не разберет сам черт!
В кровавом раже идиотском
Ты куролесил с Лейбом Троцким,
А сколько этот шкур дерет -
Сам черт того не разберет!
Но все же толковал ты с жаром:
"При Лейбе буду лейб-гусаром!"
Увы! - остался ни при чем:
Ильич разбит параличем,
А лейба вылетел в "отставку"!
С чекистами устроив давку
И сто очков вперед им дав,
Кавказский вынырнул удав -
Наркомубийца Джугашвили.
При нем волками все завыли:
Танцуют смертное "танго" -
Не разберет сам черт того.
Хотя удав и с кличкой "Сталин",
Все проплясали, просвистали.
Дурак, не затевай затей,
Пляши, - и - никаких чертей!

Смеялись звезды и планеты
Над дьявольскою пляской этой,
Голодные кружились псы
У опустелой полосы.
Из щелей выползали гады,
Любви и солнца тризне рады
И, попирая жизни новь,
Невинную лакали кровь...

...Рабы, своими мы руками
С убийцами и дураками
Россию вколотили в гроб.
Ты жив, - так торжествуй, холоп!
Быть может, ты, дурак, издохнешь,
Протянешь ноги и не охнешь,
Потомству ж, дикому дерьму,
Конца не будет твоему.
Исчезнет все, пемеркнут славы,
Но будут дьяволы-удавы,
И ты, дурак из дураков,
Жить до скончания веков.
Убийством будешь ты гордиться,
Твой род удавий расплодится,
Вселенную перехлестнет,
И будет тьма, и будет гнет.
Кого винить в провале этом?
Как бездну препоясать светом?
Освободиться от оков?
Тьма - это души дураков.

... И мы взываем с новой силой:
"Господь, от глупости помилуй!
Не то на растерзанье псам
Напорешься, господь, ты сам!"
1925
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Нина Бурмистрова

Южная ночь

Скатилось солнце за Яйлу,
И незаметно тьма сгустилась…
На Южный берег ночь явилась
Незваной гостьей на балу.
Не сразу стихли –
Суета,
Цветного дня разноголосье,
А кипарисные колосья
Уже скрывала темнота.
И уголь
вытеснил пастель,
Стал четким
черный абрис порта,
Сменилась графикой офорта
Морских пейзажей акварель.
Делами,
службой напоказ
одарит нас бескрылость утра…
в ночи есть притяженье Лувра
и тайна,
скрытая от глаз.
Ночной художник был не прост,
Чтоб рисовать лишь черной краской,
И появилась в небе маска,
Седой луны и высверк звезд.
А город россыпью огней
Соревновался
с звездным небом,
Он отдыхал и ночью нем был –
Загадочный театр теней…
Шуршала пенная волна
О гальку…
Грузные медузы
Качались сонно…
Голос музы
Молчал, но пела тишина…
Ее полуночный гобой
Сплетал нехитрые мотивы.
Шлифуя зеркало залива,
Трудился бриз береговой.
Луна –
тяжелый, спелый плод -
Едва на облаке держалась
И от залива отражалась,
И продолжала свой полет,
Преображая все вокруг
Своим безмолвно-вещим светом,
И, неподвижная,
при этом,
Вычерчивала полукруг…
Спасибо, ночь,
за твой покой,
Дарованный душе усталой!
Своими тихими устами
Святые истины открой!..

Александр Бутягин

Поездка в Керчь
(часть 1)

Снег в Джанкое –
Что это такое?
Только прибыл с севера, и вот,
Кто-то через рваный небосвод
Шлет снежинки щедрою рукою.

Ехал к югу
И увидел вьюгу,
А у нас давно уже капель.
Мне апрель последнюю метель
Бросил в спину сильно и упруго.

Ось планеты
Надломилась где-то,
Или повернулся вспять Гольфстрим?
Я стою, смешон и уязвим,
На загадку не найдя ответа.

Без движенья
В этом мельтешеньи
Слева, где кончается перрон
До Керчи заржавленный вагон
Молча ждет, как верное решенье.

Вот куда мне –
К берегу, где камни
Белые, где серая вода,
Где в проливе движутся суда,
Чуть качая темными боками,
Неизменно,
медленно,
всегда!

(часть 2)
Сюда пока что не добрался ящур,
И губчатый далек энцефалит.
Здесь с моря воздух движется звенящий
И, застревая в улицах, висит.

А город удивительно прозрачен.
Лишенный маскирующей листвы,
Он как-то сразу выглядит иначе,
Не в силах скрыть порезы, шрамы, швы.

Их наскоро замазали когда-то
Известкой, но они не заросли,
И обелиск на склоне Митридата,
Как зуб последний, вылез из земли

И ждет, когда его на землю свалят,
Как валят на бульварах тополя,
Где, вой пилы на миг перекрывая,
Ствол принимая, охает земля.

Людей не встретить, это даже странно,
Поскольку видно очень далеко,
Пока с холмов не потечет тумана
Холодное густое молоко.

Ждать нечего, сей край давно покинут,
Мне суждено навек остаться тут,
Ведь корабли, как крашеные льдины,
Не приставая к берегу плывут.

(часть 3)
Туман в проливе наступает сразу,
Без перерыва - не было, и стал.
И вот, едва нащупываешь глазом,
Казалось бы, знакомые места.

Какой-то берег чудится в прорехах,
Что даже начинаешь различать
А отмели вдали фигуру грека,
И блеск в руке зажатого меча.

Но это все из области видений,
Продукт ночного чтенья «одиссей»,
Героев блеклых смазанные тени
Уносят ветры Нот, Зефир, Борей

Куда-то вбок. Им прямо путь заказан,
Где, от зенита падая до дна,
Застыла мертво, будто по приказу,
Пушистая, холодная стена.

За этим переменчивым пределом
Не может быть ни моря, ни земли,
Лишь, одиноки в этой пене белой,
Упорно грузы тянут корабли,

На ощупь там отыскивая тропы.
И медленно свидетельствует взгляд,
Что нынче вновь кончается Европа
У самых ног, как сотни лет назад.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Дмитрий Быков

Приморский город пустеет к осени -
Пляж обезлюдел, базар остыл, -
И чайки машут над ним раскосыми
Крыльями цвета грязных ветрил.

В конце сезона, как день, короткого,
Над бездной, все еще голубой,
Он прекращает жить для курортника
И остается с самим собой.

Себе рисует художник, только что
Клиентов приманивавший с трудом,
И, не спросясь, берет у лоточника
Две папиросы и сок со льдом.

Прокатчик лодок с торговцем сливами
Ведут беседу по фразе в час
И выглядят ежели не счастливыми,
То более мудрыми, чем при нас.

В кафе последние завсегдатаи
Играют в нарды до темноты,
И кипарисы продолговатые
Стоят, как сложенные зонты.

Над этой жизнью, простой и набожной,
Еще не выветрился пока
Запах всякой курортной набережной -
Гнили, йода и шашлыка.

Застыло время, повисла пауза,
Ушли заезжие чужаки,
И море трется о ржавь пакгауза
И лижет серые лежаки.

А в небе борются синий с розовым,
Две алчных армии, бас и альт,
Сапфир с рубином, пустыня с озером,
Набоков и Оскар Уайльд.

Приморский город пустеет к осени.
Мир застывает на верхнем «до».
Ни жизнь, ни то, что бывает после,
Ни даже то, что бывает до,

Но милость времени, замирание,
Тот выдох века, провал, просвет,
Что нам с тобой намекнул заранее:
Все проходит, а смерти нет.

Конец сезона

1.
До трех утра в кафе «Чинара»
Торгуют пловом и ухой,
И тьму Приморского бульвара
Листок карябает сухой.

И шелест лиственный и пенный,
Есть первый знак и главный звук
Неумолимой перемены,
Всю ночь вершащейся вокруг.

Где берег противоположный
Лежит цепочкой огневой,
Всю ночь горит маяк тревожный,
Вертя циклопьей головой.

Где с нефтяною гладью моря
Беззвездный слился антрацит -
Бессоннице всеобщей вторя,
Мерцает что-то и блестит.

На рейде, где морская вакса
Кишит кефалью, говорят,
Вот-вот готовые сорваться,
Стоят «Титаник» и «Варяг».

Им так не терпится, как будто
Наш берег с мысом-близнецом
Сомкнутся накрепко, и бухта
Пред станет замкнутым кольцом.

2.
Любовники в конце сезона,
Кому тоска стесняет грудь,
Кому в грядущем нет резона
Рассчитывать на что-нибудь,

Меж побережьем и вокзалом
В последний двинулись парад,
И с лихорадочным накалом
Над ними лампочки горят.

В саду, где памятник десанту, -
Шаги, движенье, голоса,
Как если б город оккупанту
Сдавался через три часа.

Листва платана, клена, ивы
Метется в прахе и пыли -
Похоже, ночью жгли архивы,
Но в лихорадке недожгли.

С какой звериной, жадной прытью
Терзают плоть, хватают снедь!
Там все торопится к закрытью,
И все боятся не успеть.

Волна шипит усталым змеем,
Луна восходит фонарем.
Иди ко мне, мы все успеем,
А после этого умрем.

Сергей Ваганов

Неаполь Скифский

Неаполь Скифский. Желтая трава.
Я здесь всегда меняю направленье,
Поскольку склон грозит содрать колени.
На это он имеет все права.

В пыли дорогу сторожит Салгир.
Вдали престол туманный Чатыр-Дага.
И августа замешанная брага
Колышет огнедышащий сапфир.
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Валерий Куринский

Влечение к восходу вездесуще,
предвосхищенье солнечности есть
одна из лучших форм бытийства здесь,
на нашей, в общем, беззащитной суше.

Декабрьской ночью соловья услышав,
я точно знаю - он рассветен весь,
он - трелями украшенная есть,
воображенью данная, чтоб глуше

в нем стал застрявший в щели звук,
что самосожалением зовут
в известных толстых книгах. Скорость света

гораздо выше, если мыслим свет,
открыт любовью, восхищеньем спет
и длится в наших душах, а не где-то...

***
Не учтены чужого километры
и тьмы неравнодействующих сил...
А бог двоих и просит, и просил
высокость чувства пылью не разветрить.

Наш дух - бродяга, но душа - оседла,
ей без пенатов этот свет не мил,
и я придумал: где бы я ни жил,
считать, что дома я, и глупо медлить

с проникновенностью ночных бесед,
со взглядом влажным, что им вслед
бросаем мы при расставаньях,

с ненарочитым породненьем с тем,
кто стал соавтором твоих поэм,
а в вечности - еще роднее станет.

***
Довольства нет! Не верьте никому --
есть только устремление к довольству:
у каждой Англии есть свой мятежный Ольстер,
и глупость - тоже свойственна уму.
Ты думаешь: вот-вот я все пойму
но знаменье, кометой длиннохвостой
восторг прикрыв, сбывается и остов
победы рушится, и в трауре все СМУ,
так яро строящее то, что в наших душах
опять Господь нам в назиданье рушит,
подбадривая их, чтоб дальше шли.
И что же скажешь здесь? Так нужно, значит.
Безрадостным все может стать иначе
в пределах неба, где чуть-чуть - Земли...

***
...Стояли дни такой высокой пробы,
но их, увы, никто не замечал, -
кто, все привыкнув делать сгоряча,
кто просто так, забыв подумать, чтобы
определить светимости особой
присутствие в почти что нелучах,
в той пасмури, где хорошо кричать
от ужаса и боли, где окопы
и взрывы чудятся, где сплошь стена
со всех сторон, и жизнь - окружена
такой убийственной и злобной тайной.
Стояли дни и до сих пор стоят.
А мы идем - толпой, вразброд и в ряд,
идем и вдаль уходим непрестанно.

***
Я так еще о снах чужих не грезил,
и копий с них так чутко не снимал, -
у стольких жизнь - жестокая зима
без красоты, без наоконных фресок,
без хлеба вдоволь. Мир почти зарезан,
почти расстрелян, день и ночь - впотьмах
так много нас идет и ждет ума
затменья полного, чтоб не страдать от стресса,
скорей забыться, спрятав смыслы в бред,
где нет кого-то злей или добрей,
а правит всем ничто, исчезновенье
всего, что дорого неугомонным нам.
Смотрю чужие сны и, сам без сна,
пишу рецензию рукой неверной...


По сторонам смотрю, хватаясь взглядом
за ветки мне понравившихся мест,
за все мне симпатичное окрест.
Мне хочется, чтоб все осталось рядом.
Помешкать бы еще. В саду нарядном
все кажется, что жизнь - не палимпсест,
что дан нам щедро не один присест,
а бесконечность, что от нас не спрятан
секрет безмерности и дленья в даль,
что расставаться больше нам не жаль
благодаря отсутствию разлуки,
которая теперь упразднена;
что больше не начальствует она
и что от этого... иные муки.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Борис Вайн

Не сохранилось фотографий…

Не сохранилось фотографий,
но в памяти июльский зной,
гурзуфский пляж, где белый гравий
как пепел тлеет под ступней,
где я увяз в разбухшей тине,
где захлебнулся – и ко дну,
в зелено-желтом,
желто-синем
гурзуфском море я тону…

Тогда я спасся.
Выплыл.
Вышел
к ополоумевшей жаре,
где пляж был в жесткий пепел выжжен
и брошен под ноги горе.
Где дыбясь вправо вверх и влево,
хребет горбато изогнув,
из вулканического чрева
пылавший выползал Гурзуф.

И в колебаниях ленивых
морской травы в воде морской,
в надменно медлящих извивах,
в косматых петлях под рукой –
в них было что-то, было, было! –
глядел и исподволь знобило
с той пещью огненной вразлад,
как от потусторонней силы,
где вечный мрак,
где вечный хлад…

Но я, четырнадцатилетний,
по малости ума и лет
все это дурью счел последней
и дальше поминал как бред.
А коли так, оно и лучше:
живешь как будто жизни рад,
как будто вычеркнул тот случай
в Гурзуфе много лет назад.

Андрей Валентинов

Мангуп

Застыл под солнцем мертвый желтый край.
Безлесых скал возносится громада.
В далекой дымке спит Бахчисарай,
Замкнувшись скорлупой зеленой сада.
Здесь ветра нет, не видно птичьих стай.
Трава и камни - вот и вся отрада.
Покой и тишь... Но этот странный рай
Лишь тонкой гранью отделен от ада.
Те, кто царил за стенами дворца,
Прошли свою дорогу до конца.
Здесь мертво все - величье и святыни.
Как безнадежна горечь этих мест!
Фундамент церкви - словно серый крест.
И в никуда уходит тракт в долине.

Камни Херсонеса

Белесый камень и седой песок,
Pуины стен, обломки капителей.
О Херсонес! Давно твой минул срок,
Твои века в забвенье пролетели.
Не пощадил твоих героев рок.
Их память стерта, кости их истлели.
И опустел твой каменный порог,
И ты застыл без смысла и без цели.
Но я-то что ищу среди камней?
Следы былого, тень ушедших дней,
Свет истины? Темна времен завеса.
Ни век, ни миг не повернуть нам вспять.
Все позади, и не могу понять,
За что люблю я камни Херсонеса.

Пожары в Херсонесе

Пожары в Херсонесе, вновь пожары…
Пятнает дымом Гелиоса лик.
Как будто Едигеевы татары
Сжигают все, чтоб не было улик.

Бессильны здесь кумирен древних лары.
Горит трава у древних базилик.
За что Господь послал на город кары?
Неужто грех и вправду был велик?

Горит, горит наш серо-желтый мыс.
Среди золы считаем дохлых крыс,
Воды не стало – омертвели краны.

Чернеет Город - как его спасти?
Трава не успевает подрасти.
И все труднее заживают раны.

Мертвая страна
(фрагменты)

Солнце снова садится над Мертвой страной.
День уходит, сменяясь ночною жарой.
Прах погибших улиток застыл на травинках.
Засыпают деревья под черной корой.

Мы выходим с рассветом горячего дня.
Скоро будет стонать под кирками земля.
А пока – тишина. Только чайки на стенах.
А под ними лишь мы – черный строй воронья.

В Херсонес я вернулся - зачем? почему?
Молча корчатся камни в белесом дыму.
Что любить здесь? Руины? Колючий репейник?
Шайку жалких людишек? Ей-ей не пойму!

Город жил, город старился. Город почил.
Желтый саван травы над камнями застыл.
Спят под ним мертвецы сорока поколений.
И роятся шакалы у старых могил.

Этот город предателей, плутов, лжецов
С четырех подожжен был когда-то концов.
На руинах теперь – новых грешников стадо.
И, конечно, не лучше своих праотцов.

Стая черных попов и музейный синклит
Вновь дерутся за груду околотых плит.
Спят под ними герои, жрецы, мореходы...
Свора жадных гиен над костями шумит.

Из раскопа доносится радостный крик –
Чей-то точный удар погребенья достиг.
Нависает толпа, суетится фотограф…
Здесь лежит человек! Замолчите на миг!

Мы Косцюшку ругаем - он плохо копал.
Мы за ним подбираем - он плохо копал.
Спит титан под колонной с отбитым распятьем,
Но сердиты пигмеи - он плохо копал.

Где приял крест Владимир, мне тайну открой.
Где тот холм, где крестился великий святой?
Ставим храмы, шумим, диссертации пишем -
Старый грешник смеется за нашей спиной.

Херсонесский июль - мак в руинах цветет.
За наркотиком едет привычный народ.
Херсонесский дурман, как иголка под кожу –
Боль снимает с души – сроком ровно на год.

Город славен, богат. Его стены крепки.
Но неслышно текут воды Леты-реки.
Все прошло. И у старых забытых развалин
Злые тощие козы жуют сорняки.

Феодалы владеют тобой, Херсонес!
Всюду правят бароны - с дипломом и без.
Вместо замков - сараи, как пашни - раскопы.
Не смолкают разборки под сводом небес.

Суетится в развалинах ушлый народ.
Тот киношников кличет, предвидя доход.
Тот зовет иностранцев, тот манит торговцев...
Продают Херсонес, что ни день, что ни год!

На толкучке старье из могил продают:
Сколько хочешь канфаров, светильников, блюд.
Берегитесь! Лишь полночь глухая настанет,
Их хозяева следом за ними придут.

Херсонес! Каждый ценит за что-то тебя.
Кто-то к морю спешит, пляж разбитый любя.
Кто-то пишет статьи, кто-то лупит монету...
Так зачем же я здесь - не любя, не скорбя?

Море холодом дышит и ветер с утра.
Крики чаек, как будто скрипят флюгера.
Видно, грешники мы, вновь богов прогневили.
И впервые мелькнет: «Ни домой ли пора?»

Ядовитая страсть – Херсонес! Херсонес!
Нас тасуют не в масть – Херсонес! Херсонес!
Каждый раз я с пустою душой уезжаю,
Чтоб сюда вновь попасть – Херсонес! Херсонес!

Мы на этих развалинах тратим года.
Сколько вбито в проклятую землю труда!
Херсонес! Забираешь ты силы и души!
А взамен что даешь? Ничего! Никогда!

Знаю имя болезни моей Херсонес.
Прожил я как в бреду тридцать дней, Херсонес.
Я очнулся. Закончилась старая сказка.
Ты лишь груда дурацких камней, Херсонес!

Херсонесская боль. Тост последний - до дна.
Кружку в сторону - больше она не нужна.
Поскорей на вокзал! Чтоб забылся навеки
Полуостров теней - эта злая страна.

Прощание

Hе быть прощанью легким и простым,
Hе скажешь ты с улыбкой: «До свиданья!»
Как будто став на месяц молодым,
Ты снова пьешь отраву увяданья.
О Херсонес! Ты не был золотым.
Под пеплом скуки спит огонь страданья.
Hо как горчит костров последних дым!
Как тяжело, как горестно прощанье!
А по ночам болиды небо рвут
И загадать желание зовут,
Hо слишком быстро - я не успеваю.
Пускай молчит знамение небес,
Я должен возвратиться в Херсонес.
И выхода иного я не знаю.

День последний

Мы уезжаем. Рать ползет назад,
Чтоб снова гнить в родимых Палестинах .
Мы покидаем наш веселый ад,
Нашкодив всласть на взгорьях и долинах.

Как скучен многолетний наш парад!
Мы – карлики – стоим на исполинах.
Косцюшко в своем гробе и не рад,
Что первым указал нам путь в руинах.

Здесь столько грязи! Кто тут не бывал?
Шумит, шумит бездушный карнавал.
Что нам святыни, золотая рота?

Мы осквернили всех твоих богов,
О, Херсонес! Прости нас, дураков,
И вновь открой нам старые ворота.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Герман Валиков

Мухалатка

Милая Мухалатка,
Солнечный мой приют!
Двориков два десятка,
Верный старик – уют.

Подвешенная над морем,
Над сутолокою вод,
Укрытая синим взгорьем
От северных непогод.

Обвитая виноградом,
Обросшая миндалем,
С птичками по оградам,
С мальвой перед жильем…

Во дворике затененном
Я с девушками сидел.
Пил я из оплетенной
Фляги, когда хотел.

Со сказочником лобастым
На камушках толковал.
С курносым одним фантастом
Взбирался на перевал.

О, сладостная от века,
Любым другим не чета,
Усталого человека
Излюбленная мечта!..

Там дни не спешат украдкой,
Цедятся как вино…
А море над Мухалаткой
Как немое кино.

Ни рокота и ни всплеска,
Ни шороха за семь дней.
Туманная занавеска,
Игра голубых теней.

И жил бы я там счастливо,
Счастливо бы жил давно…
Но счастье – оно стыдливо,
Совестливо оно.

О, грохот перемолота
Каменного зерна,
О, запах морского пота,
Бурление буруна!

Граб на Кара-Кае

Обвалом стронутая с кручи,
Где в горном крошеве спала,
Шатнулась дико и могуче
Слепорожденная скала.

И, сбросив тяжесть отупенья,
Отыгрываясь пред судьбой,
Давя кизильник и каменья
Вбивая в землю под собой,

Пошла, наращивая скорость,
Пошла с уклона на уклон,
В щепу дробя и кряж, и хворост,
Снося дубы, корчуя клен,

Рождая новые лавины
И все живое вниз гоня.
И так до самой половины…
Но это было до меня.

И отчего – не понимаю –
Оборвала она свой бег,
Последним шагом приминая
В три мелких листика побег…

Не говори о равновесье,
О хитрой статике опор,
О жалких судьбах редколесья
На крупах вздыбившихся гор.

Я этой скуке не подвержен,
Я здравомыслию не раб,
Взгляну на склон и вижу – держит
Громаду вздернутую граб.

Она груба невыразимо,
Готова снова вниз идти,
А он, изогнутый красиво,
Врос поперек ее пути.

Стоит, листочками сверкая,
Стан выгибая и клоня,
На голом склоне Кара-Кая
Над головою у меня…

А ты поглядываешь черство
Да улыбаешься порой:
- Ах, это жалкое позерство!
Ах, этот жиденький герой!

Не знаю, что там было в прошлом.
Быть может, было все не так.
Но все ж он рос из-под подошвы.
А это все же не пустяк.

И пусть не выдержит он даже
И двух шагов ее, пусть так.
Не забывай – он первым ляжет,
А это тоже не пустяк.

Храм с аркадой

Над долиною виноградною,
На утесе у Судака –
Белокаменный храм с аркадою,
Ветром стесанные бока.

По приступкам вороны прыгают,
Стекла выбиты – ну и храм!..
Забубенным стоит расстригою,
Распахнувшийся всем ветрам.

Пылью хвачены стены белые,
Будто гарью пороховой.
И мечетью был, и капеллою
За двенадцать свои с лихвой.

Повидал-таки в жизни многое,
До седых дослужа волос, -
Не случалось быть синагогою,
А уж кирхой быть довелось.

Как подметки, ступеньки стоптаны,
В дырки вымахнула полынь.
Уж почитано, уж пошептано,
Уж повидано тут святынь!..

Кто к Аллаху ходил за правдою,
Кто Христов почитал завет…
Храм с аркадою, храм с аркадою,
Сам-то веровал или нет?

У меня ж ведь оно не черствое,
Откликается, как струна.
Если веровал не притворствуя,
Нелегко тебе, старина.

Константин Ваншенкин

Коктебель

Сухой, нетрудный зной степного Крыма,
Стрекочущая тишь.
Дуга прибоя вычерчена криво,
Коль сверху поглядишь.
Трещали вновь цикады, как лягушки,
Спускалась тьма, и в ней
Привычно море било, как из пушки,
Внизу, среди камней.
Вот все заснуло. Ночь текла глухая,
И кто-то ночью той
Ступал едва, но галька, громыхая.
Сдвигалась под ногой.
И женщина, склонившись на перила,
Во мраке скрыв черты,
Неясной белой птицею парила
Средь крымской черноты.
1969

Весна в Крыму

Внезапно четкой стала даль,
И вслед за этим, чист и светел,
Зацвел застенчиво миндаль,
И абрикос ему ответил.

И враз фруктовые пошли,
А там, надев свои кафтаны,
В ночь свечи крупные зажгли
И кверху подняли каштаны.

Все более со стороны
Вплеталось красок в воздух синий,
Со стилизованной стены
Стекали стеклышки глициний.

Так все, чтобы ты их узнал,
В одном порыве небывалом
Выбрасывали свой сигнал
С определенным интервалом.

Идет цветенье вдоль окон,
Но у земли законы строги,
И запрещен для всех обгон,
На этой праздничной дороге.

Стоит ли ранняя весна,
Или сады покрыты тенью, -
Неколебима и верна
Последовательность цветенья.
1974

В Коктебеле на пляже морском
Разговоры велись без поправок,
И волна добиралась ползком
До беспечно оставленных лавок.

Там Зенкевич, Каверин и Крон,
И Ямпольский, и тот же Иванов
В жизнь смотрели с различных сторон
Со своих деревянных диванов –

Топчанов. А соленая пыль
Не спеша оседала на коже,
Моисеев, Герасимов, Миль
Разумеется были там тоже,

Там все было тогда без прикрас,
И я вроде мальчишек сопливых
Слушал новый подробный рассказ
Между двух краткосрочных заплывов.

Нынче что там? Наверное рок,
Что минует наивно и грубо
Заглушая давнишний урок –
Будни мудрого голого клуба.

…Я задремывал, и в полусне,
Мне сознанье слегка будоража
Оставалась чуть-чуть в стороне
Дымка близкого женского пляжа.
Шевченко
Сообщения: 2631
Зарегистрирован: 5 июн 2005, 15:25
Откуда: Крым, Симферополь, особенно Алушта
Благодарил (а): 5 раз
Поблагодарили: 118 раз
Контактная информация:

Сообщение Шевченко »

О ТОМ, КАК Я УМРУ

В конце концов я буду суровой костлявой старухой
с жестяными зубами и невыносимым характером.
Я буду гонять клюкою надоедливых кошек,
И давать поджопники застенчивым юным поэтам.

Меня не будут любить ни люди, ни звери,
а у божьих коровок при моем приближении
будут наблюдаться сильные головные боли.

Я умру, пережив всех своих друзей, в возрасте 98 лет
на берегу осеннего холодного моря,
отбросив на несколько шагов пустую бутылку из-под вина.

17 сентября в 7 часов вечера смерть поднесет к моему лицу
тонкий костяной крючок. Прямо в тот момент,
когда я попытаюсь вывернуть ей за шиворот банку с мальками.
Она посмотрит на меня, откатит ногой бутылку и скажет:
— Все. Хватит.

— Но разве здесь не осталось уже никого, кто бы заплакал обо мне? — спрошу я.
— Никого, — ответит Смерть.
— И я никому не причиню боль тем, что исчезну? — спрошу я.
— Никому, — ответит Смерть.

И тогда я нацеплю свою верхнюю губу на тонкий костяной крючок,
и подергаю леску, уходящую в небо, теперь уже полностью готовая
к тому, чтобы меня вытаскивали.
Бенька
Всё проходит, постоянны одни лишь изменения.
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Марина Цветаева

Девочка-смерть

Луна омывала холодный паркет
Молочной и ровной волной.
К горячей щеке прижимая букет,
Я сладко дремал под луной.

Сияньем и сном растревожен вдвойне,
Я сонные глазки открыл,
И девочка-смерть наклонилась ко мне,
Как розовый ангел без крыл.

На тоненькой шее дрожит медальон,
Румянец струится вдоль щек,
И видно бежала: чуть-чуть запылен
Ее голубой башмачок.

Затейлив узор золотой бахромы,
В кудрях бирюзовая нить.
"Ты -- маленький мальчик, я -- девочка: мы
Дорогою будем шалить.

Надень же (ты -- рыцарь) мой шарф кружевной!"
Я молча ей подал букет...
Молочной и ровной, холодной волной
Луна омывала паркет.
Профессор Дуб
Сообщения: 610
Зарегистрирован: 22 ноя 2010, 07:24

Сообщение Профессор Дуб »

Фёдор Тютчев

Славянам

Привет вам задушевный, братья,
Со всех Славянщины концов,
Привет наш всем вам, без изъятья!
Для всех семейный пир готов!
Недаром вас звала Россия
На праздник мира и любви;
Но знайте, гости дорогие,
Вы здесь не гости, вы - свои!
Вы дома здесь, и больше дома,
Чем там, на родине своей, -
Здесь, где господство незнакомо
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех,
И не считается Славянство
За тяжкий первородный грех!
Хотя враждебною судьбиной
И были мы разлучены,
Но всё же мы народ единый,
Единой матери сыны;
Но всё же братья мы родные!
Вот, вот что ненавидят в нас!
Вам не прощается Россия,
России - не прощают вас!
Смущает их, и до испугу,
Что вся славянская семья
В лицо и недругу и другу
Впервые скажет: "Это я!"
При неотступном вспоминанье
О длинной цепи злых обид
Славянское самосознанье,
Как Божья кара, их страшит!
Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась:
Для них - закон и равноправность,
Для нас - насилье и обман,
И закрепила стародавность
Их как наследие славян.
И то, что длилося веками,
Не истощилось и поднесь
И тяготеет и над нами -
Над нами, собранными здесь...
Еще болит от старых болей
Вся современная пора...
Не тронуто Косово поле,
Не срыта Белая гора!
А между нас - позор немалый
В славянской, всем родной среде,
Лишь тот ушел от их опалы
И не подвергся их вражде,
Кто для своих всегда и всюду
Злодеем был передовым:
Они лишь нашего Иуду
Честят лобзанием своим.
Опально-мировое племя,
Когда же будешь ты народ?
Когда же упразднится время
Твоей и розни, и невзгод,
И грянет клич к объединенью,
И рухнет то, что делит нас?..
Мы ждем и верим провиденью -
Ему известны день и час...
И эта вера в правду Бога
Уж в нашей не умрет груди,
Хоть много жертв и горя много
Еще мы видим впереди...
Он жив - Верховный Промыслитель,
И Суд Его не оскудел,
И слово Царь-освободитель
За русский выступит предел...
1867
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Виктор Василенко

Батилиман

Куда не глянешь, нет пути,
лишь глыбы скал, лишь корни сосен.
И трудно в гору, вверх ползти,
где светится сквозь иглы просинь.

А рядом – странные цветы,
которым даже нет названья.
Ты не пройдешь и полверсты
с трудом переводя дыханье.

Смолистый жар, смолистый дух
разлит по лесу. Горы млеют
в полдневном зное. Даже слух
и птицы раздражать не смеют.

Все смолкло, стихло наконец.
Но все для глаза невидима,
цикада, маленький певец,
одна поет неутомимо.

Возле мыса Айя

Посвящается реликтовым соснам
Здесь не увидишь больше кипарисов:
одни лишь сосны, камни и пески,
да гор крутые стены и карнизы,
и груды скал, разбитые в куски.

Дорога извивается по склонам,
то погружаясь в гущу ивняка,
то вынырнув из глубины зеленой,
у осыпей крутых известняка.

Одни орлы здесь кружатся спокойно
в глубоких небесах над головой.
У ног же ветерок дыханьем знойным
колеблет дрок и говорит с травой.

И странно, что судьбою сохраненный,
через века дошел к нам уголок
земли древнейшей, солнцем опаленной,
где каждый камень символ и намек.

И сосны убаюканы дремотой,
встречают шелестом широких хвой,
в молчанье погрузившись беззаботно,
и новый день, и поздний вечер свой.
1940, Батилиман

Любовь Василенко

Весна в Симеизе

За эту грусть, цена которой –
луч
тепла в груди;
за черное отчасти
пространство волн в бурлящем ассорти
на полотне
сине-зеленой масти;

за этот блеск стихийной нищеты
скупого солнца;
щедрые порывы
сквозных ветров, с нагорной высоты
бомбящих мир с трагическим надрывом;

за эту жажду чуда и любви
от сверхнепредсказуемой погоды;
за Диво див,
что, как не назови,
еще не раз откликнется сквозь годы

окаменелой заживо тоской,
остолбенелой намертво лавиной
бесстрашия
над бездною морской;
за привкус соли с йодистою тиной

в смолистых дебрях остросвежих дней;
за вечный переплач штормов и бризов;
за вздыбленные к небу от корней
упругие антенны кипарисов;

как за отвод от всех на свете зол,
за тусклых пальм лохматые лодыжки
цепляясь
прорастает в произвол
субтропиков отнюдь не понаслышке,

змеясь побегом вкрадчивым
Весна!..
И соками исходит подземелье,
терзая корни, вялые от сна,
живой воды испытаннейшим зельем…

Гигантской Кошки выгнутый хребет
лаская без опаски против шерсти,
она спешит растормошить весь свет
вплоть до последних двориков в предместье,

чтоб царапнулась в медленный апрель,
вкрапляя самоцветы между строчек,
надрезом вязкоклейким
карамель
в салатовых кулечках горьких почек!..
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Алексей Борычев

День лениво доедал ягоды заката. –
Медвежонком по сосне на небо залез.
Звёздным платьем шелестя, ночь брела куда-то
И платок лиловой тьмы бросила на лес.

В белом рубище туман шастал по низинам,
Бородатый и седой, – день былой искал.
Космы длинные его путались в осинах
И клубились над водой, будто облака.

Око лунное с небес пристально глядело
На уснувший под сосной добродушный день.
Было тихо. Филин лишь ухал то и дело,
Но под утро и его одолела лень.

Замолчало всё вокруг, словно ожидая
Что появится вот-вот из иных миров
Что-то важное для всех: искра золотая?
И сорвётся с бытия таинства покров.

Колдовская тишина взорвала пространство.
И оттуда полетел тёмных истин рой…
Но в лучах зари он стал быстро растворяться,
А потом совсем исчез в небе над горой.

Поглотил его рассвет, крылья расправляя
Над туманом, над рекой, над ночною мглой…
И падучая звезда – точка голубая –
Вмиг зашила небеса тонкою иглой!

Болото

Тропы к тебе узки, ржавой водицей полнятся.
Кружатся мотыльки факелами тревог.
За колдовскою тьмой дня затихает звонница.
Делает разум мой в сказочное рывок.

Да!.. И я снова здесь… Ты ли, обитель прошлого,
Взору открыла лес, чахлый, седой, больной.
Небо кладёт в него солнечную горошину,
Синий пролив раствор капельной тишиной

На вековую топь, кочки, кривые ёлочки,
Где проживёт лет сто ворон – хозяин тьмы,
Где раздаётся вой ночью – в безлунной полночи
Старенький водяной чует приход зимы…

Летом – дыханье мха, всхлипы трясин. Заметнее
Жизни людской труха именно летом, здесь,
Где по утрам туман солнце шлифует медное,
И от незримых ран медленно гибнет лес.

Осенью красный дым по-над тобой стелется.
Что это? Мы горим в пламени прошлых лет?..
Или мечты горят? или сгорает мельница
Нашей судьбы?.. Объят в будущее билет

Этим огнём?.. Но вот – вижу: редеет марево.
Осенью каждый год так опадает лист
Тощих берёз, осин… цвета всё больше карего
На полотне картин зимних простых кулис!

...И догорит октябрь яркой мечтою-свечкою,
И, белизной блестя, ляжет ковёр снегов…
Память земли сырой пахнет прошедшей вечностью,
Лопнувшей пустотой, тайной забытых снов.

Снежная волчья даль крестиком сосен вышита:
Кажется иногда кладбищем всех надежд.
И лишь былого тень здесь на просторах выжила:
В лопнувшей пустоте время зашило брешь…

Война

Куда ни посмотри – везде святынь
Лучистые забытые останки…
От воли очумев, цветут цветы,
Наполнив ожиданьем полустанки.

Здесь время, откричав, отголосив
Сирено-канонадным плачем, воем,
Бродило вдоль запретной полосы
Под памяти всевидящим конвоем.

Здесь небо, утолив печаль по дням,
Когда мертвящий дух стоял в пространстве
И рок войны над всеми меч поднял,
Оглохло, пребывая в скорбном трансе.

Кто знает – над болотами потерь –
Ещё, быть может, мгла воспоминаний
Рассеется, но крикнет: «Нет, не верь!..»
Нам ворон, пролетев над валунами.

Куда ни посмотри – сквозь пламя дней –
Иных огней мерцающие знаки…
О мире вспоминаем на войне,
Покуда мир бесчинствует во мраке.

Войну припоминаем, если мир –
Подвешен на греховной тонкой нити,
Когда цивилизация до дыр
Протёрла ткани нравственных событий.

Война – не поругание святынь,
Не смерть людей, не плач вдовы солдата…
Война – когда в лугах цветут цветы
Ни для кого… и ничего не свято!

***
…А никто ничего и не ждал!
И зима очень долгой казалась!
Много сложного – всё, как всегда.
А простого – какая-то малость:

Беспокойная стайка берёз,
В небе крыльями тихо махая,
Отгоняла упрямый мороз
От небесной обители мая.

Май пока ещё в небе, пока
Не спустился на Землю, однако,
Он лучами играл в облаках...
А в лесу, невзирая на слякоть,

Суетился апрель под сосной,
Растопляя снега и, конечно,
Огонёк появился лесной –
Улыбнулся кому-то подснежник.

И, когда работяга апрель
Гнал ручьи по снегам, по оврагам,
Над землёю рубином горел
Льдистый воздух... Туманная брага

Растворялась в мерцающих днях
И роняла в проталины капли…
И леса лепетали звеня,
И деревья стояли, как цапли,

В полыхающей талой воде,
Все пиликали, перекликались…
И плескался сияющий день
В бирюзовом небесном бокале.

А потом, громыхая грозой,
Май вошёл в эти пьяные рощи,
Обжигая небесной росой…
Вот и всё! …а бывает ли проще?
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Олег Агринский

Как хорошо, когда не ищешь смысл


Как хорошо, когда не ищешь смысл.
Струя несет, а ты веслом не правишь.
Остался позади песчаный мыс –
Желанный угол солнечного рая,

Где, сидя на пологом берегу,
Не выпрягая лошадь из подводы,
Смакуя бесконечный перекур,
Два мужика поплевывают в воду.

Расплавленное зеркало реки
Не шелохнется ни единым всплеском.
Налипли на поверхность поплавки,
И чуть вдавилась паутинка лески.

Там впереди до вечера еще
Немало поворотов и излучин.
Зной не спадает. А поток течет
И подмывает берег – тот, что круче.
1987

Не отдает сентябрь власть…

Не отдает сентябрь власть,
Пьяня природу карнавалом.
Листва, готовая опасть,
Пылает золотом и лалом.

День светел. А ночами мгла
Уснувших окон не минует.
Я наблюдаю у стекла
Природы смерть очередную.

Гляжу, печалясь о тепле,
Как листья, провожая лето,
Кружась, планируют к земле,
Скользя по паутинке света.
1990

Любовь отзвучала…

Любовь отзвучала,
но тающим эхом
вернулась к началу
по памятным вехам.

Поди убеди,
что нельзя человеку
еще раз войти
в ту же самую реку.
1995


Заповедный сентябрь…

Заповедный сентябрь.
Воздух с привкусом тмина.
Шмель ворует нектар
С головы георгина.

Все куда-то спешат,
Не боясь разминуться.
Ты замедлила шаг.
Я успел оглянуться.
1996

***
Латаю ворота на даче,
И дочь наблюдает, как гвоздь
Вгоняю ударом удачным,
Прошив деревяшку насквозь.

Наморщив облупленный носик,
Старательно, без суеты,
Попросишь – идет и приносит
То доски, то дрель, то болты.

К нарядному платью пристали
Опилки и ржавый песок.
Слегка солидолом осален
Ручонкою правый висок.

Следы комариных укусов
На голенях и на локтях.
А бантики с локонов русых
Того и гляди улетят.

Вопросы, вопросы, вопросы
В словах и лукавых глазах.
Берет инструменты без спроса.
Ругаю. Уходит в слезах.

Обида забыта за делом,
В момент превращенным в игру.
Крапиву форсирует смело,
Дрова волоча по двору.

Растоплена баня. От жара
В котле закипает вода.
Сегодня мы с нею на пару
Попаримся, как никогда.

Целую ее, озорную,
В румяные мячики щек,
Когда она рвется в парную
С простынкою через плечо.
1998

Небо серо и холодно…

Небо серо и холодно.
В доме дух нежилой.
От осеннего золота
На душе тяжело.

На душе, как на паперти,
Вшивых нищих толпа.
Как крахмальные скатерти,
Облаченье попа.

Золоченые маковки
Потускнели от туч.
С водки нищие лакомки
Огрызают сургуч.

Дождались золотушные
Чьих-то сороковин.
Воют плаксы бездушные,
Чешут горбики спин.

Тычут в крестном знамении
Грязной щепотью лоб
И в тупом обалдении
Ухмыляются зло.

И ладонями тянутся,
С места еле привстав.
Простофили обманутся
Воскресеньем Христа.

Процветают блаженные
В нищете и во лжи.
Воют, как оглашенные,
Худобу обнажив.

Хнычут нищие бражники.
Не поможет им Бог,
Если пьяные стражники
Ткнут рогатиной в бок.

Ни виниться, ни каяться,
Ни прощенья просить.
Ничего не исправится.
Головы не сносить.

Мир покинет без имени
Умерщвленная плоть.
Упокой со святыми их
И помилуй, Господь!
1986

Пахнут ладони…

Пахнут ладони
прибоем и рыбой живой,
кипенно-чистым бельем,
снежной хрустальностью зимнего утра,
памятью слез мимолетного счастья…
1995

Творящему добро

Творящему добро понять давно пора,
Что прочие живут за счет его добра.

Творящему добро понять пора давно,
Что всем его добра не хватит все равно.

Творящему добро давно пора понять,
Как он готов дарить, так прочие – отнять.
1995

Российский мещанин

Российский мещанин
Страшнее иудея:
Он ближних не щадит,
Во всем себе радея.

Он надрывает пуп,
Пока хозяин в силе,
И первым гложет труп,
Когда того свалили.
1990

***
Надо иметь гордость умереть вовремя.
Надо иметь такт умереть незаметно.
Надо иметь мужество умереть самому.
1999

***
Подумай обо мне как о живом –
Из суммы суток ночи вычитая;
Молчание прошей надежным швом,
Словесный сор былого выметая.

Подумай обо мне как о своем
Единственном и вряд ли повторимом.
Не забывай, что вечности проем
Для любящих сердец и для любимых.

Не верь ни телефонным проводам,
Ни телеграфным бланкам, ни конвертам.
И не ленись – хотя бы иногда –
Подумать обо мне как о бессмертном.
2001
vovka
Сообщения: 1898
Зарегистрирован: 30 май 2006, 16:40
Откуда: Москва
Благодарил (а): 150 раз
Поблагодарили: 192 раза

Сообщение vovka »

Великолепные стихи! :D А как жизненно... :roll:
Винни-Пух и все-все-все
Сообщения: 1524
Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
Благодарил (а): 39 раз
Поблагодарили: 186 раз

Сообщение Винни-Пух и все-все-все »

Александр Асманов

Не то от песни, не то от жажды,
Не то от едкого никотина
Завянет в вазе цветок однажды
И потускнеет над ним картина.

И в дальнем доме с двойною дверью,
И в том подъезде с консьержкой строгой
Не будет птицы – но будут перья,
Икона будет – не будет Бога.

… Ну что за память! Всегда прощально
Звенит, что рында перед отплытьем…
Москва приветлива и печальна,
И одиночество в ней – событье.

Но одиночество в ней бывает,
Когда бессмысленно долго кружишь
По никудышним путям трамвайным,
По невозможным январским лужам.

И вдруг зверея от горькой дозы,
С себя как шкурку сдирая куртку,
Бредешь обобранным дед-Морозом,
И без подарка, и без Снегурки…

Но все проходит… но все проходит –
Змея трамвая в депо вернется,
И утро добрым и новогодним
Заглянет в память на дно колодца.

Где перед праздником жарки свечи,
Где то поет, то смеется птица,
И расцветает цветок не вечный,
И краски свежи. И холст искрится.

***
Мы не видеться вовсе наверно с тобою могли бы,
Проиграв расписанию жизнь и ближайший четверг.
Ты уходишь в пространство, как в море шаланду за рыбой
От причала уводит соленой души человек…

Одурманенный морем, моряк возвратится с уловом —
И кефали полно, и далекая даль голуба —
Но в знакомом порту те же самые бросить швартовы,
Что и в реку повторно войти — не судьба. Не судьба.

… А биндюжники встанут — биндюжникам всей и заботы, —
Заскрипев башмаками, вставать по команде в пивной,
И опять проиграется жизнь — до последней субботы,
До последней весны, что уже не придет за зимой.

То-то осень у нас загостилась на мокрых аллеях,
То-то мысли давно, словно дети, отбились от рук,..
Где-то рядом в метро поэтический парус белеет.
Что-то ищет наверно? Вернется ли только? А вдруг?..

Павел Чаговский

Памяти Я. Корчака

Я бреду не днями, а веками,
Все изведав на своем веку…
Привыкаю к боли. Привыкаю…
И никак привыкнуть не могу.

Это было не «вчера», не «где-то»
Не прошло, и значит, не пройдет:
Гетто. Дети. Снова дети. Гетто.
Дом Сирот...
Варшавский Дом Сирот...

Долог день и ночь неторопливей,
Память – путь! И нет конца пути!
Звездочки одна другой счастливей
Падают веселым конфетти.

А моя висит, не опадая,
Злей чем боль, упрямей, чем беда
Светом ли, огнем ли залитая
Вечная. Высокая. Седая.
Желтая! Проклятая! Святая!
Самая счастливая звезда!

***
Когда мне в себя заглянуть удается построже,
Я вдруг понимаю, что плачет душа точно так же,
Что ближе к тебе ни на йоту не делаюсь, Боже
И трачу все силы, чтоб только не сделаться дальше.

Игорь Трояновский

Троллейбус, стоп!
Доехал – остановка.
Быстрей, бегом!
Набат гремит в груди.
Разлучница сердец – командировка
Осталась в прошлом.
Встреча впереди!

Скорей туда, в толпе по переходу.
Эх, зонт не взял, надеясь на прогноз.
Вот улица,
Вот этот дом.
Ко входу!
Цветы? Конечно!
Мне букет из роз!

Когда же будет перерыв?
О, боже!
Ещё до встречи целых полчаса.
И, хоть держу себя в руках, но, все же,
На лбу зачем-то выпала роса.

И тянутся резиною минуты,
Размазав время липким киселём.
Терплю и жду,
Считая почему-то
Себя богатым самым королём.

Да сколько ж можно!
Не хочу! Не буду!
Но, вот, раскрылись двери, наконец.
И на крыльцо моё выходит чудо,
А с ним сопровождающий юнец.

Проказник ветер раздувает платье,
В причёске утопая, как в волне…
Себя не помня, я кричу ей:
-КАТЯ!!!
Увидела!
Уже бежит ко мне!

И, радостно схватив её в охапку,
Волос богатство нежно теребя,
Зарывшись в них, я слышу:
-ЗДРАВСТВУЙ, ПАПКА!
Я ТАК СКУЧАЛА, ПАПКА, БЕЗ ТЕБЯ!

Ты нужен мне!

Тех лет печатью, розданною многим,
Под улиц зов и хулиганский свист
Воспитан был я детством босоногим,
В мозгах застрявшим словом: атеист.

Я без церквей чтил заповеди свято:
Не лги, не укради, не сквернословь,
И не меняй на серебро и злато
Сестёр: надежду, веру и любовь.

По жизни шёл, разбрасывая камни,
Пора их собирать, платить оброк.
И молодость, уйдя, преподнесла мне
Тебя в раздумьях, мой нежданный Бог.

Ты в снах моих, в ночных тревожных стонах,
В сомненьях, убивающих покой…
Совсем ты не такой, как на иконах,
И как в церковных книгах, не такой.

Не жаль мне неудачи и потери,
А жаль, что не открыл к тебе я дверь.
Прости за то, что я в тебя не верю,
Но ты в меня, пожалуйста, поверь.

Не оставляй меня во мгле и стуже
И покарать, о, Боже, не спеши…
Быть может, Ты для разума не нужен.
Но как же Ты мне нужен
Для души!
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Алексей Васильев

Дворцы южнобережья

Такая участь постигла практически все дворцы ЮБК.
Сейчас в некоторых из них музеи. Но кое-где по-прежнему
жируют внуки тех, кто ставил к стенке князей и царя.


На скалах, где чуть слышно море,
Как будто царственный венец,
Великий князь воздвиг дворец -
На мрачном мысе Ай-Тодоре.
Но жизнь - как ветра дуновенье...
Однажды голоштанный сброд,
Что именуется «народ»,
Ворвался в тихое именье.
Так был убит строитель-князь.
Он умер улыбаясь, стоя.
А в бывших княжеских покоях
Культурно разместилась мразь:
Зевая, отгоняя лень
Ходил по парку хитрым лисом
Якир. Вдали, за кипарисом,
Дзержинского мелькала тень.
Здесь Блюхер был (хоть на фиг нужен) -
Но отдыхал он всё равно!
Гавен... Что не от слова «овен» -
Всё исходил он на г..но,
За то, что трезв был, и простужен.

…Но вот - другие времена.
Другие дни. Другая такса.
И в санатории Харакса
Забыли эти имена...

***
Беде всегда придет конец -
Ведь по-другому не бывает.
И улыбаясь, засыпает
Великокняжеский дворец.
Крым, Санаторий «Днепр»,
бывшее имение в.к. Георгия Михайловича -
Харакс. Октябрь, 2004


Владимир Васильев

Коктебельщина

1.
За горами, говорят, уже знамёна.
Прощелыга наш генсек, кругом измена.

Глух совдеп, грозит шахтёр, гудит столица.
Громыхает вдаль по хляби колесница.

Кто возница? Я не ведаю и, кстати,
пребываю в полной благодати.

2.
Дом у моря, моцион, встаёшь нерано.
Мы - писатели, нам всё мемориально.

Пусть в клоки у жизни партитура.
Здесь - прохлада и литература.

Сине небо, профиль вдалеке,
молодость и гроздь в моей руке.

3.
Под окном с решёткой, против входа,
прочитаете в любое время года:

«Здесь мотает двадцать долгих с гаком
киевлянинъ Михаил Булгаков».

Как изящно выписана «ять»!
Эх, эстетика, баланды б похлебать.

4.
Нечто тучное, забыв о внешнем долге,
в парусиновых трусах лежит в шезлонге.

Сон - младенческий. Не море, а - капуста,
шелестя в нём сокровенно, будит чувства.

Бабки зреют! навострили ушки
подоспевшие музейные старушки.

5.
По вине журнальных публикаций
бывш. певец платанов и акаций

мечется во сне, визжит как кролик,
лицезрея свой моральный облик.

Ничего, проспится, вытрет слёзы,
сядет петь про ели и берёзы.

6.
Спириты из третьего барака
поминали кухню Пастернака.

Сгрудились вокруг казённой миски,
вызвали дух марбургской сосиски.

Нет контакта. Кликнули сардельки.
Мне б домой махнуть на две недельки…

7.
А министр национальной пропаганды
превозносит качество баланды.

А в другом углу, спиной к окошку,
кто-то точит алюминиевую ложку -

то сидит, угрюмый, бледнолицый,
всё запоминая, Солженицын.

8.
Ночью в парке пресекли дебошу.
Самый трезвый показал, что он – Волошин.

А подельщик без зазрения и страха
в протоколе подписался: Таиаха.

Кто из них поэт, а кто был муза?
Суесловят до сих пор в Бюро союза.

9.
Вот соседа взяли в изолятор:
доходяге нужен стимулятор.

Он бессонно теребит мошонку
и в бреду читает Евтушенку.

В чём тут следствие, и где лежит причина?
Однозначно: деградирует мужчина.

10.
У коллеги, в рамочке, над койкой,
пребывает сам товарищ Горький.

Чу, летят в столицу грозные депеши:
«СКОРО БУДУ ТЧК ОЛЕША ПЕШКОВ».

Вот как примется он нас объединять...
Ай да стропальщик, баланды б похлебать.

11.
А вчера - влюблён был, но - в брюнетку.
Подарил ей рукопись и плитку

шоколада. Говорила, что из Ниццы.
Я был тронут. А наутро - лишь ресница

на подушке вместо пёрышка и кто-то
чистит платье в ванной сквозь зевоту.

12.
Есть легенда: полюбила повариха
литпахана. Поднялась тогда шумиха,

докатилась до общественного уха,
загундосило общественное брюхо -

развенчали литпахана. В пищеблоке
он теперь вдали от всякой склоки.

13.
А одна тут, типа, тоже балерина,
том Есенина похитила с витрины.

И теперь по ней, ветра глотая,
тихо плачет роща золотая.

Жизнь и смерть. Поэт и танцовщица.
Эх, эротика... Забавная вещица.

14.
Одессит-артельщик, из московских,
рассказал, как умер Маяковский:

он за бабу продался масонам,
полюбил бульоны и кальсоны.

А за то был сам собой убитый.
Жаль собрата, был такой маститый.

15.
Знаешь, с возрастом становится не легче.
И не так пленительно на плечи

руки, ноги класть, а с интересом
разбираешь утреннюю прессу,

сочиняешь что-то, с вдохновеньем
поливаешь в комнате растенья.

16.
Хорошо у нас в стране советом
вразумить детину с пистолетом:

не стреляй, голубчик, в пьедесталу,
лучше пей, топчи, ходи помалу.

Если вдоволь всем баландой нахлебаться,
то никто не станет застреляться.

17.
И скрипит надрывно половицей
Александр Исаич Солженицын.

18.
Что литература? что искусство?
В ступе мозга зныщенное чувство.

Зуд протеста, суррогат отваги,
заключённые рукой в формат бумаги

(тут привычно навострили ушки
вездесущие музейные старушки).

19.
…плод фантазии, дичок науки,
патогномный признак пренатальной
травмы… Словаря кипучая гроза,
сердца переменчивые звуки,
отражённые в твоей душе зеркальной
красоты раскосые глаза!
Профессор Дуб
Сообщения: 610
Зарегистрирован: 22 ноя 2010, 07:24

Сообщение Профессор Дуб »

В. Шефнер

Военные сны

Нам снится не то, что хочется нам, —
Нам снится то, что хочется снам.
На нас до сих пор военные сны,
Как пулеметы, наведены.

И снятся пожары тем, кто ослеп,
И сытому снится блокадный хлеб.

И те, от кого мы вестей не ждем,
Во сне к нам запросто входят в дом.

Входят друзья предвоенных лет,
Не зная, что их на свете нет.

И снаряд, от которого случай спас,
Осколком во сне настигает нас.

И, вздрогнув, мы долго лежим во мгле, —
Меж явью и сном, на ничейной земле,
И дышится трудно, и ночь длинна...
Камнем на сердце лежит война.
Ответить