Перфекционизм.

Здесь обсуждаются вопросы
морально-этического плана, относительно йоги и не только.
Talifa
Сообщения: 2106
Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
Благодарил (а): 27 раз
Поблагодарили: 289 раз

Перфекционизм.

Сообщение Talifa »

Откуда:

ПЕРФЕКЦИОНИ́ЗМ (от англ. perfection — совершенство) — протестантское теологическое учение о возможности для человека через христианскую веру достичь совершенства, заслужить прощение у Бога и освободить свою природу от греха.

Реально имеем:

Перфекционизм — в психологии, убеждение, что наилучшего результата можно (или нужно) достичь. В патологической форме — убеждение, что несовершенный результат работы неприемлем. Может быть как «нормальной» характеристикой личности, так и невротическим психическим отклонением. Ну не важно, лишь та-скать, не мешало ))

2 типа в прикладном варианте:

Из-за страха не быть идеальным, вообще ничего не делать, жить старыми, мнимыми, будущими (нужное подчеркнуть) заслугами. Или акцентом на недостатках других, тоже приятно.

Другой вариант – изводить работой над абсолютом себя и других.

Польза:

Думаете, самосовершенствование? Не-а. Загрызание либо себя и либо окружающих. На выбор.
Думаете, полезно для дела? 80 на 20 по закону Парето, думаю.

Куды бечь

Вот тут вот по-англицки пишут куды бечь. http://psychcentral.com/blog/archives/2 ... ectionism/
А вообще конечно йогой заниматься и собственно ЖИТЬ. ))) Реальной жизнью. )

Тут ещё интересный момент в плане "Кто виноват?", но думаю и так понятно. Страхи, воспитание в стиле кумира семьи, инфантилизм, большие способности и большое ожидание.

Обсудим? )))
удалите мой аккаунт.
Аватара пользователя
Кларисса
Сообщения: 919
Зарегистрирован: 20 авг 2007, 11:24
Откуда: Екатеринбург
Благодарил (а): 12 раз
Поблагодарили: 25 раз
Контактная информация:

Сообщение Кларисса »

Перфекционизм – очень-очень-очень-очень плохо. Говорю так, потому что знаю по себе, я была та ещё перфекционистка. Делать надо было на «отлично» или никак. На «отлично», естественно, не выходило, и потому была куча начатых и нереализованных дел. А буквально сегодня я доделала одно важное крупное дело (сдала в эксплуатацию корпоративный музей) и почиваю на лаврах. В планах следующий проект и есть надежда, что я-таки его выполню. Мои девизы теперь «Отличное – враг хорошего» и «Продвигаюсь маленькими шажками».

Можно всю жизнь собираться заниматься йогой по полтора часа каждое утро и, помучившись неделю-вторую от недосыпа, забросить это дело. А можно начать с 15 минут и продвинуться потихоньку до 45 минут, прихватить 15 минут в обеденный перерыв и полчаса вечером. Может быть, это неправильно, но по-другому у меня не выходит, и я делаю так, как могу. Альтернатива одна – вообще не делать, потому что времени у меня в обрез, семья, работа и прочие дела.

Примерно так же было с обменом квартиры, с разработкой сайта, с внедрением новой программы на работе и еще много-много с чем. Одним словом, мой рецепт избавления от перфекционизма состоит в том, что каждый день делать то, что нужно, так, как получается. Не получается, а ты все равно делаешь. Не получается расслабиться на коврике, а ты все равно сидишь на нем и делаешь так, как выходит. Не в этом ли главная идея классической йоги? :)
За это сообщение автора Кларисса поблагодарил:
«божий человек»
Рейтинг: 6.25%
 
Не упрощаю простое, не усложняю сложное
Аватара пользователя
Виктор
Основатель Школы
Сообщения: 11335
Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
Откуда: Москва
Поблагодарили: 1310 раз

Сообщение Виктор »

Из книги Б.Егорова "Право на штурвал"
Я знал девушку, праведность которой не уступала этой книжной героине и выражалась в идеальной честности к взятым на себя обязанностям, которая за всю свою короткую жизнь ни разу не покривила душой (по крайней мере, зная ее, не могу представить себе такого) даже в незначительном деле. Глядя на нее, я часто думал, что приобщиться к лику святых можно и без помощи религии...
Она окончила школу с золотой медалью. Московский авиационный институт — с отличием. Училась в балетной школе — мне ничего не известно об ее успехах в хореографии, поскольку даже сам этот факт случайно выяснила ее самая близкая подруга Лариса Шатохина, однако убежден, что и в этом занятии она оставалась верной себе. Так же случайно обнаружилось как-то, что она хорошо владеет английским языком.
Все институтские годы занималась в аэроклубе, стала мастером спорта и попала в сборную СССР.
В команде ей поручили общественную работу: вести хронометраж полетов. Занималась этим бессменно до конца... Дело важное, и нетрудно понять администрацию, которая так и не дала ей замену: покуда журнал хронометража находился в ее руках, можно было спокойно спать, не проверяя и вообще не вспоминая о нем.
В перерывах между полетами, когда летчики имеют все основания растянуться на траве, расслабиться, чтобы дать отдых утомленному телу, она вела подсчеты, корпела над цифрами. И не было соблазнов, интересов, которые могли бы заставить ее хоть раз перенести свое дело на потом. И так во всем.
На сборах в Ессентуках, когда позволяло время, мы уходили в горы. Перед выходом она каждый раз проверяла у всех рюкзаки: а вдруг у нее легче, чем у других?
Впрочем, я не до конца точен в характеристике Гали Подгорной... Был все же один объект, к которому она относилась недобросовестно, — это она сама...
Как-то я встретил ее в электричке. Время раннее — полседьмого утра. Пока еще предпиковые часы, но народу хватает — по вагону не прогуляешься... Впереди, на расстоянии двух скамей, втиснутая в проход между сиденьями, стояла девушка, умудряясь читать конспект. Узнал не сразу — понял, когда повернула голову вполоборота. Плотность толпы еще позволяла протиснуться ней. Подойдя, сказал ей через плечо:
— К лекциям еще хорошо готовиться во время прыжков с парашютом...
Она обернулась, увидала меня и радостно, по-женски восторженно всплеснула руками:
— Игорь! Откуда взялся?! — Тут же, с удивленной усмешкой взглянув на меня: — К каким лекциям?! Ты что, с луны свалился — я давно закончила институт.
— Знаю, что закончила. Думал, еще в один поступила — на одной ножке лекцию зубришь... Тебя небось совесть замучила — стыдно спать по ночам...
— Да нет, это я по работе... Заглядываю иногда в институтские конспекты.
У нее хорошее лицо. Красивое, пожалуй, не скажешь — симпатичное, обаятельное. Умные, выразительные глаза, нежная кожа. Редкой красоты фигура — что называется, точеная... Но сейчас: и глаза измученные, утомленные, и цвет лица необычный, болезненно желтый...
— Что с тобой? — спросил я. — Плохо себя чувствуешь? — И вдруг стал догадываться...
— Ты что так смотришь?! Нормально я себя чувствую, все в порядке.
— Опять кровь сдавала?!
Она молчала. Уставилась в сумочку и щелкала туда-сюда замком.
— Сколько?
— Четыреста...
— Так... — Я чувствовал злость. Вот так же, видимо, самоубийцу, вовремя вынутого из петли, хочется настегать по щекам. — И куда же ты теперь стопы свои направила? — прошипел я почти по слогам.
— Как «куда»? На аэродром...
— Так... Сейчас приедем, и первое, что я сделаю, — нанесу визит доктору Иванову...
— Игорь, не сделаешь... Я тебя прошу...
— Сделаю!
— Игорь... Я ведь три дня отгула получила за это... Три дня! Можно не отпрашиваться с работы... Погода хорошая — летай и в ус не дуй! Поверь, я себя нормально чувствую... Мне только на пользу. Не первый раз — уж привыкла. На другой же день летаю... И все хорошо.
— Ты что ж, кровь сдаешь ради этих трех дней?! — сказал я со зла и тут же пожалел. Она покраснела и ничего не ответила. Понял, что обидел ее несправедливым упреком. Понял, что нельзя вообще человека испытывать на уровень, так сказать, вселенской сознательности... Что люди ее честности и скромности считают неприличным кичиться своей гражданственностью, бить себя в грудь и швыряться высокими словами — напротив, скорее прячут это свое чувство, прикрывают его мотивами более мелкими, личными. Я пожалел, поскольку хорошо знал, что вовсе не эти три дня отгула привели ее к донорству — человечность толкнула ее на этот поступок, но, совершив его, порадовалась, что получила к тому же и личную выгоду. Мне стало не по себе еще и оттого, что, зная все это, все-таки упрекнул, использовал в споре довод, в который сам не верил.
— Извини, Галка... Это я так... Со зла...
— Ну что ты, Игорь, оставь... Не в том дело, а в том, чтобы ты поверил — нет никакого риска...
Я сделал вид, будто она уговорила меня. Мало того, обрадовался, что она дала мне возможность сделать такой вид, ибо от первого до последнего слова нашего диалога знал, что никуда не пойду и ничего не скажу. И она знала об этом. И просила так искренне только потому, что не была до конца уверена в моей «порядочности». Оставались шансы сомнения — человек за себя-то не всегда может поручиться, а за другого тем более.
Странная штука человеческое безумие... И странно оно тем, что находит иногда полное понимание...
Я уже говорил: в акробатическом пилотаже летчики, даже находясь в хорошей физической форме, при сильных перегрузках, случается, теряют сознание. Человек, выливший из своих жил пол-литра крови разом, обретает немалые шансы грохнуться в обморок на ровном месте, при самых благоприятных условиях. Представьте, каковы же они, эти шансы, когда оба обстоятельства сочетаются, когда одно усугубляется другим?!
Могу лишь объяснить механику такого безумия. Суть ее в том, что одержимый быстро и сполна понимает одержимого. Я хорошо представлял чувства Гали Подгорной, ее отношение к ситуации, в которой она находилась.
Она работала на одном из крупных подмосковных авиационных предприятий — с хорошо поставленной дисциплиной, со строгим режимом рабочего дня. Как и многим спортсменам, чтобы летать, ей приходилось по нескольку раз на неделе... не отпрашиваться — брать административный отпуск (это не одно и то же) как минимум на полдня. Неприятная и сложная процедура. Чтобы получить его, нужно пройти целый ряд инстанций, с последней подписью одного из высоких руководителей. И сама эта система — остроумная социологическая выдумка: дело настолько осложнено, что решиться на него человек может только в случае крайней необходимости. Не говоря об ощутимой потере в зарплате, добавлю, что работу, которую выполняла Галя на заводе, никто за нее не делал — труды ее так или иначе дожидались ее. Но Подгорная, терпеливо проходила сквозь административные заслоны, поскольку видела в том именно крайнюю необходимость. Другой возможности летать не было, ибо... «Ренатино не летает по воскресеньям». В выходные дни аэроклуб закрыт, и никакая погода, никакое солнце не расплавит его замков...
Дело в том, что несколько лет назад кто-то где-то как-то сумел обеспечить свою рабочую неделю полным комфортом, перевернув таким образом весь вопрос с ног на голову: теперь выходит, что не аэроклуб для спортсменов, а спортсмены для аэроклуба. Думаю, ни к чему слова о том, сколько неудобств это доставляет людям, скольких хороших спортсменов страна недосчиталась по этой причине и сколько в связи с этим утрачено вообще, так сказать, спортивного качества...
И вот на всем этом голодном фоне — манна небесная: ТРИ свободных дня, доставшихся такой малой ценой — всего лишь пол-литра собственной крови! И можно летать. Летать беззаботно, с легкой душой, и чистым небом над головой! Рискованно, опасно? Но ведь «с нами этого не может случиться!»... Кроме всего, у авиаторов на такой случай, всегда имеется готовая сентенция в виде избитого, затасканного примера: «В войну, — говорят они, — пилоты летали с выпущенными кишками, но дотягивали до своего аэродрома и лишь после этого позволяли себе умереть». Для моих коллег (для меня тоже) это веский довод — веский, потому что в принципе он верный: сверхоружие прочной личности — сила необходимости. Порою она побеждает смерть. Но отсрочивает сплошь и рядом. Однако медицина видит здесь только субъективизм. Она — наука и ведет свою практику на основе известных ей знаний. И главное, она права — никаких новых знаний, никаких лишних подробностей и не нужно: когда речь идет о риске человеческой жизнью, в ограничениях уместней всего бюрократизм.
Поэтому «...волна и камень, лед и пламень не столь различны меж собой», как летчики и медики. Первые как огня боятся вторых, медицина — страшный бич авиаторов.
Галя, как и большинство пилотов, вела, так сказать, оборонительную войну с медиками, вооружившись бытующим в нашей среде правилом: хочешь летать — по­меньше откровенничай с врачами... Или по-другому: дай им волю — всю авиацию разгонят... Все это говорится шутя, но каждый непременно мотает себе на ус только ту самую долю правды, которая, согласно поговорке, есть в любой шутке. И твердо стоит на этом, закрывая глаза на печальные случаи, что время от времени поддержива­ют правоту медицины.
Я смотрел на эту женственную, обаятельную девушку и не мог отделаться от странного, непонятного и болезненного ощущения: что-то насильственное, противоестественное в ее судьбе коробило меня. Была какая-то неправильность и в этой ее праведности, и в беспечном отношении к собственной жизни, и в постоянном, повседневном самонасилии... Я спросил ее:
— Встаешь небось, с петухами?
— По-разному... В пять, полпятого...
— Что так рано?
— По дому кое-что сделать... И добираться долго...
— Сколько?
— Если на электричке, часа полтора в один конец... На такси быстрее...
— На такси?! Да тут червонец станет!
— А что делать? Не опаздывать же? Бывает, в электричку просто не протолкнешься... У меня на такси пол­зарплаты уходит. Это ладно бы... Обидно, что иной раз прикатишь, а полетов нет. То ли проверка машин... То ли погода... А вместо них занятия по теории — в который раз узнаешь, что такое «подъемная сила»...
«Чего она ищет? — думал я. — Уж ей-то это совсем ни к чему. В ее-то жизни и постороннему все ясно с первого взгляда — только посмотреть на нее, и все как на ладони: эта женщина создана для материнства...» И вдруг понимаю, что вызывает во мне это неуютное чувство: она душит свою природу и сама страдает от этого — страдает неосознанно, подспудно, не зная, что это за боль в ней и откуда она. Потому меня и коробит, как всякое насилие... Я переживаю за слабую, хрупкую Галю, ставшую жертвой другой — могучей, беспощадной, фанатичной Гали, с шорами на глазах, попавшей под гипноз иллюзии, имя которой — цель.
Гали, что, сидя в театре, в момент острейших коллизий, вроде той, когда Отелло убивает Дездемону, шепчет подруге на ухо: «Почему на посадке я никак не могу войти точно в створ полосы?»
Гали, которая во время известных лесных пожаров под Москвой, летая по маршруту, пробивалась сквозь густые дымы, шла вслепую, но приходила, как говорят летчики, по нулям. Здесь одного искусства мало — здесь нужна мужская воля и выносливость пахаря... Но уж какая там выносливость?! Вместо нее, видно, срабатывала женская терпеливость... И вера в свой идеал — неколебимая, на которую, пожалуй, тоже способна только лишь женщина.
Странно! В этой второй, титанической Гале опять нахожу женские свойства... И все мое разделение на «М» и «Ж» теряет четкие контуры, расплывается и мешается, как вода в спирте... Нет, личность неразделима. И тот, кто доказывает многоликость человеческого нутра, — жертва людской неспособности увязать внешне несхожие, кажущиеся несовместимыми, порою противолежащими, черты индивидуальности. Людям не по плечу отыскать зависимость между ними, логику связей, и тогда они объявляют их фрагментами из разных опер и говорят: в человеке, мол, не одна личность, их много…
...Ранней весной, в пору радости, оживления, Галя, напротив, замирала, затаивала дыхание, живя в тревожном, томившем душу ожидании: возьмут ли на сборы?
В команде есть лидеры и есть аутсайдеры. Но никто до конца не может о себе с уверенностью сказать, что в ночь с сегодня на завтра он по-прежнему будет входить в группу, в которую входит сейчас. Никто не знает, на кого и как упадет тренерский глаз, на кого будет сделана ставка на предстоящих соревнованиях. Случалось, что летчикам с мировыми именами по причинам отнюдь не творческим в участии в сборах отказывали...
Нигде, пожалуй, судьбы людей не поставлены так в зависимость от единоличных решений одного человека, как в спорте. Судьба спортсмена целиком и полностью отдана на милость тренера, ибо его (тренера) субъективный взгляд есть единственная и наиболее полная мера объективности. И всякая попытка обуздать эту власть осталась бы бессмысленной и даже вредной затеей. Нет и не может быть какого-либо общественного механизма, который бы ограничивал, контролировал власть тренера, поскольку этот последний — педагог: учитель, воспитатель, и у него все карты в руках — только он может знать истинные возможности спортсмена, наиболее полно, по крайней мере, лучше других. Поэтому только он может решать, стоит ли овчинка выделки.
Есть лишь одна общественная мера гарантии справедливости: назначать на такую должность истинно достойных людей во всех отношениях. Это в идеале. Практика же позволяет только стремиться к этому, искать таковых. Шумилова можно принять за эталон и главным образом по двум причинам: во-первых, потому, что он был по-настоящему умен— не меньше, чем того требовала занимаемая им должность, — и, во-вторых, потому, что в этом человеке над всем преобладало творческое начало. Этого хватает — такому тренеру можно до конца доверить судьбу спортсменов.
В общем-то Гале, как она сама говорила, везло — ее обычно приглашали на сборы. Хотя закономерность «везения» за версту бросалась в глаза: способная, волевая, целеустремленная летчица и человек, которого любят и уважают до поклонения... (Как-то одна спортсменка сказала: «Как неприятно, когда выходишь из самолета и никто не встречает, не улыбается». С Галей такого не случалось.) Все понимали: кому же еще ехать, если не Подгорной? Но сама она относилась к своему назначению так, словно на номер ее лотерейного билета пал крупный выигрыш.
Ее признавали талантливой, перспективной летчицей, даже несмотря на то, что в небе, на тренировках вела себя с опасной, неосторожной откровенностью: не скрывала своих недостатков — наоборот, обнажала, выпячивала больные места, не стеснялась показать, что ей они не даются. Конечно, так и должно быть. Но ведь и тренеры всего только люди. Случается, что такая работа в небе ведет к неверным выводам...
В команде удивлялись, что столь бездумное поведение сходит ей с рук. Но удивляться нечему — есть мера искренности, душевной чистоты, которая обезоруживает самых подозрительных людей, так же как есть мера таланта, которая убеждает без исключения всех, даже если владелец ее стоит на тропе поражений и неудач.
Однажды пришел и на Галину улицу праздник — ее пригласили в штат сборной на должность инструктора. На взгляд приземленной трезвости, сменить положение инженера с хорошей перспективой продвижения, оставить профессию, добытую трудными годами учебы, ради не слишком стабильной спортивной должности — значит поступить нерасчетливо, легкомысленно. Но Галя смотрела на этот поворот в жизни с высоты седьмого неба, на которое вознеслась от счастья. Новая работа открывала ей возможность в главном — летать досыта.
Полеты... полеты... Инструкторские, тренировочные... Вылезала из кабины, хваталась за журнал, хронометрировала пилотаж коллег и снова в кабину... К вечеру вспоминала, что за весь день на ходу проглотила «стартовую» сосиску и только тогда догадывалась, почему болит голова, сосет «под ложечкой», — есть не хотелось...
Потом сезон соревнований — чемпионат Союза, матчевые встречи... Возвращение в Москву и утомительная, хлопотливая подготовка к осенним сборам в Ессентуках.
Как-то на работе у Ларисы Шатохиной, мастера спорта, инженера-авиатора, раздался звонок:
— Это я, Галя. Не дождалась до завтра... Поздравь.
— С чем?
— Гоню машину в Ессентуки.
— Ну да?! Точно?
— Точно. Все решено.
— Ну, поздравляю! Только... Стоит ли радоваться? Тяжело... Выдержишь, не сорвешься? Ты последнее время хлипковата стала... Умоталась...
— Брось! Высплюсь хорошо, шоколад пожую, лимонов поглотаю... Все будет нормально.
Перегон спортивного самолета — трудная, изнурительная работа... Казалось бы, примитивная вещь: однообразный прямолинейный полет, только что длительный. Однако доверяют его не каждому. Летчица, которой оказали такую честь, вправе видеть в этом признание иной раз большее, чем мог бы дать ей чемпионский титул. В этом доверии четкий подтекст: руководство забыло, что она женщина, и видит в ней только летчика.
В Ессентуки прибыли дня за три до начала сборов. К вечеру между подругами состоялся еще один любопытный разговор. Затеяла его Галя. Но перед этим Лариса заметила, что та чем-то смущена, хочет о чем-то ска­зать, но не решается. Наконец выдавила из себя:
— Слушай, Лар, я хочу тебе кое-что сказать...
— Вижу. Говори.
— Понимаешь, мне необходимо обратно в Москву...
— В Москву?! Когда, зачем?
—Я думаю, сегодня же...
— Ты что, обалдела? Чего ты там забыла? Главное — «сегодня»! Мало уходилась с перегоном?! Спать давай ложиться...
— Мне очень нужно... Только не сердись... Я замуж выхожу...
— Замуж?! — опешила Шатохина. — ...И я ничего не знала?!
— Я не решалась тебе говорить... Совесть мучила... У меня самой такое чувство, словно делаю что-то не очень хорошее... будто предаю, изменяю...
— Глупости... Что ж мы, теперь и этого должны лишиться?.. А кто он?
— Как сказать... Хороший парень. И тоже с «забросом» — альпинист...
— У вас любовь?
— Если б не было, не согласилась. Но бог с ней, с моей любовью... Но ему-то за что страдать?..
— Не мучайся. Все правильно... Совсем уж чокнулись — смотрим на мир шиворот-навыворот...
— Мы давно встречаемся. Но я сперва вообще слышать не хотела. Потом долго тянула, не решалась. А теперь вопрос стоит так: или порвать, или... Но рвать не могу, не хочу и не должна...
— Ясно. А зачем так срочно в Москву?
— Мы договорились подать заявление... Чтобы после сборов, когда приеду, расписаться. До отлета не успели — замоталась. Договорились, как только пригоню машину, тут же обратно...
— Счастливо тебе, Галка... Думаю, ты не слабее, наоборот, сильнее нас оказалась... По крайней мере, умом. Сильнее тех, кто обрекает себя на бездетность... Спортивный возраст пройдет, а потом что останется?
Вечером Подгорная улетела попутным самолетом в Москву и прибыла обратно, как обещала, через два дня. Вернулась уставшая, посеревшая: моталась по магазинам — заведомо хлопотали насчет деликатесов к предстоящей свадьбе, заказывали свадебные наряды...
В пятницу, 4 октября 1974 года Галя несколько раз жаловалась Ларисе Шатохиной на сильную головную боль, на признаки тошноты.
— Это от усталости, — отвечала подруга. — Естест­венно: чемпионат Союза, матчевая встреча, тренировки, перегон машин, променад в Москву... Слушай, у меня идея. Давай завтра в баню махнем?! Напаримся, и все как рукой снимет! Согласна?
— Завтра... — заколебалась Подгорная. — Занятия небось, волейбол...
— Да мы успеем до волейбола. Пораньше встанем...
Нездоровье срывало Галины планы, ставило под вопрос важные дела — в Ессентуках ее ожидали плотные тренировки. Старший тренер команды Косум Нажмутдинов (о нем скажу несколько позже) решил готовить летчицу к борьбе за золотые медали, к международным встречам. Баня — панацея, с помощью которой можно, как виделось ей, одним махом войти в форму. Она согласилась. Утром другого дня девушки отправились в город. Погода стояла ветреная, и на обратном пути, разгоряченные баней, опасаясь простуды, кутались как могли и сожалели, что оделись слишком легко...
На волейбол опоздали и получили нагоняй. Люди менее обязательные сочли бы это мелкой неприятностью, восприняли как привычное ворчание начальства. Галю это больно ранило. Она впервые выслушивала упреки руководителя, считала их справедливыми.
7 октября начались полеты. Это был понедельник — день и в самом деле тяжелый...
В 6 утра скомандовали подъем. Спортсмены повыскакивали на улицу и увидели серое утро — низкую густую облачность. После зарядки, завтрака начальство, не в силах выносить праздношатающихся в ожидании погоды летчиков, собрало команду и предложило ей выслушать лекцию о вреде религии... Лекция кончилась, а погоды все нет... Тогда с той же целью затеяли сдачу норм ГТО. Иные парни, из лидеров, манкировали, оставаясь незамеченными. Девушки — смирные. Они полдня висли на турниках. Спортсмены ворчали:
— В армии военных летчиков в день полетов не нагружают даже плотной зарядкой, в непогоду дают отдохнуть, а здесь...
У иных девушек на снарядах получалось неважно. Силков предложил замену: отжаться от земли 14 раз.
Погода улучшалась, небо явно обещало полеты. И Галя, выполняя это упражнение, экономила силы: кто, как не она, знала их запас и кто, как не она, могла верно его рассчитывать?
Силков подошел к Подгорной, глянул на ее отжимы и сказал:
— Отставить. Руки должны распрямляться в струну. Еще раз.
Неожиданно в Гале заговорило чувство, которое пробуждалось в ней крайне редко, так редко, что даже в памяти не осталось — она запылала вдруг возмущением, протестующий гнев захлестнул ее душу, а мысль заметалась в поисках клапана, сквозь который хоть частично можно выпустить это малознакомое ей буйное чувство. Она ничего не сказала, опустилась на живот, уткнулась носом в траву, пролежала так несколько секунд и вдруг, почувствовав, что руки ее налились силой, начала отжи­маться... 12,.. 14, 15...
— Хватит! — сказал Силков. — Молодец... — Но Галя не слушала... 16, 17... — Хватит, говорю... Не дури, Галка! — ...19, 20... — Ты что, с винта слетела?! Прекрати сей же час! Побереги силы!
На последние два-три раза у нее не было сил — одна лишь воля. Руки ее ходили ходуном и распрямлялись, как у штангиста, берущего в жиме рекордный вес. Потом встала, тяжело дыша, повернулась спиной к Силкову и, опять не сказав ни слова, ушла.
Силков чувствовал себя виноватым. Но винить его если в чем и приходится, то разве что в верности порядку и еще в том, что за годы работы приучился видеть в спортсмене только спортсмена, в летчике — только летчика, не различая полов; в некоторой утрате мужского взгляда на женщину... Хотя и здесь отчасти его можно понять, ибо в этом ему помогло постоянное женское стремление к равенству в мужской профессии и порою достижение этого равенства — с одной стороны. И с другой: требование подобного равенства самой профессией — штурвал самолета глуп и бездушен, ему нет никакого дела, кто им управляет — женщина или мужчина.
Наконец пришла погода, началась работа в небе. В этот день Галя держала экзамен — последний инструкторский полет по программе, которую необходимо выполнить, чтобы получить звание летчика-инструктора.
Летала она хорошо. Принимавший экзамен А. Ф. Тырсин, один из руководителей сборной, остался доволен. Вылез из кабины и принялся нахваливать столпившимся вокруг него летчикам. Случалось такое с ним редко — щедростью на похвалы не отличается.
А Галя, посадив машину, тут же взялась за журнал. Пока Лариса находилась в воздухе — летали на одном самолете, — сделала необходимые записи.
Вернулась Шатохина, и Подгорная снова полезла в кабину. Теперь она пошла в зону с тренировочной целью.
Пилотаж ее сразу привлек внимание. Тырсин радовался: оценка его подтверждалась — все, кто наблюдал полет, щедро хвалили его.
— Глянь, что делает! — говорили летчики. — Будто она не в юбке, а в брюках!
— Темп какой!
— Ай да Галка! Галка, а летает как сокол! — ска­ламбурил кто-то из ребят.
Потом подошел один из спортсменов сборной Сережа Кругликов и спросил:
— Парни, кто летает? — И, услыхав ответ, изумил­ся:— Подгорная?! Я думал, кто-то из ребят... Разбойница! Плакало золото наших девочек...
Галя и впрямь демонстрировала твердый, мужской почерк. Она пилотировала в хорошем темпе, динамично, но спокойно, без суеты, без надрыва, что называется, не орошая зрителя потом. Наблюдателя подкупала свобода, раскованность — главные и неотъемлемые признаки мастерства. Он чувствовал уверенность пилота и потому не напрягался, не нервничал: а вдруг сорвется, вдруг ошибется... Девушка вращала машину энергично, размашисто, но очень точно. С виду эта размашистость походила на небрежность, но в сочетании с точностью убеждала в искусстве летчицы.
Руководила полетом или, как говорят спортсмены, сидела «у трубки» чемпионка мира Лидия Леонова, для которой пилотаж этот таил в себе еще один смысл: в команде появилась серьезная соперница...
Все, кто смотрел сейчас в небо, любовались работой Подгорной, испытывая то эстетическое чувство, какое не может не испытать в таких случаях истинный летчик.
— Тридцать девятый! — Говорила Леонова в микрофон. — Молодец! Хорошо пилотируешь. Мы все на тебя смотрим. Всем нравится...
— Спасибо за поддержку. Но ты преувеличиваешь... И не смотрите так пронзительно, а то я чувствую ваши взгляды... Еще сглазите...
— Ерунда, хорошее не сглазишь... Галь, не стоит крутить комплекс до конца. Повращай лучше бочки...
— Поняла. Спасибо, Лида. Я так и хочу...
Над бочками работала упрямо, настырно добиваясь точных, чеканных фиксаций. Видно, вошла в рабочий раж и глядела на результаты, что называется, в микроскоп, объявив войну мелким и часто случайным промахам. Душа ее рвалась к идеальной точности...
Потом перешла на срывные режимы и, кажется, осталась довольной собой, выполнив штопорную бочку. Что­бы закрепить успех, принялась вращать одну за другой — и одну лучше другой.
Напоследок она решила сорвать еще одну штопорную бочку. Но... срыв не получился — вращение вышло управляемым и неэнергичным. Она захотела поправить эту оплошность, но бочка опять не удалась...
Снова и снова... Но с каждым разом все хуже. Падал темп, пилотаж становился вялым, все больше теряли четкость фигуры.
Возможно, она подумала: «Нужно уходить, оставив впечатление»... и заложила обратный вираж...
На вираже нужна сила. На обратном — тем более. Рули испытывают давление потока — чтобы удержать ручку, требуется усилие. «Нам, женщинам, приходится держать ее двумя руками», — вспомнил я признание...
Перевернутый кабиной вниз самолет вышел на круг с небольшим радиусом, с сильной кривизной траектории... В динамике прозвучал вполне спокойный голос:
— Тридцать девятый задание закончила.
Вслед за этим машина начала вдруг сходить с виража, опуская нос все круче и круче, устремляясь в землю...
— Тридцать девятый, левее ручку, — встревоженно сказала Леонова.
Молчание. В движении самолета сохранялась все та же тенденция.
— Галка! Слышишь?! Ручку левее!
Динамик безмолвен. Ни единого колебания.
— Ручку левее! Ручку левее! Ты что, оглохла?! Левее ручку! — обезумев, кричала Леонова.
Самолет, раздвигая угол к горизонту, набирая скорость, приближался к земле.
— Левее! Левее! Левее! Левее!.. — Отупело, бессмысленно, подряд, не меняя дыхания, медленно ведя вниз пригвожденные к предмету в небе, ополоумевшие от страха глаза, надрывалась Леонова...
— А-а-а-а!.. — исторгла она пронзительный вопль...
...Взрыва не было. Самолет вошел в землю под углом меньше сорока градусов, смягчив за счет этого столкновение. И скорость сравнительно не велика... И пото­му — если б это кого-то могло утешить! — катастрофа походила скорей на земную, автомобильную, чем на воздушную. Словом, было кого хоронить...
Комиссия сочла, что у Галины Подгорной случился прострел в правую ногу. Пытаясь ее распрямить, она испытала острую боль и могла потерять сознание. Но это предположение. Истину мы никогда не узнаем...
История печальная, как понимает читатель, не единственная. Голубизну нашего неба марают порою черные тучки. И все-таки небо моей профессии видится мне наяву и во сне всегда голубым. Хотя бы уж потому, что они, эти тучи, крайне редки. Я рассказал этот случай в расчете на то, что читатель отнесется к нему так, как относится он к маленьким фильмам, сделанным по заказу Госавтоинспекции, тем, что дают иногда в кино вместо журнала. Просмотрев их, мы не отказываемся от езды в автотранспорте, не теряем вкус к автолюбительству, а только делаем вывод: нужно быть осторожным!
Приведя это сравнение, скажу заодно: убежден, что авиатранспорт безопасней, чем авто. Большинство ката­строф в небе идут от того, что летчика подводит ощущение стопроцентной надежности машины и связанная с ним потеря осторожности. Хотя бывает, конечно, что трагедия разыгрывается по причинам, никак не зависящим от пилота.
За это сообщение автора Виктор поблагодарили (всего 2):
nazarovayul, Елена,на Байкале
Рейтинг: 12.5%
 
Аватара пользователя
EWG
Сообщения: 302
Зарегистрирован: 23 июн 2012, 11:33
Откуда: Ukraine
Благодарил (а): 104 раза
Поблагодарили: 33 раза

Re: Перфекционизм.

Сообщение EWG »

первый раз в жизни слышу о протестанстом пер-ме. Библейское совершенство верующего в Христа сродни "прямой передаче",и не основано на завоеваниях и усилиях.Доводка к оригиналу будет проходить годами.Это в посланиях ап.Павла есть.М-да
Странное дело:по жизни везёт в тех делах,к которым почти равнодушен,а то к чему кипит страсть-наперекосяк.То что любишь сильно,начинаешь отстаивать,болеть за дело.Ну у нас это непопулярно и в стычках ты перегораешь.
Victoriae Augustorum exercitus cui Languricioae sedit milite
Аватара пользователя
nazarovayul
Сообщения: 11
Зарегистрирован: 14 сен 2012, 12:59
Благодарил (а): 34 раза
Поблагодарили: 2 раза

Re: Перфекционизм.

Сообщение nazarovayul »

Добрый вечер. Данная тема оказалась больной и для меня. Увы, я всю жизнь стремилась делать все, за что бы ни бралась непременно лучше остальных. Школу закончила с медалью, институт - красный диплом. На работе взвалила на себя функционал за троих сотрудников, мною затыкали абсолютно все дыры и сложные вопросы. И я была рада стараться. Мне было приятно осознавать свою незаменимость, я даже в отпуск в лучшем случае могла 1 раз в год ходить. Занятия шейпингом ввела в культ и за короткий срок довела занятия до самого сложного уровня 4-5 инструктора. Конечно же не обошлось без травм, растяжений. От друзей требовала чуть ли неповиновения, грубо говоря они наверное даже в итоге тяготились моей дружбой. В этой погоне за мнимым успехом, старанием не разочаровать родителей, превзойти друзей, добится всего, что мне представлялось важным, я забросила полностью мужа. Позже он мне даже признался, что чуть было не бросил меня. Я постоянно пребывала в состоянии спешки, переживала стресс и в итоге все рухнуло в одночасье: я ушла с работы, попала в больницу в коме и начались страшные проблемы со здоровьем, которые уже почти 3 года длятся. Все это я написала с одной лишь целью - пожалуйста, не дожидайтесь того момента, когда стресс, неправильное питание, плохие отношения в семье и на работе подорвут ваше здоровье! !!! В какой бы спешке вы не прибывали, ради каких бы прекрасных целей вы не работали с утра до ночи, как бы идеально вы не видели свое будущее - остановитесь, дайте себе передышку, послушайте себя внимательно (йога очень в этом помогает!), оглянитесь, кто рядом с вами. Перфекционизм и бездумное упорство могут сыграть очень злую шутку.
За это сообщение автора nazarovayul поблагодарил:
СерйогА
Рейтинг: 6.25%
 
Ответить