Стихи [каталог в первом сообщении]

[Sum Proxy]

Даниель Акулинин (ответ Панферовой) (для полноты картины)

Носите вы откровенные шмотки,
И иногда вам приходится бриться.
Сорок процентов фригидно без водки,
Тридцать процентов в поисках принца.
Двадцать процентов из вас лесбиянки,
Десять процентов всем безотказны.
Отсюда у нас голубые и пьянки,
Но всех вас имеем хоть это и грязно.

[Talifa]

Я не стала постить, мне не понравилось. Но если уж о полноте речь...

Ответ всем:
Что толку нам сравнивать эти проценты?
Давайте не будем играть в обзывалки..
Жизнь, безусловно, расставит акценты
Никак не взирая на все эти свалки..

Для всех не секрет что бывают и дуры,
И дураки так же часто бывают.
Гомонастроенные натуры,
Пьянь, блуд и прочие нас окружают..

Только одно мне хотелось ответить
Главное в том, разрешите заметить,
Чтоб женщина женщиною была бы
И чтобы мужик, не дай Бог, не был бабой...



_____________________________


Ну и вот симпатишно. И темка близка. Тоже конечно Иртемьев.


Возьмем, товарищи, козла,
Чей внешний вид весьма противен,
Его концепция гнила
И общий вектор негативен.

Теперь пойдем возьмем бобра,
Но — чтоб не рухнула плотина.
Его наружность пусть мокра,
Но сущность в целом позитивна.

Картины мировой разлом
Меж их проходит полюсами,
И мы в борьбе бобра с козлом
Должны свой выбор сделать сами.


____________________________

И вот последнее душевное. Автор тот же.
Народ. Вход-выход

Когда я вышел из народа,
Мне было двадцать с чем-то лет.
Оставлен напрочь без ухода,
Небрит, нечесан, неодет,
Я по стране родной скитался
Пешком, голодный и худой,
Сухою корочкой питался,
Сырою запивал водой.
Но годы шли, летели годы,
Короче, где-то через год,
Наевшись досыта свободы,
Решил я вновь войти в народ.
Ему я в пояс поклонился,
Как пионеры Ильичу:
Прости, народ, я утомился
И снова быть в тебе хочу.
Прими меня в свои объятья,
Свои холщовые порты,
Готов за это целовать я
Тебя, куда укажешь ты.
Прости мне прежние метанья,
Мои рефлексии прости,
Прости фигурное катанье
На трудовом своем пути.
Ты дан навеки мне от Бога,
Ты мой навеки господин.
Таких, как я, довольно много,
Таких, как ты, — всего один.
Кто есть поэт? Невольник чести.
Кто есть народ? Герой труда.
Давай шагать с тобою вместе
По жизни раз и навсегда.
Так я стенал, исполнен муки,
В дорожной ползая пыли,
И, видно, пламенные звуки
Куда положено дошли.
Внезапно распахнулись двери
С табличкой „Enter“ т. е. „Вход“,
И я, глазам своим не веря,
Увидел собственно народ.
Он мне совсем не показался,
Хоть дело было ясным днем,
Он как-то сильно не вязался
С расхожим мнением о нем.
Он не был сущим и грядущим
В сиянье белоснежных крыл,
Зато он был довольно пьющим
И вороватым сильно был.
Я ослеплен был идеалом,
Я в облаках всю жизнь витал,
А он был занят черным налом
И Цицерона не читал.
Он не спешил в мои объятья,
И тут я понял, что народ
Есть виртуальное понятье,
Фантазии поэта плод.
И понял я, что мне природа
Его по-прежнему чужда,
И вновь я вышел из народа,
Чтоб не вернуться никогда.

1999

[ЁЛКА]

Немного серьезного По- моему еще не было Блока - а он заслужил йоговского внимания -ИМХО! Вот посмотрите, что он писал с век назад:

Александр Блок
* * *
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот...
Очнешься — вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет...

Вздохнул, глядишь — опасность миновала...
Но в этот самый миг — опять толчок!
Запущенный куда-то, как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!

И уцепясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон, —
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен...

Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать...
Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.

2 июля 1912

Dolor ante lucem

Каждый вечер, лишь только погаснет заря,
Я прощаюсь, желанием смерти горя,
И опять, на рассвете холодного дня,
Жизнь охватит меня и измучит меня!

Я прощаюсь и с добрым, прощаюсь и с злым,
И надежда и ужас разлуки с земным,
А наутро встречаюсь с землею опять,
Чтобы зло проклинать, о добре тосковать!..

Боже, боже, исполненный власти и сил,
Неужели же всем ты так жить положил,
Чтобы смертный, исполненный утренних грез,
О тебе тоскованье без отдыха нес?..

3 декабря 1899

[Виктор]

И еще Блок:

Под насыпью, во рву некошеном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом
Три ярких глаза набегающих –
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих.
Посмотрит пристальней из окон…
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною…
Скользнул – и поезд в даль умчало
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…
Да что – давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов…
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей – довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена – все больно.

Николай Заболоцкий:

Некрасивая девчонка

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955

***
Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их,
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звёзды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела...
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.
1956

***
В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,—
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренно бедной заутреней
Встретить утро мое.

Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опаленными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемет.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоет.

И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.
1946

***
Творцы дорог
1
Рожок поет протяжно и уныло,—
Давно знакомый утренний сигнал!
Покуда медлит сонное светило,
В свои права вступает аммонал.
Над крутизною старого откоса
Уже трещат бикфордовы шнуры,
И вдруг — удар, и вздрогнула береза,
И взвыло чрево каменной горы.
И выдохнув короткий белый пламень
Под напряженьем многих атмосфер,
Завыл, запел, взлетел под небо камень,
И заволокся дымом весь карьер.
И равномерным грохотом обвала
До глубины своей потрясена,
Из тьмы лесов трущоба простонала,
И, простонав, замолкнула она.
Поет рожок над дальнею горою,
Восходит солнце, заливая лес,
И мы бежим нестройною толпою,
Подняв ломы, громам наперерез.
Так под напором сказочных гигантов,
Работающих тысячами рук,
Из недр вселенной ад поднялся Дантов
И, грохнув наземь, раскололся вдруг.
При свете солнца разлетелись страхи,
Исчезли толпы духов и теней.
И вот лежит, сверкающий во прахе,
Подземный мир блистательных камней.
И все черней становится и краше
Их влажный и неправильный излом.
О, эти расколовшиеся чаши,
Обломки звезд с оторванным крылом!
Кубы и плиты, стрелы и квадраты,
Мгновенно отвердевшие грома,—
Они лежат передо мной, разъяты
Одним усильем светлого ума.
Еще прохлада дышит вековая
Над грудью их, еще курится пыль,
Но экскаватор, черный ковш вздымая,
Уж сыплет их, урча, в автомобиль.

2
Угрюмый Север хмурился ревниво,
Но с каждым днем все жарче и быстрей
Навстречу льдам Берингова пролива
Неслась струя тропических морей.
Под непрерывный грохот аммонала,
Весенними лучами озарен,
Уже летел, раскинув опахала,
Огромный, как ракета, махаон.
Сиятельный и пышный самозванец,
Он, как светило, вздрагивал и плыл,
И вслед ему неслась толпа созданьиц,
Подвесив тельца меж лазурных крыл.
Кузнечики, согретые лучами,
Отщелкивали в воздухе часы,
Тяжелый жук, летающий скачками,
Влачил, как шлейф, гигантские усы.
И сотни тварей, на своей свирели
Однообразный поднимая вой,
Ползли, толклись, метались, пили, ели,
Вились, как столб, над самой головой.
И в куполе звенящих насекомых,
Среди болот и неподвижных мхов,
С вершины сопок, зноем опаленных,
Вздымался мир невиданных цветов.
Соперничая с блеском небосвода,
Здесь, посредине хлябей и камней,
Казалось, в небо бросила природа
Всю ярость красок, собранную в ней.
Над суматохой лиственных сплетений,
Над ураганом зелени и трав
Здесь расцвела сама душа растений,
Огромные цветы образовав.
Когда горят над сопками Стожары
И пенье сфер проносится вдали,
Колокола и сонные гитары
Им нежно откликаются с земли.
Есть хор цветов, не уловимый ухом,
Концерт тюльпанов и квартет лилей.
Быть может, только бабочкам и мухам
Он слышен ночью посреди полей.
В такую ночь, соперница лазурей,
Вся сопка дышит, звуками полна,
И тварь земная музыкальной бурей
До глубины души потрясена.
И, засыпая в первобытных норах,
Твердит она уже который век
Созвучье тех мелодий, о которых
Так редко вспоминает человек.

3
Рожок гудел, и сопка клокотала,
Узкоколейка пела у реки.
Подобье циклопического вала
Пересекало древний мир тайги.
Здесь, в первобытном капище природы,
В необозримом вареве болот,
Врубаясь в лес, проваливаясь в воды,
Срываясь с круч, мы двигались вперед.
Нас ветер бил с Амура и Амгуни,
Трубил нам лось, и волк нам выл вослед,
Но все, что здесь до нас лежало втуне,
Мы подняли и вынесли на свет.
В стране, где кедрам светят метеоры,
Где молится березам бурундук,
Мы отворили заступами горы
И на восток пробились и на юг.
Охотский вал ударил в наши ноги,
Морские птицы прянули из трав,
И мы стояли на краю дороги,
Сверкающие заступы подняв.
1947

[Акванда]

Отозвано.

[Виктор]

Эпоха кончилась, эпоха умерла
Ты проводил ее под ручку до угла,
Небрежно бросил на прощание "пока".
Кто ж мог подумать, что вот это – на века.

Ты не любил ее. За пошлую тоску,
За прядку потную, прилипшую к виску,
За туфли сбитые, за мучениц-княжон.
Ты был эстет, ты был пижон, ты был смешон.

Она ушла, и не осталось ничего.
Ни от тебя, ни от нее, ни от кого.
Пустые рамочки на выцветшей стене.
Свобода совести в бессовестной стране.
1997

***
Мы становимся горькою памятью черных ветвей,
Узким серым кольцом в этом влажном стволе поколений,
Мутной каплей дождя на щеке загорелой твоей,
Убегающей прочь полосой придорожных селений;

Мы становимся, в сущности, неистребимым "ничем",
Прорастая кривою березой на брошенной крыше.
Ты ведь знаешь куда и, наверное, знаешь зачем
Устремляется взгляд умирающих выше и выше.

Отчего эта грусть? – Отчего вопросительных слов
Не становится меньше с течением тысячелетий?
На горящих полянах апокалиптических снов
Обрывают винты вертолетам железные дети.

Это было уже – чуть потравленные лепестки,
Желтоглазое "любит-не-любит" в красивой матроске...
У шипящей реки уходящие в воду мостки,
Серый пар изо рта и блестящие черные доски, –

Мы уходим по ним, худосочные богатыри
В чешуе потускневшей реликтовых тысячелетий.
Под сомнительный вальс –
раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три –
Обернется на берег по пояс в воде тридцать третий.

***
Все проходит. Наступает снова.
И на пыльных листьях остается
Долгое предчувствие другого
Глянцевого мартовского солнца.

Все проходит. Наступает. Длится
Медленно и неостановимо.
Только Бог способен усомниться
В вечности сентябрьского дыма.

Все проходит – и дурман прозренья,
И высокий холод вдохновенья.
Память-это меркнущая вера
В новую возможность повторенья.

***
Осенью все кажется грустней,
Осенью все кажется понятней,
И живешь – не то чтобы во сне,
А в каком-то мировом порядке.

Входишь в парк и вновь ошеломлен –
Вновь, как в век классических элегий,
Яблони корявые да клен,
Сизые кленовые побеги.

Вновь земля уходит из-под ног,
Как увидишь вдруг перед собою
Яблоневый крапчатый листок,
Вогнутый, наполненный водою.

И тогда, привычно примостясь
В этом ощущении полета,
Ты опять осуществляешь связь
Осени, сознанья и чего-то

Там еще, о чем и не сказать,
Хоть о том всегда твердит природа...
Это, впрочем, ощущает мать,
Осознав, что умерла при родах.

***
Дай мне руку. Все прожито. Дым на аллее пустой.
Восходящее солнце скрежещет о голые ветки.
Жалкий отзвук безумия – облачко пара: постой,
Дай мне руку, прохладная длинная тень человека.

Дай мне руку. Все выжито медленно, тихо, до дна –
По деньку. Как сонет, ты цитируешь запах на память.
Эта женщина в черном всегда почему-то одна;
Только рыженький гравий скрипит у нее под ногами.

Протяни же мне руку, скажи мне, о чем я, о ком,
Обними меня, Господи, как эта жизнь одинока...
Эта женщина в черном и этот заброшенный дом,
Это детское счастье отвеченного урока.

Протяни же, ведь если не ты, протяни же мне, дай...
И на черном подоле серебряная паутинка
Все дрожит и трепещет, цепляясь за медленный рай;
Только рыженький гравий скрипит под подошвой ботинка.

Сатанинская гордость: родился в таком-то году.
Отлетает с ладони клочок сероватого дыма.
Начинается все голубой хризантемой в саду,
А кончается страшно, бессмысленно, непоправимо.

***
И – никогда... И больше – никогда...
Ладонь царапнув, вспархивает птица.
И в собственных объятиях вода
Бессмысленно под берегом кружится.

Вернуть? Догнать? Вопрос стоит не так.
Жизнь только в том, чего не быть не может.
И это вечно юное "тик-так",
Боюсь, уже небытие итожит.

Они сошлись – начала и концы.
И на столе меж скомканных бумажек –
Четыре желтых лужицы пыльцы
От некогда стоявших здесь ромашек.

Еще тепло словам в твоих руках.
Еще дождит над пятой частью суши.
Еще звучит, но где-то там, в веках, –
Нежнее, безнадежнее и глуше.
Игорь Болычев

[Караван / Andreyk]

День обычный - понедельник,
На все стороны распахнут.
А четверг чуть-чуть наивен,
Весь в барашках ветерка.

В нем от прожитой недели -
Отшумевшие метели,
В нем от будущей недели -
Запах клейкого листка.

В нем не все невероятно,
Просто многое невнятно,
В нем не все необъяснимо,
Просто ветрено слегка.

И еще невзрачной сливе
Снится сон цветущей сливы,
И ничто реки разливы
Перед памятью глотка.

* * *
День сквозил, а на меня смотрели
Смазанные краски акварели,
Через снег и ветер из-за туч
Солнечный крестом метнулся луч.
Раздвигая стылые пласты
Снежно- размелованного крова,
На меня спокойно снова,
снова...
Глянули весенние цветы.
И вода, окованная льдом,
Подала
свой голос шелестящий...

На меня
из вырубленной чащи
Глянул дом,
во все звонки звеня!


Ровицкая Татьяна Александровна

[Акванда]

Отозвано.

[Караван / Andreyk]

Ах, что за женщина жила
У Курского вокзала,
Она и ела, и пила,
И на трубе играла.

Ходила голая зимой,
Любила Вальтер Скотта
И открывала головой
Никитские ворота.

Паря меж небом и тюрьмой,
Она в любом контексте
Всегда была собой самой,
Всегда была на месте.

Мы с нею не были близки
И рядом не летали,
Она разбилась на куски
И прочие детали.

А я, я что, я вдаль побрел,
Ушибленный виною,
Ее тифозный ореол
Оставив за спиною.

1992

Игорь Иртеньев

[Talifa]

ЧУЖАЯ КОЛЕЯ
Сам виноват - и слезы лью,
И охаю -
Попал в чужую колею
Глубокую.
Я цели намечал свои
На выбор сам,
А вот теперь из колеи
Не выбраться.

Крутые скользкие края
Имеет эта колея.

Я кляну проложивших ее,-
Скоро лопнет терпенье мое,
И склоняю как школьник плохой,
Колею - в колее, с колеей...

Но почему неймется мне?
Нахальный я!
Условья, в общем, в колее
Нормальные.
Никто не стукнет, не притрет -
Не жалуйся.
Захочешь двигаться вперед?
Пожалуйста.

Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее,

И я живо себя убедил -
Не один я в нее угодил.
Так держать! Колесо в колесе!
И доеду туда, куда все.

Вот кто-то крикнул сам не свой:
- А ну, пусти! -
И начал спорить с колеей
По глупости.
Он в споре сжег запас до дна
Тепла души,
И полетели клапана
И вкладыши.

Но покорежил он края,
И шире стала колея.

Вдруг его обрывается след -
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.

Вот и ко мне пришла беда -
Стартер заел.
Теперь уж это не езда,
А ерзанье.
И надо б выйти, подтолкнуть,
Но прыти нет -
Авось подъедет кто-нибудь -
И вытянет...

Напрасно жду подмоги я,-
Чужая эта колея.

Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой,-
Тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.

Прошиб меня холодный пот
До косточки,
И я прошелся чуть вперед
По досточке.
Гляжу - размыли край ручьи
Весенние,
Там выезд есть из колеи -
Спасение!

Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.

Эй, вы, задние! Делай, как я.
Это значит - не надо за мной.
Колея эта - только моя!
Выбирайтесь своей колеей.


1973

[vovka]

Талифа, класс! Я полностью текст песни никогда не видел, только урывками. А тут смысл такой, глубокий..

[Акванда]

Отозвано.

[vovka]

Про нос
- Это что растёт у вас
между глаз,
Извините за вопрос?
- Это нос.
- И давно он там растёт?
- Где-то с год.
- А что было до него?
- Ничего.
- Не мешает ли он вам
По утрам?
- Утром нет, вот ночью да,
Иногда.
- Может, как-нибудь его
Вам того?...
Обратились бы к врачу.
- Не хочу.
Он, глядишь, и сам пройдёт
Через год,
А пока пускай растёт
Взад-вперёд.

[Виктор]

Крымская элегия

Он лежит на песке под тентом с книжкой аббата
Прево и говорит с улыбкой: "Сегодня, еще до заката
Я умру", - и, помедлив: "Становится холоднее.
Ты слышишь?" А я отвечаю: "Тебе виднее".
Смуглая плоть на скелете, как мятый пиджак из твида
На расшатанных плечиках, в черных глазах - обида
За жизнь, не похожую на содержанье прочитанного романа.
Он тихо вздыхает, и сердце в недрах твидового кармана,
Как часовая мина, не разрывая путы
Проводков и артерий, отсчитывает минуты.
Тихо шуршат страницы, в пальцах дымится "Варта".
Через час с небольшим он скончается от инфаркта.
И только большая тень, как больная птица,
Будет лежать под тентом, не в силах пошевелиться.
Ринад Гильфанов

[Акванда]

Римма Казакова:
Cм. http://mp.urbannet.ru/TVOR-P/k/kazakova ... z-podp.htm

[Sum Proxy]

Переулком шли деревенским
Медсестра и слепой солдат
Славный парень из роты n-ской
Отстоявшей нам Сталинград

Шли словно жених с невестой
В обожженной руке рука
Верным сердцем чувствуя местность
Вел солдат своего вожака

К переулку свернув другому
Вдруг охрипнув сказал солдат
Ну, сестра, я дошел до дому
И куда-то направил взгляд

Видел он и быструю речку
И овраг и плетень и сад
Наконец-то дождался встречи
Сталинградский слепой солдат

И охрипнув сказал он глухо
Ты сначала одна пойди
Испугается может старуха
Надо как-то предупредить

Объясни ей все по порядку:
Воевал мол и ранен в лицо
Вон за той картофельной грядкой
Ты увидишь наше крыльцо

Как войдешь наклонись немного
Слишком притолока низка
Ну ступай же, сестрица, с Богом.
Я в тени отдохну пока.

И она отошла - пусть верит.
И бродила на пустыре,
Словно все искала потерю
Дом, который давно сгорел.

Он услышал, что кто-то рядом:
Слез своих не может сдержать
И воскликнул - плакать не надо
Я пришел к тебе, здравствуй, мать!

[Робин-Гут]

из прошлого века....нескладуха про перестройку:
==============
Свежий ветер, ветер перемен
Нашу шлюпку с якоря сорвал.
В ней, кроме меня, три пары глаз.
Я- капитан, в моих руках штурвал.
А капитан за всех своих в ответе.
А нас несет все ближе к черным скалам.
Одной рукой ловлю я свежий ветер,
Другой – едва справляюсь со штурвалом.
Женщина, зажги свои глаза;
Вдохновляй же меня, Бог с тобою!
В этой жуткой полосе прибоя
Наша жизнь не стоит и гроша
Женщина, зажги свои глаза.
=============

[Робин-Гут]

Старый гимн (написанный видимо сгоряча))
==================
Утром щелкнул браслет часов,
Пристегнул меня к новому дню.
Это время на бизнес, а это на сон;
Остальное - на йогу и на семью.
Да! Человек может всё!
Сильная воля – надежный мост
Между целью и тобой,
А еще есть сердце, и в нем любовь.
Я шагаю дорогой крутой.
Да! Человек может всё!
Я верю, верю в себя,
А практика – лучший друг.
Я целую тебя, Земля;
И приветствую всех вокруг
Да! Человек может всё!
Да!....Да! Да! Да!

[Робин-Гут]

очередной гимн
======================
Вот расставлены точки над "I"
Есть команда -*На взлет*.
С легким сердцем, и назад не смотри;
А смотри, сам понимаешь, вперёд!
Я - стрела , и я – цель ,
И я – ветер, который затих.
Я живу на Земле,
Все преграды смогу я пройти.
Что там круглое большое в астрале ?
Это уши развесил Саня.
Подходи с лапшой по одному,
Не волнуйтесь, всю я соберу.
Я- стрела , и я – цель,
И я –ветер, который затих.
Я живу на Земле
Все преграды смогу я пройти
Да не изменит в полете мне
Присутствие Духа!
А если изменит оно
То я встану даже из дерьма
Я стрела…..и я – цель…..

[Likos]

Искал твои слезы в апрельском дожде,
В огне увидел глаза.
Северный ветер принес шелест губ,
Лик приоткрыла гроза.
Нити-дороги, следы в колее
Тайный шепот реки,
Руны ветвей, камни на дне,
След на песке от руки...
В сполохах ночью услышал твой смех,
Шепнул имя туман.
За руку взяв, повел по воде,
Тебя в берегине узнав...

Лесьяр