Бесконечность, други у всех бывает оказывается разная.. и каждому чтоб расслабиться нужна тоже разная её доза..
Ээхх .. держите меня модерраторы.. сможете урезать - урежьте .. но я не смог.. бесконечность.. она такая..
(про Померанца уже было тут - видео
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic ... 1345#81345
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic ... 1463#81463 )
- выкладываю маленькими кусочками где "про бесконечность" хорошо объясняется взятые с (их там легко найти)
http://pomeranz.ru (без курсива чтоб глаза не ломать) :
Померанц про себя в 16 лет:
...Логически человека в бесконечности решалась не в мою пользу. Любое конечное число, деленное на бесконечность, равно нулю. Следовательно, я нуль, и вся история человечества – горсточка нулей. Это просто, как дважды два четыре. А мне нужно было дважды два пять (так я впоследствии прочел в «Записках из подполья»). Я и решил не обращаться к логике, а просто перекрывать в уме абсурдную проблему: «если бесконечность есть, то меня нет; а, если я есмь, то бесконечности нет». Через двадцать лет я узнал, что это напоминает метол перехода от помраченного сознания к просветленному в буддизме дзэн. Оторванный и о образа Бога, и от внеобразной мистики, я изобретал деревянный велосипед и изобрел что-то достаточно неуклюжее, отдаленно напоминавшее решения, предлагавшиеся, начиная с VIII в. До P.X. После трех месяцев перекатывания проблемы в уме, она раскололась, и в мелькнувшем свете вдохновения сложились две мысли: 1) мое сознание не ограничено моим телом. Каждое сознание – точка ,в которой вселенная вся себя сознает. Мое тело – весь бесконечный космос и 2) мои жизненные цели человечества как-то вплетаются в круговорот космоса и необходимы в его структуре.
Вторую идею впервые я выразил очень неуклюже. Из уважения к прошлому я сохранил это уродство в книге «Выход из транса». Интересно, однако, другое: озарение не создает словесных структур. Оно озаряет то, что складывается в уме. Как ни озаряй ум неандертальца, он не родит ничего больше примитивного мифа. Сейчас, познакомившись с несколькими великими культурами,
я повторил бы слова Кришны Арджуне: «Если бы я перестал действовать, исчезли бы все миры. И поэтому – сражайся, Бхарата!» Это имеет смысл и вне спора с ранним буддизмом.
Лекция № 8 - Иконография бесконечности
...мысль Рильке: "Прекрасное — это та часть ужасного, которую мы можем вместить". Эта фраза у него была написана в письме, но она связана с одним из стихотворений "Дуинских элегий", где есть такая строчка:
"Каждый ангел ужасен". Вот эта мысль, что "каждый ангел ужасен", и потребовала объяснения. Как правило, ангелов рисуют несколько сусально. Существует такое выражение, как "ангелочек". Это изображение, в сущности, уводит от действительно религиозного пути. В ликах ангелов великих иконописцев чувствуется грандиозная, опрокидывающая, в чем-то страшная мощь. Красота всякого высокого искусства, даже если оно не осознанно религиозно, есть вмещенная бесконечность, форма, в которой чувствуется дыхание бездны, дыхание бесформенности, которую эта форма уравновесила и преодолела. И это также необходимо на духовном пути, как и открытость бездне.
Есть такая сказка прекрасного современного немецкого сказочника Михаэля Энде. Сюжет сказки таков: человек живет в рушащемся мире, в сказке — это некий вращающийся диск, а на нем — карликовые игрушечные города, реки и т.д. И человек очень уютно устроился, он окружен куполом со звездами, солнцем и луной, — и вдруг этот мир начинает трещать и рушиться. И в трещину человек видит фигуру, в ней можно угадывать Христа, который говорит ему: "Иди сюда!". Человек боится шагнуть в пустоту, фигура держится ни на чем. Человек отвечает: "Если я шагну, я упаду". И из бездны говорят ему: "Учись падать и держаться ни на чем". Вот это и есть то, что дает совершенно незыблемый смысл жизни:
чувствовать бесконечность и не теряться в ней.
... У Николая Гумилева есть стихотворение «Звездный ужас», о первых людях, взглянувших в небо. Животные не смотрят в небо. И Гумилев представил себе ужас первых смельчаков, повернувших головы вверх. Попытки повторялись одна за другой. И каждый раз смельчаки умирали от страха. Они не выдерживали столкновения с бесконечностью. По-моему, большинство людей до сих пор не выдерживают столкновения с неразрешимым. Невозможно представить себе бесконечное пространство и время, и только для немногих упорное созерцание бесконечности становится вызовом, рождающим внутреннюю бесконечность духа, внутренний свет, поглощающий внешнюю бесконечную тьму.
когда открытие Галилея разрушило образ небесного свода и открытая бездна потрясла Паскаля, родилась его знаменитая мысль: «Человек слаб, как тростник. Порыв ветра может сломить его. Но этот тростник мыслит, и если даже вся вселенная обрушится на него, она не сможет отнять у него этого преимущества». Если вся вселенная обрушится на него! Этот образ до сих пор не вместился во многие головы. До XVII века его просто не было. Для рационального XVII века это риторика, подводящая к утешительной концовке: ничто не может унизить величия разума. И только романтики поняли Паскаля. И Тютчев развернул вызов бесконечности в своих стихах и захватил им Достоевского и Толстого (и меня, вслед за ними).
Сознание ужаса не утешало Тютчева. Утешало другое: когда природа поворачивалась к нему цветущей жизнью и все в мире казалось цветущей жизнью:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Но сильнее захватывал кошмар одиночества в мире:
Природа — сфинкс. И тем она верней
К себе влечет и губит человека,
Что может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Человечество до сих пор запоминает великие страсти, забывая, что всякое конечное число, деленное на бесконечность, равно нулю. И страсти Чингисхана, Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера — так же равны вечному нулю, как споры на кухне коммунальной квартиры. Знаменатель нашей жизни — бесконечность, и наша жизнь чего-то стоит, если в числителе ее тоже попадает что-то подлинно бесконечное, тут надо было сказать — вечное, но я хочу сохранить числительную метафору, она доходчивее для людей, знающих арифметику и не читавших мистиков. Впрочем, у Рамакришны в числительной метафоре не было нужды. Он сравнивает Брахмана с океаном и тут же дает единство с океаном в порыве веры.
В индийской культуре есть и такая метафора — единство Атмана и Брахмана. Ее можно сравнить с единством залива с океаном. Но все это только метафоры. И в Евангелии — своя метафора: «царство Божие внутри нас». Все царство в маленьком человеческом сердце. Это не менее ярко, чем единство залива с океаном: непостижимое, но ощутимое единство бесконечного космоса и мыслящего мозга.
Суть метафоры — опыт Паскаля (и других, в других культурах). Поняв, что в «числителе» человеческой жизни должен быть вечный огонь, вечный свет, человек не может успокоиться, пока не почувствует во вспышке внутреннего огня опыт, перекликающийся со вспышками внутреннего огня у древних отцов (у Паскаля это Авраам, Исаак и Иаков).
Не философов и ученых, — подчеркивает Паскаль, — не мастерство анализа и синтеза, а непосредственный опыт.
ПОМЕРАНЦ: ПОЛУЧАЕТСЯ, ЧТО ХРИСТОС БЫЛ АТЕИСТОМ -...если у каждого человека, с которым мы сближаемся, есть внутреннее окошко в бесконечность, то, чем больше людей, тем больше контакта с бесконечностью. И тут не обязательно, чтобы на каждом шагу висели иконы Рублева и на каждом шагу звучала музыка Баха. У нас есть несколько знакомых, которых я называю «небывальцами». Есть, например, одна женщина, русская, которая замужем за норвежцем. И когда мы были в Осло и ходили с ней на берег моря, Зина при ней могла не только читать – могла писать стихи. Ничем другим эта женщина не замечательна, кроме того, что она глубоководная рыба, так сказать, и на поверхности начинает изнывать. Я могу достаточно долго держаться на поверхности, у меня есть способность болтать с людьми о том о сем, хотя я от этого устаю, а она, эта женщина, вообще не может – просто начинает задыхаться...
«Небывальцы» – полная противоположность среднего человека. Вообще люди очень разные. Мы стоим только на пороге поисков взаимного понимания, являя мир, в сущности, разной породы. И это не этнические различия. Урожденная Коноплева, вот эта норвежка, – весьма простого происхождения. Но как-то надо нам научиться понимать в этом отношении: что есть рыбы глубинные, а есть чувствующие себя хорошо на поверхности. Их ни в коем случае нельзя презирать, но они живут на поверхности. И тащить их в глубину не имеет смысла. И у нас могут быть с ними общие темы для разговоров...
– Григорий Соломонович, коснемся еще одной запретной зоны. Создается впечатление, что запретной, поскольку об этом не говорят. Означает ли ваше замечание о глубоководных рыбах, что именно по причине их малочисленности в России не произошел духовный переворот, то самое покаяние, о котором так долго говорили диссиденты, снял свой фильм Абуладзе, писали все кому не лень в конце 80-х – и все закончилось полным обломом?
– Видите, глубоководных рыб всегда было не очень много. Кроме того, при очень простой жизни, близкой к природе, вероятность глубинной натуры больше, чем в техногенном мире. Техногенный мир, в котором мы оказались, вынуждает нас знакомиться с большим количеством инструкций и строго их соблюдать. К чернобыльской катастрофе привело несоблюдение инструкций. Аккуратные немцы этого бы не допустили. Из-за этого, правда, среди них много скучных людей... Но все-таки Чернобыль слишком дорогая цена за широту русской натуры. Один из моих знакомых выражается так: «Есть проблемы, требующие быстрого решения, и есть проблемы, требующие медленного решения». Чем больше у нас проблем, требующих быстрого решения, а их, вы согласитесь, у нас все больше и больше, тем меньше времени у нас остается на медленные ответы. Хочется тут вспомнить Галича:
Мне не надо скорой помощи,
Дайте медленную помощь...
Это не специфически русское явление – это движение всей цивилизации. Мы втягиваемся в техногенный мир, и надо думать, как уравновесить, употреблю ученое слово, дисфункциональные черты техногенного мира. Попросту говоря – дурные черты.
В принципе это возможно. То, что, может быть, само по себе получалось в более примитивном обществе, сейчас об этом думать надо начиная с детского сада.
У меня в связи с этим был разговор с одним скандинавом, норвежцем, живущим в Швеции, который занялся проблемой нестыковки между тем, чему детей учат в школе, и теми ценностями, которые им внушают в семье, с тех пор, как религия стала частным делом. Человек на уроке биологии рассматривает себя как биологическую машину, а затем на уроке филологии ему говорят о достоинстве и прочем. Этот скандинав, ища ответ, беседовал с католическим архиепископом, который ему говорил, что они сохраняют веру в души предков, посредников между ними и Богом, беседовал с переводчиком далай-ламы, который ему говорил, что в буддизме есть элементы научности, поэтому буддизм легче примирить с современным миром, чем ортодоксальное христианство, требующее все время верить в такие вещи, которые разум уже принять не может. И, прочитав мою книжку – ее издали по-норвежски, – он решил со мною тоже посоветоваться. Я ему в ответ рассказал, как я лично выпутывался из этого положения. Но меня не биология мучила – астрономия. Бесконечное пространство и время. Потом я узнал, что до меня это мучило Паскаля. И, так как поэтом, который больше всего на меня повлиял, был Тютчев, а Тютчев читал Паскаля и в одном месте его цитирует («А человек сей мыслящий тростник»), то, я думаю,
до меня допер паскалевский вопрос. Решая его самостоятельно, я фактически открыл для себя медитацию. Жестокий способ – созерцать бездну в 20 лет. Я три месяца ее созерцал... и в какой-то момент почувствовал блеск света внутри, и в этом блеске – тут меня и сбило с толку – появились две мысли, которые я счел разрешением вопроса.
Я вовсе не рекомендую всем идти этим путем – это действительно рискованный путь... Но... знаете, надо учить с детства людей созерцанию.
Нужно, начиная с малолетства, с детского сада, развивать в людях способность к созерцанию. Ввести их во вкус, допустим, утренних часов, когда роса всходит, или вечерних, когда закат солнца. В общем, научить их не фотографировать природу на экскурсиях – фотографии мало что дают по сравнению с привычкой созерцать.
- Скажите, пожалуйста, все ли религии, о которых Вы сейчас говорите, одинаково объясняют происхождение мира, то есть, что наш мир был создан Богом или каким-то высшим разумом? И какую религию Вы предпочитаете? Может быть, научную точку зрения. Чем Вас не устраивает, например, если нет научного мировоззрения?
Григорий Померанц: Научное мировоззрение меня не устраивает, потому что оно меня оставило одиноким, заброшенным, в бездне пространства и времени. Я пережил этот ужас впервые в 16 лет, отложил, пока я не поумнею. В 20 лет я снова вернулся к этому под влиянием Тютчева, Толстого, Достоевского, которые чувствовали этот ужас. И я начал штурм проклятого вопроса о месте человека в бесконечности, в течение трех месяцев я этот вопрос штурмовал.
Яков Кротов: Григорий Соломонович, я прошу прощения, перебью. А почему вот это выражение «проклятый вопрос»? По-моему, это блаженный вопрос, вообще, самый приятный вопрос в жизни. Почему?
Григорий Померанц: Это мучительные вопросы. Вопрос о смерти, вопрос о страдании и вопрос о месте человека в бесконечности, от Паскаля он идет. Потому что после того, как Коперник разрушил почву под ногами традиционного мышления, земля брошена в огромное пространство и там она как песчинка, такое возникает чувство, что все, что мы делаем, все, что мы творим, это ничтожно, это пропадает, как камень, брошенный в огромную пустоту. И у Достоевского еще такой поворот, который он, правда, заимствовал у Руссо и Бальзака, что, если представить себе, что мы перенеслись с земли на какую-нибудь планету у какой-то звезды Сириус, а на земле мы натворили массу пакостей, то, оказавшись возле Сириуса, где о земле ничего не знают, останутся ли у нас муки совести или нет.
...что такое метафизическое мужество? Этот термин я, по-моему, сам придумал, хотя, вероятно, он был известен и раньше. Я не отстаивал приоритет. Просто мне это впервые пришло в голову, когда я обдумывал, с чего я начал свое развитие. Я несколько раз говорил и писал об ужасе, вызванной во мне тангенсоидой, уходящей в бесконечность. Мне было тогда 16 лет. Я попробовал сосредоточиться на своем месте в бесконечности и почувствовал, что могу свихнуться
Отсутствие метафизического вдохновения, как и отсутствие боевого вдохновения, можно форсировать. Простейший способ, применявшийся в древности – напитки из мухоморов и тому подобных галлюциногенов. Выпившему сомы море по колено, небо по колено. Есть один из гимнов Веды, в котором описывается состояние человека, напившегося сомы. Он очень убедительно показывает состояние древнего наркомана. Но употребление вне обряда, как ежедневное удовольствие, если и было в древности, то вело к гибели племени, в котором было это, потому что оно разрушало людей. Поэтому в тех племенах, в которых эти вещи дошли до нас, это всегда редкий обрядовый акт, и вписывается в обряды. И сегодня злоупотребление этим может привести к гибели всей цивилизации. Именно поэтому Будда запретил форсирование физическим опьянением духовный подъем. И когда я рассказывал вам, как американец Уотт пытался сказать Судзуки, старейшему [учителю] в Дзэн, что можно сделать первый шаг с помощью таблеток, Судзуки ответил ему старинным диалогом: «Учитель, укажи мне путь, - имелось в виду, к просветлению. Учитель отвечает: «А ты уже позавтракал?». «Да». «Так пойди и вымой свою миску». То есть, глубина и связанный с этим духовный подъем должен быть связан со всем контекстом жизни, он не должен вырывать человека из обыденной жизни, а только подсвечивать ее. И Судзуки определял Дзэн, как ваш обычный повседневный опыт, но на два вершка над землей.
Итак, мужество, в том числе, метафизическое, связано с мудростью и трезвой оценкой своих сил. Когда Тютчев, Толстой и Достоевский заново расшевелили во мне ужас бесконечности, мне было уже 20, я чувствовал себя сильнее и решил помужествовать с этим мужеством. И я рассказывал вам, что
я три месяца упорно вглядывался в бесконечность. И через три месяца замелькал свет в бездне и родились некоторые интересные идеи, как-то связанные с этим чувством полета над метафизическим страхом. Потом оказалось, что эти идеи были не новые. Но не в них дело.
Моим действительным открытием было другое, чего я тогда не понял. Я начал понимать на войне, когда искал доводы, чтобы победить страх. Я вам рассказывал, что реальной опасности в этой ситуации не было, бомбежка шла километрах в трех, но страх вдавливал мне в землю. Зрелище бомбежки вызвало у меня то, что я потом определил как психическую травму, ранение, контузию, пережитые мною разом. И я искал доводы как бы преодолеть этот страх, а потом подумал: «Я же не испугался бездны пространства и времени, что же я самолетов испугался!». И вдруг страх исчез. Но это же не довод подействовал на меня! Нельзя страх победить доводами, можно доказать, что нет опасности - но ее не было с самого начала, а страх был. Это я не сразу понял, а только впоследствии.
Есть уровень поверхностной жизни, когда бесконечность – математический символ, не затрагивающий сердца, есть поглубже уровень метафизического страха, о нем в 20 веке много писали экзистенциалисты. И есть уровень глубины, где исчезает страх, уровень причастия бесконечности, внутренней творческой бесконечности. Освободило меня от страха не доказательство – страх нельзя победить доказательством, но если приоткрывается внутренняя глубина, страх исчезает. Значит, помогало мне припоминание того, что при попытках моих сосредоточиться на бесконечности приоткрылась какая-то внутренняя глубина.
А сейчас прочитаю эту цитату, очень интересное рассуждение:
«Деятельный дух рождается изнутри глубинного созерцания и только из глубины созерцания может родиться деятельность христианина. Иначе это будет деятельность, основанная на принципах – нравственных, богословских или любых принципах. Но сколько бы ни были они длительны, прекрасны, справедливы они не соответствуют Божественной динамике небывалого, непостижимого[...] ». Континент, 1996, № 89.
На этом я уступаю место Зинаиде Александровне, у которой свой поэтический подход.
это есть единственная духовная наука – учись отвращаться от всего внешнего внутрь, ищи опору только внутри, снаружи, на поверхности, все сотворенное, оно перед глазами, оно отделено от тебя, оно может быть могучим, ты хочешь ухватиться за него, на нем удержаться, но оно разрушимо, всегда разрушимо, оно имеет очертания, начало и конец. А есть ли что-то, что не имеет ни начала, ни конца? Нерушимое вечно, снаружи такого нет, на поверхности такого нет. Здесь есть только множество таких же как ты сам творений. На поверхности ты сам только творение, имеющее начало и конец, ты сам смертен, как и все, что есть на поверхности, но внутри всего смертного, смеренного есть нечто другое. Там нет множеств, там есть одно – Творец всего
Аврааму, находившемуся в пустыне, было гораздо легче поклониться звезде, луне, солнцу, чем какому-то невидимому и непредставимому Богу, требовавшему от него бесконечного углубления и возвышения собственной души, вплоть о вмещения внутрь всей бесконечности, осознание себя духовно бесконечным существом.
что такое воскресение? Это собирание частей воедино, воскресение – это не внешнее явление, а глубочайшее внутреннее делание, духовный труд. Внутри человека должно умереть маленькое, отдельное ото всех «я» и ожить то, которое соединено с каждой душой и с каждой звездой. Тот, для которого каждая боль – своя боль, каждое сердце – свое сердце. Физическое «я» этого человека бесконечно уязвимо и всегда готово на поражение. Его глубинное «я» открыто всем, связано со всеми, и умеет перешагивать через страх физический, ибо нашло свой смысл, который больше смерти, и больше любого страдания. Это и есть метафизическое мужество. Есть утверждение, духовная истина «Бог всемогущ». Но это противоречит тому, что видят наши глаза, что ощущают все наши пять органов чувств.
Моя душа слабей листка,
случайно сорванного ветром.
Она как этот лист легка,
Как легкий проблеск, незаметна.
Моя душа тонка как нить,
Нет тоньше и сравниться не с чем.
Она другой не может быть,
В ней Божий нерв сквозя трепещет.
Моя душа обнажена,
Нет ей покрова, нет защиты,
Ведь каждый миг жива она,
И значит, каждый миг открыта.
И значит, нет её бедней,
Она бездомна среди ночи,
И каждый может сделать с ней
Без наказанья что захочет.
[пропущено ]
Вот почему наш Бог распят,
И все-таки он всемогущий!
[пропущено]
И нет сильнее ничего
Безмолвья твоего, Создатель!
Чтобы только не прервать его,
Ты согласился на распятье.
Чтобы не нарушить Свой закон,
Бог замолчал пред силой вражьей,
Но созидает только Он,
А разрушать способен каждый.
ТРИ УРОВНЯ БЫТИЯ - ...Примерно три месяца я держал в голове фразу: если бесконечность есть, то меня нет; а если я есть, то бесконечности нет. Слово "медитация" было мне тогда неизвестно. Я даже не подозревал, что придуманная мной фраза очень похожа на коан (дзэнскую загадку без рациональной разгадки, способствующую переходу от аналитического мышления к целостному). Через три месяца ко мне пришли две идеи, вызвавшие некоторое успокоение.
Не знал я тогда, что медитация сама по себе важнее слов, которые в ней рождаются, ибо за словами проступает та внутренняя бесконечность, которая позволяет уравновесить бесконечность Вселенной. Мне казалось, что я просто решил интеллектуальную задачу, и это решение освободило меня от метафизического страха. Практику медитации я по глупости прекратил, хотя слова, казавшиеся мне решением, давно уже были сказаны другими, и сказаны лучше, чем то удалось мне. Ведь моей первой идеей была та, что в отдельном человеке сознает себя вся вселенная. Вторая - человек необходим в строе космоса, человеческие усилия являются частью вечного бытия - тоже не нова.
ПАРАДОКС БУХМАНА И ДИАЛОГ КУЛЬТУР - ...В обширном наследии Бухмана меня больше всего захватила мысль: «Один человек и Бог – это уже большинство».
Парадокс Бухмана – не уравнение, где единица плюс бесконечность (1+бесконечность) равняется чему-то большему. Второй член этого уравнения, бесконечность, не прилагается к первому как «Y» к «X». Бог раскрывается изнутри, как «царствие Божье внутри нас», и управляет изнутри, дает силу изнутри, дает мудрость почувствовать, что назрел поворот, после которого один человек ведет за собой многих. Тут возникает внешняя аналогия с решимостью Цезаря или Ленина захватить власть. Дух, ведущий к власти, очень далёк от порыва преобразиться, стать Новым Адамом. Чаще всего цели героев остаются в рамках мыслей и чувств Ветхого Адама. «Один человек» Бухмана не похож на них. Он стремиться преодолеть в себе Ветхого Адама. Он должен оборвать все связи с миром суеты, стать одиноким, как говорит об этом Мертон в «Философии одиночества». Он должен стать чистым листом, на котором пишет Бог. Он должен открыть ворота царствия внутри нас, впустить в себя Бога, освободить в себе Бога.
Однажды к хасидскому мудрецу пришла группа верующих со своими вопросами. Но мудрец опередил их встречным вопросом: «Где Бог?»
Пришедшие стали повторять то, что прочли в книге: «Бог вездесущ…» и т.п.
«Нет», – сказал мудрец, – «Бог там, куда его впускают». Он думал о свободе воли человека