Стихи [каталог в первом сообщении]

"Отовсюду обо всем или мировой экран", - как говорил Бендер о своих снах.
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Максимилиан Волошин

Из поэмы "Путями Каина"

XII. ТАНОБ

1
От Иоанна Лествичника чтенье:
“Я посетил взыскуемый Таноб
И видел сих невинных осужденцев.
Никем не мучимы, себя же мучат сами.
Томясь, томят томящего их дух.
Со связанными за спиной руками
Стоят всю ночь, не подгибая ног,
Одолеваемые сном, качаясь,
Себе ж покоя не дая на миг.
Иные же себе томяще зноем,
Иные холодом, иные, ковш
Воды пригубив, отвергают, только б
Не умереть от жажды, хлеб иные
Отведав, прочь бросают, говоря,
Что жившие по-скотски недостойны
Вкушать от пищи человеческой,
Иные, как о мертвецах, рыдают
О душах собственных, иные слезы
Удерживают, а когда не могут
Терпеть — кричат. Иные головами
Поникшими мотают, точно львы,
Рыкающе и воя протяженно.
Иные молят Бога покарать
Проказою, безумьем, беснованьем,
Лишь бы не быть на муки осужденным
На вечные. И ничего не слышно
Опричь: “Увы! Увы!” и “Горе! Горе!”
Да тусклые и впалые глаза,
Лишенные ресниц глазничных веки,
Зеленые покойницкие лица,
Хрипящие от напряженья перси,
Кровавые мокроты от биенья
В грудь кулаком, сухие языки,
Висящие из воспаленных уст,
Как у собак. Все темно, грязно, смрадно”.

2
Горючим ядом было христианство.
Ужаленная им душа металась
В неистовстве и корчах: совлекая
Отравленный хитон Геракла — плоть.
Живая глина обжигалась в жгучем
Вникающем и плавящем огне.
Душа в борьбе и муках извергала
Отстоенную радость бытия
И полноту языческого мира.
Был так велик небесной кары страх,
Что муки всех прижизненных застенков
Казались предпочтительны. Костры
Пылали вдохновенно, очищая
От одержимости и ересей
Заблудшие, метущиеся души.
Доминиканцы жгли еретиков,
А университеты жгли колдуний.
Но был хитер и ловок Сатана:
Природа мстила, тело издевалось,
Могучая заклепанная хоть
Искала выходы. В глухом подполье
Монах гноил бунтующую плоть
И мастурбировал, молясь Мадонне.
Монахини, в экстазе отдаваясь
Грядущему в полночи жениху,
В последней спазме не могли различить
Иисусов лик от лика Сатаны.
Весь мир казался трупом, Солнце — печью
Для грешников. Спаситель — палачом.

3
Водитель душ измученную душу
Брал за руку и разверзал пред ней
Зияющую емкость преисподней
Во всю ее длину и глубину.
И грешник видел пламя океана
Багрового и черного, а в нем
В струях огня и в огневертях мрака
Бесчисленные души осужденных,
Как руны рыб в провалах жгучих бездн.
Он чувствовал невыносимый смрад,
Дух замирал от серного удушья
Под шквалами кощунств и богохульств;
От зноя на лице дымилась кожа,
Он сам себе казался гнойником;
Слюна и рвота подступали к горлу.
Он видел стены медного Кремля,
А посреди на рдяно-сизом троне
Из сталактитов пламени — Царя
С чудовищным, оцепенелым ликом
Литого золота. Вкруг сонмы сонм
Отпадших ангелов и человечий
Мир, отданный в управу Сатане:
Нет выхода, нет меры, нет спасенья!
Таков был мир: посередине — Дьявол —
Дух разложенья, воля вещества,
Князь времени. Владыка земной плоти —
И Бог, пришедший яко тать в ночи —
Поруганный, исхлестанный, распятый.
В последней безысходности пред ним
Развертывалось новое виденье:
Святые пажити, маслины и сады
И лилии убогой Галилеи...
Крылатый вестник девичьих светлиц
И девушка с божественным младенцем.
В тщете земной единственной надеждой
Был образ Богоматери: она
Сама была материей и плотью,
Еще не опороченной грехом,
Сияющей первичным светом, тварью,
Взнесенной выше ангелов, землей,
Рождающей и девственной, обетом,
Что такова в грядущем станет персть,
Когда преодолеет разложенье
Греха и смерти в недрах бытия.
И к ней тянулись упованья мира,
Как океаны тянутся к луне.

4
Мечты и бред, рожденные темницей,
Решетки и затворы расшатал
Каноник Фраунбергского собора
Смиреннейший Коперник. Галилей
Неистовый и зоркий вышиб двери,
Размыкал своды, кладку разметал
Напористый и доскональный Кеплер,
А Ньютон — Дантов Космос, как чулок
Распялив, выворотил наизнанку.
Все то, что раньше было Сатаной,
Грехом, распадом, косностью и плотью,
Все вещество в его ночных корнях,
Извилинах, наростах и уклонах —
Вся темная изнанка бытия
Легла фундаментом при новой стройке,
Теперь реальным стало только то,
Что можно было взвесить и измерить,
Коснуться пястью, выразить числом.
И новая вселенная возникла
Под пальцами апостола Фомы.
Он сам ощупал звезды, взвесил землю,
Распялил луч в трехгранности стекла,
Сквозь трещины распластанного спектра
Туманностей исследовал состав,
Хвостов комет и бег миров в пространстве,
Он малый атом ногтем расщепил
И стрелы солнца взвесил на ладони.
В два-три столетья был преображен
Весь старый мир: разрушен и отстроен.
На миллионы световых годов
Раздвинута темница мирозданья,
Хрустальный свод расколот на куски,
И небеса проветрены от Бога.

5
Наедине с природой человек
Как будто озверел от любопытства:
В лабораториях и тайниках
Ее пытал, допрашивал с пристрастьем,
Читал в мозгу со скальпелем в руке,
На реактивы пробовал дыханье,
Старухам в пах вшивал звериный пол.
Отрубленные пальцы в термостатах,
В растворах вырезанные сердца
Пульсировали собственною жизнью,
Разъятый труп кусками рос и цвел.
Природа, одурелая от пыток,
Под микроскопом выдала свои
От века сокровеннейшие тайны:
Механику обрядов бытия.
С таким же исступлением, как раньше,
В себе стремился выжечь человек
Все то, что было плотью, так теперь
Отвсюду вытравлял заразу духа,
Охолощал не тело, а мечту,
Мозги дезинфицировал от веры,
Накладывал запреты и табу
На все, что не сводилось к механизму:
На откровенье, таинство, экстаз...
Огородил свой разум частоколом
Торчащих фактов, терминов и цифр
И до последних граней мирозданья
Раздвинул свой безвыходный Таноб.

6
Но так едка была его пытливость,
И разум вскрыл такие недра недр,
Что самая материя иссякла,
Истаяла под ощупью руки...
От чувственных реальностей осталась
Сомнительная вечность вещества,
Подточенною тлею Энтропии;
От выверенных Кантовых часов,
Секундами отсчитывающих время —
Метель случайных вихрей в пустоте,
Простой распад усталых равновесий.
Мир стер зубцы Лапласовых колес,
Заржавели Ньютоновы пружины,
Эвклидов куб — наглядный и простой —
Оборотился Римановой сферой:
Вчера Фома из самого себя
Ступнею мерил радиус вселенной
И пядями окружность. А теперь
Сам выпяченный на поверхность шара,
Не мог проникнуть лотом в глубину:
Отвес, скользя, чертил меридианы.
Так он постиг, что тяготенье тел
Есть внутренняя кривизна пространства,
И разум, исследивший все пути,
Наткнулся сам на собственные грани:
Библейский змий поймал себя за хвост.

7
Строители коралловых атоллов
На дне времен, среди безмерных вод —
В ограде кольцевых нагромождений
Своих систем — мы сами свой Таноб.
Мир познанный есть искаженье мира,
И человек недаром осужден
В святилищах устраивать застенки,
Идеи обжигать на кирпичи,
Из вечных истин строить казематы
И вновь взрывать кристаллы и пласты
И догматы отстоенной культуры —
Познание должно окостенеть,
Чтоб дать жерло и направленье взрыву.
История проникнута до дна
Коллоидальной спазмой аскетизма,
Сжимающею взрывы мятежей.
Свободы нет, но есть освобожденье!
Наш дух — междупланетная ракета,
Которая, взрываясь из себя,
Взвивается со дна времен, как пламя.
16 мая 1926 Коктебель

XIII. ГОСУДАРСТВО

1
Из совокупности
Избытков, скоростей,
Машин и жадности
Возникло государство.
Гражданство было крепостью, мечом,
Законом и согласьем. Государство
Явилось средоточьем
Кустарного, рассеянного зла:
Огромным бронированным желудком,
В котором люди выполняют роль
Пищеварительных бактерий. Здесь
Все строится на выгоде и пользе,
На выживанье приспособленных,
На силе.
Его мораль — здоровый эгоизм.
Цель бытия — процесс пищеварения.
Мерило же культуры — чистота
Отхожих мест и емкость испражнений.

2
Древнейшая
Из государственных регалий
Есть производство крови.
Судья, как выполнитель Каиновых функций,
Непогрешим и неприкосновенен.
Убийца без патента не преступник,
А конкурент:
Ему пощады нет.
Кустарный промысел недопустим
В пределах монопольного хозяйства.

3
Из всех насилий,
Творимых человеком над людьми,
Убийство — наименьшее,
Тягчайшее же — воспитанье.
Правители не могут
Убить своих наследников, но каждый
Стремится исковеркать их судьбу:
В ребенке с детства зреет узурпатор,
Который должен быть
Заране укрощен.
Смысл воспитанья —
Самозащита взрослых от детей.
Поэтому за рангом палачей
Идет ученый Комитет
Компрачикосов,
Искусных в производстве
Обеззараженных
Кастрированных граждан.

4
Фиск есть грабеж,
а собственность есть кража,
Затем, что кража есть
Единственная форма
Законного приобретенья
.
Государство
Имеет монополию
На производство
Фальшивых денег.
Профиль на монете
И на кредитном знаке герб страны
Есть то же самое, что оттиск пальцев
На антропометрическом листке:
Расписка в преступленьи.
Только руки
Грабителей достаточно глубоки,
Чтоб удержать награбленное.
Воры,
Бандиты и разбойники — одни
Достойны быть
Родоначальниками
Правящих династий
И предками владетельных домов.

5
А в наши дни, когда необходимо
Всеобщим, равным, тайным и прямым
Избрать достойного —
Единственный критерий
Для выборов:
Искусство кандидата
Оклеветать противника
И доказать
Свою способность к лжи и преступленью.
Поэтому парламентским вождем
Является всегда наинаглейший
И наиадвокатнейший из всех.

Политика есть дело грязное —
Ей надо
Людей практических,
Не брезгающих кровью,
Торговлей трупами
И скупкой нечистот...
Но избиратели доселе верят
В возможность из трех сотен негодяев
Построить честное
Правительство стране.


6
Есть много истин, правда лишь одна:
Штампованная признанная правда.
Она готовится
Из грязного белья
Под бдительным надзором государства
На все потребности
И вкусы и мозги.
Ее обычно сервируют к кофе
Оттиснутой на свежие листы,
Ее глотают наскоро в трамваях,
И каждый сделавший укол с утра
На целый день имеет убежденья
И политические взгляды:
Может спорить,
Шуметь в собраньях и голосовать.
Из государственных мануфактур,
Как алкоголь, как сифилис, как опий,
Патриотизм, спички и табак, —
Из патентованных наркотиков
Газета
Есть самый сильнодействующий яд,
Дающий наибольшие доходы.

7
В нормальном государстве вне закона
Находятся два класса:
Уголовный
И правящий.
Во время революций
Они меняются местами,

В чем,
По существу, нет разницы.
Но каждый
Дорвавшийся до власти сознает
Себя державной осью государства
И злоупотребляет правом грабежа,
Насилий, пропаганды и расстрела.
Чтоб довести кровавый самогон
Гражданских войн, расправ и самосудов
До выгонки нормального суда,
Революционное правительство должно
Активом террора
Покрыть пассив убийц,
Так революция,
Перетряхая классы,
Усугубляет государственность:
При каждой
Мятежной спазме одичалых масс
Железное огорлие гаротты
Сжимает туже шейные хрящи.
Благонадежность, шпионаж, цензура,
Проскрипции, доносы и террор —
Вот достижения
И гений революций!
13 апреля 1922 Коктебель

XIV. ЛЕВИАФАН
“Множество, соединенное в одном лице,
именуется Государством — Civitas.
Таково происхождение Левиафана,
или, говоря почтительнее, —
этого Смертного Бога”.
Тоббс. “Левиафан”

1
Восставшему в гордыне дерзновенной,
Лишенному владений и сынов,
Простертому на стогнах городов
На гноище поруганной вселенной, —

Мне — Иову — сказал Господь:
“Смотри:
Вот царь зверей — всех тварей завершенье,
Левиафан!
Тебе разверзну зренье,
Чтоб видел ты как вне, так и внутри
Частей его согласное строенье
И славил правду мудрости моей”.

2
И вот, как материк, из бездны пенной,
Взмыв Океан, поднялся Зверь зверей —
Чудовищный, огромный, многочленный...
В звериных недрах глаз мой различал
Тяжелых жерновов круговращенье,
Вихрь лопастей, мерцание зерцал,
И беглый огнь, и молний излученье.

3
“Он в день седьмой был мною сотворен, —
Сказал Господь, —
Все жизни отправленья
В нем дивно согласованы.
Лишен
Сознанья — он весь пищеваренье.
И человечество издревле включено
В сплетенье жил на древе кровеносном
Его хребта, и движет в нем оно
Великий жернов сердца.
Тусклым, косным
Его ты видишь.
Рдяною рекой
Струится, свет мерцающий в огромных
Чувствилищах.
А глубже — в безднах темных
Зияет голод вечною тоской.
Чтоб в этих недрах, медленных и злобных,
Любовь и мысль таинственно воззвать,
Я сотворю существ, ему подобных,
И дам им власть друг друга пожирать”.

4
И видел я, как бездна Океана
Извергла в мир голодных спрутов рать:
Вскипела хлябь и сделалась багряна.
Я ж день рожденья начал проклинать.

5
Я говорил:
“Зачем меня сознаньем
Ты в этой тьме кромешной озарил
И, дух живой вдохнув в меня дыханьем,
Дозволил стать рабом бездушных сил,
Быть слизью жил, бродилом соков чревных
В кишках чудовища?”

6
В раскатах гневных
Из бури отвечал Господь:
— Кто ты,
Чтоб весить мир весами суеты
И смысл хулить моих предначертаний?
Весь прах, вся плоть, посеянные мной,
Не станут ли чистейшим из сияний,
Когда любовь растопит мир земной?
Сих косных тел алкание и злоба
Лишь первый шаг к пожарищам любви...
Я сам сошел в тебя, как в недра гроба,
Я сам томлюсь огнем в твоей крови.
Как я тебя — так ты взыскуешь землю.
Сгорая — жги!
Замкнутый в гроб — живи!
Таким Мой мир приемлешь ты?

7
— Приемлю...
Декабрь 1915, 1924
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Две капли на дне баклажки и джазовый всхлип трубы -
не более, чем поблажки ленивой мадам Судьбы.

Рыча, рассыпая бисер, дымящийся на весу,
на водах рисует глиссер лиловую полосу.

Вздремни, запустив под веки - травы полинявший жад,
холодные чебуреки, вскипающий оранжад.

…Чем травимся, тем и лечим. Пора осквернить уста.
Но мне поделиться нечем: баклажка моя пуста.

Уже пятаки посланий измерили глубину
вдоль мыса, где пес Павсаний, бросаясь, кусал волну;

где зноем валун прожарен в лишайной голубизне,
как скрюченный каторжанин с наколками на спине;

и смуглая пара в белом заснула - к виску висок -
мобильник, как парабеллум, на время зарыв в песок.

***
Море. Облако. Белый парус.
Плоскодонки. - Пейзаж Марке.
По дороге пылит «Икарус»,
исчезающий на витке.

Меж холмов голубеют жилы
варикозно разбухших рек.
И светило стреляет жиром,
словно жареный чебурек.

Бродит ослик по кличке Павел,
как тоскующий инфернал.
Разговор наш - игра без правил.
Мне не светит полуфинал.

Не копайся в татарском супе -
все горячее можно есть.
Лучше жизнь принимать, как суфий:
мол, такая, какая есть.

Слушать резкий фальцет солиста,
но не вдумываясь в слова…
Мир промыт и горит слоисто,
как медовая пахлава.

Обводи меня. Жизнь такая,
как задумал творец игры,
в молоко облаков макая
зачерствевший ломоть горы.

***
Тёплые дни истаяли. Их так мало
в сумме, что представляется жизнь короткой.
Чёрную гору срезал лоскут тумана.
Вытянем жребий: кто в гастроном - за водкой.

Стук топора, визгливой пилы сопрано.
Море морщинит злая тоска по зною.
Но виноград в низине горит, как рана,
и по краям дымится голубизною.

Со стороны Отуз наползает сумрак
вкрадчиво, как десант, обложивший контру.
Дряблая влага с веток смывает сурик,
дерево на глазах превращая в контур.

Всё превращая в контуры: наши тени,
стол на веранде, влажную синь букета;
в тонких стаканах сброженный сок растений
переливая в плоской полоске света.

Сколько ни пей, но время, что дует в спину,
наши хребты выветривает, как всё, что
уровня моря выше; холмы в долину
пересыпая. И никакого кошта

нам на остаток жизни не хватит. Даже
если мы купим в складчину этот ветхий
дом, чугунок в шершавых намывах сажи,
блик на перилах, шорох скворца на ветке…

Набережная

То вприпрыжку, а то стеная, шла за нами из бара в бар
эта песенка пристяжная, приставучая, как загар.

Пахло килькой, шурпой, духами, ленью, мыслями ни о ком,
осетровыми шашлыками, разбодяженным коньяком.

И, пиная пивные банки, посередке людской реки
то ли рокеры, то ли панки плыли юркие, как мальки.

У холста в золоченой раме, где корвет погибал в грозу,
про «Варяга» турист в панаме пел, катая в глазу слезу.

Кольца, фенички, амулеты, караоке и кабаки.
Местной флоры апологеты, местной фауны вожаки.

Почитатели Кастанеды. В черной шапочке иудей...
Сухо щелкали кастаньеты трудоголиков-лошадей.

И слеталась к дешевым цацкам речь, подсвеченная вином,
на хохляцком и на кацапском, на ментовском и на блатном.

Придвигая друг к другу спины, в маслянистых разводах тьмы,
словно всплывшие субмарины, чуть подрагивали холмы.

Но в одну неживую точку ты глядел поверх мутных гор,
как посаженный в одиночку смертник, знающий приговор,

что, направив к такой-то маме и священника и врача,
в пустоте шевелит губами, песню глупую бормоча.
Ирина Евса
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Можжевеловый дым

Окропи наше ложе святой водой
И повесь в изголовье полынь.
Наломай березовых веток и
Пройдись, обметая углы.
Три охапки хвои швырни в огонь -
Можжевеловый дым пойдет.
И, пока она спит, положи ладонь,
И беда стороной пройдет.

Набери на склоне цветных камней
И сложи из камней очаг.
Злые бесы пляшут в его огне,
Поднимая дым на плечах.
Не гаси огонь, ты его корми,
Будет он в неоплатном долгу.
Ты узнаешь имя своей любви,
Прочитав его на снегу.

Бес откроет печь и швырнет в огонь
Фотографии тех, кто сплыл.
Как собака пламя лизнет ладонь -
Ты не даром его кормил.
А когда на рассвете уйдет печаль,
Серой птицей покинув дом...
Посмотри вслед сквозь голубой хрусталь,
Что вчера был оконным стеклом.

Осени ее небо своей звездой -
Она будет с тобой всегда.
Что с того, что простой ключевой водой
Оказалась святая вода.
Что с того, что пламя, лизнув ладонь,
Улетело дымом в трубу...
Три охапки хвои швырни в огонь
И узнаешь свою судьбу.
1991
Сергей Кривуля
yasama
Сообщения: 66
Зарегистрирован: 9 дек 2008, 18:46
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1 раз

Сообщение yasama »

Красиво...
Я вся такая непостоянная, порывистая такая...
Евгений74
Сообщения: 178
Зарегистрирован: 5 сен 2009, 10:17

Сообщение Евгений74 »

Борис Пастернак

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

1946
Евгений74
Сообщения: 178
Зарегистрирован: 5 сен 2009, 10:17

Сообщение Евгений74 »

* * *
Надменное, сухое сердце, - влек
Меня твой свет: увы, огни лукавы, -
Ты вдруг вскипаешь страстью, но забавы
Твои недолговечней, чем цветок.
Уходит время, наша жизнь в свой срок
Должна вкусить губительной отравы;
Нас срезывает серп, хоть мы не травы...

Нестойка красота, непрочна верность,
И каждая питается другой,
Как грешностью твоей мои невзгоды...

Нас разделять все те же будут годы.

Микеланджело Буонарроти
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Птицы крошками со стола, трасса, пёстрая, как френдлента. Это место, где ты жила, называется Фиолента*. Южный день невесомей сна, крымский воздух хмельнее пива, и укачивает волна – дзен массандровского разлива. Небо Бог рукавом протёр, лодки – на сковородке шкварки…
Жизнь, бездарная, как актёр, исполняющий все ремарки.
Грели южные холода, детки трахались, барды пели. Как скучал по тебе тогда я, оставшийся в Коктебеле! Мир, как-будто перед концом, натянулся подобьем лески. Что спасало? Здоровый сон да короткие смс-ки. Будет жаль, и когда умру: мне рвануться к тебе сквозь мрак бы, лёд пробить, прорубить кору и добраться до чистой магмы, утром в ухо тебе вздохнуть – не отыщешь волшебней зрелищ – и шепнуть: «Я не мог заснуть. Я боялся, что ты исчезнешь».
Ведь иначе и нас с тобой; тех, кто в «теме» и кто не в «теме» – всех в единый культурный слой беспощадно спрессует время. Это просто, как снег, смотри: если б мы хоть чуть-чуть любили, то истлели б календари и будильники не звонили.
Ибо выведено давно, до Норд-Оста и интернета: мир способно спасти одно, если ты и не веришь в это, ибо только любви глоток даст нам выдержать свой экзамен, ибо где и возможен ток – между разными полюсами, ибо страждущим первый приз не сулит ни бабла, ни чина.
Ибо всё, что имеет смысл – это Женщина и Мужчина.
Алексей Ефимов
*Одно из названий мыса Фиолент
Последний раз редактировалось Виктор 1 окт 2009, 08:45, всего редактировалось 1 раз.
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Зажги свечу замерший путник
Отведай блюда - бог нам дал
Не говори, ложись и спи покойно
с дороги долгой ты устал

Наступит утро и уйдет усталость
И ломота костей отступит прочь
С утра умоешься росой холодной
И снова в путь… жить надо мочь

Жизнь путешествие по миру,
Познание человеческой души
Твой путь – один в дороге
Мой путь средь суеты толпы

Какая разница как познаем мы Бога
У каждого своя тропа к нему..
Не выстроив с душою диалога
Мы медленно уходим в полутьму…

Автор не указан
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Ты не станешь на сцене ломаться,
Духа рифм по ночам вызывать...
Подмани это облако, мальчик,
А потом начинай забывать.

Постепенно. Частями. Иначе -
Тяжко бремя, и дар - бестолков.
Родовое занятие наше -
Ты же знаешь - ловец облаков.

Мы всегда уходили проселком,
За работу не взяв ничего,
И крутили нам пальцем веселым
У виска: "Не от мира сего",

А потом, под ударами первых
Тяжких капель, в дорожной пыли,
Говорили о ветреной Гебе,
И античную ересь несли...

Не гоняй облака перед всеми,
И высокое небо - не тронь:
Там колпак надвигают на темя,
Там веревка врезается в тело,
И гудит под ногами огонь -

Кукарача моя, кукарача,
Рыжий, солнечный, легкий маршрут...
Я не плачу. Мужчины не плачут:
Только - выпьют, и - песни поют.

***

Я сижу в середине Москвы на потертой скамье.
Одинокое теплое пиво – напиток богов.
«Эвоэ!» – на бульваре вакханки кричат, - «Эвоэ…» ,
Добавляя совсем уж нелепый припев про любовь.

По обрывку газеты я знаю: сегодня четверг,
Так что – радуйся, путник: рабочей неделе – каюк,
И философ на Трубном бульваре небрит и нетрезв,
Ибо нынче в ларьке гегельянский напиток дают.

О, свобода веселая выбора! Бритва ума –
По трехдневной щетине сомнений – туда и сюда,
И холщовая пухнет от книжек мудреных сума,
И тюремной Неглинки журчит под землею вода,

Потому что – ты знаешь – тебя я любил не всерьез,
А любил – эту теплую пыль на босых площадях,
Где листает Москву языком приблудившийся пес,
Души прежних хозяев на тонкой веревке ведя.

***

Что ж, начинай собирать чемодан, Улисс.
Пой свои песни перемещенных лиц.
Крепче вяжи слова, затягивай жгут.
Пой о тех островах, где цирцеи ждут.
Пой свою жизнь из радости и вранья.
Где-то лежит другая - но не твоя.

Путь между скал - обманчивый, но прямой.
Скалы сдвигаются. Плавится за спиной
Море, и пламя брызг - над твоим плечом.
Пой, играя в "холодно - горячо".
Чудо морское плеснуло тугим хвостом.
Диво какое! Как же не петь о том? -

Пой. Это - все, что умеешь. И если страх
Ночью придет играть на твоих костях,
Глухо кряхтеть, выкрикивать "нечет", "чет" -
Пой. Это - все, что можешь. И вот - еще:
Надо ночные химеры зажать в горсти,
Крепко глаза зажмурить, и жизнь свести

В точку, неразличимую вдалеке.
Там - твои одноклассники. Весь Ликей.
Храмы возводят, красят концы стропил,
Возят руно, погибают у Фермопил,
Плачет жена, и никак не закончит шарф...

Пой. А мы - отойдем. Не будем мешать.
Геннадий Каневский
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Стихи нисходят на коне крылатом:
Плюх прямо с неба в блюдечко с салатом!
Утрется ручкой, носиком шмыгнет -
И что-нибудь ядреное загнет
Про ночь, про страсть, про встречи тет-а-тет...
Вдруг сверху снова что-то - шлеп в паштет!

Я нахожу стихи невдалеке:
За пазухой, в кармане, в кошельке,
В носке, в стакане, в стеллаже меж книг;
Куда ни плюнь - то таракан, то стих.

Квартира, как психушка, как бедлам:
Лопочут и топочут по столам,
Дерутся и грызут карандаши,
В тетрадях чертят рожи и шиши,
Визжат и стонут, плачут и звенят -
А я гоняю этих бесенят!

Я с ними бился в шутку и всерьез,
Я пробовал однажды дихлофос,
Я их ловил и в баночку сажал,
И даже мухобойкой угрожал.

А все-таки я не могу без них;
Мне кажется, я сам - всего лишь стих,
Я сам упал с небес и вполз, как тать -
Стонать и плакать, петь и хохотать.

Давите кулаком и каблуком,
Травите мышьяком и коньяком,
И окунайте мордою в салат,
И распинайте, как Христа Пилат -

Я рифмою своей кровоточу
И ничего другого не хочу...

***
Чего ты ищешь, Фауст, на вершинах?
Ведь все на месте: в море острова,
в мозгу туман, солдаты - при старшинах,
кинжал - в спине... И в целом жизнь - права.

Все козыря - при ней, а мелочь - в сносе,
и ты опять остался в дураках.
Нет в жизни счастья, Фауст, майн геноссе -
но есть порядок в танковых войсках.

Все как всегда: очередной Гертруде
придется выпить свой стакан с вином;
рождаются стихи, и умирают люди...
В Багдаде все спокойно. В основном.

***
Мир замер. Время кончилось. Пока
секунд в резервуар не закачали -
остановилась пуля у виска,
застыли клочья пены на причале;

недвижно в подворотне босячьё -
команда алкашей из высшей лиги;
недвижим звук - свисает только "ё"
через губу у пьяного ханыги;

окаменели юные тела
в своем самозабвенье воспаленном:
Она и Он, в чем мама родила,
переплелись, как змей с Лаокооном.

А жизнь - течет. Резервуар всосет
горючее по самую макушку -
и пуля хрупкий череп разнесет,
и алкаши допьют свою чекушку,

и, задрожав, любовники в огне
насытят ненасытное желанье,
и даже самодержец на коне
пошевелит своею медной дланью,

дождем обрушат птицы свой помет
на шляпы граждан в Курске и Париже!..
Никто и не заметит, не поймет,
что время стало несколько пожиже.

Ростов дремлет

Как прибалдевшие буддисты
в глубоком трансе -
Ростов еще не пробудился,
и не старайся
в его шафрановые глюки
с утра воткнуться;

так в шапито - мелькают руки,
мелькают блюдца,
циркач жонглирует, колдует
уже за гранью,
и ничего не существует
в его сознанье -
ни мам, ни бабушек, ни внуков,
ни дамы в ложе,
ни слов, ни запахов, ни звуков -
он приморожен,
он как сомнамбула, как зомби,
но вы не верьте:
в нем скрыта жизнь - как скрыто в бомбе
дыханье смерти,
всего лишь пять минут в программе,
за ним - коверный...
Вот так и город мой утрами
в себя повернут.

Его безлюдные бульвары
почти что мертвы;
"шорк-шорк" - скребут о тротуары
усердно метлы,
чтоб избежать лихих наездов
жильцов свирепых,
бомж выползает из подъезда
и чешет репу,
"буль-буль" - раздавит свой фунфырик
смурной бичара;
и где-то вспыхнет свет в квартире,
и дню начало...

Раз ты по жизни ростовчанин,
вставай с утра ты,
и ты забудешь про печали
и про утраты,
и тишиною непривычной
слегка прибитый,
ты сам поймешь, как неприличны
твои обиды,
как много мелкого, пустого
в душе лежало,
как ты ничтожен без Ростова,
смешон и жалок.

Ну что ты, славный мой, за птица?
Одно засранство.
А город - все-таки частица -
нет, часть! - пространства,
а отрешенность - состоянье
общенья с бездной;
Ростов купается в сиянье
любви небесной,
как губка, впитывает ноты
музыки райской...
Не нарушай его дремоты.
И не старайся.

***
Художник, нарисуй мою судьбу...
Начни с того, что я лежу в гробу.
Здесь реалистом прояви себя ты:
пусть гроб несут суровые ребята
и пусть один (но только не чрезмерно)
чуть сморщится - должно быть, пахнет скверно.

А дальше ты даешь уже наплывом:
художник нарисуй меня счастливым.
И рядом девушку красивую со мной -
она потом была моей женой -,
всю в белом и со свадебным кольцом,
с открытым и приветливым лицом.
Здесь будет нежный контур, легкий штрих:
мне, мертвецу, приснился сон о них.

Художник, мне ведь хочется немного;
ты помнишь "Виноградники" Ван Гога?
Я так же ярко в детстве видел мир...
Изобрази мне детство, мон ами.
Широкими, кричащими мазками
дай руки, что тогда меня ласкали;
с них благодать сходила, как в раю,
на стриженую голову мою,
и жизнь мне не казалась тяжела -
я мало знал и малого желал.
Блаженны те, кто жаждой не томим...
Изобрази мне детство, мон ами.

Плесни по центру красное пятно:
несли по церкви красное вино,
всех причащали Кровию Господней -
но мой глоток не выпит посегодня.
Вот он разлит растяпой на холсте,
о том скорбит Распятый на кресте.
Рабби, не надо, не о чем скорбеть:
я все равно бы не помог себе.
Я в жизни не пил крови и вина,
за все грехи я заплачу сполна.
Я заплачу за все, что пил, что не пил,
за все слова, что обратились в пепел,
за свет в душе, что Богом был дарован
и на стихи безбожно разворован.

Теперь осталось самое простое:
коттедж эпохи Позднего Застоя,
счет в банке, яхта, белая "тойота"
(чего еще забыли? а, бабье-то!),
роскошный сад, бассейн, лазурь небес
и гурии - в купальниках и без.
Намалевал все это... попурри?
Прекрасно. Плюнь теперь и разотри.
Все, дорогой, спасибо за труды.
Да, не забудь! я умер молодым.
А.Сидоров
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

The Raven

Once upon a midnight dreary, while I pondered,
weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten
lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came
a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my
chamber door -
"Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber
door -
Only this and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost
upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought
to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for
the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels
name Lenore -
Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple
curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never
felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood
repeating
"Tis some visiter entreating entrance at my chamber
door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber
door; -
This it is and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no
longer,
"Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness
I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came
rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my
chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened
wide the door; -
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there
wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared
to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave
no token,
And the only word there spoken was the whispered
word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the
word, "Lenore!"
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me
burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than
before.
"Surely", said I, "surely that is something at my
window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery
explore -
Let my heart be still a moment and this mystery
explore; -
'Tis the wind and nothing more!"

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt
and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days
of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped
or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my
chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber
door -
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into
smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance
it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said,
"art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from
the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's
Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse
so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy
bore;
For we cannot help agreeing that no living human
being
Ever yet was blessed with seeing bird above his
chamber door -
Bird or beast upon the sculptured bust above his
chamber door,
With such name as "Nevermore."

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke
only
That one word, as if his soul in that one word he did
outpour.
Nothing farther then he uttered - not a feather then
he fluttered -
Till I scarcely more than muttered "Other friends have
flown before -
On the morrow he will leave me, as my Hopes have
flown before."
Then the bird said "Nevermore."

Startled at the stillness broken by reply so aptly
spoken,
"Doubtless", said I, "what it utters is its only stock
and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful
Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one
burden bore -
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore.'"

But the Raven still beguiling my sad fancy into
smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird,
and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself
to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird
of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous
bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."

Thus I sat engaged in guessing, but no syllable
expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my
bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease
reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light
gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light
gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then, methought, the air grew denser, perfumed from
an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the
tufted floor.
"Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these
angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe from thy memories
of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost
Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still,
if bird or devil! -
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee
here ashore
Desolate yet all undaunted, on this desert land
enchanted -
On this home by Horror haunted - tell me truly, I
implore -
Is there - is there balm in Gilead? - tell me -
tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird
or devil!
By that Heaven that bends above us - by that
God we both adore -
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant
Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels
name Lenore -
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels
name Lenore."
Quoth the Raven "Nevermore."

"Be that word our sign of parting, bird or fiend!"
I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's
Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul
hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above
my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form
from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore."

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is
sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber
door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that
is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his
shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating
on the floor
Shall be lifted - nevermore!

Ворон

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так затукал в двери дома моего.
"Гость, — сказал я, — там стучится в двери дома моего,
Гость — и больше ничего".

Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковёр,
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там в Эдеме ангелы зовут Линор, —
Безымённой здесь с тех пор.

Шёлковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
"Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость — и больше ничего".

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
"Извините, сэр иль леди, — я приветствовал его, —
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал", — дверь открыл я: никого,
Тьма — и больше ничего.

Тьмой полночной окружённый, так стоял я, погружённый
В грезы, что ещё не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так однако, тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: "Линор!"
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: "Линор!"
Прошептало, как укор.

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчётливей того.
"Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего, —
Ветер — больше ничего".

Только приоткрыл я ставни — вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твёрдо;
С видом леди или лорда у порога моего
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел — и больше ничего.

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность чёрной птицы, чопорный её задор.
Я сказал: "Твой вид задорен, твой хохол облезлый чёрен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простёр,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?"
Каркнул Ворон: "Nevermore".

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ её без смысла, невпопад, был явный вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
Птица с кличкой "Nevermore".

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
И шепнул я вдруг вздохнувши: "Как друзья с недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор".
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,
И сказал я: "Несомненно, затвердил он с давних пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнётом рока злого слышал, словно приговор,
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
Слышал в этом "nevermore".

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: "nevermore".

Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
Тусклой люстрой освещённый, головою утомлённой
Я хотел уже склониться на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
Никогда, о, nevermore!

Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
И ступили серафимы в фимиаме на ковёр.
Я воскликнул: "О несчастный, это Бог от муки страстной
Шлёт непентес, исцеленье от любви твоей к Линор!
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий,
Если только Бог над нами свод небесный распростёр,
Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несёт со всеми,
Там обнимет ли в Эдеме лучезарную Линор —
Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

"Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! —
Я, вскочив, воскликнул: — С бурей уносись в ночной простор,
Не оставив здесь однако, чёрного пера, как знака,
Лжи, что ты принёс из мрака! С бюста траурный убор
Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,
С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;
Он глядит в недвижном взлёте, словно демон тьмы в дремоте,
И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простёр,
И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.
Никогда, о, nevermore!
Эдгар Аллан По, 1845
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Где-то бегут по шоссе огоньки.
Кто-то играет с жизнью в рулетку.
Где-то летят на огонь мотыльки.
Кто-то ставит крестиком метку.

Где-то скрипят в ночи тормоза.
Кто-то шагает уверенно в ногу.
Где-то вот-вот пробьётся слеза.
Кто-то усердно молится Богу.

Где-то снова "за правду" война.
Кто-то взбивает миксером пену.
Где-то в цепи не хватает звена.
Кто-то ищет иглой свою вену.

Где-то до боли ранят слова.
Кто-то кормит из рук канарейку.
Где-то пахнет сладко трава.
Кто-то с земли поднимает копейку.

Где-то свадьба и пьют за любовь.
Кто-то с любимой стоит на перроне.
Где-то на бойне красная кровь.
Кто-то опять восседает на троне.

Где-то смеются и ждут перемен.
Кто-то в машину садится с решёткой.
Где-то режет замок автоген.
Кто-то бьёт под сердце отвёрткой...

Где-то бегут по шоссе огоньки.
Кто-то играет с жизнью в рулетку.
Где-то летят на огонь мотыльки.
Кто-то ставит крестиком метку.

В небе голубом горит звезда,
Тихо я молюсь на белый свет.
Если скажешь «да» - то будет да,
Если скажешь «нет» - то будет нет.

Исчезают в бездне времени года,
Заметает ветер вечности мой след.
Если скажешь «да» - то будет да,
Если скажешь «нет» - то будет нет.

Вновь бреду, как нищий, в никуда,
Жду с небес смиренно Твой ответ.
Если скажешь «да» - то будет да,
Если скажешь «нет» - то будет нет.


Веретенников Сергей
А.Смит
Сообщения: 3162
Зарегистрирован: 19 июл 2007, 19:39
Поблагодарили: 34 раза

Сообщение А.Смит »

двойка за стихи :(
La gente esta muy loca
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Неутешная мама

И он вошел с зимой на морде,
И вздрогнул старый Фрейд в комоде.
Глаза смотрели вполнакала.
Слюна с клыков его стекала.
Послушай, друг, зачем все это?
Зачем нам смена тьмы к света?
Творец, нам явленный, как слово
И ритм, как сущего основа?
А мы живем, живем неспешно...
И только мама неутешна.
Я вижу девушку во сне.
Она бредет под небосклоном
И опускается на снег,
На тихий снег хрустальным лоном.
А мама плачет надо мной
И в небе проезжает поезд.
Зачем? Зачем? Скажи зачем?
Глаза смотрели вполнакала.
Мой друг сидел космат и нем.
Слюна с клыков его стекала.

Детство золотое в сломанных часах

Детство золотое в сломанных часах,
В глазике потухшем, в спиленных лесах.
Сломанный учитель с глобусом во лбу,
Что же Вы молчите про мою судьбу?
Я хочу, как ангел. Ангел смотрит вниз,
Положив за щеку каменный ирис.

Алтай

Зачем на машинах пишут "Алтай"?
Они не знают, что значит "Алтай".
Фамилия его была Рерих.
Он стоял в шапочке и с бородой.
В прихожей кто-то сказал:
"Давайте зарежемте..."
Бамбуковую палочку приставить к пупу.
Тростниковую палочку приставить к носу.
Он должно быть был врач. А жену
Его звали Елена.
После смерти она
В облачном небе носилась,
Сея тревогу.
Мальчик заплакал - она подлетела.
Что ты плачешь?
Кто-то там, в сундуке...
Ну, насмешил. Ну, потеха.
Шамбала скажет. Шамбала спросит.
Шамбала бар. Шабмала ек.

Мурмулеточка

Что ни баба, то Кааба.
Что ни дядька - политрук.
Только красная собака
Заскулила поутру.
И из зарослей кипрея
Мурмулеточка, белея,
Выходила на простор
(Ростом с чахлый мухомор).

Ее губки, как у змия.
В ее глазках - энтропия.
Одета в серый пальтуганчик.
И на поясе - наганчик.
Она шагает, как тиранчик.
На голове ее - бубенчик.

И даже Солнце меняет свой знак.
И скоты выбирают смерть вместо жизни.
И комсомолец вяжет железный галстук.
И дядька - в углу ненужной бумажной клюкой.
И баба - в другом пигалицей или безделкой.
И книга - лишь пень да могила, да дохлый орел.
И глагол — он больше уже не глагол.
Он гвельф какой-нибудь.
Какой-нибудь там гибеллин.
Какой-нибудь там пидор трапезундский.
Ох, и слава теперь не живая водица.
И Святополк теперь Святоклоп.
Доктор, доктор, убейте ее,
Ту, что зовут мурмулеточкой!

Партография

Партография, йе.
Слишком мало всего на бескрайних российских.
Слишком мало в порывистых снах.
Если ветер со стуком в окно. Я не знаю.
Партография, йе.
Движим чаем, любовью, бессоницей, страхом,
Черепахой, Христом, Сатаной, Карабахом
И рукою, проткнутой ножом,
И последним Твоим этажом.
Я закром на ключ. Я не знаю.
Как из крана польется вода.
Партография, йе.
Слишком мало приходится жить.
Слишком мало в написанных книгах.
Слишком мало в словах.
Слишком мало в дожде.
Слишком мало всего на бескрайних.
Слишком мало всего. Я не знаю.
Партография, йе.

Линия

Пограничник не любил свою собаку.
На обед ей давал лишь земляных червяков.
И собака с горя стала вороной.
Гордой птицей с перебитым крылом.
А черный шар, подлетая к Земле,
Тихо гудел, тихо стонал.
Линия, линия, линия, ли...
Линия гордая, как Шварценегер.
Мальчик хотел стать актером,
А девочка кошкодером,
Но увидев гордую птицу с перебитым крылом,
Она стала человеком молчаливого подвига.
А черный шар висел над Заводоуспенкой
И у людей ухудшалась память.
Линия, линия, линия, ли...
Линия стремительная, как Брюс Ли.
Пограничник забыл про свою собаку.
Он стал толстый, много спал и плохо охранял границу.
Ему снилось, что в голове у него развелись улиты.
И хочется золоченой пилюли.
И вокруг - Господня земля.
И матушка-казарма в облаках.
И стремительность всего происходящего.
И заболит у тебя жевательная поверхность.
И сунут тебе кузнечика за щеку.
И три авроры подерутся под мостом.
И стоять тебе весь век с ведром морали.
И видеть тебе огненный крест Нарцисс на Люсином бедре
И руки в мусорном ведре.
Линия строгая, как Белинский.

Чай

Горячий чай да с сахарком
Там пьет небесная вся Русь.
Рыдает старенький главком
И тлеет нерушим союсь.
Чай, как дракон летит над миром
И плачут кошки по квартирам.
Чай закипает в стротосфере.
Клокочет сердце в сером звере.
Пусть смотрит в пепел человече,
Во сне встречает междуречье,
Пройдя межбожье и межножье
Он исчезает в бездорожье...
Горячий чай да с сахарком.
Мокрахас садйач йичярог. Ом.

Резонансные цепочки

Приближается лень.
Приближается Ленин.
И лебедушку гладит по утру Коленин.
По ветвям все медузный, спермозный Малинин
И поет бороденка - беззубый Калинин.
Кофе пьет Каганович - бывший Есенин.
Режет хлеб и лениво сопит Воскресенин.
И лебедушку целит рассветный Границын.
Приближается соль и не спит Солженицын.
Приближается ля, приближается си.
Ленин в город выходит и садится в такси.
А Коленин зовет Рукина, Ногина,
Носина, Глазина, Попина, Пупина.
И лебедушке режут сонную шею.
Каганович билет покупает в Рассею.
Воскресенин ножом режет белые пальцы.
А Малинина колят штыками китайцы...
Вот разбилось такси и подвыпил Калинин,
И подвыпил Коленин и подвыпил Есенин.
Кто поет - кто теребит бородушку.
И хоронят, хоронят лебедушку.

Родиться рыбой

... Котят рожденных, нерожденных,
Сосущих Приму, изможденных,
В сырых бушлатах, в серых списках
И в шевелящихся сосисках...
Родиться рыбой.
Да-да-да. Родиться рыбой.
шеренги бледных Николаев
Приходят с бледных Гималаев.
Им неизвестна их порода.
Им слишком много кислорода.
Родиться рыбой.
Да-да-да. Родиться рыбой.
Когда б родители все знали
Их больше б бесы не терзали.
Когда бы сыновья хотели
Их больше б черти не вертели.
Родиться рыбой.
Но, если Родина не просто слово,
Но, если мы научимся любить,
Мы...

Боддхисаттва

Бодхисаттва нюхал георгин.
Вдалеке трубили пионеры
И несли в авоськах Маргарин
Маленькие злые пенсионеры.

Он любил моллюсков бытия,
Ярко-алый георгин лаская.
Он вносил Восток в события,
Мысленно журавликов пуская.

А страна пускала голубков,
Вжав лицо в болотные обои.
И душа лежала глубоко,
На границе вечного покоя.

Незатейливая песня

Во сне я видел водопад,
Похожий на меня.
Но неподвижною душа
Была при свете дня.

Молчал сидящий на цветке,
В себя направив взор.
И открывался мне в тоске
Холодный коридор.

И открывался мне в тоске
Унылый стылый мир.
И Гегель мелом на доске
Спираль свою чертил.

И мальчик кладбище планет
Нашел, судьбу кляня.
Во сне я видел водопад,
Похожий на меня.

Песня озорная

Дай мне наесться
Железнодорожной травы.
Повырастают у меня колеса,
Быстрым поездом я стану
И помчуся на Восток,
Где мой миленький живет.
И будут во мне ехать
Семеро грачей,
Семеро врачей,
Двадцать семь генетиков,
Сто восемь стукачей.
И будет кто-то один без билета
С поломанным сердцем
В груди молодой!

Каждые сорок…

Каждые сорок секунд
В нашей стране
Рождается психически неполноценный человек.
Этот факт слишком гол,
Чтобы ему называться поэзией...
Каждые 40 магических,
Электрических, вечных, бесконечных,
Грациозных, стрекозиных, смеющихся,
Живых, прозрачных иголочек-секунд
В нашей розово-бледной,
Орозовелой, ржавой с позолотой стране
Рождается — выходит из матового океана,
Выходит из-под готических сводов,
Возникает в кольцах дыма
Психически неполноценный человек
С тихой вечерне-неподвижной радостью
В глазах.

Путешествие в похмелье

Милый друг, я дикий и пустой.
Милый друг, я тяжкий и усталый.
Плюнув парафинною слюной,
В зеркале увидел глаз свой алый.

Эх, пойду немного погулять.
Если повезет, то выпью пива.
За окном Природа - моя мать
Хочет обнимать меня игриво.

Я пойду наперекор судьбе,
Хладный пот стерев со лба рукой.
Безотраден путь. Ненастен день.
Подо мной асфальт течет рекой..

Облсуд мне преграждает путь.
Комары впиваются в ладони.
Смотрит старец в куртке из болоньи.
Непохмелившейся подобен он сове.
Зловещ и Адидас на голове.

Горючий яд таскал я в животе.
Миражи шевелились в высоте,
Вот на двенадцатой версте
Дом Дружбы русских и болгар
(Возле него пяток татар)...
Хочу сегодня видеть вновь
Туру меж скудных берегов.
Она течет с терпеньем христианским.
Я шел и представлял бокал с шампанским.

Бокал, бурлящий в блеске молнии кровавой.
И песни и рыданья из груди.
Постиндустриализ Ам впереди.
Догмат единосущия в народе.
Невыразима удаль в сердце бродит.
За грань земли она меня уводит...
И возле средней 21-ой школы
Я прочитал в глазах людей укоры...

Мой конь, по направленью к Оренбургу.
Туда, где Коля Рок-н-ролл рожден.
Мой конь, по направлению к Петербургу,
Где мокнет медный Всадник под дождем.
Мой конь, по направленью к магазину.
Давай скорее, не тяни резину.
Пока душа жива и верит в чудо
Нас трудно взять и пуле и петле.
К Центральному пришли мы, а оттуда
Рассеял нас Господь по всей Земле...

Запой-90

Запой, красавица, при мне.
А при тебе - твои обиды.
Со мною мрачный мой химизм.
С тобою светлый твой лиризм,
Когда тебя на свете нету.
Да разве и возможна ты
В том, что нагородили здесь
Лаплас с Ньютоном.

Из Генуи Вы шлете мне письмо.
Я выпил молока и пронесло
Опять какой-то бурой пеной.
(О так похоже на болота Дагомеи,
Да только в Дагомее нет болот).
Чтоб не болел живот лег на живот.
И в стену я смотрю,
Лазурных глаз не потупляя.
Как бы сказал, должно быть, Гумилев.
Да шлепнули.
Но всех не перешлепать.
Поскольку все умрем...

О чем же я?
О женщине, о муке.
Глаза слезятся.
Не сомкнуть мне глаз.
И каждый из суставов воспалился.
У Вас был муж, но, падла, застрелился,
Когда имперский зашатался столп.
А он был камергер,
А вы - его кариатида.
И у него был 30 сантиметров.
Нет-35.
Поэтому из ревности он мною был убит.
Поскольку всеми женщинами мира
Я должен обладть.
Да — должен.
Но, смогу ли?

Вы знаете, как сложно в голове?
В ней много есть сосудов.
В ней много трубочек,
Несущих кровь и прану,
И всякую там лимфу и мозги.
И вот, когда смыкаются сосуды,
Бывает очень тяжело.
Вы уж поверьте старику.
В глаза приходит темнота.
И страшно.
И, если есть Господь, то помоги.
И, если нет, то тоже помоги,
Чтобы остался жив.
Ведь жизнь такая штука,
Что надо жить.
Не хочется, но надо.
Верее, хочется, но только чтоб не зря.

Линия жизни
(Опыт мистического оптимизма)

Линия жизни идет до пупа.
Смеется прохожий.
Смеется толпа,
Линия жизни ползет по ноге
И исчезает в моем сапоге.
На облаке сидя смеется Добрыня
И рухнула крымского хана пердыня.
Шесть тысяч геологов ходят по кругу
И сообщают чего-то друг другу.
На радость народу
На радость отчизне
Линия жизни идет к коммунизне.

Желание

Я одену красные трусы,
Я вскочу на белого коня.
Я промчусь вдоль лесополосы
Так, что хрен поймаете меня.

Прискачу я в тихий городок.
Меж домами вьются шептуны.
Здесь, быть может, счастие найду.

Сансара, скрученная из проволоки

Руке дают приказ на Запад.
Ноге - в другую сторону.
А глаз, как Берия убитый, умчался с воем на Луну.
Нос стал чернильницею в школе.
Катает ветер уши в поле.
А из бровей и из волос девчонки делают стрекоз.
Уже давно сидят ресницы
И все за переход границы.
Вчера расстрелян Экскремент,
Как самый вредный элемент.
В бочонок был забит живот
И выброшен на волю вод.
Свободу - сердцу.
А для письки - лишенье права переписки.

Господь в костер подбрасывает ветви

Господь в костер подбрасывает ветви.
И месть несут слепые поезда,
Как сперматозоиды в тумане.
А я, бессоницей томим, прошу:
"Зажги хоть огонек".
Но шесть шестидесятников придут.
Эх, будет тарарай-ра вам, друзья.
Как хорошо, друзья, быть молодым.
Отражусь в озерах синих,
В чем-то там и в улыбке.
И превращу ноябрь, бля, в апрель.
Матросы и пассажиры, бля, твои
Приходят на помощь.
Если и музыкант, то ты - скрипка.
Если я всадник, то ты - кобыла.
Если я космонавт, то ты - открытый космос.
Если я декабрист, то ты -Сенатская площадь.
Как хорошо быть молодым.
Друзья, нам есть, бля, что сказать.
К талому ручью,
Пальцы окунуть в клавиатуру звезд.
Физики-лирики...
Эх, грустную нежность песни
Ласкают сухие губы.

Красота пасет мир

Большая красота Мир ласково пасет.
А жилистый красот ей кваса жбан несет.
A миpa между тем валялась на мосту.
А мира между тем смотрела в пустоту.
Тогда как Мирин мир взирал на красоту.
Итак — инь иню рознь.
Бывает всякий инь.
Ленивый глупый, злой...
То ини для разинь.
Но, если ты, мой друг, приличный человек,
То инь себе найди такой, чтобы навек.
Навек — а дальше смерть.
Но что такое смерть?
Стена, бездна, дверца?
Если дверца, то куда?
Что, если там пустота?
Так в пустоту все время мира смотрит,
Пока красота мир пасет.
Но, если так, что значит красота
И почему ее так превозносят люди?
Сосуд ли то, в котором пустота
Иль пустота и даже не в сосуде?

Девочка-фитюлечка

Девочка-фитюлечка в парке имени культуры
Видит бабочек из дряни, собачат из арматуры.
Видит, как один казах
С пидорасиной в глазах
Сжал портвей меж двух сосенок
И прется, словно поросенок
Видит, видит космонавта.
Он на спутнике летит.
Сверху зрит он алконавта
И перстом ему грозит.
Видит, видит Гаутаму.
По дорожке он идет,
За палец держит свою маму
И насупленно поет...
Ах, Парк, Голубой, нескончаемый,
Вечный и бесконечный.
Ах, Парк, для ненужных детей
И беспечных покусанных женщин.
Ах, Парк, для незримых существ,
Что под видом незримых веществ
Циркулируют в каждой сосне,
Открываясь людям во сие.
К девочке-фитюлечке подошел солдат,
Железными зубами кусая шоколад.
Солдат со съехавшей крышей.
Ему кажется, что он девочкин брат.
Стуча железными зубами, он говорит:
"Сестра, я никак не могу согреться...
Было много водки и перца,
Донна Ванна, кипятковая Анна
И сухая горчица в носки.
Но во мне не растаял лед.
Но во мне не растаял. Вот.
У меня вместо печени — лед.
У меня вместо сердца — лед.
Было много людей, сестра,
Но тебя я не видел меж ними.
За тебя я боялся, сестра.
Я думал — тебя убили..."
Девочка-фитюлечка плечиком пожала,
Свиснула и прыснула, резво побежала.
Она мчится - солдат за ней.
Зажигаются сотни огней.
Она забегает в лица
И пытается в них притаиться.
Она хочет укрыться в стволах.
Хочет спрятаться в детских глазах,
Но ее выдает страх.
Но ее выдает ее страх...
За девочкой гнался солдат очень долго,
Но все же настиг, перерезал ей горло.
И зачем нужно тело в этом Парке,
Где все не в серьез?
Хочет девочка — станет одной из берез.
Хочет - станет засохшей ватрушкой.
И съедят старик со старушкой,
Осеняясь крестом, под российским кустом,
Поделившись кусочком с лягушкой.

Подземная Россия

Дети бессмертья читали во тьме Патанджали пытливо,
Новая химса черна, а натура всегдашне черна.
Сердце бубнит гордецу вседневно, смурно, терпеливо,
Что предстоит молодцу путь золотого зерна.

Ах, не воззрети из недр в ваши жемчужные лица,
Что посрамляют комет радостный в небе полет.
Ах, как у ваших колес светят алмазные спицы.
Ах, голубиной четой небо к вам в гости придет.

К нам в непроглядность сюда кличут эфирные клиры.
Мглистый седой человек рваной увенчан звездой.
Лапками на потолке, о твоя брюхоногая мокша.
И в Читтаказе твоей побредем без Полярной звезды.

Мы в непроглядной нощи молодые глубинные травы.
Владимир Богомягков
Санянанда
Сообщения: 335
Зарегистрирован: 14 дек 2005, 15:22
Благодарил (а): 2 раза
Поблагодарили: 10 раз

Сообщение Санянанда »

Утешный папа

Она вошла с весной на бёдрах,
Но Фрейд уснул уже в шкафу.
Глаза её смотрели гордо
В кастрюлю супа и луну.
Послушай милая а стоит?
Творец пришёл из мира грёз...
А на опушке волки воют,
В конюшне конь доел овёс...
А мы живём как жили ране
Утешен очень наш отец
МладшОй играет на бояне,
СтаршАя вышла под венец.
А папа - йог, ему всё пофиг,
И электричка за окном...
И занавеска словно окрик
Пускала холод в этот дом.
Мой друг был пьян и где-то весел
Мать наложила нам борща
"А ну младшОй!" - сказал я, - "Песен!"
А по щеке пошла слеза...

(С) Саня, из неизданного

Маэстро... Таки может, да?
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic.php?t=7663
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Таки может... :D
А.Смит
Сообщения: 3162
Зарегистрирован: 19 июл 2007, 19:39
Поблагодарили: 34 раза

Сообщение А.Смит »

Как славно все было! И будто вчера...
Наверно приснилось, решил я с утра
И в долгие будни ушел с головой.
Но разве возможна в них встреча с тобой?

Неспешные ритмы скользят сквозь меня,
Но я их не вижу, устало кляня
Свои недостатки, бессмыслицы сплин
И счастье пронзающий жизненный клин.

Полет невозможен - твердят все вокруг,
И я выпускаю удачу из рук.
Но годы уходят, а с ними и пар.
Разменом мельчает мой жизненный дар.

Сугубо меж нами: я рад, что ты есть,
Хотя расстоянья меж нами не счесть.
Мне снова приснится касанье твое
И губ колыханье, твердящих свое...
La gente esta muy loca
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Оплешивела рожь придорожная,
грязь колёсная хлещет под дых.
Правит тля на полыни ничтожная,
да и мухи засрали гнедых…

Придорожная Русь жнёт червонцами
из прожорливых жирных зевак.
Благодарствуют суки прононсами.
Да и в рожь отпускают собак.

Грубо, матами, бабы торгуются,
на кусок, собирая гроши.
Тут и с Господом Матерь рифмуется,
и в дорожной пыли малыши.

Версты русские правят в Московию –
в стопудовый, прославленный «Рим».
Ну а тем, кто возглавил сословию –
много лета и многая зим…

Оплешивела рожь придорожная,
да и избы сравнялись с гумно.
Я бы матом сказал…
Осторожен я…
Да вы поняли –
это
оно…




Прости – прощай, два слова после трёх…
Дежурная улыбка на вокзале.
Не обещай мне помнить, мотылёк,
всего того, что кончилось вначале…

Не обещай мне помнить рыжий день
и ласковое море, и лагуну.
«Прости – прощай», «мулатка – карамель»…
Таёжный рай, мне обещал фортуну.

Уеду в плен, берёзовых подруг,
уеду в дым, заброшенных околиц,
где женщины чернят по серебру -
три главных слова - преданности полис…

«Прости – прощай», я еду снова к трём…
К судьбе, что сибирячка нашептала,
а ты была холодным янтарём
на стыке рельс у южного вокзала…


Сергей Щеглов
Likos
Сообщения: 290
Зарегистрирован: 14 фев 2005, 17:09
Благодарил (а): 4 раза
Поблагодарили: 6 раз

Сообщение Likos »

Сегодня мне готично. Я молчу, глаза с утра подводкой благородя, вздыхаю грустно, кисточкой черчу по нежной коже что-нибудь навроде "Я одинока, боже, я умру совсем одна, и мук моих не стоит весь этот мир, и алая луна вольет мне в рот горчайшую настойку из черных крыл и битого стекла...Я отравлюсь, и в горле заклубится..."Алло. Привет. Конечно, принесла, да, поняла, ему пора убиться об стену...Да! Ну тоже мне, герой, до встречи в семь, отдашь мне распечатку..." О чем я...ядовитейший настой, и пальцы, не оставив отпечатков скользнут по коже, кровью начертив..." Вот черт возьми! Я снова опоздаю! Ключи, мобильник, новый детектив, на шею - плейер, туфли, убегаю, асфальт неровен, падаю, синяк, спасибо вам, ну что вы, не ушиблась, ну что вы так глядите на меня, неужто вы к трамваю не спешили, бегу, простите, вот вам телефон, я до семи, конечно, взгяд прощальный..." Да, я прекрасна, новая Сафо, окутанная аурой печали, Но я умру, и он мне принесет шесть алых роз в хрустящем целлофане, уколется, отравится, умрет, и мы вдвоем парить под небесами..." Какая лажа, господи прости, меня томит с пяти до десяти!

Бродячие маски...

Бродячие маски, бродячие сказки, бродячий сюжет,
Себя излагаю, пора, дорогая, из тени на этот свет,
Все мило и просто, прикрыта короста изящным бантом,
Сидит у окошка облезлая кошка с пушистым хвостом.
Обыденность боли, глоток алкоголя, штрихую лицо,
И снова – как прежде – дорога к надежде налита свинцом,
И хочется, кстати, найти выключатель, и дернуть стоп-кран,
Но это не метод, глоток Интернета, мигает экран.
И где-то в зените мой ангел-хранитель глотает горстями мел,
Потеря рассудка и язва желудка, и список недобрых дел,
Он галочки ставит и низко летает, и чертит в снегу круги,
А я не вникаю, себе потакая, всегда ухожу с другим.
Он ласково стелет, он мастер постели, он помнит мои грехи,
Встречает радушно, но я равнодушна, любовница от сохи.
Короткие нити в моем лабиринте, прощайте, дружок Тезей,
Тавро Минотавра, иллюзия дара, мой собственный Колизей…

Сердце стучит кулаками в стены...

Сердце стучит кулаками в стены-
Сердце кричит «Тишины – и баста!
Не замолчишь – перекрою вены,
И не поможет ни йод, ни пластырь!»
Тахикардия играет ритмом,
Только покой мне уже не снится.
Если надежды тупая бритва
Стала последней моей синицей.
У валерьянки – кошачьи лапки,
Сердце клубочком по ребрам скачет,
Я вытираю с ладоней тряпкой
Чье-то решенье моей задачи,
Чет или нечет, глотаю горечь,
Чтобы до срока чего не вышло…
Белой таблеткой играет в горле
Красный котенок сердечной мышцы.

***
Август сжимает горло. Август зовет на север.
Хуже, чем три апреля - август, и я молчу.
Я никому не верю. Я открываю двери,
И на асфальте мокром стрелки тебе черчу.
Прямо, до поворота, в арку, за гаражами,
Дом мой - стены четыре, крыша давно течет...
Вместе отметим, милый, праздник неурожая,
Выбей из рук бокалы и запиши на счет.
Милый, послушай, птицы тоже текут по венам,
Птицы роняют в тучи перья и голоса...
август из перьев нижет сети моей измены,
Я выставляю сердце в рубрику "Сделай сам".
Милый, мне тоже больно. Сотни увядших лезвий
Август в меня вонзает, что же теперь, кричать?
Горечь струится с неба, плохо, зато полезно,
Я открываю, милый. Я выхожу встречать.

***
Мы чужие друг другу – почти, почти,
До извечного ритма, что бродит у нас в крови.
До коротких записок – ну как ты? Не спишь? Прочти!
Это просто письмо, о какой говорить любви?
Это просто, дружок, и такое тебе и мне
Приходилось цинично до срока в себе гасить.
Да, конечно…Но как объяснить струне,
Что дрожать на ветру между нами ей хватит сил?
Я вечернему небу до капли тебя дарю,
Я тебя отдаю всем стучащим в стекло дождям,
Бесконечному городу, мокрому алтарю,
Я танцую во тьме, прикасаясь к твоим губам,
Только кончики пальцев – держи меня, не пускай,
Что отмерит нам завтра заоблачный ростовщик?
Все проходит, я знаю, и фраза стучит в висках…
Я тебя не отдам, потому что ты так решил.

***
Смерть по расчету – как видишь, выходит глупо.
Без приглашений, до вяжущей немоты.
Мраморный лоб, ледяные сухие губы,
Впрочем, неважно. Все это – уже не ты.
Смерть по расчету – партнер по петле и мылу
Медленный танец на лезвии бытия.
Выдох без вздоха. Прости, я тебя любила.
Впрочем, неважно. Все это – уже не я.
Смерть по расчету. Готово, прошу на выход.
Тоненькой свечкой начертим границы слов...
Господи, знаешь, а тут у тебя так тихо!
Впрочем, неважно. Все это уже прошло.

***
Эти маленькие игры в мудрых выросших героев…
Разговоры, встречи, споры…Собираемся по трое,
Ноу проблем, ноу комментс, жизнь течет неторопливо,
И несет от наших кухонь Фрейдом мценского разлива.
Время морщится устало, мы циничны, это мода,
Хлеб и зрелища – увольте, это пища для народа,
У Христа глаза кастрата на плакатиках пасхальных…
Мы циничны, да, конечно…но вполне патриархальны.
Все по мерке, все серьезно, мы устали, но не жили…
Рано утром – на работу, там мы все еще двужильны,
Деньги пахнут черной кожей и французскими духами…
И искупаны журналы в модной глянцевой лохани.
Но скажи мне, друг Гораций…впрочем, знаю, что ты скажешь.
Гамлет нынче маркетолог, кормит дочку манной кашей,
Он ответил на вопросы, всех простил, живет нормально,
Бедный Йорик в наше время – это слишком маргинально.
Друг Гораций, отчего же тошно в нашем Эльсиноре?
Ну, давай, решим проблему в задушевном разговоре,
И , возможно, я поверю, в то. что быть – легко и просто…
…Все плотней сжимает сердце эта липкая короста.

***
Иллюзиями собственных свершений
Раскрасив жизнь в пастельные тона,
Хочу спастись от участи мишени,
Которая на стрельбище – одна.
И этот тир мне, кажется, не снится.
Навылет, пли! Промазали, дыши…
Чему ты удивляешься, сестрица?
Ведь на миру все средства хороши.
Развод, кредит, земля кому-то пухом,
Работа, дом, просроченная жизнь,
Лишь новости, свистящие над ухом,
Избитых слов горелые пыжи…
Горит трава, земля течет комками
Из вялых рук – в раскрытые глаза…
Взорвется полуночными звонками
Еще одно желанье рассказать,
Что вот вчера, такая молодая,
Еще одна, вот только пили чай…
И жирной точкой станет запятая –
Казнить нельзя помиловать прощай.

***
Просыпаешься на рассвете, безнадежно, темно и пусто,
Размышляя о смысле жизни, ожидаешь ответа – зря.
Закурив, ощущаешь тяжесть – область быта и область бюста,
И цепляют тебя за горло проржавевшие якоря.
Ничего, никогда – привычка, уходя, поджигать причалы.
Ничего, никогда – безбрежность, от надежды и до ножа.
Ничего, никогда – спокойно, круг замкнулся, начнем сначала,
Положу я тебя на сердце, только нечем уже прижать.
Никогда, ничего, мой мальчик, у коржей подгорела корка,
Ничего, мы края обрежем, сердцевина еще сладка,
На банкете прошедшей жизни слишком часто кричали «Горько!»
Слишком крепко держали руки, научили держать в руках
Все – от сердца и до стакана, я качаюсь на пьедестале,
Кто я? Знать бы еще, пожалуй, где мой поезд в небытие…
Мы - такие, еще не жили, но уже от всего устали,
Вместо рая – киоск на рынке, называющийся «раек»…

***
Глотаю жизнь - за маму, за подругу...
Пойдя на кухню, скажем, за водой,
Я поняла - стареющая сука
Куда банальней стервы молодой.

В автобусе листаю по привычке
какой-то подвернувшийся гламур...
И завалялся где-то в косметичке
Издохший от бездействия Амур.

У вариантов - штампы в паспортинах,
Ну из каких штанов не доставай!
И остается только Паутина...
Звонок. Коннект. Мощу дорогу в рай.
М.Хамзина
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Хорошо!...
Ответить