Бориз писал(а):Вышла новая книга В. Леви "Не только депрессия или охота за настроением"
А вот цитата из вышеуказанной книги. Помещается на благо всех депресснутых, депрессованных и просто прессованных жизнью существ.
«
Эндорфин Иванович: История одного антидепрессивного средства. Вот один из случаев неудавшейся попытки насильственного отъема настроения у отдельно взятого человека…
Имело место событие в известной московской психушке… Попался среди моих больных живой антидепрессант…Иван Иванович Оглоблин, личность малоопределенная. Документов при поступлении не было, кроме пропуска в какое-то спецКБ, где состоял вахтером.
Поступил в отделение в хохочущем состоянии. Лысенький, круглый весь, как колобок, нос картофелиной, в лучистых морщинках, с непрерывно набегающей пунцовой краснотой…
Запись дежурного:
«Поступил в связи с антигражданским поведением, выраженным в форме неуместного смеха в общественном месте. Контакту не доступен, на вопросы не отвечает, эйфоричен, неадекватно смеется. Диагноз шизофрения.»
Так и сидел в приемной: смеялся, хохотал и хихикал, ржал, как ужаленный, пока развязывали, ржал дальше на всевозможные лады в отделении, продолжал ржать неудержимо, не возражая против лечения лошадиными дозами нейролептиков, которые ни на грамм не действовали; ржал, заражая ржачкой соседей по палате, санитаров, медбратьев и всех врачей, кроме завотделением Костоломова, которому мешал паралич лицевого нерва; ржал, не ржавея, и в изоляторе, куда пришлось поместить и где просидел эн лет почти безвылазно (иногда, когда другим не было места, его переводили в дальний угол коридора, где ржал еще громче); продолжал подхихикивать и во сне по-тихому… Ржал – вот, собственно, и все. :lol:
Ну, сидит и ржет, ест и ржет, спит и ржет, эка невидаль, смехунчик такой, хохотунчик, круглоносенький ржунчик.
Внимания на него старались особо не обращать, лекарства вводили торопясь, чтобы не заразиться ржачкой.
Заметили притом сразу же, что от одного лишь присутствия в отделении больного Оглоблина у других больных повышается настроение, веселеют почти все до неадекватности; поднимается дух, или как бы это еще назвать, и у врачей, стоит только мимо пройти, и у медбратьев, и даже у санитаров наших, хотя с ними особ статья…
Вот и держали Ивана Ивановича в основном в изоляторе, а то мало ли что.
Задерживал нам оборот койко-дней. Полагается и таких безнадежных выписывать хоть на неделю, хоть на денек другой, но куда этого?.. Родных не объявлялось, а от самого ничего не добьешься, слова человеческого не произнес ни разу почти, кроме то ли «хватит держать», то ли «дайте доржать».
Это произошло, когда отделение обходила комиссия из горздрава.
Перед тем Костоломов собственной персоной к Ивану Иванычу подошел, вернее, прокрался на цыпочках, что при его атлетической комплекции выглядело чудновато. Я тоже, как лечащий ординатор и соучастник, прошастал следом.
В высшей степени убедительно зав попросил:
- Больной Оглоблин! Прекратите неадекватный смех на время комиссии. Поняли?
Иван ивыныч продолжал ржать, даже чуть громче ржанул в ответ. Тут же кивком Костоломов дал знак санитарам, фундаментальному Николаю и клешнястому, ухватистому дяде Васе, совокупный отбытый срок коих в местах не столь отдаленных по уголовке составлял чуть поменьше вышки.
Санитары ответили понимающим молчанием.
- В случае чего, - пояснил Костоломов.
И уточнил:
- В случае чего.
Николай внимательно шевельнулся и зажевал улыбку; дядя Вася натужено усилил звериность мордовыражения и подрастопырил клешни. :evil:
Я, лечащий соучастник, произвел стойку-смирно, глядя в другую сторону, я сдерживался уже из последней мочи, ибо Оглоблин продолжал ржать в усиленном режиме, ржанье его проникало вибрациями в печень и в поджелудку, зашкаливало.
- Эх, траляля, - произнес Костоломов, как всегда при озабоченности, и поспешил в кабинет.
Минут через 40 комиссия в составе четырех членов и председательши двинулась, за ней зав и вся врачебная свита, где-то в хвосте и я.
Стояла бесподобная тишина. Дело шло о присвоении отделению звания образцового.
Костоломов вполголоса, скупыми штрихами набрасывал необходимые пояснения: «Онейроидная кататония… Имело место некоторое возбуждение… Готовится к выписке…»
Председательша комиссии замзавгорздравша, плотная тетя с крысоватыми глазками, торопливо кивала и делала движения, напоминающие канатоходца, с ней в такт и все члены комиссии. Видно было, что они слегка мандражат, не каждый же день приходится проверять буйную психиатрию.
Комиссия благополучно прошествовала мимо изолятора, и я успел удивиться, что никакого ржанья оттуда не доносилось, только слегка дрожал пол возле двери. Костоломов блестяще выполнил заранее задуманный маневр, направив внимание замзавгорздравши и членов на наш открытый со всех сторон, сияющий туалет, феноменально пустой.
И вдруг раздался апокалиптический взрыв.
Все содрогнулись, под председательшей треснул линолеум, один из членов гулко упал.
Из изолятора с воплем: «хватита держать!» - или «дайте доржать!», неразборчиво получилось, хотя и громко, - выскочил Иван Иванович и покатился мячиком. За ним в зверском молчании неслись дядя Вася и Николай с кляпом в руке, только что выплюнутым, что и произвело, очевидно, взрывную волну.
Неслись, пытаясь поймать «на хомут» - вернейший захват за шею с придушиванием за счет пережима сонных артерий – но Иван Иванович делал обманный финты и непостижимо увертывался, - он и не бежал вовсе, он танцевал, пружинно трясясь, он ржал, беззаветно ржал, а с ним вместе дико, бессовестно, единой семьей заржали больные, все отделение, заржала председательша и все члены комиссии вместе с упавшим, заржали все, кроме Костоломова, горестно повторявшего: «Эх, траляля».
Первым опомнился дядя Вася – рыча, сделал тигриное сальто, он был великий профессионал, и в прыжке достал Иван Иваныча откуда-то с бокового выверта , из другого измерения, достал и накрыл. Тут же и Николай ухнул и богатырским взмахом всадил кляп в ротовое отверстие. Иван Иванович почтительно смолк, затем икнул, побагровел, посинел… И вдруг опять апокалиптически пукнул.
Опять отчетливо прозвучали жалобные слова: «Дайте… доржать…»
В общем, все обошлось, звание присвоили. Санитары потом, естественно, получили от зава некоторое внушение, но больше для ритуала субординации. – «Да, - уверенно произнес дядя Вася, - перестарались маленько».
В уверенности его тона сквозило твердое знание, что не в первый и не в последний раз перестарались они, а обижать их нельзя. Дядя Вася с четырьмя убийствами в анамнезе особенно глубоко знал, что обижать их нельзя, и всякий раз в конце обхода подмигивал Костоломову…
Член комиссии, который упал, оказался большим эрудитом.
«У больных шизофренией, - сказал он, - по последним научным данным, нарушена выработка эндорфинов. Вы не знаете, что такое эндорфины, не в курсе, литературу читать надо, товарищи… Ваш этот… Хомуткин… Чересседельников… Лошадиная фамилия, вы не в курсе, это типичный случай эндорфинового дисбаланса… литературу читать надо» 8O
После комиссии и лекарства И.И. отменили, на фиг изводить попусту. Я и еще двое докторов (в мужском буйном работали только мужчины), все, кроме зава, использовали его стихийно сперва, а потом уже и сознательно, в качестве живого антидепрессанта: подойдешь, постоишь рядом, поржешь минуту-другую, вот вроде и опять жить охота.»
Конец истории хороший. И.И. выписали под присмотр опекуна.
При обнаружении подобного субьекта хорошо бы открыть класс смехо-терапии :-) Будет пользоваться большим спросом :-)
