Время
Поговорим с тобой о времени.
Ему назначено, однако,
В физической системе не
Иметь минусового знака.
Латинским бесом нарисовано,
И задано идеей вражьей.
Я видел, как оно спрессовано
Под глыбами в памирском кряже.
До времени, пока не ожило
Для управленья миром, мило
Хранится в ящичках, уложено
В них, как хозяйственное мыло.
С ужасным “бременем” рифмуется,
Имеет дьявольский эпитет,
Взорвавшись, снова не спрессуется
В уютный параллелепипед.
Причина обгоняет следствие,
За хвост схватив его игриво,
Мы все здесь - терпящие бедствие,
Последствия большого взрыва.
Желтеют листики зеленые,
И вешняя вода спадает.
Мы мчимся, ветром унесенные,
Естественно, спросить: куда я?
Где вы, где вы, буфетные слоники,
И в трусах по колено борцы?
Вся эпоха - как кадр кинохроники,
Где гуляют одни мертвецы.
Поговорим с тобой о времени,
Все, что ни скажем, будет мимо.
Ты лучше как-нибудь соври мне,
Что время, мол, неощутимо.
Предмет не взвесить, не пощупать,
На завтрак с булочкой не схрупать,
Нет запаха, нельзя измерить,
Попробуем в него не верить.
У синя-моря в Партените
На берег сядем в голом виде,
Стихи любимые читая,
Считая за волной волну
И постепенно забывая,
Что мы у времени в плену.
Песня скорбных душой
Нас свезли в Строгино или Мневники,
В типовые вселили дома,
И живут в тех домах шизофреники
И не знают, что сходят с ума.
Неизвестно, как это случается,
Вдруг случается, нас не спрося.
С тем случается, с этим случается,
И безумеет нация вся.
Колдуном наши души похищены,
Заморожены в первом кругу,
Может, все мы в России Поприщины,
Да о том никому ни гугу.
Наша совесть снегами завалена,
На три метра промерзла во льду,
А квитанция в сейфе у Сталина,
А сам Сталин с тем сейфом в аду.
Нам надели халатики серые,
Завязали узлом рукава,
И мы сами не знаем, что делаем,
И не те повторяем слова.
А под окнами ходит униженно
Мать Россия с котомкой своей,
Чтоб на нас посмотреть, на остриженных,
На убогих своих сыновей.
Пожалей ты детей неутешенных!
Что ж они нам вздохнуть не дают!
И лапшу все нам на уши вешают,
И все воду на голову льют!
Где ж ты, где ж ты, полоска бетонная?
Где ж ты, линия взлетных огней?
Где ж ты, темная ночка бездомная?
Где ж ты, резвая тройка коней?
В небе снежное месиво месится
Над простором российских полян.
Черти прятки затеяли с месяцем.
Под ногами клубится туман.
Мы летим над родной аномалией,
Где магнитная скрыта руда.
Нам бы с этого света подалее,
Чтоб его не видать никогда!
Вот выносят нас кони заветные
Прямо к морю, и в блеске луны
Сосны темные, рыла ракетные
И Италия с той стороны.
Ходят по морю волны, как пленники,
Бьют о берег, и всюду одно:
И у нас, и в Италии – Мневники,
И с обеих сторон Строгино.
Багульник
Январь прошелся королем,
И город замер,
И мы затворниками в нем
Тюремных камер.
Но как насмешник королей,
Как богохульник,
У нас в бутылке на столе
Расцвел багульник.
Наперекор календарю,
Как будто летом,
Расцвел в насмешку январю
Лиловым цветом.
И утверждает видом всем,
Веселым глазом,
Что не был сломан он никем,
Веревкой связан.
Что он живой! Что он плевал
На все прилавки,
Что незнаком ему подвал
Цветочной лавки;
Что не был заперт на крючок
Он в том подвале,
И что его за рупь пучок
Не продавали.
Утренняя песенка
Я поднимусь с рассветом алым,
Когда еще все люди спят,
По звонким рельсам и по шпалам
Пойду, куда глаза глядят.
На тридцать пятом километре
Дождусь шального ветерка
И при попутном этом ветре
Взлечу, как птица в облака.
Всего-то нужно, Забыть о скуке
забыть о лени
Всего-то нужно раскинуть руки
поджать колени
Всего-то нужно в себя поверить
И в небо взвиться.
И можно в небе, и можно в небе
Лететь как птица.
В низинке пар стоит клубами,
Летит над сонным лесом грач.
И я взлетаю над столбами
Высоковольтных передач.
И я лечу навстречу птице,
Поджав колени к животу.
И я лечу, раз мне летится,
И набираю высоту.
Всего-то нужно забыть о лени,
Забыть о скуке.
Всего-то нужно поджать колени,
Раскинуть руки.
Всего-то нужно в себя поверить
И в небо взвиться.
И можно в небе, и можно в небе
Лететь как птица.
Как славно при попутном ветре
Лететь под небом голубым.
На тридцать пятом километре,
Кружить над домиком твоим.
Давно погасли в небе звёзды.
Вставай, нельзя так долго спать.
Пойми, ведь это очень просто,
Я научу тебя летать!
Всего-то нужно забыть о лени,
Забыть о скуке.
Всего-то нужно поджать колени,
Раскинуть руки.
Всего-то нужно в себя поверить
И в небо взвиться.
И в синем небе, и в синем небе
Лететь как птица.
''Слышу гул...''
… О, эти гулы, уши рвущие.
Что мучите? Что душу тянете?
В долину камешки бегущие,
Слов выпадение из памяти.
Обвалы, оползни, смещения,
Засор в трубе канализации.
Бенц! И не стало освещения
И прочих благ цивилизации.
Земли звериное урчание,
Высвобожденье сил агрессии.
Взаимное непонимание
Растет в невиданной прогрессии.
Разорвало процесс познания,
Бесплодным сделав обучение.
Так наступает одичание
И настает земли трясение.
* * *
Какая ночь! В такую ночь
Дидона или нет, Медея…
Проснись, поэт, ликуй, пророчь,
Пиши, от счастья холодея.
Ночь воцарилась на земле.
Мир перестал нам быть тюрьмою.
И ясно слышно как во мгле
Невидимое дышит море.
В пересеченье узких туч
Луна напоминает тигра,
И кажется, что рядом ключ
Открыть божественные игры.
И снят на красоту запрет –
На человека и растенья
Струится с неба добрый свет
От звезд, которым нет сравненья.
* * *
Водица пахнет тиною,
Землица пахнет серою,
А дни такие длинные,
Дожди такие серые.
Потеря равновесия
От полного безвкусия,
В душе моей - депрессия.
В мозгу моем - дискуссия.
И свесилась повинная
Башка моя дырявая,
Где с левой половиною
Упорно спорит правая.
Одна твердит: - Повесимся!
Другая: - Врешь, отравимся!
У Господа отметимся
И к дьяволу отправимся!
А левая - несмелая...
А правая - лукавая...
- Напьемся? - спросит левая.
- Согласна! - скажет правая.
* * *
И снова рядом у кого-то,
Кто не мечтал и не хотел,
Вся жизнь из пошлых анекдотов
И нелюбимых дел и тел,
Все та же скука дождевая,
Все та же злая боль в груди
- И мертвый я, а ты живая,
Но мне приказано: - Гляди!
Как будто к креслу привязали,
Иначе б я сбежал давно,
И крутят в опустевшем зале
Для одного меня кино.
И вижу землю я и небо.
Но точно знаю - это ложь,
Нелепица, пустая небыль,
Которой слов не подберешь.
А все, что было, все, что было,
Людская речь передала
В прозрачном слове - полюбила,
В неясном слове - умерла.
1961
Александр Тимофеевский, автор песенки крокодила Гены "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам"
Стихи [каталог в первом сообщении]
-
Винни-Пух и все-все-все
- Сообщения: 1524
- Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
- Благодарил (а): 39 раз
- Поблагодарили: 186 раз
Камни
Бог дал нам тяжелые души из камня.
И пришли мы на берег моря,
Где блики плясали, где пена играла, где чайки
в лучах парили.
И стали мы камни бросать, забавляясь, —
что еще делать с камнями?
Они скользили по глади, взмывали над зыбью,
летели над морем как ветры!
И счастлив наш сон: несут его крылья
ласточек, мчащихся в небе.
Больно...
Больно почкам лопаться весною,
Так робка весна — не оттого ли?
И не оттого ль, горя душою,
Мы бледнеем, скорчившись от боли.
То, что было заперто зимою,
Прочь, наружу просится, стучится.
Больно, больно раскрываться почке:
Больно — жизни —
и ее темнице.
Трудно, очень трудно каплям — падать,
Зависать над пропастью разверстой,
К ветке льнуть — и вниз скользить, срываясь,
Трепетать, еще держась, над бездной,
Трудно, жутко — наконец решиться,
Страшно — в пропасть грозную сорваться,
Трудно оставаться, замирая,
Вниз стремиться —
и хотеть остаться.
И когда терпеть уже нет мочи,
Листья вырываются из клетки,
И когда последний страх отброшен,
Капли отрываются от ветки,
Позабыв о страхе перед новью,
Позабыв об ужасе паденья,
Полнятся — доверьем и покоем —
Чудным, животворным —
на мгновенье.
Ничто не может сломить
Ничто не может сломить
Постигшего древнюю мудрость:
Нет несчастья и счастья.
Есть только жизнь и смерть.
И когда ты это поймешь и не будешь гоняться за ветром,
И когда ты это поймешь и не будешь бояться бури,
Тогда приходи, чтоб меня научить еще раз:
Нет несчастья и счастья.
Есть только жизнь и смерть.
Я стала это твердить, когда страсть моя к жизни проснулась,
И кончу твердить, когда желанья иссякнут.
Тайны древних речений мы
Постигаем до самой смерти.
Голосов — много
Голосов — много,
Твой — словно дождь,
Как вода — льется,
Шумит — сквозь ночь,
Журчит, стихая,
Редко, негромко,
Обрываясь, тая,
Трепетно, робко.
Он средь прочих звуков
Один — раздается,
Медленно, по капле
На меня — льется,
Заставляет смолкнуть,
Затаив дух,
Шепчущей памятью
Полнит слух.
Тебя не тревожа,
Травы буду тише,
Буду там, где можно
Твой голос — слышать.
Голосов много,
Сквозь них — звучит
Для меня твой голос,
Как дождь — в ночи.
Карин Бойе
Бог дал нам тяжелые души из камня.
И пришли мы на берег моря,
Где блики плясали, где пена играла, где чайки
в лучах парили.
И стали мы камни бросать, забавляясь, —
что еще делать с камнями?
Они скользили по глади, взмывали над зыбью,
летели над морем как ветры!
И счастлив наш сон: несут его крылья
ласточек, мчащихся в небе.
Больно...
Больно почкам лопаться весною,
Так робка весна — не оттого ли?
И не оттого ль, горя душою,
Мы бледнеем, скорчившись от боли.
То, что было заперто зимою,
Прочь, наружу просится, стучится.
Больно, больно раскрываться почке:
Больно — жизни —
и ее темнице.
Трудно, очень трудно каплям — падать,
Зависать над пропастью разверстой,
К ветке льнуть — и вниз скользить, срываясь,
Трепетать, еще держась, над бездной,
Трудно, жутко — наконец решиться,
Страшно — в пропасть грозную сорваться,
Трудно оставаться, замирая,
Вниз стремиться —
и хотеть остаться.
И когда терпеть уже нет мочи,
Листья вырываются из клетки,
И когда последний страх отброшен,
Капли отрываются от ветки,
Позабыв о страхе перед новью,
Позабыв об ужасе паденья,
Полнятся — доверьем и покоем —
Чудным, животворным —
на мгновенье.
Ничто не может сломить
Ничто не может сломить
Постигшего древнюю мудрость:
Нет несчастья и счастья.
Есть только жизнь и смерть.
И когда ты это поймешь и не будешь гоняться за ветром,
И когда ты это поймешь и не будешь бояться бури,
Тогда приходи, чтоб меня научить еще раз:
Нет несчастья и счастья.
Есть только жизнь и смерть.
Я стала это твердить, когда страсть моя к жизни проснулась,
И кончу твердить, когда желанья иссякнут.
Тайны древних речений мы
Постигаем до самой смерти.
Голосов — много
Голосов — много,
Твой — словно дождь,
Как вода — льется,
Шумит — сквозь ночь,
Журчит, стихая,
Редко, негромко,
Обрываясь, тая,
Трепетно, робко.
Он средь прочих звуков
Один — раздается,
Медленно, по капле
На меня — льется,
Заставляет смолкнуть,
Затаив дух,
Шепчущей памятью
Полнит слух.
Тебя не тревожа,
Травы буду тише,
Буду там, где можно
Твой голос — слышать.
Голосов много,
Сквозь них — звучит
Для меня твой голос,
Как дождь — в ночи.
Карин Бойе
Кухулин примиренный
В груди шесть ран смертельных унося,
Он брел Долиной мертвых. Словно улей,
В лесу звенели чьи-то голоса.
Меж темных сучьев саваны мелькнули –
И скрылись. Привалясь к стволу плечом,
Ловил он звуки битвы в дальнем гуле.
Тогда к забывшемуся полусном
Приблизился, должно быть, Главный Саван
И бросил наземь узел с полотном.
Тут остальные – слева, сзади, справа –
Подкрались ближе, и сказал их вождь:
"Жизнь для тебя отрадней станет, право,
Как только саван ты себе сошьешь.
И примиришься духом ты всецело;
Сними доспех – он нас приводит в дрожь.
Смотри, как можно ловко и умело
В ушко иглы любую нить продеть".
Он внял совету и взялся за дело.
"Ты – шей, а мы всем хором будем петь.
Но для начала выслушай признанье:
Мы трусы, осужденные на смерть
Роднёй – или погибшие в изгнанье".
И хор запел, пронзителен и чист;
Но не слова рождались в их гортани,
А лишь один тоскливый птичий свист.
Уильям Батлер Йейтс
В груди шесть ран смертельных унося,
Он брел Долиной мертвых. Словно улей,
В лесу звенели чьи-то голоса.
Меж темных сучьев саваны мелькнули –
И скрылись. Привалясь к стволу плечом,
Ловил он звуки битвы в дальнем гуле.
Тогда к забывшемуся полусном
Приблизился, должно быть, Главный Саван
И бросил наземь узел с полотном.
Тут остальные – слева, сзади, справа –
Подкрались ближе, и сказал их вождь:
"Жизнь для тебя отрадней станет, право,
Как только саван ты себе сошьешь.
И примиришься духом ты всецело;
Сними доспех – он нас приводит в дрожь.
Смотри, как можно ловко и умело
В ушко иглы любую нить продеть".
Он внял совету и взялся за дело.
"Ты – шей, а мы всем хором будем петь.
Но для начала выслушай признанье:
Мы трусы, осужденные на смерть
Роднёй – или погибшие в изгнанье".
И хор запел, пронзителен и чист;
Но не слова рождались в их гортани,
А лишь один тоскливый птичий свист.
Уильям Батлер Йейтс
I know ... yoga?
-
MILLIM
- Сообщения: 153
- Зарегистрирован: 26 авг 2007, 11:15
- Откуда: Украина
- Благодарил (а): 97 раз
- Поблагодарили: 30 раз
Просторы, просторы, просторы,
Речная спокойная гладь,
Мы движемся очень нескоро,
Чтоб Господа не обогнать.
Равнины, холмы, перелесья
И свет, потерявший края.
Мы движемся с Господом вместе,
И в этом весь смысл бытия.
О, медленность тайного лада!
Всю вечность - вот только бы так.
Не верите в рай? И не надо.
И все же - замедлите шаг. -
И все же, и все же, и все же
Продли зачарованный сон.
Прислушайся к поступи Божьей
И двигайся так же, как Он.
Зинаида Миркина
Речная спокойная гладь,
Мы движемся очень нескоро,
Чтоб Господа не обогнать.
Равнины, холмы, перелесья
И свет, потерявший края.
Мы движемся с Господом вместе,
И в этом весь смысл бытия.
О, медленность тайного лада!
Всю вечность - вот только бы так.
Не верите в рай? И не надо.
И все же - замедлите шаг. -
И все же, и все же, и все же
Продли зачарованный сон.
Прислушайся к поступи Божьей
И двигайся так же, как Он.
Зинаида Миркина
-
Винни-Пух и все-все-все
- Сообщения: 1524
- Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
- Благодарил (а): 39 раз
- Поблагодарили: 186 раз
Одиночество
Я славлю
одиночество моста,
шальное одиночество
печурки.
Я славлю
одиночество
гнезда
вернувшейся из-за морей
пичуги...
(А сам -
в игре с огнём,
тревожным,
переменчивым, -
живу
случайным днём,
живу мелькнувшим месяцем...
Работает
в боку
привычная
механика...
А я
бегу,
бегу.
Бледнею.
Кровью харкаю.
Смолкаю,
застонав.
Жду
вещего прозрения
то в четырёх
стенах,
то в пятом
измерении...
Разъехались друзья.
Звонят,
когда захочется...
У каждого
своя
проверка
одиночеством...)
Я славлю
одиночество письма,
когда оно уже
почти нежданно...
Я славлю
одиночество
ума
учёного
по имени
Джордано!..
(А сам,
припав к столу,
пью горькое и сладкое.
Как будто
по стеклу
скребу
ногтями слабыми.
Не верю
никому,
считаю дни
до поезда...
И страшно
одному,
а с кем-то рядом -
боязно...
В постылый дом
стучу,
кажусь
чуть-чуть заносчивым.
«Будь проклята, -
кричу, -
проверка
одиночеством!..»)
Я славлю
одиночество луча
в колодце,
под камнями погребённом.
Я славлю
одиночество врача,
склонившегося
над больным ребёнком.
(Неясная
цена
любым
делам и почестям,
когда идёт она -
проверка
одиночеством!..
Пугать не пробуй.
Денег не сули.
Согнись
над неожиданною ношей...)
Я славлю
одиночество Земли
и верю,
что не быть ей
одинокой!
Роберт Рождественский
Мне нужен маленький домик
Чтобы укрыться от горя.
Мне нужен маленький домик,
Укрыться от суеты.
Мне нужен маленький домик
Рядом с кусочком моря.
Мне нужен маленький домик,
А в этом домике - ты...
Мне нужен маленький домик
С крышей или без крыши.
Мне нужен маленький домик
С окнами или без.
Мне нужен маленький домик,
Чтобы никто не слышал.
Мне нужен маленький домик,
Чтобы никто не лез...
Мне нужен маленький домик,
Чтоб закрывалась дверца.
Мне нужен маленький домик,
Но если домика нет...
Мне нужен маленький домик
В таком большом твоем сердце.
Мне нужен маленький домик,
А в этом домике свет.
Маргарита Фортье
Терпи, мой родной, терпи!
Страдай, мой родной, страдай!
В чужой постели не спи,
Кусок чужой не съедай.
Не зарься на скарб чужой,
Не пачкай чужую честь -
Не будешь горбат душой,
А будешь такой, как есть.
Надежды чужой не гробь,
Досады чужой не множь.
Ты - человек, ты - дробь,
Правды и кривды дрожь!..
Пестуй детей чужих,
Падок не будь на месть -
Будешь не дрянь мужик,
А будешь такой, как есть.
Храмов чужих не хай,
Веры чужой не пни,
С нищим дели сухарь,
Родине долг верни.
В худшие дни не трусь,
В лучшие не наглей, -
Может быть, я вернусь
Матерью быть твоей.
***
От зависти открещивайся, мальчик,
От зависти, уродующей сердце,
Сужающей зрачки, кривящей рот,
Сверлящей по ночам мозги, печенки,
Поганящей язык, мертвящей мысли
И леденящей замыслом подспудным —
Соперника угробить в тайной тьме,
Себя молвой не замарав при этом!..
Но — тайное однажды станет явным,
Но — станет ясным темное однажды,
И отомстит угробленный соперник,
Тебе подсунув свой кусок, которым
Подавишься под крики: «Подавись!»
И все тебя так мерзко пожалеют,
И все тебя утешат так противно,
И все тебя так гадко успокоят,
Что ты умрешь от отвращенья к жизни!.
Доподлинна без преувеличенья! —
Картина, нарисованная мною.
От зависти открещивайся, мальчик,
От этой ненасытности бесстыжей,
От этого ползучего чулка,
Который, переваривая пищу,
С великим наслажденьем превращает
Твое лицо в отсиженную ногу!
От зависти открещивайся, мальчик,—
Не то умрешь от отвращенья к жизни.
***
Шутите чаще
на бочке дней!
шутите слаще
и солоней!
Смакуйте шутку,смеясь до слёз,-
На этой пище
живут всерьёз!
Тоска не кролик-
тоска - удав,
Шутите утром
с постели встав,
не упускайте часов ночных-
судьба ведь шутит без выходных!
Шутник чудесен-
по воле муз
Несёт с улыбкой
житейский груз,
Он не зануда
и не дундук,
Он шутит с блеском
и без натуг!
О,да успела я покутить
с людьми ,умевшими пошутить,
У них на кончике языка
Был жар шутливого огонька,
И сочной шутки
свежайший хруст
перепадал мне из этих уст.
В такой шутильне нельзя пропасть
И дай вам боже в неё попасть!
Юнна Мориц
Я славлю
одиночество моста,
шальное одиночество
печурки.
Я славлю
одиночество
гнезда
вернувшейся из-за морей
пичуги...
(А сам -
в игре с огнём,
тревожным,
переменчивым, -
живу
случайным днём,
живу мелькнувшим месяцем...
Работает
в боку
привычная
механика...
А я
бегу,
бегу.
Бледнею.
Кровью харкаю.
Смолкаю,
застонав.
Жду
вещего прозрения
то в четырёх
стенах,
то в пятом
измерении...
Разъехались друзья.
Звонят,
когда захочется...
У каждого
своя
проверка
одиночеством...)
Я славлю
одиночество письма,
когда оно уже
почти нежданно...
Я славлю
одиночество
ума
учёного
по имени
Джордано!..
(А сам,
припав к столу,
пью горькое и сладкое.
Как будто
по стеклу
скребу
ногтями слабыми.
Не верю
никому,
считаю дни
до поезда...
И страшно
одному,
а с кем-то рядом -
боязно...
В постылый дом
стучу,
кажусь
чуть-чуть заносчивым.
«Будь проклята, -
кричу, -
проверка
одиночеством!..»)
Я славлю
одиночество луча
в колодце,
под камнями погребённом.
Я славлю
одиночество врача,
склонившегося
над больным ребёнком.
(Неясная
цена
любым
делам и почестям,
когда идёт она -
проверка
одиночеством!..
Пугать не пробуй.
Денег не сули.
Согнись
над неожиданною ношей...)
Я славлю
одиночество Земли
и верю,
что не быть ей
одинокой!
Роберт Рождественский
Мне нужен маленький домик
Чтобы укрыться от горя.
Мне нужен маленький домик,
Укрыться от суеты.
Мне нужен маленький домик
Рядом с кусочком моря.
Мне нужен маленький домик,
А в этом домике - ты...
Мне нужен маленький домик
С крышей или без крыши.
Мне нужен маленький домик
С окнами или без.
Мне нужен маленький домик,
Чтобы никто не слышал.
Мне нужен маленький домик,
Чтобы никто не лез...
Мне нужен маленький домик,
Чтоб закрывалась дверца.
Мне нужен маленький домик,
Но если домика нет...
Мне нужен маленький домик
В таком большом твоем сердце.
Мне нужен маленький домик,
А в этом домике свет.
Маргарита Фортье
Терпи, мой родной, терпи!
Страдай, мой родной, страдай!
В чужой постели не спи,
Кусок чужой не съедай.
Не зарься на скарб чужой,
Не пачкай чужую честь -
Не будешь горбат душой,
А будешь такой, как есть.
Надежды чужой не гробь,
Досады чужой не множь.
Ты - человек, ты - дробь,
Правды и кривды дрожь!..
Пестуй детей чужих,
Падок не будь на месть -
Будешь не дрянь мужик,
А будешь такой, как есть.
Храмов чужих не хай,
Веры чужой не пни,
С нищим дели сухарь,
Родине долг верни.
В худшие дни не трусь,
В лучшие не наглей, -
Может быть, я вернусь
Матерью быть твоей.
***
От зависти открещивайся, мальчик,
От зависти, уродующей сердце,
Сужающей зрачки, кривящей рот,
Сверлящей по ночам мозги, печенки,
Поганящей язык, мертвящей мысли
И леденящей замыслом подспудным —
Соперника угробить в тайной тьме,
Себя молвой не замарав при этом!..
Но — тайное однажды станет явным,
Но — станет ясным темное однажды,
И отомстит угробленный соперник,
Тебе подсунув свой кусок, которым
Подавишься под крики: «Подавись!»
И все тебя так мерзко пожалеют,
И все тебя утешат так противно,
И все тебя так гадко успокоят,
Что ты умрешь от отвращенья к жизни!.
Доподлинна без преувеличенья! —
Картина, нарисованная мною.
От зависти открещивайся, мальчик,
От этой ненасытности бесстыжей,
От этого ползучего чулка,
Который, переваривая пищу,
С великим наслажденьем превращает
Твое лицо в отсиженную ногу!
От зависти открещивайся, мальчик,—
Не то умрешь от отвращенья к жизни.
***
Шутите чаще
на бочке дней!
шутите слаще
и солоней!
Смакуйте шутку,смеясь до слёз,-
На этой пище
живут всерьёз!
Тоска не кролик-
тоска - удав,
Шутите утром
с постели встав,
не упускайте часов ночных-
судьба ведь шутит без выходных!
Шутник чудесен-
по воле муз
Несёт с улыбкой
житейский груз,
Он не зануда
и не дундук,
Он шутит с блеском
и без натуг!
О,да успела я покутить
с людьми ,умевшими пошутить,
У них на кончике языка
Был жар шутливого огонька,
И сочной шутки
свежайший хруст
перепадал мне из этих уст.
В такой шутильне нельзя пропасть
И дай вам боже в неё попасть!
Юнна Мориц
-
Профессор Дуб
- Сообщения: 610
- Зарегистрирован: 22 ноя 2010, 07:24
За всех
Хочу напомнить, если кто не в теме,
Есть время жить и время умирать,
Есть даже время камни собирать,
Но выбирать настало нынче время.
Терзаюсь я в сомнениях полночных,
Кому отдать свой неподкупный глас
На выборах, прозрачных, как алмаз,
И, как Святая Дева, непорочных.
Кого своим избранником назначу –
В раздумьях пребываю до сих пор.
Их пять всего, и все как на подбор,
И каждому судьба сулит удачу.
И мне сложней решить задачу эту,
Чем теорему доказать Ферма:
У каждого из них достоинств тьма,
А недостатки – у кого ж их нету?
Хотя внутри мне что-то говорит,
Когда мечусь по комнате без сна я,
Что все же есть там главный фаворит.
Возможно, есть, но кто он – я не знаю.
Я не готов принять на душу грех
И среди равных предпочесть кого-то.
Да, выбирать – тяжелая работа,
И жаль, что нет такой графы – «за всех».
8 марта
В Международный женский день –
Восьмого марта –
В шелка любимую одень,
В парчу и бархат.
Вручи французские духи,
Помады тюбик,
Прочти Иртеньева стихи,
Она их любит.
Купи каких-нибудь цветов,
Мимозы той же,
Чем больше навертеть понтов,
Тем выйдет тоньше.
Едва проснувшись поутру,
С подругой милой
Затей любовную игру,
Но не насилуй.
Попробуй также в этот день
Не материться,
Поскольку мат бросает тень
На материнство.
Подай ей кофею в кровать,
Помой посуду,
Короче, дальше утомлять
Тебя не буду.
И если гордость задушить
В себе сумеешь,
То праздник этот пережить
Ты шанс имеешь.
Игорь Иртеньев
Хочу напомнить, если кто не в теме,
Есть время жить и время умирать,
Есть даже время камни собирать,
Но выбирать настало нынче время.
Терзаюсь я в сомнениях полночных,
Кому отдать свой неподкупный глас
На выборах, прозрачных, как алмаз,
И, как Святая Дева, непорочных.
Кого своим избранником назначу –
В раздумьях пребываю до сих пор.
Их пять всего, и все как на подбор,
И каждому судьба сулит удачу.
И мне сложней решить задачу эту,
Чем теорему доказать Ферма:
У каждого из них достоинств тьма,
А недостатки – у кого ж их нету?
Хотя внутри мне что-то говорит,
Когда мечусь по комнате без сна я,
Что все же есть там главный фаворит.
Возможно, есть, но кто он – я не знаю.
Я не готов принять на душу грех
И среди равных предпочесть кого-то.
Да, выбирать – тяжелая работа,
И жаль, что нет такой графы – «за всех».
8 марта
В Международный женский день –
Восьмого марта –
В шелка любимую одень,
В парчу и бархат.
Вручи французские духи,
Помады тюбик,
Прочти Иртеньева стихи,
Она их любит.
Купи каких-нибудь цветов,
Мимозы той же,
Чем больше навертеть понтов,
Тем выйдет тоньше.
Едва проснувшись поутру,
С подругой милой
Затей любовную игру,
Но не насилуй.
Попробуй также в этот день
Не материться,
Поскольку мат бросает тень
На материнство.
Подай ей кофею в кровать,
Помой посуду,
Короче, дальше утомлять
Тебя не буду.
И если гордость задушить
В себе сумеешь,
То праздник этот пережить
Ты шанс имеешь.
Игорь Иртеньев
...Прощай, дерево,
Темнокорый ствол,
Зеленые листья,
Пышная верхушка.
Знал я тебя да с твоими братьями,
Видал, да рядом с товарищами,
Любил, да только со всем садом заодно,
А сегодня бреду
И вижу – беда пришла!
Братья твои живут,
А тебя, высокое, вихрь повалил.
Товарищи стоят,
А твои листья с травой переплелись.
Тут уж, друг,
На тебя одного взглянул,
От всех отличил,
Шапку снял...
Спасибо, друг,
Что жил-поживал,
Своей зеленью людей баловал,
Дыханием радовал,
Шорохом успокаивал.
Кабы мог, я бы тебя поднял,
У смерти отнял,
Кабы знал – я вчера бы пришел,
Живого тебя приласкал...
Поздно.
В саду стало пусто.
Заскрипели колеса,
Дровосеки приехали.
Прощай, друг безымянный...
Евг. Шварц
Темнокорый ствол,
Зеленые листья,
Пышная верхушка.
Знал я тебя да с твоими братьями,
Видал, да рядом с товарищами,
Любил, да только со всем садом заодно,
А сегодня бреду
И вижу – беда пришла!
Братья твои живут,
А тебя, высокое, вихрь повалил.
Товарищи стоят,
А твои листья с травой переплелись.
Тут уж, друг,
На тебя одного взглянул,
От всех отличил,
Шапку снял...
Спасибо, друг,
Что жил-поживал,
Своей зеленью людей баловал,
Дыханием радовал,
Шорохом успокаивал.
Кабы мог, я бы тебя поднял,
У смерти отнял,
Кабы знал – я вчера бы пришел,
Живого тебя приласкал...
Поздно.
В саду стало пусто.
Заскрипели колеса,
Дровосеки приехали.
Прощай, друг безымянный...
Евг. Шварц
Редьярд Киплинг
Дети Марфы
Дети Марии легко живут, к части они рождены благой.
А Детям Марфы достался труд и сердце, которому чужд покой.
И за то, что упреки Марфы грешны были пред Богом, пришедшим к ней.
Детям Марии служить должны Дети ее до скончанья дней.
Это на них во веки веков прокладка дорог в жару и в мороз.
Это на них ход рычагов; это на них вращенье колес.
Это на них всегда и везде погрузка, отправка вещей и душ,
Доставка по суше и по воде Детей Марии в любую глушь.
'Сдвинься',-горе они говорят. 'Исчезни',-они говорят реке.
И через скалы пути торят, и скалы покорствуют их руке.
И холмы исчезают с лица земли, осушаются реки за пядью пядь.
Чтоб Дети Марии потом могли в дороге спокойно и сладко спать.
Смерть сквозь перчатки им леденит пальцы, сплетающие провода.
Алчно за ними она следит, подстерегает везде и всегда.
А они на заре покидают жилье, и входят в страшное стойло к ней.
И дотемна укрощают ее, как, взяв на аркан, укрощают коней.
Отдыха знать им вовек нельзя, Веры для них недоступен Храм.
В недра земли их ведет стезя, свои алтари они строят там,
Чтобы сочилась из скважин вода, чтобы, в землю назад уйдя,
Снова поила она города, вместе с каждой каплей дождя.
Они не твердят, что Господь сулит разбудить их пред тем,
как гайки слетят,
Они не бубнят, что Господь простит, брось они службу, когда хотят.
И на давно обжитых путях и там, где еще не ступал человек,
В труде и бденье - и только так Дети Марфы проводят век.
Двигая камни, врубаясь в лес, чтоб сделать путь прямей и ровней,
Ты видишь кровь - это значит: здесь прошел один из ее Детей.
Он не принял мук ради Веры святой, не строил лестницу в небеса,
Он просто исполнил свей долг простой, в общее дело свой вклад внеся.
А Детям Марии чего желать? Они знают - ангелы их хранят.
Они знают - им дана Благодать, на них Милосердья направлен взгляд.
Они слышат Слово, сидят у ног и, зная, что Бог их благословил,
Свое бремя взвалили на Бога, а Бог - на Детей Марфы его взвалил.
Дети Марфы
Дети Марии легко живут, к части они рождены благой.
А Детям Марфы достался труд и сердце, которому чужд покой.
И за то, что упреки Марфы грешны были пред Богом, пришедшим к ней.
Детям Марии служить должны Дети ее до скончанья дней.
Это на них во веки веков прокладка дорог в жару и в мороз.
Это на них ход рычагов; это на них вращенье колес.
Это на них всегда и везде погрузка, отправка вещей и душ,
Доставка по суше и по воде Детей Марии в любую глушь.
'Сдвинься',-горе они говорят. 'Исчезни',-они говорят реке.
И через скалы пути торят, и скалы покорствуют их руке.
И холмы исчезают с лица земли, осушаются реки за пядью пядь.
Чтоб Дети Марии потом могли в дороге спокойно и сладко спать.
Смерть сквозь перчатки им леденит пальцы, сплетающие провода.
Алчно за ними она следит, подстерегает везде и всегда.
А они на заре покидают жилье, и входят в страшное стойло к ней.
И дотемна укрощают ее, как, взяв на аркан, укрощают коней.
Отдыха знать им вовек нельзя, Веры для них недоступен Храм.
В недра земли их ведет стезя, свои алтари они строят там,
Чтобы сочилась из скважин вода, чтобы, в землю назад уйдя,
Снова поила она города, вместе с каждой каплей дождя.
Они не твердят, что Господь сулит разбудить их пред тем,
как гайки слетят,
Они не бубнят, что Господь простит, брось они службу, когда хотят.
И на давно обжитых путях и там, где еще не ступал человек,
В труде и бденье - и только так Дети Марфы проводят век.
Двигая камни, врубаясь в лес, чтоб сделать путь прямей и ровней,
Ты видишь кровь - это значит: здесь прошел один из ее Детей.
Он не принял мук ради Веры святой, не строил лестницу в небеса,
Он просто исполнил свей долг простой, в общее дело свой вклад внеся.
А Детям Марии чего желать? Они знают - ангелы их хранят.
Они знают - им дана Благодать, на них Милосердья направлен взгляд.
Они слышат Слово, сидят у ног и, зная, что Бог их благословил,
Свое бремя взвалили на Бога, а Бог - на Детей Марфы его взвалил.
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Котенок, сбитый автомобилистом,
И я, решивший - больше не снесу,
Мы вниз сошли по тропам каменистым,
И оказались в сумрачном лесу.
На все четыре припадая с маху,
Котенок полз, прерывисто дыша,
От смертного пережитого страха
Топорщилась звериная душа.
С любимым миром распростясь навеки,
Мы с ним не смели посмотреть назад.
Вокруг вздымались скалы, как в Нуреке,
Или, точнее, перед входом в ад.
И думал я: спасибо, Господин,
Что ты послал мне существо живое...
Живое не живое - не один,
живые не живые - все ж нас двое!
***
Вдребезину пьяный
Ночью в поздний час
Для чего-то в ванной
Зажигаю газ.
На себя роняю
Банку первачу
И изображаю
Из себя свечу.
Вы слыхали, дети,
Что такое ад?
Врут, что на том свете
Раны не болят.
Обгорела рожа,
Обгорела грудь,
Приходи, Алеша,
На меня подуть.
На 21 августа 1968 года
Я добегу туда в тревоге
И молча стану,
И мать в канаве у дороги
Увижу пьяной.
Ее глаза увижу злые,
Лицо чужое,
И космы редкие, седые,
Платком прикрою.
Услышу запах перегара,
И алкоголя,
И помогу подняться старой -
Пойдем-ка, что ли...
И мать потащится за мною
Мостком дощатым,
Хрипя и брызгая слюною,
Ругаясь матом.
Мне трудно будет с нею пьяной,
Тупой и дикой,
И проходящие все станут
В нас пальцем тыкать.
А мне, мальчишке, словно камень,
Позор сыновний
Как будто в этом страшном сраме
Я сам виновен,
Как будто по уши измаран
В чужой блевоте.
Измаран, что ж... Еще мне мало,
Я плоть от плоти!
И удержать рыданья силясь,
Я тихо плачу.
О, пусть глаза скорей мне выест
Мой стыд ребячий.
И я тяну ее упрямо,
От слез слабея,
Хочу сказать:"Опомнись, мама!"
Да не умею.
Хиросима
Я был поэтом Хиросимы,
Не той далекой Хиросимы,
А нашей собственной, родимой,
Что запалили на Руси мы.
Я видел облик грибовидный
Не над Гоморрой и Содомом,
А над моей краиной ридной,
А у себя в саду за домом..
Простерся он кромешным адом,
Над отчим кровом, тихим садом,
Не над неведомой чужбиной,
А над березкой и рябиной.
Куда себя от взрыва денешь?
И, как и все, бежал в толпе я.
И это был последний день наш,
А не последний день Помпеи.
Я был как все, не мог иначе,
Раздавлен тяжестью сомнений,
Цепной реакцией охвачен,
Убийств, предательств и растлений.
И я бродил по пепелищу,
И язвы обнажал такие,
И выродков встречал почище
Мутантов острова Бикини.
Когда же становилось душно
от душ, разорванных на васти,
Я дкумал лишь о том, что нужно
Кричать о совести, о чести.
И я кричал, и лез из кожи,
И повторял одно и то же
Про этот взрыв невыносимый -
Я был поэтом Хиросимы.
Но облученные калеки,
Каких-то чувств лишась навеки,
Могли в разверзшееся небо
Смотреть без ужаса и гнева.
Они не чувствовали боли,
Не слышали мой вопль, толкуя
Все о хоккее и футболе.
И мог ли я переупрямить
Тех, кто давно утратил память?
Они, от хохота икая,
Мне возражали: "Честь? Какая!?
Что означает это слово?
Сейчас не времена Толстого".
Лишь некто, сохранивший опыт,
Кто смутно помнил о потере,
Внезапно перейдя на шепот,
Мне говорил, прикрывши двери:
"Врачи врачуют прокаженных,
Покойников увозят дроги,
На тех зловещих полигонах
Песком присыпаны дороги.
И не был ли сам взрыв тот мнимым?
И так ли уж чреват он горем?
Ведь не в России Хиросима,
А где-то далеко за морем".
Они забыли, все забыли,
Пирамидоном боль запили,
Настроились на лад игривый.
Зачем же я, тоской гонимый,
Все повторяю им о взрыве?
Я был поэтом... был поэтом...
Вчера... во вторник... прошлым летом...
Какое-то забыл я слово,
И мне его не вспомнить снова.
Я глохну, не воспринимаю,
Боль женщины и боль мужчины,
И сам уже не понимаю,
В чем глухоты моей причина...
***
Уехать, уехать, уехать,
Уехать надолго, всерьез
От этого мокрого снега,
Саврасовских черных берез.
От этих пейзажей посконных,
Мне въевшихся с детства в нутро,
Уехать от давки вагонной,
И сводчатых залов метро;
От вычурной их позолоты,
Нелепых лепных потолков,
От стойкого запаха пота
Угрюмой толпы дураков.
От дома - зовется ли домом
Всей пошлости быта музей,
От сонма случайных знакомых
И самых любимых друзей.
От тех, с кем и радость, и горе
Хотел я когда-то делить,
С кем стало вдруг незачем спорить
И не о чем мне говорить.
Уехать от боссов партийных,
От их завиральных идей,
Уехать от поз их картинных,
От жен их - партийных б-дей.
Уехать от женщин манящих,
В беде изменявших не раз,
Уехать от женских молящих
И снова прощающих глаз.
Уехать от споров с судьбою,
Впустую растраченных дней,
Уехать от споров с собою,
Что, может быть, много важней.
Уехать, как некий Овидий,
Забыв, чем дышал я и жил,
Что яростно так ненавидел,
Что нежно и горько любил.
Кому-то ответствуя смехом,
Кому-то упрямо грозя,
Уехать, уехать, уехать,
Да только уехать нельзя.
Александр Тимофеевский
И я, решивший - больше не снесу,
Мы вниз сошли по тропам каменистым,
И оказались в сумрачном лесу.
На все четыре припадая с маху,
Котенок полз, прерывисто дыша,
От смертного пережитого страха
Топорщилась звериная душа.
С любимым миром распростясь навеки,
Мы с ним не смели посмотреть назад.
Вокруг вздымались скалы, как в Нуреке,
Или, точнее, перед входом в ад.
И думал я: спасибо, Господин,
Что ты послал мне существо живое...
Живое не живое - не один,
живые не живые - все ж нас двое!
***
Вдребезину пьяный
Ночью в поздний час
Для чего-то в ванной
Зажигаю газ.
На себя роняю
Банку первачу
И изображаю
Из себя свечу.
Вы слыхали, дети,
Что такое ад?
Врут, что на том свете
Раны не болят.
Обгорела рожа,
Обгорела грудь,
Приходи, Алеша,
На меня подуть.
На 21 августа 1968 года
Я добегу туда в тревоге
И молча стану,
И мать в канаве у дороги
Увижу пьяной.
Ее глаза увижу злые,
Лицо чужое,
И космы редкие, седые,
Платком прикрою.
Услышу запах перегара,
И алкоголя,
И помогу подняться старой -
Пойдем-ка, что ли...
И мать потащится за мною
Мостком дощатым,
Хрипя и брызгая слюною,
Ругаясь матом.
Мне трудно будет с нею пьяной,
Тупой и дикой,
И проходящие все станут
В нас пальцем тыкать.
А мне, мальчишке, словно камень,
Позор сыновний
Как будто в этом страшном сраме
Я сам виновен,
Как будто по уши измаран
В чужой блевоте.
Измаран, что ж... Еще мне мало,
Я плоть от плоти!
И удержать рыданья силясь,
Я тихо плачу.
О, пусть глаза скорей мне выест
Мой стыд ребячий.
И я тяну ее упрямо,
От слез слабея,
Хочу сказать:"Опомнись, мама!"
Да не умею.
Хиросима
Я был поэтом Хиросимы,
Не той далекой Хиросимы,
А нашей собственной, родимой,
Что запалили на Руси мы.
Я видел облик грибовидный
Не над Гоморрой и Содомом,
А над моей краиной ридной,
А у себя в саду за домом..
Простерся он кромешным адом,
Над отчим кровом, тихим садом,
Не над неведомой чужбиной,
А над березкой и рябиной.
Куда себя от взрыва денешь?
И, как и все, бежал в толпе я.
И это был последний день наш,
А не последний день Помпеи.
Я был как все, не мог иначе,
Раздавлен тяжестью сомнений,
Цепной реакцией охвачен,
Убийств, предательств и растлений.
И я бродил по пепелищу,
И язвы обнажал такие,
И выродков встречал почище
Мутантов острова Бикини.
Когда же становилось душно
от душ, разорванных на васти,
Я дкумал лишь о том, что нужно
Кричать о совести, о чести.
И я кричал, и лез из кожи,
И повторял одно и то же
Про этот взрыв невыносимый -
Я был поэтом Хиросимы.
Но облученные калеки,
Каких-то чувств лишась навеки,
Могли в разверзшееся небо
Смотреть без ужаса и гнева.
Они не чувствовали боли,
Не слышали мой вопль, толкуя
Все о хоккее и футболе.
И мог ли я переупрямить
Тех, кто давно утратил память?
Они, от хохота икая,
Мне возражали: "Честь? Какая!?
Что означает это слово?
Сейчас не времена Толстого".
Лишь некто, сохранивший опыт,
Кто смутно помнил о потере,
Внезапно перейдя на шепот,
Мне говорил, прикрывши двери:
"Врачи врачуют прокаженных,
Покойников увозят дроги,
На тех зловещих полигонах
Песком присыпаны дороги.
И не был ли сам взрыв тот мнимым?
И так ли уж чреват он горем?
Ведь не в России Хиросима,
А где-то далеко за морем".
Они забыли, все забыли,
Пирамидоном боль запили,
Настроились на лад игривый.
Зачем же я, тоской гонимый,
Все повторяю им о взрыве?
Я был поэтом... был поэтом...
Вчера... во вторник... прошлым летом...
Какое-то забыл я слово,
И мне его не вспомнить снова.
Я глохну, не воспринимаю,
Боль женщины и боль мужчины,
И сам уже не понимаю,
В чем глухоты моей причина...
***
Уехать, уехать, уехать,
Уехать надолго, всерьез
От этого мокрого снега,
Саврасовских черных берез.
От этих пейзажей посконных,
Мне въевшихся с детства в нутро,
Уехать от давки вагонной,
И сводчатых залов метро;
От вычурной их позолоты,
Нелепых лепных потолков,
От стойкого запаха пота
Угрюмой толпы дураков.
От дома - зовется ли домом
Всей пошлости быта музей,
От сонма случайных знакомых
И самых любимых друзей.
От тех, с кем и радость, и горе
Хотел я когда-то делить,
С кем стало вдруг незачем спорить
И не о чем мне говорить.
Уехать от боссов партийных,
От их завиральных идей,
Уехать от поз их картинных,
От жен их - партийных б-дей.
Уехать от женщин манящих,
В беде изменявших не раз,
Уехать от женских молящих
И снова прощающих глаз.
Уехать от споров с судьбою,
Впустую растраченных дней,
Уехать от споров с собою,
Что, может быть, много важней.
Уехать, как некий Овидий,
Забыв, чем дышал я и жил,
Что яростно так ненавидел,
Что нежно и горько любил.
Кому-то ответствуя смехом,
Кому-то упрямо грозя,
Уехать, уехать, уехать,
Да только уехать нельзя.
Александр Тимофеевский
Последний раз редактировалось Виктор 12 мар 2012, 15:45, всего редактировалось 1 раз.
-
Винни-Пух и все-все-все
- Сообщения: 1524
- Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
- Благодарил (а): 39 раз
- Поблагодарили: 186 раз
Кособокое царство труда,
Мир тебе – и ни дна, ни покрышки.
Обрастает твоя лебеда
По урманам гниющие вышки.
Незастенчиво ходит кистень
Повзрослевших внучонков Гулага,
И упала похабная тень
На создателя общего блага.
Кто еще проступил – не вполне
Разглядеть нам – но ясно двоенье...
И в дожде, и в воде, и в вине
Внятен запах весеннего тленья.
Отмыкают замки слесаря,
Только руки дрожат с похмелюги...
Столько крови и времени – зря...
А теперь куда, милые други?
Памяти Набокова
Звон затихает – и вновь этот звон,
Так неотвязен и так неприкаян...
Смена столиц или смена времен?
Враг на дворе или час похорон?
Авель бунтует иль кается Каин?
Следом за ним, словно он – поводырь
Всех и всего, что ушло – да вернулось,
Застят глаза, рассыпаются в пыль
Мятное детство, полынная юность.
Запахи тают, хрустя на зубах,
Звуки летят, чередуясь и вторясь,
Перебивает душистый табак
Терпкою болью angina prectoris*
В лаковом сумраке над цветником
Кружит лимонница (или Камена?)...
Бьется под горлом нестынущий ком:
Ну-с, угостимся горячим блинком
Свернутой жизни с начинкою тлена.
Галки мелькают в прогале окна
(Звон потревожил их – и разорались);
Путать названья, менять имена,
Быть человеком на все времена –
Участь нелепее, чем Пекторалис**.
Что-то, пожалуй, дадут и взамен:
Трепет плененного слова в ладони,
Щебет сирени, дыханье Камен,
Веер и розы (на мыле «Кармен»),
Мятное утро и голос погони
Ветра за ветром в понтийских степях –
Море налево и море направо...
Разве не может быть правым и прах?
Что же нетленнее этого права?
...Мы заболтались. Внизу у моста
Кличут автобусы нетерпеливо:
«Тур «Ностальгия», займите места!»
Странно, но мы еще, кажется, живы?
* …prectoris – ударение сдвинуто; принятое у медиков – на первом слоге.
** Пекторалис – герой рассказа Лескова «Железная воля».
Памяти Андерсена – памяти Мандельштама
Не дождавшись ни вести, ни пачпорта,
Не рассчитывая, что почем,
Прилетает беспечная ласточка,
Датской сказки качается челн.
С высоты или снизу оглядывая
Эту овидь тепла и воды,
Она видит, как падает радуга
На дома, на детей, на сады.
Обе разом – певуньи и пленницы,
Но тенетами не устеречь...
И волна за кормою запенится,
И помощник разгонится встречь.
Перескакивая через изгороди,
Через шпилей и крыш городьбу,
Месяц рыцарем кажется издали,
А вблизи – только гном и горбун.
И над маленькими наковальнями
На дорогах и в каждом дворе
Он колдует с щипцами хрустальными,
С молоточком в тугом серебре.
Что испорчено днем, перековывая,
Он старается, волхв и знаток,
Серо-сизое небо пайковое
Превращая в лазурный чертог.
И вздыхая, кряхтя и позевывая,
Словно сон, а не бес под ребром,
Мутно-гнойную воду казенную
Очищает ночным серебром.
Чтобы ласточка тучу запенила,
Чтобы лодка веселой плыла,
Улетают под небо весеннее
Искры кованого серебра.
И надежды, и сны, и несмелости,
Звон браслета о сбрую коня
Раздаются в сиянье и в целости
Всем насельникам нового дня.
Отчеканены и обозначены
Строгой пробой на взгляд и изъян...
А уж что нами будет растрачено –
Это наша судьба и талан.
Ночь под Рождество
Памяти Шуберта
1
В дом входит праздник. В дальней тишине
Вдруг слышен звук рожка или фагота.
Он близится. И святочное что-то
Мне мнится. Наяву или во сне?
И кажется, уже со всех сторон
Звучит напев – от шепота до крика...
Полночный вестник, ангел, почтальон,
Что значит эта странная музыка?
Чего нам ждать на это Рождество?
Ах, милый друг – как прежде, ничего.
2
Благодарю в полночной тишине
За боль и стыд, за все пережитое...
Быть может, я и малого не стою,
Но это было – здесь, со мной, во мне.
Еще далеко до начала дня,
И в тенях сна, в мерцанье полумрака
Все ищешь смысла, ожидаешь знака,
Как в тьме лесной – приветного огня.
Но вот светлеет небо, и окно,
Уже уходит ночь за третью стражу...
Кошмару или светлому миражу
Нет больше сил поверить – ВСЕ равно.
И новый день, чужой, как день вчерашний,
Уже маячит за соседней башней...
3
Зачем глаза, когда не нужен свет?
Иль слух, коль смысл постыл или постыден?
И вечер, если полдень незавиден?
И вера, коль надежды больше нет?
Куда ни глянь – назад или вперед –
Запутан путь, и выбор безотраден.
Слаб человек. А век – к неправде жаден:
Все пьет и пьет – а жажда все растет.
И жизни ход – как мертвых листьев лёт,
Кружащихся над стылым пепелищем,
И мы среди руин напрасно ищем –
Зола и угли – кто здесь что найдет?
...Но мать от счастья плачет, как всегда,
И вечно светит первая звезда.
***
Холодное, мглистое поле –
Унылый обмылок луны...
Стихи возникают из боли,
Как музыка - из тишины.
Они возникают из муки,
Размерены и высоки...
Из невыносимой разлуки,
Из самой последней тоски...
Они вырастают, как птицы,
Встают, оперясь, на крыло,
Взлетают, чтобы возвратиться
С известьем, что небо - светло,
Что жизнь не кончается - длится,
Что солнце идет на восход...
И снова - чтоб не возвратиться –
Уходят, уходят в полет...
Валерий Рыбаков
Мир тебе – и ни дна, ни покрышки.
Обрастает твоя лебеда
По урманам гниющие вышки.
Незастенчиво ходит кистень
Повзрослевших внучонков Гулага,
И упала похабная тень
На создателя общего блага.
Кто еще проступил – не вполне
Разглядеть нам – но ясно двоенье...
И в дожде, и в воде, и в вине
Внятен запах весеннего тленья.
Отмыкают замки слесаря,
Только руки дрожат с похмелюги...
Столько крови и времени – зря...
А теперь куда, милые други?
Памяти Набокова
Звон затихает – и вновь этот звон,
Так неотвязен и так неприкаян...
Смена столиц или смена времен?
Враг на дворе или час похорон?
Авель бунтует иль кается Каин?
Следом за ним, словно он – поводырь
Всех и всего, что ушло – да вернулось,
Застят глаза, рассыпаются в пыль
Мятное детство, полынная юность.
Запахи тают, хрустя на зубах,
Звуки летят, чередуясь и вторясь,
Перебивает душистый табак
Терпкою болью angina prectoris*
В лаковом сумраке над цветником
Кружит лимонница (или Камена?)...
Бьется под горлом нестынущий ком:
Ну-с, угостимся горячим блинком
Свернутой жизни с начинкою тлена.
Галки мелькают в прогале окна
(Звон потревожил их – и разорались);
Путать названья, менять имена,
Быть человеком на все времена –
Участь нелепее, чем Пекторалис**.
Что-то, пожалуй, дадут и взамен:
Трепет плененного слова в ладони,
Щебет сирени, дыханье Камен,
Веер и розы (на мыле «Кармен»),
Мятное утро и голос погони
Ветра за ветром в понтийских степях –
Море налево и море направо...
Разве не может быть правым и прах?
Что же нетленнее этого права?
...Мы заболтались. Внизу у моста
Кличут автобусы нетерпеливо:
«Тур «Ностальгия», займите места!»
Странно, но мы еще, кажется, живы?
* …prectoris – ударение сдвинуто; принятое у медиков – на первом слоге.
** Пекторалис – герой рассказа Лескова «Железная воля».
Памяти Андерсена – памяти Мандельштама
Не дождавшись ни вести, ни пачпорта,
Не рассчитывая, что почем,
Прилетает беспечная ласточка,
Датской сказки качается челн.
С высоты или снизу оглядывая
Эту овидь тепла и воды,
Она видит, как падает радуга
На дома, на детей, на сады.
Обе разом – певуньи и пленницы,
Но тенетами не устеречь...
И волна за кормою запенится,
И помощник разгонится встречь.
Перескакивая через изгороди,
Через шпилей и крыш городьбу,
Месяц рыцарем кажется издали,
А вблизи – только гном и горбун.
И над маленькими наковальнями
На дорогах и в каждом дворе
Он колдует с щипцами хрустальными,
С молоточком в тугом серебре.
Что испорчено днем, перековывая,
Он старается, волхв и знаток,
Серо-сизое небо пайковое
Превращая в лазурный чертог.
И вздыхая, кряхтя и позевывая,
Словно сон, а не бес под ребром,
Мутно-гнойную воду казенную
Очищает ночным серебром.
Чтобы ласточка тучу запенила,
Чтобы лодка веселой плыла,
Улетают под небо весеннее
Искры кованого серебра.
И надежды, и сны, и несмелости,
Звон браслета о сбрую коня
Раздаются в сиянье и в целости
Всем насельникам нового дня.
Отчеканены и обозначены
Строгой пробой на взгляд и изъян...
А уж что нами будет растрачено –
Это наша судьба и талан.
Ночь под Рождество
Памяти Шуберта
1
В дом входит праздник. В дальней тишине
Вдруг слышен звук рожка или фагота.
Он близится. И святочное что-то
Мне мнится. Наяву или во сне?
И кажется, уже со всех сторон
Звучит напев – от шепота до крика...
Полночный вестник, ангел, почтальон,
Что значит эта странная музыка?
Чего нам ждать на это Рождество?
Ах, милый друг – как прежде, ничего.
2
Благодарю в полночной тишине
За боль и стыд, за все пережитое...
Быть может, я и малого не стою,
Но это было – здесь, со мной, во мне.
Еще далеко до начала дня,
И в тенях сна, в мерцанье полумрака
Все ищешь смысла, ожидаешь знака,
Как в тьме лесной – приветного огня.
Но вот светлеет небо, и окно,
Уже уходит ночь за третью стражу...
Кошмару или светлому миражу
Нет больше сил поверить – ВСЕ равно.
И новый день, чужой, как день вчерашний,
Уже маячит за соседней башней...
3
Зачем глаза, когда не нужен свет?
Иль слух, коль смысл постыл или постыден?
И вечер, если полдень незавиден?
И вера, коль надежды больше нет?
Куда ни глянь – назад или вперед –
Запутан путь, и выбор безотраден.
Слаб человек. А век – к неправде жаден:
Все пьет и пьет – а жажда все растет.
И жизни ход – как мертвых листьев лёт,
Кружащихся над стылым пепелищем,
И мы среди руин напрасно ищем –
Зола и угли – кто здесь что найдет?
...Но мать от счастья плачет, как всегда,
И вечно светит первая звезда.
***
Холодное, мглистое поле –
Унылый обмылок луны...
Стихи возникают из боли,
Как музыка - из тишины.
Они возникают из муки,
Размерены и высоки...
Из невыносимой разлуки,
Из самой последней тоски...
Они вырастают, как птицы,
Встают, оперясь, на крыло,
Взлетают, чтобы возвратиться
С известьем, что небо - светло,
Что жизнь не кончается - длится,
Что солнце идет на восход...
И снова - чтоб не возвратиться –
Уходят, уходят в полет...
Валерий Рыбаков
-
Hg
- Сообщения: 1897
- Зарегистрирован: 17 сен 2010, 17:05
- Благодарил (а): 94 раза
- Поблагодарили: 214 раз
Вдогонку...Кенжеев - Ерофееву
Расскажи мне об ангелах. Именно
о певучих и певчих, о них,
изучивших нехитрую химию
человеческих глаз голубых.
Не беда, что в землистой обиде мы
изнываем от смертных забот, –
слабосильный товарищ невидимый
наше горе на ноты кладет.
Проплывай паутинкой осеннею,
чудный голос неведомо чей –
эта вера от века посеяна
в бесталанной отчизне моей.
Нагрешили мы, накуролесили,
хоть стреляйся, хоть локти грызи.
Что ж ты плачешь, оплот мракобесия,
лебединые крылья в грязи
Расскажи мне об ангелах. Именно
о певучих и певчих, о них,
изучивших нехитрую химию
человеческих глаз голубых.
Не беда, что в землистой обиде мы
изнываем от смертных забот, –
слабосильный товарищ невидимый
наше горе на ноты кладет.
Проплывай паутинкой осеннею,
чудный голос неведомо чей –
эта вера от века посеяна
в бесталанной отчизне моей.
Нагрешили мы, накуролесили,
хоть стреляйся, хоть локти грызи.
Что ж ты плачешь, оплот мракобесия,
лебединые крылья в грязи
- Здравствуй!
- Здравствуй!
- Сияешь?
- Сияю!
- Здравствуй!
- Сияешь?
- Сияю!
-
Виктор
- Основатель Школы
- Сообщения: 11336
- Зарегистрирован: 14 мар 2002, 07:27
- Откуда: Москва
- Поблагодарили: 1310 раз
Жизнь приходит с утра
И меня беззастенчиво будит:
Жить пора, жить пора,
Справедливости нет и не будет!
И толкает меня, и идет вслед за мной конвоиром,
И могу только я – ей в насмешку – смеяться над миром.
Эй, вы, люди, зачем вы поверили в эту отраву,
В этот мир, и деревья его, и растенья, и травы,
Из-под самых колес,
Где кромсает, и давит, и мелет…
Где взять слез,
Чтобы верить всерьез,
Да, наверно, никто не поверит.
***
День, утомленный сонной ленью,
Вдруг отпускает повода,
Я снова пропустил мгновенье,
Когда рождается звезда.
И возникает в тихой дали
Еще синеющих небес
Та звездочка, нежней печали,
И месяц, тонкий, как порез.
***
Поэзия жутка, как Азия,
Вся как ночное преступление.
Души и тела безобразия
Дают в итоге накопления.
В ночном лесу, в кустах репейника,
Разбойник режет коробейника.
На окровавленное лезвие
Гляжу, терзаю, рву и рушу,
И в сотый раз в огонь поэзии
Швыряю собственную душу.
Воссоздается и сжигается
Душа, и вновь воссоздается…
А в результате получается,
Что ничего не остается.
Вернее, остается пошлая
Сентиментальность и усталость,
А с нею устремленность в прошлое,
И то, что в памяти осталось.
Так звездочка, в ночи летящая
Искристый след по небу стелет,
В себе сжигая настоящее,
И в будущем не видя цели.
Себя всю обращая в бывшее,
В шлак мертвый, в косную породу –
В иных мирах когда-то бывшая
Живой пленительной природой.
Ночной поезд
Плетется поезд еле-еле,
У полустанка грязь и снег.
С рукою за бортом шинели
Стоит недвижно человек.
Ложится тень от монумента,
Вширь раздается и в длину –
На нас, на лес, на рельсов ленту,
На всю бескрайнюю страну.
Мы от нее упрямо едем,
Блестит в окно луны оскал.
Уныло пьяные соседи
Поют про озеро Байкал.
Что за беда у них? Спроси их.
А в песне той разгул и стон,
Как будто пьяная Россия
Вместилась вся в один вагон.
Как будто их судьбой суровой
Сдавило всех, скрутило в жгут,
Как будто в бочек омулевой
Сейчас все вместе поплывут.
Но не уйти от жуткой тени.
Она ползет. Сгустился мрак.
И только не смолкает пенье,
Гимн безграничного терпенья, -
И было так, и будет так.
А впрочем, что мне сердце гложет?
Уймитесь, мысли-палачи.
Еще и не такое может
Вдруг померещиться в ночи.
Должно быть все это от стука,
Уж так в дороге повелось,
Что навевает песня скуку,
Тоску наводит стук колес…
К утру, не разобрав постелей,
Уснут соседи пьяным сном,
И лишь пришибленные ели
Маячить будут за окном.
***
Вертится снежной кисти помело,
Маляр веселой краски не жалеет,
И вот, как в детстве, все белым-бело,
И в горле ком, и сердце молодеет.
Как будто сам я в свежих простынях,
Негнущихся, хрустящих от крахмала,
И по снежку охота сделать шаг.
И побежать, и все начать сначала.
Мне черт не брат, и с ним я незнком,
И в эту ночь на счастье нет запрета,
Сквозь чистый снег из четырех окон
В меня текут четыре ровных света.
Я счастлив тем, что находясь на дне
Бессмысленной и злой каменоломни,
Не помню боли, причиненной мне,
И зла, мне причиненного, не помню,
Что я бояться смерти перестал,
Сплю, как ребенок, и во сне летаю
И то, что в детстве правильным считал,
То и сегодня правильным считаю.
Кто скачет, кто мчится
Знакомый ночной перекресток,
Стою я у Красных Ворот,
Где ветер особенно хлесток
И шарф мой настойчиво рвет.
И в сердце усталом и хмуром
Рождается боль без причин,
Когда с нарастающим гулом
Подкатятся волны машин.
Сквозь мутное города чрево
Текут беспрерывно они,
Проносятся желтые слева
И красные справа огни.
Когда же поток иссякает
И лязг затихает, и гром,
Москва наконец засыпает
Тяжелым предутренним сном.
И в миг этот время слоится,
И слой наползает на слой,
И вдруг возникает, кто мчится
И скачет под хладною мглой.
Ездок запоздалый и скрытый
Летит мимо Красных Ворот,
И конь по асфальтовым плитам
Копытом невидимым бьет.
И мчатся для глаза незримо
Отец и испуганный сын
По улицам Третьего Рима,
Средь кладбищ его и руин.
И лес безобразных строений
Встает на пути ездока –
Чащоба почище владений
И чудищ лесного царька.
Из тьмы выползают уродцы,
Упырь обнажает свой клык,
И долго в ночи раздается
Младенца несчастного крик.
Киев в три часа ночи
Цель – это средство для поэта,
А мы, не думая про это,
Забыв про все – и то, и это,
Откроем двери на балкон,
Чтобы почувствовать безмолвье
Или присловье ни о ком,
Увидеть древнюю столицу,
Завернутую в снежный дым,
Чтобы вздохнуть, чтоб насладиться
Еще мгновением одним,
Где Днепр, как меч, из ножен вынут,
Где лунный щит звенящ и льдист,
И город, спящими покинут,
Свободен, одинок и чист.
***
Как сладко время одурачить,
Школярской следуя привычке,
И вдруг свидание назначить
Любезной пушкинской калмычке.
И на прохожих мельтешенье
Смотреть рассеянно и праздно.
Глядеть на них, прибитых цепом,
И знать, что среди многих сотен
На рандеву своем нелепом
Лишь я один так беззаботен.
Лишь я могу освободиться
И распрямиться, как пружина,
И волю чувствовать в столице
Тоталитарного режима.
Прощай, любезная бурятка,
Прощай до встречи предстоящей,
С тобою миловаться сладко,
А одурачить время – слаще.
***
Голицынская осень,
Одета в желтый пояс,
В семнадцать сорок восемь
Встречала дачный поезд.
Голицынская осень
Гуляет между линий
И над собою носит
Огромный зонтик синий.
Вагоны вдоль перрона
Бегут со страшным гулом –
Румяную гулену
Как будто ветром сдуло.
Ах, осень, что случилось,
Что вдруг с тобою сталось?
Ты в небе растворилась,
Иль с поездом умчалась?
Метнулась к электричке,
Растаяла в толкучке…
Плывут, как три сестрички,
Три розовые тучки.
Три розовые рыбки
В аквариуме неба.
Охота встать на цыпки
И накрошить им хлеба.
***
Любимая русская осень
Вступает в права, осмелев,
И круглые желтые осы
Кружат возле черных дерев.
Летают веселые осы,
Кружатся, и падают ниц.
По листьям незримая осень
Проходит походкой цариц.
Деревья стоят в наслажденьи,
И можно легко рассмотреть,
Что их занимает рожденье,
А вовсе не гибель и смерть.
***
Быть может, не во сне, а наяву
Я с поезда сойду напропалую
И в чистом поле упаду в траву,
И зареву, и землю поцелую.
Конечно же, ты прав, хоть на луну,
Хоть к черту на кулички, но не ближе –
Чем больше я люблю свою страну,
Тем больше государство ненавижу.
***
Мир хрупок и звенит. Деревья
Впечатались в стеклянный воздух.
Поедем к дедушке в деревню.
И в монастырь. И примем постриг.
Картоху будем есть, соленья…
И будут медленные годы,
И будем ждать, когда моленья
Пройдут сквозь каменные своды.
Воскресение
Смотрел я на восход малиновый
И голову назад закидывал,
Такого сине-сине-синего
Еще никто из вас не видывал.
Идет толпа многомильонная,
Идет себе, и не толкаются,
И все до одного влюбленные,
И все друг другу улыбаются.
От встречного не надо пятиться,
Раз настроение весеннее.
Я говорю, сегодня пятница?
Мне отвечают – воскресение!
И вдруг я вижу, что у дверочки,
Ведущего в неясность входа
Стоят мои друзья и девочки
Из пятьдесят восьмого года.
Стоит Борис, и Танька с Дашею,
С кем целовались мы и пили,
От времени не пострадавшие,
Такие в точности, как были.
Они смеются, корчат рожицы
И делают глазами знаки.
Башка в жару, и мне неможется,
Я думаю – все бред и враки.
Но что-то мне сказать торпятся
Сюда пришедшие оттуда.
А сердце бьется и колотится
И все никак не верит чуду.
Александр Тимофеевский
И меня беззастенчиво будит:
Жить пора, жить пора,
Справедливости нет и не будет!
И толкает меня, и идет вслед за мной конвоиром,
И могу только я – ей в насмешку – смеяться над миром.
Эй, вы, люди, зачем вы поверили в эту отраву,
В этот мир, и деревья его, и растенья, и травы,
Из-под самых колес,
Где кромсает, и давит, и мелет…
Где взять слез,
Чтобы верить всерьез,
Да, наверно, никто не поверит.
***
День, утомленный сонной ленью,
Вдруг отпускает повода,
Я снова пропустил мгновенье,
Когда рождается звезда.
И возникает в тихой дали
Еще синеющих небес
Та звездочка, нежней печали,
И месяц, тонкий, как порез.
***
Поэзия жутка, как Азия,
Вся как ночное преступление.
Души и тела безобразия
Дают в итоге накопления.
В ночном лесу, в кустах репейника,
Разбойник режет коробейника.
На окровавленное лезвие
Гляжу, терзаю, рву и рушу,
И в сотый раз в огонь поэзии
Швыряю собственную душу.
Воссоздается и сжигается
Душа, и вновь воссоздается…
А в результате получается,
Что ничего не остается.
Вернее, остается пошлая
Сентиментальность и усталость,
А с нею устремленность в прошлое,
И то, что в памяти осталось.
Так звездочка, в ночи летящая
Искристый след по небу стелет,
В себе сжигая настоящее,
И в будущем не видя цели.
Себя всю обращая в бывшее,
В шлак мертвый, в косную породу –
В иных мирах когда-то бывшая
Живой пленительной природой.
Ночной поезд
Плетется поезд еле-еле,
У полустанка грязь и снег.
С рукою за бортом шинели
Стоит недвижно человек.
Ложится тень от монумента,
Вширь раздается и в длину –
На нас, на лес, на рельсов ленту,
На всю бескрайнюю страну.
Мы от нее упрямо едем,
Блестит в окно луны оскал.
Уныло пьяные соседи
Поют про озеро Байкал.
Что за беда у них? Спроси их.
А в песне той разгул и стон,
Как будто пьяная Россия
Вместилась вся в один вагон.
Как будто их судьбой суровой
Сдавило всех, скрутило в жгут,
Как будто в бочек омулевой
Сейчас все вместе поплывут.
Но не уйти от жуткой тени.
Она ползет. Сгустился мрак.
И только не смолкает пенье,
Гимн безграничного терпенья, -
И было так, и будет так.
А впрочем, что мне сердце гложет?
Уймитесь, мысли-палачи.
Еще и не такое может
Вдруг померещиться в ночи.
Должно быть все это от стука,
Уж так в дороге повелось,
Что навевает песня скуку,
Тоску наводит стук колес…
К утру, не разобрав постелей,
Уснут соседи пьяным сном,
И лишь пришибленные ели
Маячить будут за окном.
***
Вертится снежной кисти помело,
Маляр веселой краски не жалеет,
И вот, как в детстве, все белым-бело,
И в горле ком, и сердце молодеет.
Как будто сам я в свежих простынях,
Негнущихся, хрустящих от крахмала,
И по снежку охота сделать шаг.
И побежать, и все начать сначала.
Мне черт не брат, и с ним я незнком,
И в эту ночь на счастье нет запрета,
Сквозь чистый снег из четырех окон
В меня текут четыре ровных света.
Я счастлив тем, что находясь на дне
Бессмысленной и злой каменоломни,
Не помню боли, причиненной мне,
И зла, мне причиненного, не помню,
Что я бояться смерти перестал,
Сплю, как ребенок, и во сне летаю
И то, что в детстве правильным считал,
То и сегодня правильным считаю.
Кто скачет, кто мчится
Знакомый ночной перекресток,
Стою я у Красных Ворот,
Где ветер особенно хлесток
И шарф мой настойчиво рвет.
И в сердце усталом и хмуром
Рождается боль без причин,
Когда с нарастающим гулом
Подкатятся волны машин.
Сквозь мутное города чрево
Текут беспрерывно они,
Проносятся желтые слева
И красные справа огни.
Когда же поток иссякает
И лязг затихает, и гром,
Москва наконец засыпает
Тяжелым предутренним сном.
И в миг этот время слоится,
И слой наползает на слой,
И вдруг возникает, кто мчится
И скачет под хладною мглой.
Ездок запоздалый и скрытый
Летит мимо Красных Ворот,
И конь по асфальтовым плитам
Копытом невидимым бьет.
И мчатся для глаза незримо
Отец и испуганный сын
По улицам Третьего Рима,
Средь кладбищ его и руин.
И лес безобразных строений
Встает на пути ездока –
Чащоба почище владений
И чудищ лесного царька.
Из тьмы выползают уродцы,
Упырь обнажает свой клык,
И долго в ночи раздается
Младенца несчастного крик.
Киев в три часа ночи
Цель – это средство для поэта,
А мы, не думая про это,
Забыв про все – и то, и это,
Откроем двери на балкон,
Чтобы почувствовать безмолвье
Или присловье ни о ком,
Увидеть древнюю столицу,
Завернутую в снежный дым,
Чтобы вздохнуть, чтоб насладиться
Еще мгновением одним,
Где Днепр, как меч, из ножен вынут,
Где лунный щит звенящ и льдист,
И город, спящими покинут,
Свободен, одинок и чист.
***
Как сладко время одурачить,
Школярской следуя привычке,
И вдруг свидание назначить
Любезной пушкинской калмычке.
И на прохожих мельтешенье
Смотреть рассеянно и праздно.
Глядеть на них, прибитых цепом,
И знать, что среди многих сотен
На рандеву своем нелепом
Лишь я один так беззаботен.
Лишь я могу освободиться
И распрямиться, как пружина,
И волю чувствовать в столице
Тоталитарного режима.
Прощай, любезная бурятка,
Прощай до встречи предстоящей,
С тобою миловаться сладко,
А одурачить время – слаще.
***
Голицынская осень,
Одета в желтый пояс,
В семнадцать сорок восемь
Встречала дачный поезд.
Голицынская осень
Гуляет между линий
И над собою носит
Огромный зонтик синий.
Вагоны вдоль перрона
Бегут со страшным гулом –
Румяную гулену
Как будто ветром сдуло.
Ах, осень, что случилось,
Что вдруг с тобою сталось?
Ты в небе растворилась,
Иль с поездом умчалась?
Метнулась к электричке,
Растаяла в толкучке…
Плывут, как три сестрички,
Три розовые тучки.
Три розовые рыбки
В аквариуме неба.
Охота встать на цыпки
И накрошить им хлеба.
***
Любимая русская осень
Вступает в права, осмелев,
И круглые желтые осы
Кружат возле черных дерев.
Летают веселые осы,
Кружатся, и падают ниц.
По листьям незримая осень
Проходит походкой цариц.
Деревья стоят в наслажденьи,
И можно легко рассмотреть,
Что их занимает рожденье,
А вовсе не гибель и смерть.
***
Быть может, не во сне, а наяву
Я с поезда сойду напропалую
И в чистом поле упаду в траву,
И зареву, и землю поцелую.
Конечно же, ты прав, хоть на луну,
Хоть к черту на кулички, но не ближе –
Чем больше я люблю свою страну,
Тем больше государство ненавижу.
***
Мир хрупок и звенит. Деревья
Впечатались в стеклянный воздух.
Поедем к дедушке в деревню.
И в монастырь. И примем постриг.
Картоху будем есть, соленья…
И будут медленные годы,
И будем ждать, когда моленья
Пройдут сквозь каменные своды.
Воскресение
Смотрел я на восход малиновый
И голову назад закидывал,
Такого сине-сине-синего
Еще никто из вас не видывал.
Идет толпа многомильонная,
Идет себе, и не толкаются,
И все до одного влюбленные,
И все друг другу улыбаются.
От встречного не надо пятиться,
Раз настроение весеннее.
Я говорю, сегодня пятница?
Мне отвечают – воскресение!
И вдруг я вижу, что у дверочки,
Ведущего в неясность входа
Стоят мои друзья и девочки
Из пятьдесят восьмого года.
Стоит Борис, и Танька с Дашею,
С кем целовались мы и пили,
От времени не пострадавшие,
Такие в точности, как были.
Они смеются, корчат рожицы
И делают глазами знаки.
Башка в жару, и мне неможется,
Я думаю – все бред и враки.
Но что-то мне сказать торпятся
Сюда пришедшие оттуда.
А сердце бьется и колотится
И все никак не верит чуду.
Александр Тимофеевский
-
Talifa
- Сообщения: 2106
- Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
- Благодарил (а): 27 раз
- Поблагодарили: 289 раз
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни — шерри — бренди, —
Ангел мой.
Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.
Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне — соленой пеной
По губам.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.
Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли, —
Все равно;
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино.
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни — шерри-бренди, —
Ангел мой.
Осип Эмильевич Мандельштам
Прямотой:
Все лишь бредни — шерри — бренди, —
Ангел мой.
Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.
Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне — соленой пеной
По губам.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.
Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли, —
Все равно;
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино.
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни — шерри-бренди, —
Ангел мой.
Осип Эмильевич Мандельштам
-
Винни-Пух и все-все-все
- Сообщения: 1524
- Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
- Благодарил (а): 39 раз
- Поблагодарили: 186 раз
Бессонница
1
Ночью – перечень обид –
Тех, давно, и тех, что рядом;
Сон не веет, не летит –
Он ползет побитым гадом.
И полезли из ума
Не букетики-цветочки –
Кучи хлама и дерьма
С ароматом стухлой бочки.
Целый склад шипов без роз,
Оцета, гнилья и яда...
Ну а кто у нас завхоз
Смрадного такого склада?..
...Строк печальных не смывая –
Потому что нечем смыть...
Проигрыша не скрывая –
Потому что нечем крыть...
«Образ не сказать, чтоб новый...» –
Жалит память-егоза.
Не бубновый, а пиковый,
Словно чертовы глаза...
При пиковом интересе
Остаешься, гражданин,
Темной ночью в черном лесе
Смрадно преющих осин
Чуда ждать нам неоткуда,
Чертов счет неотразим...
Впрочем, все ж ты – не Иуда,
То ль Яфет, а то ли Сим...
Кем тот был, что этот делал –
Для истории темно...
Ясно лишь, что в общем-целом –
Не герой и не говно.
Примирительною нотой
Завершаю треп ночной:
Ныть – не ной.
По фене ботай
Хоть в стихах... И Бог с тобой...
2
Бессонница – а ночи нет конца;
Ее заело, что ли, как пластинку?..
Азаполночь (последствия винца?..)
Вдруг зазвучала песня под сурдинку.
Нет, не «Январь. У камелька», но в тон
Там скрипочка с альтом заводят шашни...
И посреди бессонницы – вдруг сон
Знакомый – да едва ли не вчерашний?..
Знать, и у снов – затор или затыр,
И это все – всерьез, не понарошку...
Удел мечты, замечтанной до дыр,
Как и у тряпки – свергнуться в ветошку.
Но не укрыться от незваных снов,
Как по лесу не скрыться от пожара:
В обрывах памяти, в обмолвках слов
Они маячат – вроде bкte noir’a...
Все окончательно перемешав.
Они из жизни делают котлету:
Кто жив? Кто мертв? Кто прав? И кто неправ?
Вопросов много – а ответов нету...
…………………………………………
Что сон, что явь – все улетает в Лету...
3
...И все же, спасибо. Оттуда, со дна
Души, или памяти, или забвенья
Клубятся, роятся среди полусна
Слова, или звуки, и – «длится мгновенье»...
Вот тут нам, бессонница, в руки перо,
Хватаем тетрадь и заносим отважно
Слова, что звучали светло, иль пестро,
А может, темно... Да оно и не важно...
А важно – сбежавшим от небытия
Повторно звучать – и по-новому длиться...
И это, конечно, заслуга твоя...
А может, моя... Но не будем делиться.
Едва рассветет – и они улетят,
Уже не из сердца – а с белой бумаги...
И вот – благодарный, прощальный их взгляд
За то, что хватило любви и отваги
расслышать...
Больничное
1
«Душа моя, печальница...»
Заткни свое хайло! –
Отчаянье, отчаяться –
Смотри, как развезло...
Пусть даже и корячится
Могильная плита –
Что ж ты, со знаком качества
Хотела жить до ста?
А кое-кем считается,
Что и бессмертна ты
И от меня отправишься
За край иной черты.
И будешь там до времени,
Уже забыв о мне,
Уже без роду-племени
Сидеть в карантине.
Ну а пока – отчаяться
Не смей, поберегись –
Где родились – там чалиться
На всю – такую – жизнь.
2
В урологической палате
Есть потрясение основ:
Мочой пропахнули кровати,
Гуляют старцы без штанов...
Да им штаны и непригожи,
Коль не в порядке железа,
И жизнь обострена до дрожи.
Как бы по лезвию ножа...
Опять, опять литература!
Ни лезвий тут, ни дрожи нет...
О, гомо сапиенс, натура
Твоя скучна, как кабинет
Для процедур – немного торга
С судьбой, изрядно – суеты
(Чуть ли не на пороге морга...),
Да тень от детского восторга –
Обрывок свянувшей мечты.
И, отмирая понемногу,
Едва ли им (и мне) успеть
Прильнуть хоть к дьяволу, хоть к Богу –
Определиться захотеть...
3
Я уже не увижу зимы
Ни в Крыму, ни в Москве, ни в Париже..
Говорят: от сумы и тюрьмы...
А от смерти? А может, увижу...
Эту изморозь и звездопад
Снежных звезд на прическе любимой...
Рассветает. И утренний сад
Все бормочет: все мимо, все мнимо...
Ты не прав, предрассветный трепач,
Ведь на жизни (хоть вся из заплаток...)
Обозначены горе и плач,
И у счастья есть свой отпечаток...
Пусть Господь, как дактилоскопист,
Разбирает следы и улики... Все светлее...
И скворичий свист
Оттесняют грачиные крики. «Кар» да «кар»...
А быть может, и «кра»...
(Здесь отличье грача от вороны...)
Сумрак тихо ушел со двора;
Слышь, заутреня – первые звоны...
Храм за корпусом, справа, где морг
(«И доходней оно и прелестней...»)
Торопиться не стоит – а торг,
Как сказал Ипполит, неуместен.
Принимай, не пускаясь в торги,
Жизнь как есть – и во всех ее видах;
А слова – ты их побереги
На прощальный – прощающий выдох...
4
То ли синица, а то ль унитаз –
Кто там журчит и стрекочет в ночи?..
Перебиваемся с хлеба на квас,
Пусть не в застолье – в душе... Не ворчи!
Не разводи эту тухлую нудь,
Лясы напрасно в ночи не точи...
Сказано было – забыться, заснуть...
Не засыпается – так замолчи !
Не разобраться – пойми, наконец,
В сутолке этой – родной, вековой...
Тонко заметил сосед Ежи Лец:
Стену, допустим, пробьешь головой,
Глянь, там все то же – параша, конвой...
Впрочем, все это мы можем понять
Метафизически, что ли... Творец
Склонен к затеям, и неча пенять:
Что ж ты, Всевышний, – шутник, что твой Лец?!
Кто Его знает... И где Он теперь?..
Здесь ли, где стонут – во сне иль без сна...
Ночь на исходе. Заря так ясна...
Носят термометры – скрипнула дверь.
Засуетились... Прощай, тишина...
Серьезно малое дитя...
Серьезно малое дитя:
С каким тревожным напряженьем
Оно следит, как бы грустя,
За каждым звуком и движеньем...
И всматривается во тьму
Своей души, томясь и силясь,
Чтобы открылось вновь ему,
Что виделось, а после – скрылось.
И шум вседневный приглуша
(В ресницах дрожь; не плач, а ропот...),
Печалится его душа,
Утрачивая прежний опыт.
В прошедшем развоплощена,
Как дым, взлетевший к небосводу,
Вновь воплощается она,
Теряя прежнюю свободу.
Лишь изредка, как бы во сне
Или как будто в полумраке,
Как дым, летящий в вышине,
Мелькают образы и знаки.
Что различает там она –
В оставленной, былой отчизне?
Прощальной жалости полна –
Иль любопытства к новой жизни?
Праздник
...Вождь просыпается привычно – в восемь,
Он выпивает рюмку водки с перцем,
Он надевает теплые кальсоны
И нехотя выходит на парад.
Вновь позарань вопят и в трубы дуют,
И бьют в чудовищные барабаны,
И сонмища кузнечиков железных
Стрекочут по московским площадям...
А где-то плачет жалобно ребенок,
А где-то девушка о счастье бредит,
И раздают воскресную баланду
В тесовых парадизах лагерей.
В палате грязной в доме инвалидов
Старик усталый долго затихает,
И звуки с юности знакомой песни –
Последнее, что слышится ему...
А неподалеку, за три квартала,
Его палач, мордатый недоносок,
Пришпиливает ордена к мундиру,
На праздничную пьянку торопясь.
Уже темнеет – краток день осенний.
Иные времена – иные песни:
Привычный выкрик пьяного надрыва
Несется над ликующей страной:
То слышится блатное завыванье,
То отвратительный немецкий шлягер,
А то и вовсе что-то жеребячье...
Так – матерщиной, топотом и визгом
Мы славим годовщину Октября,
Которую уже – а все темнее...
Ну что же вам придумать в утешенье?
Какие обозначить перспективы?
Какую наболтать белиберду?
Про светлые вы не хотите ль дали,
Где что-то там увидят наши дети?
(Не дай им Бог припомнить про отцов!)
Но ныне уж – не то что наши дети –
Замученные холодом деревья,
Унылые громады новостроек
С рождения не верят ни во что.
И до каких еще нам разговоров
Пред этим пристальным и горьким взглядом,
Пред этим беспощадным, откровенным
Презрением кладбищ и пустырей?
Так замолчим скорей – и молча, молча,
Немного подождем – совсем немного –
Пока придет огонь животворящий:
Рассудит нас и вступится за нас.
А под конец, хотите в утешенье? –
По мнению Тейяра де Шардена,
Ученого отца-иезуита,
Мельчайшею частицею сознания
И одинокий атом наделен.
И, значит, открывается надежда,
Что в далеке, не видном нам сегодня,
Они, сложившись в лучшие соцветья,
Когда-нибудь с усилием припомнят,
Как жили мы и радовались мы...
1967
***
Тихо плещет полая вода,
Плот качает, ветками трепещет,
То нахмурится, а то заблещет...
...Не безжалостно и не зловеще –
Тихо окружает нас беда.
Над тобой, над жизнью, надо мной –
Широта апрельского разлива...
Все ли умерло, иль что-то живо?
Нашей ли, чужою ли виной?
Вдох прилива – выдохом отлива
Медленно сменяется, и зной
Полуденный – синей тишиной,
Ломким льдом в закраинах залива.
...Белая и синяя волна,
Ясность дня и глубина ночная...
Светлая и темная вина –
Как волна – от края и до края...
Вспомним на последнем берегу
Горечь радости, тепло утраты...
Виноваты мы, не виноваты –
Поздно мерить, кто и как в долгу.
...Над тобой, над жизнью, надо мной –
Ледяная синева заката,
Все без меры – трата и отплата:
Плата – не виной, а сединой,
Серебром-богатствами разрыва...
Посмотри: серебряная ива
Светит над студеною волной,
Ночь идет – как приближенье к свету,
Бьется лед – как приближенье к лету,
Где опять – и смех, и свет, и зной...
Валерий Рыбаков
1
Ночью – перечень обид –
Тех, давно, и тех, что рядом;
Сон не веет, не летит –
Он ползет побитым гадом.
И полезли из ума
Не букетики-цветочки –
Кучи хлама и дерьма
С ароматом стухлой бочки.
Целый склад шипов без роз,
Оцета, гнилья и яда...
Ну а кто у нас завхоз
Смрадного такого склада?..
...Строк печальных не смывая –
Потому что нечем смыть...
Проигрыша не скрывая –
Потому что нечем крыть...
«Образ не сказать, чтоб новый...» –
Жалит память-егоза.
Не бубновый, а пиковый,
Словно чертовы глаза...
При пиковом интересе
Остаешься, гражданин,
Темной ночью в черном лесе
Смрадно преющих осин
Чуда ждать нам неоткуда,
Чертов счет неотразим...
Впрочем, все ж ты – не Иуда,
То ль Яфет, а то ли Сим...
Кем тот был, что этот делал –
Для истории темно...
Ясно лишь, что в общем-целом –
Не герой и не говно.
Примирительною нотой
Завершаю треп ночной:
Ныть – не ной.
По фене ботай
Хоть в стихах... И Бог с тобой...
2
Бессонница – а ночи нет конца;
Ее заело, что ли, как пластинку?..
Азаполночь (последствия винца?..)
Вдруг зазвучала песня под сурдинку.
Нет, не «Январь. У камелька», но в тон
Там скрипочка с альтом заводят шашни...
И посреди бессонницы – вдруг сон
Знакомый – да едва ли не вчерашний?..
Знать, и у снов – затор или затыр,
И это все – всерьез, не понарошку...
Удел мечты, замечтанной до дыр,
Как и у тряпки – свергнуться в ветошку.
Но не укрыться от незваных снов,
Как по лесу не скрыться от пожара:
В обрывах памяти, в обмолвках слов
Они маячат – вроде bкte noir’a...
Все окончательно перемешав.
Они из жизни делают котлету:
Кто жив? Кто мертв? Кто прав? И кто неправ?
Вопросов много – а ответов нету...
…………………………………………
Что сон, что явь – все улетает в Лету...
3
...И все же, спасибо. Оттуда, со дна
Души, или памяти, или забвенья
Клубятся, роятся среди полусна
Слова, или звуки, и – «длится мгновенье»...
Вот тут нам, бессонница, в руки перо,
Хватаем тетрадь и заносим отважно
Слова, что звучали светло, иль пестро,
А может, темно... Да оно и не важно...
А важно – сбежавшим от небытия
Повторно звучать – и по-новому длиться...
И это, конечно, заслуга твоя...
А может, моя... Но не будем делиться.
Едва рассветет – и они улетят,
Уже не из сердца – а с белой бумаги...
И вот – благодарный, прощальный их взгляд
За то, что хватило любви и отваги
расслышать...
Больничное
1
«Душа моя, печальница...»
Заткни свое хайло! –
Отчаянье, отчаяться –
Смотри, как развезло...
Пусть даже и корячится
Могильная плита –
Что ж ты, со знаком качества
Хотела жить до ста?
А кое-кем считается,
Что и бессмертна ты
И от меня отправишься
За край иной черты.
И будешь там до времени,
Уже забыв о мне,
Уже без роду-племени
Сидеть в карантине.
Ну а пока – отчаяться
Не смей, поберегись –
Где родились – там чалиться
На всю – такую – жизнь.
2
В урологической палате
Есть потрясение основ:
Мочой пропахнули кровати,
Гуляют старцы без штанов...
Да им штаны и непригожи,
Коль не в порядке железа,
И жизнь обострена до дрожи.
Как бы по лезвию ножа...
Опять, опять литература!
Ни лезвий тут, ни дрожи нет...
О, гомо сапиенс, натура
Твоя скучна, как кабинет
Для процедур – немного торга
С судьбой, изрядно – суеты
(Чуть ли не на пороге морга...),
Да тень от детского восторга –
Обрывок свянувшей мечты.
И, отмирая понемногу,
Едва ли им (и мне) успеть
Прильнуть хоть к дьяволу, хоть к Богу –
Определиться захотеть...
3
Я уже не увижу зимы
Ни в Крыму, ни в Москве, ни в Париже..
Говорят: от сумы и тюрьмы...
А от смерти? А может, увижу...
Эту изморозь и звездопад
Снежных звезд на прическе любимой...
Рассветает. И утренний сад
Все бормочет: все мимо, все мнимо...
Ты не прав, предрассветный трепач,
Ведь на жизни (хоть вся из заплаток...)
Обозначены горе и плач,
И у счастья есть свой отпечаток...
Пусть Господь, как дактилоскопист,
Разбирает следы и улики... Все светлее...
И скворичий свист
Оттесняют грачиные крики. «Кар» да «кар»...
А быть может, и «кра»...
(Здесь отличье грача от вороны...)
Сумрак тихо ушел со двора;
Слышь, заутреня – первые звоны...
Храм за корпусом, справа, где морг
(«И доходней оно и прелестней...»)
Торопиться не стоит – а торг,
Как сказал Ипполит, неуместен.
Принимай, не пускаясь в торги,
Жизнь как есть – и во всех ее видах;
А слова – ты их побереги
На прощальный – прощающий выдох...
4
То ли синица, а то ль унитаз –
Кто там журчит и стрекочет в ночи?..
Перебиваемся с хлеба на квас,
Пусть не в застолье – в душе... Не ворчи!
Не разводи эту тухлую нудь,
Лясы напрасно в ночи не точи...
Сказано было – забыться, заснуть...
Не засыпается – так замолчи !
Не разобраться – пойми, наконец,
В сутолке этой – родной, вековой...
Тонко заметил сосед Ежи Лец:
Стену, допустим, пробьешь головой,
Глянь, там все то же – параша, конвой...
Впрочем, все это мы можем понять
Метафизически, что ли... Творец
Склонен к затеям, и неча пенять:
Что ж ты, Всевышний, – шутник, что твой Лец?!
Кто Его знает... И где Он теперь?..
Здесь ли, где стонут – во сне иль без сна...
Ночь на исходе. Заря так ясна...
Носят термометры – скрипнула дверь.
Засуетились... Прощай, тишина...
Серьезно малое дитя...
Серьезно малое дитя:
С каким тревожным напряженьем
Оно следит, как бы грустя,
За каждым звуком и движеньем...
И всматривается во тьму
Своей души, томясь и силясь,
Чтобы открылось вновь ему,
Что виделось, а после – скрылось.
И шум вседневный приглуша
(В ресницах дрожь; не плач, а ропот...),
Печалится его душа,
Утрачивая прежний опыт.
В прошедшем развоплощена,
Как дым, взлетевший к небосводу,
Вновь воплощается она,
Теряя прежнюю свободу.
Лишь изредка, как бы во сне
Или как будто в полумраке,
Как дым, летящий в вышине,
Мелькают образы и знаки.
Что различает там она –
В оставленной, былой отчизне?
Прощальной жалости полна –
Иль любопытства к новой жизни?
Праздник
...Вождь просыпается привычно – в восемь,
Он выпивает рюмку водки с перцем,
Он надевает теплые кальсоны
И нехотя выходит на парад.
Вновь позарань вопят и в трубы дуют,
И бьют в чудовищные барабаны,
И сонмища кузнечиков железных
Стрекочут по московским площадям...
А где-то плачет жалобно ребенок,
А где-то девушка о счастье бредит,
И раздают воскресную баланду
В тесовых парадизах лагерей.
В палате грязной в доме инвалидов
Старик усталый долго затихает,
И звуки с юности знакомой песни –
Последнее, что слышится ему...
А неподалеку, за три квартала,
Его палач, мордатый недоносок,
Пришпиливает ордена к мундиру,
На праздничную пьянку торопясь.
Уже темнеет – краток день осенний.
Иные времена – иные песни:
Привычный выкрик пьяного надрыва
Несется над ликующей страной:
То слышится блатное завыванье,
То отвратительный немецкий шлягер,
А то и вовсе что-то жеребячье...
Так – матерщиной, топотом и визгом
Мы славим годовщину Октября,
Которую уже – а все темнее...
Ну что же вам придумать в утешенье?
Какие обозначить перспективы?
Какую наболтать белиберду?
Про светлые вы не хотите ль дали,
Где что-то там увидят наши дети?
(Не дай им Бог припомнить про отцов!)
Но ныне уж – не то что наши дети –
Замученные холодом деревья,
Унылые громады новостроек
С рождения не верят ни во что.
И до каких еще нам разговоров
Пред этим пристальным и горьким взглядом,
Пред этим беспощадным, откровенным
Презрением кладбищ и пустырей?
Так замолчим скорей – и молча, молча,
Немного подождем – совсем немного –
Пока придет огонь животворящий:
Рассудит нас и вступится за нас.
А под конец, хотите в утешенье? –
По мнению Тейяра де Шардена,
Ученого отца-иезуита,
Мельчайшею частицею сознания
И одинокий атом наделен.
И, значит, открывается надежда,
Что в далеке, не видном нам сегодня,
Они, сложившись в лучшие соцветья,
Когда-нибудь с усилием припомнят,
Как жили мы и радовались мы...
1967
***
Тихо плещет полая вода,
Плот качает, ветками трепещет,
То нахмурится, а то заблещет...
...Не безжалостно и не зловеще –
Тихо окружает нас беда.
Над тобой, над жизнью, надо мной –
Широта апрельского разлива...
Все ли умерло, иль что-то живо?
Нашей ли, чужою ли виной?
Вдох прилива – выдохом отлива
Медленно сменяется, и зной
Полуденный – синей тишиной,
Ломким льдом в закраинах залива.
...Белая и синяя волна,
Ясность дня и глубина ночная...
Светлая и темная вина –
Как волна – от края и до края...
Вспомним на последнем берегу
Горечь радости, тепло утраты...
Виноваты мы, не виноваты –
Поздно мерить, кто и как в долгу.
...Над тобой, над жизнью, надо мной –
Ледяная синева заката,
Все без меры – трата и отплата:
Плата – не виной, а сединой,
Серебром-богатствами разрыва...
Посмотри: серебряная ива
Светит над студеною волной,
Ночь идет – как приближенье к свету,
Бьется лед – как приближенье к лету,
Где опять – и смех, и свет, и зной...
Валерий Рыбаков
-
Винни-Пух и все-все-все
- Сообщения: 1524
- Зарегистрирован: 5 дек 2009, 14:02
- Благодарил (а): 39 раз
- Поблагодарили: 186 раз
Все во благо
Знаю я с годами все лучше,
Понимаю все больше сейчас,
Пусть не так все идет, как надо,
Но на пользу оно для нас.
не случайно печаль приходит,
Хоть порою о том невесть,
Но как вновь наступает утро,
Нам во благо все то, что есть.
Знаю я, за неправедность жизни,
Словно дней и ночей череда,
Непременно потом воздастся,
Хоть не ведаем мы когда.
Знаю я, душа лишь мужает,
Если в сердце движенье прочесть.
Стать мудрее – познать страданье,
Нам во благо все то, что есть.
Знаю я, не бывает просчетов
в божественном предначертанье:
Все связует единая нить –
в общей пользе – вершина исканья.
Знаю я, коль душа устремится
в запредельно-далекую высь
я скажу, путь земной постигая, –
Нам во благо все то, что есть!
Ошибки
Мы в этот мир приходим ошибаться:
Бороться, падать – вновь вставать
и искушение греха познать,
и в горьком вкусе разочароваться.
Терять тропу и по миру бродить.
в ночи вслепую в темноте плутать,
Молиться, свет без устали искать
и все же путь заветный находить.
Но, возвращаясь мысленно в былое,
Припоминая боль и напряженье,
Борьбу и страх, и тяжкие сомненья,
Мы начинаем думать о покое.
Лишь проигравший ценит вкус победы.
Кто раз споткнулся, не спешит вперед
И, зная, где опасность ждет,
Предупредит шагающего следом.
от сна лишь битва душу пробуждает.
Мы на ошибках постигаем суть
и к правде узнаем тернистый путь.
Нас горький опыт предостерегает!
С поклажей и налегке
Есть люди двух типов на нашей земле,
Известно об этом давно уже мне.
не плохие с хорошими – ясно, как день,
Что в каждом найдутся луч солнца и тень.
не счастливые с теми, кому не везет –
Каждый в жизни и слезы, и радость найдет.
не богатые с бедными, чтобы судить,
их здоровье и честь важно нам оценить.
не тщеславные с робкими – всякий усвоит,
Что гордыня и спесь лишь немногого стоят.
Знаю, делятся все лишь на тех, кто несет
и на тех, кто с пустыми руками идет.
Где б ты ни был, куда по пути не зайдешь,
Только два этих класса людей ты найдешь.
Право, странно, но так очень часто бывает,
Что один среди многих свой груз поднимает.
Кто же ты? и стремишься ли другу помочь,
Если он с тяжкой ношей бредет день и ночь?
Или ты среди тех, кто собрату готов
Уступить свою ношу забот и трудов?
Сердечные раны
Земля кругла – говорят постоянно,
Для меня же квадратна она, увы!
Получаем нередко сердечные раны,
Натыкаясь на острые всюду углы.
и одно наконец я сумела понять,
Насмотревшись на белый свет:
Только близкие могут боль причинять
Те, которых дороже нет.
Те, к кому мы питаем презренье,
Гнев и ярость у нас вызывают.
не скрываем порой раздраженья
к тем, кого мы совсем не знаем.
Мимолетно они задевают,
и ветер их в даль уносит.
Но раны, что не заживают,
Лишь любимые нам наносят.
Повелось, что нередко тактичны
Мы с людьми по сути чужими,
Но угрюмо-меланхоличны
Лишь с самыми дорогими.
Незнакомых людей встречаем,
с милосердием к ним спешим,
Ну, а близких своих обижаем
Тех, кто любит нас и любим.
Любовь не у всех бывает
и в душе расцветает лишь раз.
Жаль мне тех, кто об этом узнает
Лишь в последний и скорбный час.
Но рано иль поздно придется понять,
Жизнь дает нам простой ответ:
Только близкие могут боль причинять
Те, которых дороже нет!
Забудь довольство
Довольство - вечный враг движенья.
Душе к высотам путь стремить.
Рождает сытость - удовлетворенье,
Но лишь движенью подвиги вершить!
Корням, сокрытым в дебрях темноты,
не удалось бы листьям влагу дать,
не будь в них вечной и благой мечты -
Своею силой рост дерев питать.
Будь человек доволен своей долей,
не бороздил бы дальние моря
и не бросал бы якорь поневоле
Там, где манит цветущая земля.
Цени свое, но не стремись к покою.
в Движенье - очищение души!
Оно рождает цель и беспокоит,
Зовет деянья смелые вершить.
Коль нетерпенье тайное снедает,
не сетуй зря и не спеши грустить.
То Дух божественный в тебе взывает,
Что предначертано - дано свершить!
Постижение
я возвращаюсь мысленно в пределы
Туда, где сердце беззаботно пело.
и снова вижу прошлые мечты –
Грядущих дней прекрасные черты.
Припоминаю юность, дни былые,
Когда надежды были золотые.
Но доведись их заново прочесть –
Они бедней того, что ныне есть.
Лазурь небес стократ синее мне
Чем та, что снилась утром по весне.
и жизнь так много радости дает,
Что грезы давних дней не в счет!
Элла Уилер Уилкокс
Знаю я с годами все лучше,
Понимаю все больше сейчас,
Пусть не так все идет, как надо,
Но на пользу оно для нас.
не случайно печаль приходит,
Хоть порою о том невесть,
Но как вновь наступает утро,
Нам во благо все то, что есть.
Знаю я, за неправедность жизни,
Словно дней и ночей череда,
Непременно потом воздастся,
Хоть не ведаем мы когда.
Знаю я, душа лишь мужает,
Если в сердце движенье прочесть.
Стать мудрее – познать страданье,
Нам во благо все то, что есть.
Знаю я, не бывает просчетов
в божественном предначертанье:
Все связует единая нить –
в общей пользе – вершина исканья.
Знаю я, коль душа устремится
в запредельно-далекую высь
я скажу, путь земной постигая, –
Нам во благо все то, что есть!
Ошибки
Мы в этот мир приходим ошибаться:
Бороться, падать – вновь вставать
и искушение греха познать,
и в горьком вкусе разочароваться.
Терять тропу и по миру бродить.
в ночи вслепую в темноте плутать,
Молиться, свет без устали искать
и все же путь заветный находить.
Но, возвращаясь мысленно в былое,
Припоминая боль и напряженье,
Борьбу и страх, и тяжкие сомненья,
Мы начинаем думать о покое.
Лишь проигравший ценит вкус победы.
Кто раз споткнулся, не спешит вперед
И, зная, где опасность ждет,
Предупредит шагающего следом.
от сна лишь битва душу пробуждает.
Мы на ошибках постигаем суть
и к правде узнаем тернистый путь.
Нас горький опыт предостерегает!
С поклажей и налегке
Есть люди двух типов на нашей земле,
Известно об этом давно уже мне.
не плохие с хорошими – ясно, как день,
Что в каждом найдутся луч солнца и тень.
не счастливые с теми, кому не везет –
Каждый в жизни и слезы, и радость найдет.
не богатые с бедными, чтобы судить,
их здоровье и честь важно нам оценить.
не тщеславные с робкими – всякий усвоит,
Что гордыня и спесь лишь немногого стоят.
Знаю, делятся все лишь на тех, кто несет
и на тех, кто с пустыми руками идет.
Где б ты ни был, куда по пути не зайдешь,
Только два этих класса людей ты найдешь.
Право, странно, но так очень часто бывает,
Что один среди многих свой груз поднимает.
Кто же ты? и стремишься ли другу помочь,
Если он с тяжкой ношей бредет день и ночь?
Или ты среди тех, кто собрату готов
Уступить свою ношу забот и трудов?
Сердечные раны
Земля кругла – говорят постоянно,
Для меня же квадратна она, увы!
Получаем нередко сердечные раны,
Натыкаясь на острые всюду углы.
и одно наконец я сумела понять,
Насмотревшись на белый свет:
Только близкие могут боль причинять
Те, которых дороже нет.
Те, к кому мы питаем презренье,
Гнев и ярость у нас вызывают.
не скрываем порой раздраженья
к тем, кого мы совсем не знаем.
Мимолетно они задевают,
и ветер их в даль уносит.
Но раны, что не заживают,
Лишь любимые нам наносят.
Повелось, что нередко тактичны
Мы с людьми по сути чужими,
Но угрюмо-меланхоличны
Лишь с самыми дорогими.
Незнакомых людей встречаем,
с милосердием к ним спешим,
Ну, а близких своих обижаем
Тех, кто любит нас и любим.
Любовь не у всех бывает
и в душе расцветает лишь раз.
Жаль мне тех, кто об этом узнает
Лишь в последний и скорбный час.
Но рано иль поздно придется понять,
Жизнь дает нам простой ответ:
Только близкие могут боль причинять
Те, которых дороже нет!
Забудь довольство
Довольство - вечный враг движенья.
Душе к высотам путь стремить.
Рождает сытость - удовлетворенье,
Но лишь движенью подвиги вершить!
Корням, сокрытым в дебрях темноты,
не удалось бы листьям влагу дать,
не будь в них вечной и благой мечты -
Своею силой рост дерев питать.
Будь человек доволен своей долей,
не бороздил бы дальние моря
и не бросал бы якорь поневоле
Там, где манит цветущая земля.
Цени свое, но не стремись к покою.
в Движенье - очищение души!
Оно рождает цель и беспокоит,
Зовет деянья смелые вершить.
Коль нетерпенье тайное снедает,
не сетуй зря и не спеши грустить.
То Дух божественный в тебе взывает,
Что предначертано - дано свершить!
Постижение
я возвращаюсь мысленно в пределы
Туда, где сердце беззаботно пело.
и снова вижу прошлые мечты –
Грядущих дней прекрасные черты.
Припоминаю юность, дни былые,
Когда надежды были золотые.
Но доведись их заново прочесть –
Они бедней того, что ныне есть.
Лазурь небес стократ синее мне
Чем та, что снилась утром по весне.
и жизнь так много радости дает,
Что грезы давних дней не в счет!
Элла Уилер Уилкокс
-
Hg
- Сообщения: 1897
- Зарегистрирован: 17 сен 2010, 17:05
- Благодарил (а): 94 раза
- Поблагодарили: 214 раз
Пробуждение весны
Вчера мой кот взглянул на календарь
И хвост трубою поднял моментально,
Потом подрал на лестницу как встарь,
И завопил тепло и вакханально:
"Весенний брак, гражданский брак -
Спешите, кошки, на чердак!"
И кактус мой - о, чудо из чудес!-
Залитый чаем и кофейной гущей,
Как новый Лазарь, взял да и воскрес
И с каждым днем прет из земли все пуще.
Зеленый шум... Я поражен,
"Как много дум наводит он!"
Уже с панелей слипшуюся грязь,
Ругаясь, скалывают дворники лихие,
Уже ко мне зашел сегодня "князь",
Взял теплый шарф и лыжи беговые...
"Весна, весна! - пою, как бард,-
Несите зимний хлам в ломбард".
Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!
Весенняя лазурь спугнула дым и копоть.
Мороз уже не щиплет никого,
Но многим нечего, как и зимою, лопать...
Деревья ждут... Гниет вода,
И пьяных больше, чем всегда.
Создатель мой! Спасибо за весну!
Я думал, что она не возвратится,-
Но... дай сбежать в лесную тишину
От злобы дня, холеры и столицы!
Весенний ветер за дверьми...
В кого б влюбиться, черт возьми?
Саша Черный
Вчера мой кот взглянул на календарь
И хвост трубою поднял моментально,
Потом подрал на лестницу как встарь,
И завопил тепло и вакханально:
"Весенний брак, гражданский брак -
Спешите, кошки, на чердак!"
И кактус мой - о, чудо из чудес!-
Залитый чаем и кофейной гущей,
Как новый Лазарь, взял да и воскрес
И с каждым днем прет из земли все пуще.
Зеленый шум... Я поражен,
"Как много дум наводит он!"
Уже с панелей слипшуюся грязь,
Ругаясь, скалывают дворники лихие,
Уже ко мне зашел сегодня "князь",
Взял теплый шарф и лыжи беговые...
"Весна, весна! - пою, как бард,-
Несите зимний хлам в ломбард".
Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!
Весенняя лазурь спугнула дым и копоть.
Мороз уже не щиплет никого,
Но многим нечего, как и зимою, лопать...
Деревья ждут... Гниет вода,
И пьяных больше, чем всегда.
Создатель мой! Спасибо за весну!
Я думал, что она не возвратится,-
Но... дай сбежать в лесную тишину
От злобы дня, холеры и столицы!
Весенний ветер за дверьми...
В кого б влюбиться, черт возьми?
Саша Черный
- Здравствуй!
- Здравствуй!
- Сияешь?
- Сияю!
- Здравствуй!
- Сияешь?
- Сияю!
-
bokorez75
- Сообщения: 399
- Зарегистрирован: 30 май 2008, 07:03
- Откуда: Moskow
- Благодарил (а): 53 раза
- Поблагодарили: 125 раз
Заповедь
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил – жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы – не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтания,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловить глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.
Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: “Иди!”
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неуловимый бег, -
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Редьярд Киплинг в переводе М.Л.Лозинского
***
Когда вокруг все голову теряют,
Тебя кляня, в борении с судьбой,
Уверен будь, сомненья им прощая;
Спокойно жди, без злобы, – НАД борьбой.
Прощай тебя чернящих клеветою,
Прими со снисхожденьем злобный крик -
Ведь быть они привыкли ЗА спиною:
Преследователь - следовать привык
Свой разум удержи в повиновеньи,
Лелей мечту, не замыкаясь в ней,
Будь равнодушен к взлёту и паденью, -
Двум символам из области теней.
Спокоен будь, когда твоим твореньем
Хотят возвысить подлого глупца
Пусть рухнет мир - ТЫ будь силён терпеньем,
Возьми свой меч – и бейся до конца.
Поставь на карту всё, чем ты владеешь,
Иди на риск – умея рисковать,
А проиграв – пойми, что не жалеешь,
Что вновь готов ва-банк с судьбой сыграть.
Надрывом сердца, нервов, сухожилий,
Умей себя заставить рваться ввысь,
Когда ты пуст, сгорел и обессилел,
Но воля вновь твердит тебе "Держись!"
Будь публики достоен разговором,
Собою будь, гуляя с Королём,
К друзей, врагов, любовников уколам
Будь безразличен - меру знай во всём;
В минуту смысл вдохни неумолимый,
Секунд поставь себе на службу бег,
Тогда Земля прошепчет: “сын любимый,
Владей же всем, ты – Высший Человек!”
Редьярд Киплинг в переводе Е.В.Гильбо
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил – жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы – не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтания,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловить глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.
Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: “Иди!”
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неуловимый бег, -
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Редьярд Киплинг в переводе М.Л.Лозинского
***
Когда вокруг все голову теряют,
Тебя кляня, в борении с судьбой,
Уверен будь, сомненья им прощая;
Спокойно жди, без злобы, – НАД борьбой.
Прощай тебя чернящих клеветою,
Прими со снисхожденьем злобный крик -
Ведь быть они привыкли ЗА спиною:
Преследователь - следовать привык
Свой разум удержи в повиновеньи,
Лелей мечту, не замыкаясь в ней,
Будь равнодушен к взлёту и паденью, -
Двум символам из области теней.
Спокоен будь, когда твоим твореньем
Хотят возвысить подлого глупца
Пусть рухнет мир - ТЫ будь силён терпеньем,
Возьми свой меч – и бейся до конца.
Поставь на карту всё, чем ты владеешь,
Иди на риск – умея рисковать,
А проиграв – пойми, что не жалеешь,
Что вновь готов ва-банк с судьбой сыграть.
Надрывом сердца, нервов, сухожилий,
Умей себя заставить рваться ввысь,
Когда ты пуст, сгорел и обессилел,
Но воля вновь твердит тебе "Держись!"
Будь публики достоен разговором,
Собою будь, гуляя с Королём,
К друзей, врагов, любовников уколам
Будь безразличен - меру знай во всём;
В минуту смысл вдохни неумолимый,
Секунд поставь себе на службу бег,
Тогда Земля прошепчет: “сын любимый,
Владей же всем, ты – Высший Человек!”
Редьярд Киплинг в переводе Е.В.Гильбо
-
Talifa
- Сообщения: 2106
- Зарегистрирован: 21 янв 2004, 08:26
- Благодарил (а): 27 раз
- Поблагодарили: 289 раз
Прощай, Эммануэль!
Давно не нов, но, видимо, силен,
Французский сериал, покрытый славой,
Пока еще способен удержать
В сопящем напряженьи зальчик душный.
Новоарбатский видеосалон
Был переполнен публикой прыщавой.
Эммануэль! Не стану унижать
Твоей красы иронией бездушной.
Ведь здесь и мы с приятелем! И вот
Мелькают сокровенные изгибы,
Как Блок весьма двусмысленно писал
О переулках северной столицы,
И стон любви из-под лазурных вод,
Где в это время трахаются рыбы,
Возносится к лазурным небесам,
Где в это время трахаются птицы.
Все трахается! Стройные самцы
Фланируют, как гордые олени,
И самки - какова и ты сама -
Проходят, словно трепетные лани.
Твои предплечья и твои сосцы,
Твои ладони и твои колени
Способны хоть кого свести с ума
И превратить в раба твоих желаний.
Она дает. Художник не берет.
Ему не позволяют убежденья.
Увы, что не дозволено быку,
Тем брезгует пресыщенный Юпитер.
Подростки выделяют едкий пот,
Поскольку их приводит в возбужденье
Одно сползанье камеры к соску
Или произнесенье слова "клитор".
О, как я понимаю их! Зане
Любая стадия необходима.
И я, мои прекрасные, и я
Сжигал за ползатяжки сигарету,
Когда подруга не звонила мне,
Когда любовь казалась несводима
К абортам, ссорам, поискам жилья
И осознанью, что другого нету.
Но миновало время дискотек,
Полночных бдений в сладком карауле,
Пора случайных стычек, беглых драк,-
Прошла моя пора беситься с жиру.
Пора другим оставить свой ночлег.
Другие будут пить "Напареули",
А мне уже пора любить коньяк,
Переходя впоследствии к кефиру.
Что нам Эммануэль, мой бедный друг!
Что нам осталось? - суета, морока,
Бессонница, набор дежурных тем, -
Все варево обыденности, в целом.
Что наша жизнь! Какой порочный круг!
В ней даже нет нормального порока, -
Есть только круг, порочный разве тем,
Что кривоват и со смещенным центром.
Банальных унижений череда, -
Какая отрезвляющая клизма!
Кина не будет; данники любви -
Невольники, но не любви, а чести.
Какая это стыдная беда -
Высокая болезнь инфантилизма!
Ужели впрямь ты у меня в крови
И коль пройдешь, то лишь со мною вместе!
Но бесполезен всякий монолог.
Рассудок не рассудит, но остудит.
Мы заслужили. По делам и честь.
Мы жили бесполетно и убого.
Ужели это вправду потолок?!
Ужели больше ничего не будет?!
Ужели будет только то, что есть,
И вечный страх - не хуже, ради Бога?!
Мой путь дальнейший ясен и ежу.
Я буду жить, дыша и плешивея,
Но пряное дыхание весны
Всегда туманит голову мужчине.
Красотка! Я тебе не подхожу.
Я человек эпохи Москвошвея.
Смотри, на мне топорщатся штаны,
Но совершенно по другой причине!
Расходимся. Висит осенний дым.
О сумерки, какое время суток!
Люблю не свет, не тьму, но светотьму
И этот запах, горький и свободный.
Отстав от тех и не пристав к другим,
Я вечно занимаю промежуток.
Мне крайности чужды. И потому
Мой вечный возраст - возраст переходный.
Расплывчатые контуры, досель
Отчетливые, зыблются и тают:
Подросток, бьющий друга по плечу,
Фонарный столб, кумир на постаменте...
Мы будем жить. Прощай, Эммануэль.
Прощай! Надежды юношей питают.
И я бы их поел, да не хочу,
Но больше ничего в ассортименте.
Дмитрий Быков.
Давно не нов, но, видимо, силен,
Французский сериал, покрытый славой,
Пока еще способен удержать
В сопящем напряженьи зальчик душный.
Новоарбатский видеосалон
Был переполнен публикой прыщавой.
Эммануэль! Не стану унижать
Твоей красы иронией бездушной.
Ведь здесь и мы с приятелем! И вот
Мелькают сокровенные изгибы,
Как Блок весьма двусмысленно писал
О переулках северной столицы,
И стон любви из-под лазурных вод,
Где в это время трахаются рыбы,
Возносится к лазурным небесам,
Где в это время трахаются птицы.
Все трахается! Стройные самцы
Фланируют, как гордые олени,
И самки - какова и ты сама -
Проходят, словно трепетные лани.
Твои предплечья и твои сосцы,
Твои ладони и твои колени
Способны хоть кого свести с ума
И превратить в раба твоих желаний.
Она дает. Художник не берет.
Ему не позволяют убежденья.
Увы, что не дозволено быку,
Тем брезгует пресыщенный Юпитер.
Подростки выделяют едкий пот,
Поскольку их приводит в возбужденье
Одно сползанье камеры к соску
Или произнесенье слова "клитор".
О, как я понимаю их! Зане
Любая стадия необходима.
И я, мои прекрасные, и я
Сжигал за ползатяжки сигарету,
Когда подруга не звонила мне,
Когда любовь казалась несводима
К абортам, ссорам, поискам жилья
И осознанью, что другого нету.
Но миновало время дискотек,
Полночных бдений в сладком карауле,
Пора случайных стычек, беглых драк,-
Прошла моя пора беситься с жиру.
Пора другим оставить свой ночлег.
Другие будут пить "Напареули",
А мне уже пора любить коньяк,
Переходя впоследствии к кефиру.
Что нам Эммануэль, мой бедный друг!
Что нам осталось? - суета, морока,
Бессонница, набор дежурных тем, -
Все варево обыденности, в целом.
Что наша жизнь! Какой порочный круг!
В ней даже нет нормального порока, -
Есть только круг, порочный разве тем,
Что кривоват и со смещенным центром.
Банальных унижений череда, -
Какая отрезвляющая клизма!
Кина не будет; данники любви -
Невольники, но не любви, а чести.
Какая это стыдная беда -
Высокая болезнь инфантилизма!
Ужели впрямь ты у меня в крови
И коль пройдешь, то лишь со мною вместе!
Но бесполезен всякий монолог.
Рассудок не рассудит, но остудит.
Мы заслужили. По делам и честь.
Мы жили бесполетно и убого.
Ужели это вправду потолок?!
Ужели больше ничего не будет?!
Ужели будет только то, что есть,
И вечный страх - не хуже, ради Бога?!
Мой путь дальнейший ясен и ежу.
Я буду жить, дыша и плешивея,
Но пряное дыхание весны
Всегда туманит голову мужчине.
Красотка! Я тебе не подхожу.
Я человек эпохи Москвошвея.
Смотри, на мне топорщатся штаны,
Но совершенно по другой причине!
Расходимся. Висит осенний дым.
О сумерки, какое время суток!
Люблю не свет, не тьму, но светотьму
И этот запах, горький и свободный.
Отстав от тех и не пристав к другим,
Я вечно занимаю промежуток.
Мне крайности чужды. И потому
Мой вечный возраст - возраст переходный.
Расплывчатые контуры, досель
Отчетливые, зыблются и тают:
Подросток, бьющий друга по плечу,
Фонарный столб, кумир на постаменте...
Мы будем жить. Прощай, Эммануэль.
Прощай! Надежды юношей питают.
И я бы их поел, да не хочу,
Но больше ничего в ассортименте.
Дмитрий Быков.