Стихи [каталог в первом сообщении]
-
vovka
- Сообщения: 1898
- Зарегистрирован: 30 май 2006, 16:40
- Откуда: Москва
- Благодарил (а): 150 раз
- Поблагодарили: 192 раза
Для меня давно уж нет секрета,
Убеждался я не раз на деле:
Истин абсолютных в мире нету,
Вместо истин действуют модели.
Если подходить к вопросу строго,
То никто не мерил бесконечность,
И никто из нас не видел Бога,
Кроме шизофреников, конечно.
И никто не видел волны звука,
И никто не трогал подсознанье…
Но другой становится наука,
Каждый день меняя содержанье.
И Земля не сразу стала шаром,
Не было Америки когда-то,
Но Колумб открыл ее, недаром
Став за то большим аристократом.
Атомные бомбы мы взрываем,
Чтобы злобный враг нас не обидел,
И порою как-то забываем,
Что и атомы никто не видел.
А борясь с невзгодами своими,
Люди даже не подозревают,
Что модели, созданные ими,
Их же поведеньем управляют.
То, что поведения моделей
Счет идет на сотни миллионов,
Так же глупо ставить под сомненье,
Как существование электронов.
В крайность иногда впадают люди,
Проявляя это в разном виде:
Кто-то всех подряд на свете любит –
Кто-то так же сильно ненавидит.
Только в жизни нет дороги ровной,
И, пожалуй, людям очень трудно:
Ведь любая крайность, безусловно,
В отношениях всегда абсурдна.
Раз наука изменяться может,
Новые модели добавляя,
Люди могут изменяться тоже,
В жизни цель свою осознавая.
Надо превращать – что накипело
В нас из-за душевного надрыва –
В ядерное топливо умело,
Избегая ядерного взрыва,
И легко идти по жизни этой,
Быть Колумбом или Магелланом,
Чувствуя при этом пульс планеты,
И на мир смотря легко и прямо.
***
Вижу, слышу, чувствую и знаю,
Говоря и ясно, и легко,
Понимая, и осознавая:
Даль близка, а близость – далеко.
Слабость силы и тепло мороза,
Звуки света, яркость тишины,
Смех от горя, радость через слезы,
Дно вершины, небо глубины.
Умного решения ошибка,
Пение немое, ритма взгляд,
Каменная мягкая улыбка,
Поворот вперед и крик назад.
Гладкая неровность, влаги сухость,
Черная кривая белизна,
Умная обученная глупость,
Правды невиновная вина.
Перемены верная измена,
Радостная острая беда.
И «порою» – в смысле, «непременно».
И «всегда» – в значеньи «никогда».
Наблюдая парадоксы эти,
Говорю легко себе: «Держись!»
Знаю: я живу на этом свете,
Просто понимаю: это жизнь.
***
Я выпью бутылку пива
И закурю сигарету,
И улыбаясь игриво,
Выйду к мягкому свету.
Иду я по Красноярску
В сторону Енисея,
Горят огоньки неярко,
Отблесками краснея.
Стою я на остановке,
Автобуса ожидая,
И радуюсь обстановке –
Она для меня родная
Автобус ворчит знакомо,
Со мною ведя беседу,
Уехав утром из дома,
Домой я вечером еду.
И сидя в удобной позе,
Я все понимаю, как будто,
Автобус меня отвозит
Туда, где тепло и уютно.
С собою ведя разговоры,
Я знаю, что еду обратно,
И мысли на шум мотора
Ложатся легко и приятно.
Огни за окном мелькают,
Мысли с шумом сливая,
Образ в глазах возникает,
И я его понимаю.
Звуки машины встречной
Рядом со мной пробегают,
Я гляжу в бесконечность
И это меня расслабляет.
И мне тепло и уютно,
И я уже – словно дома,
Приятно мне абсолютно,
И знаю я – это истома.
Видимо, очень пригрело,
И тянет мотор свою песню,
И расслаблено тело,
И это мне интересно.
Здесь тихо и безопасно,
И я это точно знаю,
И абсолютно мне ясно,
Что я уже засыпаю.
Дрема нашла постепенно,
Дремлю я на самом деле,
И я во сне непременно
Ровно двигаюсь к пели.
Ясно все понимаю
И мне легко, и удобно,
Услышав, что я вздыхаю,
Я сон свой вижу подробно…
И все мне легко удается,
Я знаю законы природы,
Могу за себя побороться
И преодолеть невзгоды.
Я ясно вижу победу,
Я ясно вижу удачу,
Я явно слышу ответы,
Я знаю, что они значат…
И я собой наслаждаюсь:
Я умный, умелый и ловкий,
И смело я пробуждаюсь –
Это моя о у становка…
Убеждался я не раз на деле:
Истин абсолютных в мире нету,
Вместо истин действуют модели.
Если подходить к вопросу строго,
То никто не мерил бесконечность,
И никто из нас не видел Бога,
Кроме шизофреников, конечно.
И никто не видел волны звука,
И никто не трогал подсознанье…
Но другой становится наука,
Каждый день меняя содержанье.
И Земля не сразу стала шаром,
Не было Америки когда-то,
Но Колумб открыл ее, недаром
Став за то большим аристократом.
Атомные бомбы мы взрываем,
Чтобы злобный враг нас не обидел,
И порою как-то забываем,
Что и атомы никто не видел.
А борясь с невзгодами своими,
Люди даже не подозревают,
Что модели, созданные ими,
Их же поведеньем управляют.
То, что поведения моделей
Счет идет на сотни миллионов,
Так же глупо ставить под сомненье,
Как существование электронов.
В крайность иногда впадают люди,
Проявляя это в разном виде:
Кто-то всех подряд на свете любит –
Кто-то так же сильно ненавидит.
Только в жизни нет дороги ровной,
И, пожалуй, людям очень трудно:
Ведь любая крайность, безусловно,
В отношениях всегда абсурдна.
Раз наука изменяться может,
Новые модели добавляя,
Люди могут изменяться тоже,
В жизни цель свою осознавая.
Надо превращать – что накипело
В нас из-за душевного надрыва –
В ядерное топливо умело,
Избегая ядерного взрыва,
И легко идти по жизни этой,
Быть Колумбом или Магелланом,
Чувствуя при этом пульс планеты,
И на мир смотря легко и прямо.
***
Вижу, слышу, чувствую и знаю,
Говоря и ясно, и легко,
Понимая, и осознавая:
Даль близка, а близость – далеко.
Слабость силы и тепло мороза,
Звуки света, яркость тишины,
Смех от горя, радость через слезы,
Дно вершины, небо глубины.
Умного решения ошибка,
Пение немое, ритма взгляд,
Каменная мягкая улыбка,
Поворот вперед и крик назад.
Гладкая неровность, влаги сухость,
Черная кривая белизна,
Умная обученная глупость,
Правды невиновная вина.
Перемены верная измена,
Радостная острая беда.
И «порою» – в смысле, «непременно».
И «всегда» – в значеньи «никогда».
Наблюдая парадоксы эти,
Говорю легко себе: «Держись!»
Знаю: я живу на этом свете,
Просто понимаю: это жизнь.
***
Я выпью бутылку пива
И закурю сигарету,
И улыбаясь игриво,
Выйду к мягкому свету.
Иду я по Красноярску
В сторону Енисея,
Горят огоньки неярко,
Отблесками краснея.
Стою я на остановке,
Автобуса ожидая,
И радуюсь обстановке –
Она для меня родная
Автобус ворчит знакомо,
Со мною ведя беседу,
Уехав утром из дома,
Домой я вечером еду.
И сидя в удобной позе,
Я все понимаю, как будто,
Автобус меня отвозит
Туда, где тепло и уютно.
С собою ведя разговоры,
Я знаю, что еду обратно,
И мысли на шум мотора
Ложатся легко и приятно.
Огни за окном мелькают,
Мысли с шумом сливая,
Образ в глазах возникает,
И я его понимаю.
Звуки машины встречной
Рядом со мной пробегают,
Я гляжу в бесконечность
И это меня расслабляет.
И мне тепло и уютно,
И я уже – словно дома,
Приятно мне абсолютно,
И знаю я – это истома.
Видимо, очень пригрело,
И тянет мотор свою песню,
И расслаблено тело,
И это мне интересно.
Здесь тихо и безопасно,
И я это точно знаю,
И абсолютно мне ясно,
Что я уже засыпаю.
Дрема нашла постепенно,
Дремлю я на самом деле,
И я во сне непременно
Ровно двигаюсь к пели.
Ясно все понимаю
И мне легко, и удобно,
Услышав, что я вздыхаю,
Я сон свой вижу подробно…
И все мне легко удается,
Я знаю законы природы,
Могу за себя побороться
И преодолеть невзгоды.
Я ясно вижу победу,
Я ясно вижу удачу,
Я явно слышу ответы,
Я знаю, что они значат…
И я собой наслаждаюсь:
Я умный, умелый и ловкий,
И смело я пробуждаюсь –
Это моя о у становка…
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Сбереги обо мне этот шепот огня и воды,
снегириный клинок, эвкалиптовый привкус беды…
Я в начале пути, словно Экзюпери - в сентябре,
где Алькор и Мицар, где иприт в лошадиной ноздре.
Далеко обними, пусть ведет в первобытную синь,
где Алькор и Мицар, твой мизинчик династии Минь.
Над звездою - листва, над листвою - трава и земля,
под землею - братва из космического корабля.
Я за словом "кастет" - не полезу в карман кенгуру:
вот и вышел поэт, танцевать золотую муру!
Вот смеется братва и бессмертную "Мурку" поет,
и похмельное солнце над городом детства встает!
Сбереги обо мне - молоко на хозяйской плите
(здесь любой виноград - бытовая возня в темноте).
Сбереги о любви бесконечный, пустой разговор,
где лежит в у воды, с перерезанным горлом, Мисхор.
И тогда ты поймешь, задремав в жигулиной арбе,
что я не о тебе умираю, что не о тебе...
***
Как виноград, раздавлен был и ты.
Волынки надрывали животы,
кудахтал бубен, щурилась гармонь,
танцор ногами разводил огонь,
на вертелах, ощипанная впрок,
шальная дичь летела на восток!
А рядом, вдоль осиновых оград,
в давильнях целовали виноград.
Слепила и дурманила глаза
лазурная и черная лоза:
- Мы вместе, брат, мы вместе - ты и я,
- Накрытые ступнею бытия,
еще не знаем, равные в одном,
какое это счастье - быть вином! -
когда в тебя, который год подряд,
любимая подмешивает яд!
***
И жизнь прошла, и смерти не осталось,
и поровну нам нечего делить.
Лишь ветреная девочка - усталость
советует по чарочке налить.
Друзья мои, мне стыдно перед вами -
за вас и за свою белиберду.
Лишь пахнет тишиной и соловьями
бульдозер в Ботаническом саду.
Три круга ада - школьные тетради
вместить сумели в клеточки свои.
Дешевле яда или Бога ради -
моя любовь и эти соловьи?
И эта ночь, впряженная в телегу
скрипучего, еврейского двора,
когда звезду в преддверии ночлега,
как лампочку, выкручивать пора.
О, сколько междометий пролисталось!
где запятая - там и воронье.
А жизнь - прошла, и смерти не осталось,
и смерти не осталось у нее.
***
Губы в кристалликах соли -
не прочитать твоих слез...
Словно украл из неволи,
или в неволю увез.
Волны под вечер на убыль,
мыслей вспотевшая прядь:
...чтобы увидели губы -
надо глаза целовать.
Больше не будет скитаний,
меньше не станет тряпья.
Бабочку в черном стакане
выпью, дружок, за тебя.
Пой мне унылые песни,
сонным шипи утюгом.
Плакать не выгодно, если -
море и море кругом.
Ты расплетаешь тугую...
косишь под провинциал...
Я ведь другую, другую!
у янычар воровал...
***
Я сам себя забыл о жизни расспросить,
так забывают свет в прихожей погасить
и двери перед сном закрыть на шпингалет.
Я принял эту жизнь. Надежней яда - нет.
Зима - все на мази, все схвачено, браток:
на каждое мгновенье придуман свой шесток,
бензин подорожал, провинция в грязи.
Шофер моей души, прошу, притормози!
Застынь, застопорись и выпей натощак
двойной одеколон студенческих общаг.
Отчизны не видать - сплошные закрома.
Шофер моей души, не дай сойти с ума,
услышав костный хруст промерзших деревень.
И в лучшие стихи - мои слова одень.
Как в ярые меха с боярского плеча,
одень стихи мои в рычанье тягача:
пусть лязгает полями и согревает вас
печальное чудовище моих бессонных глаз.
Все схвачено, браток. Врагов понамело.
Чу! Кто-то постучался в лобастое стекло:
вот так, вечерним летом, стучится мотылек,
как будто женский пальчик в простреленный висок!
Остановись, мгновенье, в краю родных осин!
Шофер моей души, финита ля бензин!
Какой сегодня век? - Четверг, браток, четверг.
А обещали - жизнь. А говорили: "Снег"...
***
Еще темно и так сонливо,
что говорить невмоготу.
И берег спит и ждет прилива,
поджав колени к животу.
Желтее корки мандарина,
на самом краешке трамплина
встает на цыпочки звезда.
И, словно вплавь, раздвинув шторы,
еще по локоть кистеперый,
ты возвращаешься туда,
где в раскаленном абажуре,
ночная бабочка дежурит -
и свет, и жизнь, и боль впритык!
Ты возвращаешься в язык,
чтоб слушать -
жалобно и жадно -
рассвет, подвешенный за жабры,
морской паром, по-леера
запруженный грузовиками,
грушевый сад, еще вчера
набитый по уши сверчками!
Простор надраен и вельботен,
и умещается в горсти.
И ты свободен. Так свободен,
что некому сказать: "Прости..."
***
На подушечках пальцев моих
ты усни, белобрысая музыка.
Там, в чертогах небесных, затих
керосиновый храп "кукурузника".
Над тобою склонилась душа
покорителя или союзника?
Вся в цветах и слезах - хороша!,
но, - о чем ты молчишь, моя музыка?
Засыпают рояли в кустах:
каждый пахнет какао и кладбищем.
Пусть приснится любовь черепах -
самым белым, нетронутым клавишам…
Как верлибр и ".. твою мать" -
сквер вечерний, вот-вот обесточится…
Ты усни, потому, что играть
этот реквием больше не хочется…
снегириный клинок, эвкалиптовый привкус беды…
Я в начале пути, словно Экзюпери - в сентябре,
где Алькор и Мицар, где иприт в лошадиной ноздре.
Далеко обними, пусть ведет в первобытную синь,
где Алькор и Мицар, твой мизинчик династии Минь.
Над звездою - листва, над листвою - трава и земля,
под землею - братва из космического корабля.
Я за словом "кастет" - не полезу в карман кенгуру:
вот и вышел поэт, танцевать золотую муру!
Вот смеется братва и бессмертную "Мурку" поет,
и похмельное солнце над городом детства встает!
Сбереги обо мне - молоко на хозяйской плите
(здесь любой виноград - бытовая возня в темноте).
Сбереги о любви бесконечный, пустой разговор,
где лежит в у воды, с перерезанным горлом, Мисхор.
И тогда ты поймешь, задремав в жигулиной арбе,
что я не о тебе умираю, что не о тебе...
***
Как виноград, раздавлен был и ты.
Волынки надрывали животы,
кудахтал бубен, щурилась гармонь,
танцор ногами разводил огонь,
на вертелах, ощипанная впрок,
шальная дичь летела на восток!
А рядом, вдоль осиновых оград,
в давильнях целовали виноград.
Слепила и дурманила глаза
лазурная и черная лоза:
- Мы вместе, брат, мы вместе - ты и я,
- Накрытые ступнею бытия,
еще не знаем, равные в одном,
какое это счастье - быть вином! -
когда в тебя, который год подряд,
любимая подмешивает яд!
***
И жизнь прошла, и смерти не осталось,
и поровну нам нечего делить.
Лишь ветреная девочка - усталость
советует по чарочке налить.
Друзья мои, мне стыдно перед вами -
за вас и за свою белиберду.
Лишь пахнет тишиной и соловьями
бульдозер в Ботаническом саду.
Три круга ада - школьные тетради
вместить сумели в клеточки свои.
Дешевле яда или Бога ради -
моя любовь и эти соловьи?
И эта ночь, впряженная в телегу
скрипучего, еврейского двора,
когда звезду в преддверии ночлега,
как лампочку, выкручивать пора.
О, сколько междометий пролисталось!
где запятая - там и воронье.
А жизнь - прошла, и смерти не осталось,
и смерти не осталось у нее.
***
Губы в кристалликах соли -
не прочитать твоих слез...
Словно украл из неволи,
или в неволю увез.
Волны под вечер на убыль,
мыслей вспотевшая прядь:
...чтобы увидели губы -
надо глаза целовать.
Больше не будет скитаний,
меньше не станет тряпья.
Бабочку в черном стакане
выпью, дружок, за тебя.
Пой мне унылые песни,
сонным шипи утюгом.
Плакать не выгодно, если -
море и море кругом.
Ты расплетаешь тугую...
косишь под провинциал...
Я ведь другую, другую!
у янычар воровал...
***
Я сам себя забыл о жизни расспросить,
так забывают свет в прихожей погасить
и двери перед сном закрыть на шпингалет.
Я принял эту жизнь. Надежней яда - нет.
Зима - все на мази, все схвачено, браток:
на каждое мгновенье придуман свой шесток,
бензин подорожал, провинция в грязи.
Шофер моей души, прошу, притормози!
Застынь, застопорись и выпей натощак
двойной одеколон студенческих общаг.
Отчизны не видать - сплошные закрома.
Шофер моей души, не дай сойти с ума,
услышав костный хруст промерзших деревень.
И в лучшие стихи - мои слова одень.
Как в ярые меха с боярского плеча,
одень стихи мои в рычанье тягача:
пусть лязгает полями и согревает вас
печальное чудовище моих бессонных глаз.
Все схвачено, браток. Врагов понамело.
Чу! Кто-то постучался в лобастое стекло:
вот так, вечерним летом, стучится мотылек,
как будто женский пальчик в простреленный висок!
Остановись, мгновенье, в краю родных осин!
Шофер моей души, финита ля бензин!
Какой сегодня век? - Четверг, браток, четверг.
А обещали - жизнь. А говорили: "Снег"...
***
Еще темно и так сонливо,
что говорить невмоготу.
И берег спит и ждет прилива,
поджав колени к животу.
Желтее корки мандарина,
на самом краешке трамплина
встает на цыпочки звезда.
И, словно вплавь, раздвинув шторы,
еще по локоть кистеперый,
ты возвращаешься туда,
где в раскаленном абажуре,
ночная бабочка дежурит -
и свет, и жизнь, и боль впритык!
Ты возвращаешься в язык,
чтоб слушать -
жалобно и жадно -
рассвет, подвешенный за жабры,
морской паром, по-леера
запруженный грузовиками,
грушевый сад, еще вчера
набитый по уши сверчками!
Простор надраен и вельботен,
и умещается в горсти.
И ты свободен. Так свободен,
что некому сказать: "Прости..."
***
На подушечках пальцев моих
ты усни, белобрысая музыка.
Там, в чертогах небесных, затих
керосиновый храп "кукурузника".
Над тобою склонилась душа
покорителя или союзника?
Вся в цветах и слезах - хороша!,
но, - о чем ты молчишь, моя музыка?
Засыпают рояли в кустах:
каждый пахнет какао и кладбищем.
Пусть приснится любовь черепах -
самым белым, нетронутым клавишам…
Как верлибр и ".. твою мать" -
сквер вечерний, вот-вот обесточится…
Ты усни, потому, что играть
этот реквием больше не хочется…
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Жизнь в звучании, как в позолоте...
Как минувшее ни славословь,
Двухголовым чудовищем плоти
настигает нас слово любовь.
Будет жизни печальным итогом
о любви золотая строка, —
и пойдешь ты, оставленный Богом,
по неверной стезе языка.
Ты пространство и время минуешь,
два глагола спрягая в груди:
он любил, я люблю, ты ревнуешь,
уходил, ухожу, уходи.
Погружается в воздух упругий
воплощенный в немногих словах
гладкокожий и четырехрукий
зверь печальный о двух головах.
И безлиственный лес, и безличный,
словно время, шумит надо мной, —
то дрожащий, то среднеязычный,
носовой или губно-губной.
Это страсти природа немая
обнажает то ветви, то ствол,
свой беззвучный язык прижимая
к золотым бугоркам альвеол.
***
То, что жизни и смерти дороже,
Я сегодня куплю за гроши.
Что ж ты водишь ладонью по коже -
Шелковистой изнанке души?
Разбежались, вздохнули, застыли
Волны плоские цвета слюды
Кто уснул или умер - не ты ли,
Царь речного песка и воды?
Бог приходит к тебе и уходит,
Сердце бьется и движется кровь.
Все, что в мире с тобой происходит,
Называется словом любовь.
Проступает намеком на чудо
В мертвом дереве тело креста.
Жив Христос, и готовит Иуда
К поцелую сухие уста.
Как минувшее ни славословь,
Двухголовым чудовищем плоти
настигает нас слово любовь.
Будет жизни печальным итогом
о любви золотая строка, —
и пойдешь ты, оставленный Богом,
по неверной стезе языка.
Ты пространство и время минуешь,
два глагола спрягая в груди:
он любил, я люблю, ты ревнуешь,
уходил, ухожу, уходи.
Погружается в воздух упругий
воплощенный в немногих словах
гладкокожий и четырехрукий
зверь печальный о двух головах.
И безлиственный лес, и безличный,
словно время, шумит надо мной, —
то дрожащий, то среднеязычный,
носовой или губно-губной.
Это страсти природа немая
обнажает то ветви, то ствол,
свой беззвучный язык прижимая
к золотым бугоркам альвеол.
***
То, что жизни и смерти дороже,
Я сегодня куплю за гроши.
Что ж ты водишь ладонью по коже -
Шелковистой изнанке души?
Разбежались, вздохнули, застыли
Волны плоские цвета слюды
Кто уснул или умер - не ты ли,
Царь речного песка и воды?
Бог приходит к тебе и уходит,
Сердце бьется и движется кровь.
Все, что в мире с тобой происходит,
Называется словом любовь.
Проступает намеком на чудо
В мертвом дереве тело креста.
Жив Христос, и готовит Иуда
К поцелую сухие уста.
-
Talifa
- Сообщения: 2106
- Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
- Благодарил (а): 27 раз
- Поблагодарили: 289 раз
Зима так холодна, так бесприютна и бела.
Скоро будет неизбежный дефицит тепла.
Начнём спасаться мы от этой теплонищеты,
Значит, снова будут в моде тёплые коты.
Будем гладить всех мурчащих,
Тёплых, сонных, настоящих,
Запуская руки в меховые животы.
Переменчивы все вещи
В странном мире человечьем.
Постоянны мягкие мурчащие коты.
Все бегут домой с холодных улиц и пустых,
Значит, снова будут в моде тёплые коты.
Тёплые коты летят по небу облаками.
Мысли переполнены мурчащими котами.
Когти могут впиться в ногу,
Но нога, поверь, не сердце.
Кошки так не ранят, как людишки иногда.
Тёплый кот меня утешит,
Ляжет на больное место
И усну я, обнимая тёплого кота.
Приходи играть, хозяйкин свитер обшерстить,
Книжку растерзать, о кресло когти поточить.
Приходи ко мне из мира странных зимних снов,
Плюнь на предрассудки, разбуди своих котов.
Будем гладить всех мурчащих,
Тёплых, сонных, настоящих,
Запуская руки в меховые животы.
Переменчивы все вещи
В странном мире человечьем.
Постоянны мягкие мурчащие коты.
Когти могут впиться в ногу,
Но нога, поверь, не сердце,
Кошки так не ранят, как людишки иногда.
Тёплый кот меня утешит,
Ляжет на больное место,
И усну я, обнимая тёплого кота.
Скоро будет неизбежный дефицит тепла.
Начнём спасаться мы от этой теплонищеты,
Значит, снова будут в моде тёплые коты.
Будем гладить всех мурчащих,
Тёплых, сонных, настоящих,
Запуская руки в меховые животы.
Переменчивы все вещи
В странном мире человечьем.
Постоянны мягкие мурчащие коты.
Все бегут домой с холодных улиц и пустых,
Значит, снова будут в моде тёплые коты.
Тёплые коты летят по небу облаками.
Мысли переполнены мурчащими котами.
Когти могут впиться в ногу,
Но нога, поверь, не сердце.
Кошки так не ранят, как людишки иногда.
Тёплый кот меня утешит,
Ляжет на больное место
И усну я, обнимая тёплого кота.
Приходи играть, хозяйкин свитер обшерстить,
Книжку растерзать, о кресло когти поточить.
Приходи ко мне из мира странных зимних снов,
Плюнь на предрассудки, разбуди своих котов.
Будем гладить всех мурчащих,
Тёплых, сонных, настоящих,
Запуская руки в меховые животы.
Переменчивы все вещи
В странном мире человечьем.
Постоянны мягкие мурчащие коты.
Когти могут впиться в ногу,
Но нога, поверь, не сердце,
Кошки так не ранят, как людишки иногда.
Тёплый кот меня утешит,
Ляжет на больное место,
И усну я, обнимая тёплого кота.
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Я сижу во дворе, всклень налитый ленью,
и, свернувшись, шкворчит на моем колене
тощий кощенок, сущий Кащей Бессмертный,
профиль ходячий, анфас... – ан, его и нету!
палочка-урчалочка, плоский НЧ-генератор,
мощи фанерные ватта на полтора так,
мелкий бес, у которого все дома,
тихий черт, сам в себе водящийся омут.
Он глаза ожмуряет и когти прячет.
И такой он теплый, почти горячий.
И откуда что, ведь всегда голодный!
По сравнению с ним я такой холодный.
Все, что нужно для жизни, ему известно.
Он не ведает времени, только место,
где живет – сноровисто и беспечно,
денно-нощно, хищно, по сути вечно.
Он не пишет слов и не ищет славы,
но встает всегда на четыре лапы,
я же каждое божье встаю с той левой
и с уже дребезжащей в башке проблемой.
У него семь жизней, и все на взводе,
у меня – одна, и та на исходе.
Нет, из разных вселенных мы с ним, наверно:
мое тело объемно, его – двухмерно,
и живет он в уютном трехмерном мире,
а в моем измерений, увы, четыре;
и грызет, грызет мою душу зависть:
он безмерно счастливей меня, мерзавец!
Поглядев на меня, а потом на небо,
он прищуривает оба неугасимых эреба
и, не зная слов кроме слова «мало!»,
разевает крохотную валгаллу
и нахально, громко, сипло мяучит.
Кащей Двухмерный, эмпирик ползучий,
Здыхлик Няумяручый.
Владимир Строчков, 1995
и, свернувшись, шкворчит на моем колене
тощий кощенок, сущий Кащей Бессмертный,
профиль ходячий, анфас... – ан, его и нету!
палочка-урчалочка, плоский НЧ-генератор,
мощи фанерные ватта на полтора так,
мелкий бес, у которого все дома,
тихий черт, сам в себе водящийся омут.
Он глаза ожмуряет и когти прячет.
И такой он теплый, почти горячий.
И откуда что, ведь всегда голодный!
По сравнению с ним я такой холодный.
Все, что нужно для жизни, ему известно.
Он не ведает времени, только место,
где живет – сноровисто и беспечно,
денно-нощно, хищно, по сути вечно.
Он не пишет слов и не ищет славы,
но встает всегда на четыре лапы,
я же каждое божье встаю с той левой
и с уже дребезжащей в башке проблемой.
У него семь жизней, и все на взводе,
у меня – одна, и та на исходе.
Нет, из разных вселенных мы с ним, наверно:
мое тело объемно, его – двухмерно,
и живет он в уютном трехмерном мире,
а в моем измерений, увы, четыре;
и грызет, грызет мою душу зависть:
он безмерно счастливей меня, мерзавец!
Поглядев на меня, а потом на небо,
он прищуривает оба неугасимых эреба
и, не зная слов кроме слова «мало!»,
разевает крохотную валгаллу
и нахально, громко, сипло мяучит.
Кащей Двухмерный, эмпирик ползучий,
Здыхлик Няумяручый.
Владимир Строчков, 1995
-
Караван / Andreyk
- Сообщения: 1760
- Зарегистрирован: 7 фев 2007, 08:11
- Откуда: Омск
- Поблагодарили: 4 раза
Поет зима - аукает,
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака.
А по двору метелица
Ковром шелковым стелется,
Но больно холодна.
Воробышки игривые,
Как детки сиротливые,
Прижались у окна.
Озябли пташки малые,
Голодные, усталые,
И жмутся поплотней.
А вьюга с ревом бешеным
Стучит по ставням свешенным
И злится все сильней.
И дремлют пташки нежные
Под эти вихри снежные
У мерзлого окна.
И снится им прекрасная,
В улыбках солнца ясная
Красавица весна.
1910
Сергей Есенин
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака.
А по двору метелица
Ковром шелковым стелется,
Но больно холодна.
Воробышки игривые,
Как детки сиротливые,
Прижались у окна.
Озябли пташки малые,
Голодные, усталые,
И жмутся поплотней.
А вьюга с ревом бешеным
Стучит по ставням свешенным
И злится все сильней.
И дремлют пташки нежные
Под эти вихри снежные
У мерзлого окна.
И снится им прекрасная,
В улыбках солнца ясная
Красавица весна.
1910
Сергей Есенин
Не осталось ни сил, ни ощущения боли
Тоской изъедена душа, как личинками моли
Все катится в пропасть, причем уже не в первый раз
И равен нулю смысл дружеских фраз
Все кому-то подарено, потеряно, продано
И сердце, кровью облитое, за ужином подано
Осталась только грязь на дне карманов одежды
И какое-то чувство, что-то вроде надежды
Она слышит шаги, они все тише и тише
Он снова стал журавлем и будет жить где-то выше
Она его не ждет, она простила и плачет,
А тупая подруга ее надеждой дурачит
Время тихо уходит и наивная ложь
К запястью левой руки примеряет свой нож
Надежда была и осталась напрасной
Она капает на пол липкой жидкостью красной
Ты изначально один, но даже если есть друг
Он не увидит всех бед на ладонях твоих рук
Он за тебя не станет смелым, если ты оторопел
И за тебя сказать не сможет то, что ты сказать хотел
Он может только помочь, если что-то не так
Когда глаза твои застелет безысходности мрак
Когда слезы ровно делят на три части лицо
И не осталось надежды на себя самого
Надежда -- самообман, но это все что у нас есть
И она ходит по рукам, продавая свою честь
Эта лживая тварь пыль пускает в глаза,
Исчезая в тот момент, когда она так нужна
Она будет уходить и возвращаться много раз,
Всегда держа на расстоянии заветный алмаз
Я без надежды убит, тоской навылет прострелен,
Потому что я надеялся, а не был уверен
Тоской изъедена душа, как личинками моли
Все катится в пропасть, причем уже не в первый раз
И равен нулю смысл дружеских фраз
Все кому-то подарено, потеряно, продано
И сердце, кровью облитое, за ужином подано
Осталась только грязь на дне карманов одежды
И какое-то чувство, что-то вроде надежды
Она слышит шаги, они все тише и тише
Он снова стал журавлем и будет жить где-то выше
Она его не ждет, она простила и плачет,
А тупая подруга ее надеждой дурачит
Время тихо уходит и наивная ложь
К запястью левой руки примеряет свой нож
Надежда была и осталась напрасной
Она капает на пол липкой жидкостью красной
Ты изначально один, но даже если есть друг
Он не увидит всех бед на ладонях твоих рук
Он за тебя не станет смелым, если ты оторопел
И за тебя сказать не сможет то, что ты сказать хотел
Он может только помочь, если что-то не так
Когда глаза твои застелет безысходности мрак
Когда слезы ровно делят на три части лицо
И не осталось надежды на себя самого
Надежда -- самообман, но это все что у нас есть
И она ходит по рукам, продавая свою честь
Эта лживая тварь пыль пускает в глаза,
Исчезая в тот момент, когда она так нужна
Она будет уходить и возвращаться много раз,
Всегда держа на расстоянии заветный алмаз
Я без надежды убит, тоской навылет прострелен,
Потому что я надеялся, а не был уверен
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Очень холодно. Некуда деться.
Что за место, никак не пойму.
Тьма такая, что, если вглядеться,
видишь ту же кромешную тьму.
Всякий вывод, любая оценка -
бесполезный и каторжный труд.
Как ты думаешь, сколько до центра -
километров, копеек, минут?
Как ты думаешь, там, на Неглинной
разливают ли свет фонари?
Перекладиной сказочно–длинной
запирают ли дверь изнутри?
Заполняют ли шорохи ночи
неподвижно–задумчивый дом?
И звучат ли шаги одиночек
все короче под каждым окном?
Здесь во тьме, где могильная сырость
растворилась уже в нас самих,
мне привиделось, или приснилось,
или так показалось на миг,
что маячит последняя точка,
заслоняя пространство и свет,
и уже ни клочка, ни кусочка
не осталось от старых примет.
Город пуст и на части расколот.
И в молчанье, сводящем с ума, -
та же тьма и пожизненный холод.
Окончательный холод. И тьма.
Ю.Карабчиевский
Что за место, никак не пойму.
Тьма такая, что, если вглядеться,
видишь ту же кромешную тьму.
Всякий вывод, любая оценка -
бесполезный и каторжный труд.
Как ты думаешь, сколько до центра -
километров, копеек, минут?
Как ты думаешь, там, на Неглинной
разливают ли свет фонари?
Перекладиной сказочно–длинной
запирают ли дверь изнутри?
Заполняют ли шорохи ночи
неподвижно–задумчивый дом?
И звучат ли шаги одиночек
все короче под каждым окном?
Здесь во тьме, где могильная сырость
растворилась уже в нас самих,
мне привиделось, или приснилось,
или так показалось на миг,
что маячит последняя точка,
заслоняя пространство и свет,
и уже ни клочка, ни кусочка
не осталось от старых примет.
Город пуст и на части расколот.
И в молчанье, сводящем с ума, -
та же тьма и пожизненный холод.
Окончательный холод. И тьма.
Ю.Карабчиевский
Последний раз редактировалось Виктор 26 дек 2008, 19:35, всего редактировалось 1 раз.
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Всё ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;
Так, век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Н.Гумилев
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Всё ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;
Так, век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Н.Гумилев
Olya, "Шестое чувство" - это мое любимое у Гумилева. Еще очень люблю "Рабочий", где он описал свою смерть. Каждый раз мороз по коже. Собственно, ему достаточно было два этих стихотворения написать, чтобы попасть в бессмертие.
РАБОЧИЙ
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
РАБОЧИЙ
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
Я вся такая непостоянная, порывистая такая...
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их,
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звёзды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела...
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.
1956
Утро
Петух запевает, светает, пора!
В лесу под ногами гора серебра.
Там черных деревьев стоят батальоны,
Там елки как пики, как выстрелы — клены,
Их корни как шкворни, сучки как стропила,
Их ветры ласкают, им светят светила.
Там дятлы, качаясь на дубе сыром,
С утра вырубают своим топором
Угрюмые ноты из книги дубрав,
Короткие головы в плечи вобрав.
Рожденный пустыней,
Колеблется звук,
Колеблется синий
На нитке паук.
Колеблется воздух,
Прозрачен и чист,
В сияющих звездах
Колеблется лист.
И птицы, одетые в светлые шлемы,
Сидят на воротах забытой поэмы,
И девочка в речке играет нагая
И смотрит на небо, смеясь и мигая.
Петух запевает, светает, пора!
В лесу под ногами гора серебра.
Николай Заболоцкий,1946
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их,
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звёзды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела...
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.
1956
Утро
Петух запевает, светает, пора!
В лесу под ногами гора серебра.
Там черных деревьев стоят батальоны,
Там елки как пики, как выстрелы — клены,
Их корни как шкворни, сучки как стропила,
Их ветры ласкают, им светят светила.
Там дятлы, качаясь на дубе сыром,
С утра вырубают своим топором
Угрюмые ноты из книги дубрав,
Короткие головы в плечи вобрав.
Рожденный пустыней,
Колеблется звук,
Колеблется синий
На нитке паук.
Колеблется воздух,
Прозрачен и чист,
В сияющих звездах
Колеблется лист.
И птицы, одетые в светлые шлемы,
Сидят на воротах забытой поэмы,
И девочка в речке играет нагая
И смотрит на небо, смеясь и мигая.
Петух запевает, светает, пора!
В лесу под ногами гора серебра.
Николай Заболоцкий,1946