Стихи [каталог в первом сообщении]

[Виктор]

Алексей Цветков

заглянем в решенье ландшафта
ольховых плетений и лоз
где спрятана скажем лошадка
везущая хворосту воз
там витязь двуручной стамеской
разносит в щепу ворота
светила науки совместной
жидовского жучат кота
страна трепака и жар-птички
стахановский суслик степной
парадов чумацкие брички
яга под кремлевской стеной
однажды в созвездье твереза
в снегу по слепые сердца
петра непечатная греза
европы меньшая сестра
жена зелена и упруга
кукушкой ревут времена
и жалко лошадку как друга
за то что в лесу умерла

***
натянешь на старости дней
носки поплотней и пижаму
и шепчешь скорее стемней
прилипшему к векам пейзажу
мгновенно припомнишь дотла
квартиру с ее обстановкой
где светка впервые дала
урок анатомии ловкой
петренко на кухне сидел
орудуя тщательным гребнем
и было как в бочке сельдей
людей в этом городе древнем
затем от заречных лачуг
где нож в обиходе нередко
с вином приезжал ровенчук
а светку работал петренко
в тот год в кинозале прибой
гремел гэдээровский вестерн
чтоб города житель прямой
смотрел его с женами вместе
соседка одна умерла
холерная крепла зараза
но жив еще был у меня
отец подполковник запаса

***
голодный глоток нембутала
кладбищенской глины разрез
нам только молвы не хватало
что данченко этот воскрес
он жил на асбестовой с дедом
где в марте платаны черны
неистовым занятый делом
моложе и лучше чем мы
строчил манифест на машинке
зимой из дурдома удрал
и умер почти по ошибке
за нас принимая удар
в начале пасхальной недели
был свет у наташки зажжен
к полуночи было виденье
к ней данченко в гости зашел
в нем не было смертной печали
когда они пили портвейн
пальто и худые перчатки
стихов непочатый портфель
мои же следы без просвета
кромешная ночь замела
в том городе с хордой проспекта
где данченко жив за меня.

* * *
переломы срастаются мигом
сколько боли на детство ни трать
древнегреческим фоном и мифом
в дневниковую канет тетрадь
будет мрамор текуч как известка
упразднят временную шкалу
и скелет небольшого подростка
в инвентарном пропишут шкафу
незабвенные кольки и лидки
вопросительный шелест осин
сторона где до памятной линьки
аккуратную кожу носил
в хладобойне хрусталики зренья
вместе с телом снимают с телка
материнского времени звенья
из-за пыльного видим стекла
коновод калидонской потехи
головней уязвленный в стегно
невозвратно записан в потери
созерцать вековое стекло

* * *
воздух в паутине перегара
щучье порционное желе
в августе на север пролегала
ветка центробежная жэдэ
стыло сердце пригнанное к ритму
стыками колеблемых купе
на посадке я окликнул римму
с килькой в доморощенном кульке
там на тризне быстрой и суровой
на помин рассыпавшихся дней
мы себя расслабили зубровой
с рыбьими кадавриками к ней
ящик волжского она везла
но с похмелья было мне нельзя
ощупью до ближнего сортира
я дополз пока стоял состав
римма полуночникам светила
челюсти компостера достав
легионы огненных опилок
август раздувал над полотном
молодости тщательный обмылок
в зеркале клубился поясном
молнии ворочала вдали
полночь в облачении вдовы

***
в ноябрьский озноб с козырька мавзолея
совместные луны горят мозолея
подножье кишит небольшими людьми
идет сизигия гражданской любви
чуть схватит чуть станет в бессмертии грустно
привычные ставни в былое толкни
огромного мяса орущее русло
с утробным гранитом по кромке толпы
крепки в голове духовые ансамбли
медальных не тлеет кольчуг шевиот
доныне в тромбозных ступнях не ослабли
вживленные лезвия маршевых нот
мичуринский убран в желудки картофель
пророческий реет над шествием профиль
пиджачная пара с воздетой рукой
и нужды в бессмертии нет никакой

* * *
в полдневную темень на страшном ветру
потухшее тело чернело вверху
но те что расправу вершили
еще разойтись не спешили
один милосердно ускорить финал
меж ребер копье на полпяди вогнал
по личной какой-то причине
приход облегчая кончине
с душой эта плоть расквиталась давно
но жалу копья поддалась все равно
кровавую выплеснув воду
на шлемы латинскому взводу
поодаль безгласные стиснув уста
ждал отрок которому прямо с креста
он мать поручал умирая
и петр и мария вторая
от стен где вчера он учил невредим
состав омовенья принес никодим
в льняную укутали робу
и стражей приставили к гробу
уже овчары поднимали жезлы
пасхальную снедь собирали в узлы
и ангел его благовестный
на склон поднимался окрестный
но думалось в горестной спешке петру
что незачем в храм приходить поутру
что время готовиться к тратам
вернуться на промысел с братом
еще не гасила мария огня
вперясь в непроглядную стену
еще в обещание третьего дня
не верилось крестному тлену

* * *
в старости блуждать и не бояться
в заповедной впадине реки
ситцевые бабочки двоятся
бронзовые тикают жуки
оползнем разорванный проселок
памяти плакучая лоза
жизнь в стенах пропетая спросонок
наяву не значит ни аза
навзничь всплыть на зеркале багровом
царственной сторицей за труды
в заболоченном краю бобровом
проплутать до ангельской трубы
певчий голос угасает тонко
жизнь прошла остановилась пленка
в дебрях день играет молодой
сизые стрекозы над водой

* * *
с получки промешкать беда
завоз полусладкого выпит
июньская местность бедна
как в сутки исхода египет
досуг слабоумен и глух
зазноб созвонить если есть где
соседский валерка в подъезде
садится и какает вслух
наскучив любовью жены
ляшенко ночует на пляже
там в засуху лозы желты
и небо в неоновой пряже
в запое над звездной водой
под нежные визги гарема
порой глаукомы гомера
ему не хватает одной
за доступ в свой млечный чертог
и красного кубок отдельный
ляшенко взимает чехонь
с чинов подъяремных владений
наместник свиреп и смазлив
суэцкий песок по колени
и красное ордена лени-
на море с чехонью в разлив

[Винни-Пух и все-все-все]

Лина Костенко

Счастливица, я вижу каплю неба
И две сосны в туманном забытьи.
Уже казалось, что живого нерва,
Живого нерва в теле не найти.

Уже душа не знала, где тот берег,
И утомилась ото всех обид.
Под грохот дня, в оркестрах децибелов
Мы были все как хор глухонемых.

Великий Боже! - после того чада,
Когда итоги все пришли к нулю, -
Я чую дождь. Он тихо плачет правду,
Что я того далекого люблю.

Я чую тишину. И мне запели птицы.
Проходят люди милы и незлы.
В пахучей хмари дождевой криницы
Стоит туман как небо без земли.

Пасутся тени вымерших тарпанов.
На цыпочках приходят счастья сны.
Весна поднимет чашечки тюльпанов, -
За неба краешек, а с ним за две сосны!

Сельские лабухи

Плелись со свадьбы вдоль реки
цимбалы, бубен, скрипка — трое.
В две доски мостик над рекою!
С какой, с какой шагнуть ноги?
Как ни шагни — не угадаешь,
себя и скрипку потеряешь!
В две доски мостик — жуть и дрожь.
— Не бойтесь, кум! Смелей, ну что ж?..
И кликните родным и всем:
мы перешли почти совсем!
Наярьте бубном и смычком!
Где страх шагнуть, там — гопаком.

***
Слова чудовищны, когда они молчат,
когда они внезапно притаились,
когда не знаешь, как, с чего начать,
ведь все слова уже осуществились.

Словами кто-то плакал, мучился, болел
и с ними начал жизнь свою и прожил.
Мильярды слов, людей, но их удел –
произнести впервые ты их должен.
Уродство, красота – всё повторялось.
И было всё: асфальт и спорыши.
Неповторимой лишь поэзия осталась, –
бессмертное касание души.

***
Тебя забыть. Какое право?
Душа до края добрела.
Такую дивную отраву
я не пила… я не пила…
Такой нечаянной печали,
таких от жажды сладких мук,
такие мне открылись дали,
такие всполохи вокруг.
Такие звёздные пространства,
такая ширь в моей судьбе!..
Быть может, это и не стансы, –
Цветы, что брошены тебе.

***
Из голоса напиться твоего,
того влюблённого и чистого потока,
из радости и грусти той высокой,
где чудное таится волшебство.
И замереть, и слушать, не дышать,
внезапно мысль случайную прервать.
И паузы безвыходной печать
Удачной шуткой наконец сорвать.
Как тетиву, натягивать слова,
чтоб вовремя сбить ими на лету
ту муку, что во мне ещё жива,
неотвратимую, как бездну, немоту.
Держатся независимо года,
перемолчать друг друга: кто кого.
Остаться беззащитной навсегда
и ждать твой голос – больше ничего.

[Профессор Дуб]

Е. Винокуров

Гамлет

Мы из столбов и толстых перекладин
За складом оборудовали зал.
Там Гамлета играл ефрейтор Дядин
И в муках руки кверху простирал.

А в жизни, помню, отзывался ротный
О нем как о сознательном бойце!
Он был степенный, краснощекий, плотный,
Со множеством веснушек на лице.

Бывало, выйдет, головой поникнет,
Как надо, руки скорбно сложит, но
Лишь только «быть или не быть?» воскликнет,
Всем почему-то делалось смешно.

Я Гамлетов на сцене видел многих,
Из тьмы кулис входивших в светлый круг,-
Печальных, громогласных, тонконогих...
Промолвят слово — все притихнет вдруг,

Сердца замрут, и задрожат бинокли...
У тех — и страсть, и сила, и игра!
Но с нашим вместе мерзли мы и мокли
И запросто сидели у костра.

[Винни-Пух и все-все-все]

Елена Матусовская

Я осознать сумела вдалеке:
Что мы не только говорим и пишем, –
Нет, мы творим, и видим сны, и дышим,
Нет, мы живём на русском языке.
1979

Владимир Соловьев

Бедный друг, истомил тебя путь,
Темен взор, и венок твой измят.
Ты войди же ко мне отдохнуть.
Потускнел, догорая, закат.

Где была и откуда идешь,
Бедный друг, не спрошу я, любя;
Только имя мое назовешь -
Молча к сердцу прижму я тебя.

Смерть и Время царят на земле,-
Ты владыками их не зови;
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.

Наталья Орлова

Крым

Прогрохотав по рельсам над страною,
Открыть глаза у млеющих излук.
Пропал Джанкой, и вновь передо мною
Открылся Крым, как возвращённый друг.

Удары волн мою отверзли память,
Где дням любви пристало умереть.
Очнись на миг и продохни.
Пока ведь
Ещё дано влюбляться и смотреть.

А галька бьёт размашистой картечью,
Разбрызгивая пенную слюну,
Зачем идти валам твоим навстречу
И, задыхаясь, падать в глубину?

Зачем ценить их бешеную нежность,
Теряя дням и униженьям счёт,
Когда вдали такая безнадежность
Захлёстывает, губит и поёт?

И как легко откинуться, забыться,
Чтоб выплюнуло море и ожгло.
О, Господи, как поражают лица,
Когда их все забвеньем обмело.

А день горит бессмертно и бездарно,
Есть в магазине клятое вино.
Спешит мещаночка. И небо лучезарно.
И всё, что есть, нам напрокат дано.

Храм Креста

Не вспомнить мне, где этих рек источник,
Но наконец, сливая жизнь и смерть,
До хруста выгнув страшный позвоночник,
Четырёхзвучье выдохнула твердь.

Как сон дневной, пусты твои дороги,
И мы внизу едва сморгаем пот,
Где ласково и самовластно: «Го-о-ги!» —
На все лады любой балкон поёт.

И здесь в любом проснётся жизнь другая
И с головою захлестнёт не раз,
Скакалкой скачет улица тугая,
Не отрывая быковатых глаз.

И для кого и нервно, и вполсилы
Пробормочу: «Всё это — звук пустой —
Твой Джвари вымерз, и твои могилы
Покроет век асфальтовой пятой.

Ты так же дорог мне и столько же не нужен,
Как тот, другой, над стройною Невой.
Ты — жизнью жив.
Твой воздух тленный душен.
Тбилиси нежный! Сжалься надо мной».

Батуми

Здесь, вдыхая медленное время,
Продавцы, гуляки, капитаны
Выпивают самый чёрный кофе
И глядят под вечер на фонтаны.
И, роняя пробку в сонный гравий,
Гость приезжий молча удивился,
Что Батуми душноват, пожалуй,
Для того, кто в нём остановился.
И пока рессорная пролётка
Иностранцев ласковых развозит,
Подбежит зелёная цыганка
И плюёт в кулак и денег просит.
Слышу, слышу под зелёной кофтой —
Принесёт разлуку и ненастье,
Душной крови тёплое шуршанье
В глубине оливковой запястья.
Я давно к разлуке привыкаю,
Но она, гадание итожа,
Обещает скорое свиданье
И смеётся, ангел смуглокожий.
Ах, как сердце бедное толкнулось,
Будто впрямь назад вернуться хочет,
Но пролётки заводное тело
На камнях распаренных стрекочет.
Ровно в полночь теплоход горящий —
В звёздной каше точек и пунктиров —
Соскользнёт с отвесного причала,
Разлучая лёгких пассажиров.
А наутро четверо дельфинов
Станут время тратить вместе с нами,
Занимать разумною игрою,
Ударяя рыбьими хвостами.
Хорошо с широкими волнами
Выходить из голубого плена,
Хорошо идти по грубой гальке
И лежать под осторожной пеной,
Хорошо, откидываясь в воду,
С глубиною душной не бороться,
И считая влажные удары,
Поглядеть из-под ресниц на солнце.
Кто идёт, названья повторяя,
Окликая всё, чем сердце живо?
Может быть, я галька голубая
На прозрачной горечи отлива.

[Крючкотвор]

Вероятно, эта прекрасная стихотворная пародия известна всем, и тем не менее.

Александр Иванов

"Не писал стихов - и не пиши!.."

Не писал стихов
И не пишу, -
Ими я,
как воздухом,
Дышу.

Не писал стихов
И не пиши!
Лучше погуляй
И подыши.
За перо
поспешно
Не берись,
От стола
подальше
Уберись.

Не спеши,
не торопись,
Уймись,
Чем-нибудь,
в конце концов,
Займись.
Выброси к чертям
Карандаши.
Полежи,
в затылке почеши.

Суп свари,
порежь на кухне лук.
Выпей чаю,
почини утюг.
Новый телевизор
разбери -
Посмотри,
что у него
Внутри.

Плюнь в окно
И в урну попади!
В оперетту вечером
Пойди.
Вымой пол,
Прими холодный душ,
Почитай
на сон грядущий
Чушь...

Что-нибудь,
короче,
Соверши!
Не писал стихов
И не пиши!

[Hg]

Тоже захотелось чего-нибудь сюда написать, а то все только читаю... :)

***
Ты рисуй, девочка, небо пошире, солнышко глазастое желти, не жалея,
Дети девяностых стали большими, тоже выбирают потяжелее.
Ты рисуй, девочка, открытые ставни, ты рисуй, девочка, горе - не беда,
Ты рисуй, девочка, кем ты не станешь, как ты обрастаешь словом "когда".

Ты рисуй, девочка, жаркие страны, голубые елочки, город весной,
Оставайся, девочка, юной и странной, зубиком младенческим под десной,
Ты не бойся девочка, это лото же, повезло с карточкой - значит, победил
Тяжело мне, девочка, и светло тоже, так рисуй, девочка, краски разводи.

Ты рисуй, девочка, золотой остров, у твоей кисточки нужный нажим,
Стали большими дети девяностых, тоже научились правильно жить.
Ты рисуй, девочка, вязкие кошмары, ты рисуй, девочка, дымку на морях,
Вроде всё нормально, а тебе мало, у твоей мамы седина в кудрях.

Ты рисуй, девочка, позабудь об этом, ты рисуй летом Казанский собор,
Мама твоя плачет, что ты стала поэтом, плакала бы лучше, что ты стала собой.
Ты бери, девочка, кальку и ватман, чтобы размахнуться во всю длину.
Заходи, девочка, заходи в ад мой, я тебя огнем своим прокляну.

Мир хороший, девочка, только для взрослых, он красивый, девочка, хоть и грубит.
Ты старайся, девочка девяностых, младшая сестренка моих обид,
Ты рыдай, девочка, всем, кто не дожил, все свои молитвы на листочке спрессуй.
Ты рисуй девочка, ты ведь художник, ты рисуй девочка, только рисуй.

Ты играй, Господи, в шахматы и нарды, ты вози, Господи, на печи Емелю,
Не давай мне Господи, того, что мне надо, дай мне только Господи, понять, что имею.

***
Так они залезают в твой мир и пьют его,
Чавкая, захлебываясь, вздыхая:
"Можно войти в Жж с твоего компьютера?"
"Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"

Я убегаю, прячусь, сижу на корточках -
Но отказал спам-фильтр, дыра в системе.
"Можно, я одолжу у тебя ту кофточку?"
"Можно войти в тебя из твоей постели?"

День пролетит и ночь проползет тягучая,
Серыми клочьями лезет из неба вата.
"Можно, я полюблю тебя и помучаюсь?
Можно ты в этом сама будешь виновата?"

В общем-то, я не дока в вопросах этики,
В общем-то, я могу и послать подальше,
Только не понимаю, что делать с этими,
После того как ты себя всю отдашь им.

С цельными, как молоко трехпроцентной жирности,
С точными, как инструкции генеральские.
В этом лесу совсем не осталось живности,
Нужен хотя бы день для регенерации.

Не отпускают, пытаясь исчезнувший жар грести,
"Где ты"? - кричат - "Мы привыкли, приди, пожалуйста"!
Капают, капают, капают слезы жадности,
Чтобы их обменяли на слезы жалости.

Боже, они внезапны, как водка в тонике,
Люди умелой кисти, скульптурной лепки.
"Можно я разлюблю тебя после вторника?
Можно в четверг поплачу в твою жилетку?"

Как они знают свой текст, как они поют его, -
Будто "Michele, ma belle" или "Who by fire".
"Можно войти в ЖЖ с твоего компьютера?
Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"

Нет, ничего такого особо страшного,
Сдать бы отчет и закончить весь этот чат.
Как же мне тоже хочется что-то спрашивать.

Только никто
не тянется
отвечать.

***
Она раскрасила губы огнем карминным,
чтоб стать, как все, чтоб быть - под одну гребенку.
Она отвыкла, чтобы ее кормили,
она выбирает ежиков в "Детском мире" -
и продавщицы спрашивают "ребенку"?

Ее цвета - оранжевый с темно-синим,
она сейчас тоскует, но тем не менее
она умеет выглядеть очень сильной.
Она давно не казалась такой красивой -
чтоб все вокруг шарахались в онеменьи.

Не то чтоб она болеет - такое редко,
ну, раз в полгода - да и слегка, негромко.
А вот сейчас - какие ни ешь таблетки,
в какие ни закутывайся жилетки -
царапается, рвет коготками бронхи.

Она обживает дом, устелив носками
всю комнату и чуточку в коридоре.
Она его выкашливает кусками,
она купила шкафчик и новый сканер,
и думает, что хватит на наладонник.

Ее любимый свитер давно постиран,
она такая милая и смешная,
она грызет ментоловые пастилки,
она боится - как она отпустила -
вот так, спокойно, крылышек не сминая.

Она не знает, что с ним могло случиться,
кого еще слова его доконали.
Но помнит то, что он не любил лечиться,
и сладкой резью - родинку под ключицей
и что он спит всегда по диагонали.

Она подругам пишет - ты, мол, крепись, но
немного нарочитым, нечестным тоном,
разбрасывает по дому чужие письма,
и держится, и даже почти не киснет,
и так случайно плачет у монитора.

Она совсем замотанная делами,
она б хотела видеть вокруг людей, но
время по затылку - широкой дланью,
на ней висят отчеты и два дедлайна,
и поискать подарок на день рожденья.

Она полощет горло раствором борной,
но холодно и нет никого под боком.
Она притвориться может почти любою,
она привыкла Бога считать любовью.
А вот любовь почти что отвыкла - Богом.

Всё думает, что пора поменять системку,
хранит - на крайний случай - бутылку водки.
И слушает Аквариум и Хвостенко.
И засыпает - больно вжимаясь в стенку -
чтоб не дай Бог не разбудить кого-то.

Алина Кудряшева

[Профессор Дуб]

С. Поделков

Высота

Есть упоение в бою.
А.Пушкин

Когда солдаты жить хотят —
выбрасывают сухари,
патроны и гранаты им нужны!
Они волною движутся живою,
к горячим рыжим травам припадая,
и на земле огонь и дым — стоймя.
Четырнадцать атак — а высота живет,
она под небом высится, горбатясь,
в венцах из огнедышащих траншей,
подобно змею из старинной сказки,
из русской сказки русских наших бабок.
И мнится нам: мы не четвертый день —
десятое столетие не спим.
И если шаг еще — и мы сойдем с ума.
Четырнадцать атак — а высота живёт,
огромная, она одна в зрачках
двоится, и троится, и гремит.
Хохочет враг, кричит на всю Европу,
кричит, что в бой бросало нас безумье,
кричит, что мы давным-давно мертвы,
что призраки в шинелях, мол, остались,
и те — в земле, повержены и немы...
Но ненависть к врагу сильнее страха,
она в крови моей, в крови друзей,
как сладкий сок в могучем тростнике,
как лава в недрах, как огонь в кремне.
И мы, Россию заслонив собой,
среди встающих взрывов на дыбы,
остервенев, в запёкшихся бинтах,
опомниться фашистам не даём.
Да, половина нас в земле; да, мы
грызём её лопатами, кирками,
она за ворот сыплется, она
глаза забила, на зубах хрустит,
но ход подземный в глубине горы
под вражеским гнездом распался на три
набитых толом рукава. И мы
горячий пот устало вытираем
пилотками, глядим злорадно
на горб горы, глядим и ждём и ждём...
И мы вздохнули... А перед глазами
вулкана изверженъе. Грохот. Дым.
Вперёд!
И мы карабкаемся в гору.
И пораженный насмерть командир
на самом гребне высоты на миг,
как памятник, застыл. И пал на гребень,
Враги лежат в разнообразных позах.
А мы сидим на глыбах дотов,
одни сидим и курим. Пленных нет.

Я тебя забываю

Сон берез, тень на жесткой осенней траве,
ухожу и тоскливую песню опять запеваю,
стежка гнется, и коршун шумит в синеве,-
я тебя забываю.

Память - тихий мерцающий мой океан,
светит гибкое женское тело, в него заплывая,
это ты - ты мой обморок, ты мой талан,-
я тебя забываю.

Забываю волос твоих рыжий дурман,
свет от бедер и глаз, слов летящих и стонущих стаю
отвожу, как мираж, как далекий обман,-
я тебя забываю.

Небо пусто, осеннее небо как ноль,
ты являешься вновь - погоди, разве я зазываю?
Это краткая быль, это долгая боль,-
я тебя забываю.

Одинок, как над круглым остожьем стожар,
я все прошлое наше, как гроб, в тишине забиваю,
я люблю тебя, дикая, как таежный пожар,-
я тебя забываю.

[Hg]

И опять мне снится одно и тоже,
За моим окном мерно дышит море ,
И дрожит весь дом от его ударов,
На моем окне остаются брызги,
И стена воды переходит в небо ,
И вода холодна и дна и не видно ,
И корабль уже здесь и звучит команда ,
И ко мне в окно опускают сходни.
И опять я кричу: «Погодите , постойте!,
Я еще не готов, дайте день на сборы,
Дайте только день , без звонков телефона ,
Без дождя за окном , без вчерашних истин,
Дайте только день»…
Но нет , не слышат …
Отдают концы убирают сходни ,
И скрипит штурвал и звучит команда ,
На моём окне остаются брызги ,
И на миг паруса закрывают небо ,
И вода бурлит и корабль отходит.

Я стою у окна и глотаю слёзы ,
Потому что больше его не будет,
Остаётся слякоть Московских улиц,
Как на дне реки, фонарей осколки ,
А еще прохожих, чужие лица,
И остывший чай , и осенний вечер……


Андрей Макаревич

[Винни-Пух и все-все-все]

Борис Чичибабин

Плач по утраченной родине

Судьбе не крикнешь: «Чур-чура,
не мне держать ответ!»
Что было родиной вчера,
того сегодня нет.

Я плачу в мире не о той,
которую не зря
назвали, споря с немотой,
империею зла,

но о другой, стовековой,
чей звон в душе снежист,
всегда грядущей, за кого
мы отдавали жизнь,

С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с родины не уезжал -
за что ж её лишён?

Какой нас дьявол ввёл в соблазн
и мы-то кто при нём?
Но в мире нет её пространств
и нет её времён.

Исчезла вдруг с лица земли
тайком в один из дней,
а мы, как надо, не смогли
и попрощаться с ней.

Что больше нет её, понять
живому не дано:
ведь родина - она как мать,
она и мы - одно...

В её снегах смеялась смерть
с косою за плечом
и, отобрав руду и нефть,
поила первачом.

Её судили стар и мал,
и барды, и князья,
но, проклиная, каждый знал,
что без неё нельзя.

И тот, кто клял, душою креп
и прозревал вину,
и рад был украинский хлеб
молдавскому вину.

Она глумилась надо мной,
но, как вела любовь,
я приезжал к себе домой
в её конец любой.

В ней были думами близки
Баку и Ереван,
где я вверял свои виски
пахучим деревам.

Её просторов широта
была спиртов пьяней...
Теперь я круглый сирота -
по маме и по ней.

Из века в век, из рода в род
венцы её племён
Бог собирал в один народ,
но божий враг силён.

И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.

При нас космический костёр
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.

К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.
1992

[Konyakoff]

Сообщение перенесено под заголовок
"Стихи. Плохие (указывать автора не возбраняется .)":
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic ... 056#120056

[Hg]

* * *
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!

Велимир Хлебников, поэт-футурист Серебряного века

[Talifa]

Мне что-то постоянно одиноко,
Мне как-то беспрестанно тяжело.
Без всякого насеченного срока
Я ждал и ждал, а время шло и шло.

А время становилось злей и злее,
И каждый день пускало под клеше,
Оно давно свилось петлёй на шее,
Повисло камнем на моей душе.

И вот пришёл тот день, когда нет мочи,
Когда терпеть всё это нету сил,
И глупо ждать восхода среди ночи,
И жизнь любить, бредя среди могил.

И страшная уверенность приходит,
Что срок истёк, и это – не беда,
Всё было на земле – и всё проходит,
Так было – так останется всегда.

Я жить хочу, но это очень трудно,
А главное – нетрудно умереть,
Когда так больно, долго и так нудно
Терять, разуверяться и стареть.

Я так безумно жизнь люблю, что смерть зову!
Я не могу смириться с тем, что я живу!
Ролан Быков

[Касыда]

* * *
Нет, в любви не открыть Америки,
Все слова перед ней стары.
И попробуй словами измерь-ка
Сердца маленькие дары!

Наши предки женились с маху,
Выбирали глазами невест.
И ложился под новую плаху
Для семейного дома лес.

И раззванивали веселье
Подгулявшие бубенцы.
И деревня качалась с похмелья,
Солнце рыжее взяв под уздцы.

Жили предки легко и просто,
О любви после свадьбы забыв.
И она оставалась островом,
На котором не знали их.

Ни о чем не тревожась на свете,
Были предки детьми наяву.
Называли козу Джульеттой,
И Ромео держали в хлеву.

Ну, а деды? Те жили иначе,
Окаянный тот остров познав.
Возвращались порою с плачем,
Весла крыльями распластав.

Возвращались, да ненадолго,
Снова остров к себе манил,
Это бабки глазами воглыми
Прямо в души смотрели им.

И они открывали слово,
Затаенное в глубине,
И они поклонялись снова
Непонятной еще весне.

Перед ними смолкали птицы,
И, дыхание затая,
Их словам начинала учиться
Равнодушная тишина.

Наши бабки слова признанья
Заплетали в венки свои,
И сзывали их на свиданья
Ошалевшие соловьи.

И летело, как откровенье,
До восторженных их ушей
Чудо пушкинского "мгновенья",
И смолкал перед ним соловей...

Нет, в любви не открыть Америки,
Все слова перед ним стары...
Не впадай, мое сердце в истерику,
Не стучите в виски топоры.

Обмануло нас слово древнее.
Если б только в последний раз!
Бабки, бабки, зачем поверьями
С колыбели морочите нас!

Г.Новицкая "Не ставьте в чувствах запятых" (Петербургские встречи).[align=center][/align]

[Talifa]

Я счастлив кислым счастьем
Застиранных трусов,
Вниманием и участием
Всех филинов и сов,
Мой дом давно не крепость,
А старая тюрьма,
Где держит нас нелепость
И жизни кутерьма.
Из песни слово выкинешь -
И сразу песни нет.
В любви бывает выкидыш,
И только боль - как след.
Какие перемены
Среди времен иных, -
За крепостные стены
Сажаем мы своих.
Ролан Быков

[А.Смит]

Я счастлив кислым счастьем
Застиранных трусов,Ролан Быков

это надо бы в тему счастья переместить, а, Константин?

[Крючкотвор]

Сто процентов. :!:

[Talifa]

Оковы тяжкие падут.
Темницы рухнут, и свобода
Нас встретит радостно у входа.
И никакого выхода!
_____________

Явились Вы, как сновидение,
Как гений чистых грез,
Я б помнил чудное мгновенье,
Да у меня склероз.
__________________

Стихи не пишутся хорошими,
Стихи рождаются живыми!..
А вам, принцессы на горошинах...
Как семь перин - ушедших имя.

Как умереть порою хочется,
Не написав строки при этом,
Чтоб хоть в могиле не ворочится,
Когда тебя почтут поэтом.

Когда любви потоки ринутся
Дождями у плиты могильной,
Когда великие подвинутся,
И ляжешь ты на полке пыльной.
_______________

Никто уже не видит
Ни солнца, ни луны,
Кино теперь снимают,
Как на людях штаны.
Ролан Быков

Купила вчера сборник и наслаждаюсь....

[А.Смит]

ну... за наслаждение!

[Talifa]

ещё немного лирики Ролана Быкова. ну я же женщина, какая никакая, должна же я сопли мотать, в конце концов.

Измученный, я ухожу из плена,
Любовной плахи боле не хочу,
За каждую такую ночь - измена,
Любовь к стене, а сердце к палачу!

За каждую такую ночь - награда,
За каждую такую боль плачу
Любовной плахи боле мне не надо,
Любовь к стене, а сердце к палачу!

За каждую такую ночь - разлука,
Разлуке каждой - новую свечу!
Приди ко мне, о ветренная скука, -
Любовь к стене, а сердце к палачу!
____________________________

Скучаю я, наверно, по тебе...
Не то что без тебя скучаю,
Но только что-то замечаю,
ЧТо давнишной своей завидую судьбе.

Когда всё было как-то оголённо -
И чувства, и сомнения, и ты...
Всё было странно, неопределённо,
Всё было за порогом суеты.
______________________

Прости, любимая, скорее
Мне мысли, как грехи,
И я, от радости немея,
Весь превращусь в стихи.

Прильнёт нежданно к слову слово,
К друг другу мы прильнём,
И обернётся смыслом новым
Всё что мелькнуло днём.

Как рифмы, мы сольёмся сами
Уста к устам прильну,
И сами станем мы стихами
На несколько минут.

Соединение - отрада,
И слов, и снов полёт -
Моя строка, моя награда,
Созвучие моё.
Ролан Быков

[Касыда]

* * *
Опять людей пугают ночью,
Хотят посеять темноту.
А я с утра бегу на почту,
Где от любимых письма ждут.

Где паспорта сдают, как визы
На право счастья и любви.
В конвертах прячутся сюрпризы,
Совсем как в рощах соловьи.

Пусть получают, как подарки,
Слова признанья люди впредь,
Пусть бабочками будут марки
На письмах радостных сидеть.

Чтоб треугольником бесплатным
Не постучалась в жизнь беда...
На языке для всем понятном
Любовь тревожит провода!

* * *
Не ставьте в чувствах
Запятых.
Если дано любить-
Любите!
Когда пришлось платить-
Платите!
Не ставьте в чувствах
Запятых!
И, ошибаясь, расшибайтесь.
И поднимайтесь,
Чуть дыша.
И улыбайтесь,
Улыбайтесь.
А слезы
Выплачет душа.
И, если
Быть дано вам вместе,
Не бойтесь вы
Себя двоих...
Не ставьте в чувствах
Запятых,
Они там, право,
Не на месте!
Г.Новицкая