Стихи [каталог в первом сообщении]

[Винни-Пух и все-все-все]

Собирательный образ

О, великий, могучий, дремучий новатор,
Собирательный образ, что бьётся о борт, -
Ликвидатор, хвататор, идей многоватор,
Комбинатор и совести ранний аборт !..

Здесь Москватор и пробки во всём виноватор,
Не спасатор от них эскалатор метро,
Никакой поездатор от них не спасатор,
Никакой самолётор и нановедро.

О, великий, могучий, гремучий новатор,
Храброватор затей, новизны чародей,
У тебя грандиозный в мозгах экскаватор,
Стариков ликвидатор и лишних людей.

У тебя грандиозный в мозгах наплеватор
Миллионов на сто – и не менее! – душ...
Воеватор, таких перемен малеватор
Здесь бывал и сплывал, как объевшийся груш.

О, великий, могучий, дремучий новатор,
Здесь Москватор и пробки во всём виноватор, -
Но когда населенья придёт ампутатор,
Тут как тут и проснётся во мне аллигатор!..

Аллигатор Москватора – не слабоватор,
Психноватору здесь не поможет топор.
Аллигатор Москватора – это экватор,
Собирательный образ, лекарственный сбор.

***
Ссученный, раскрученный,
тусовками окученный,
критикой, политикой,
трещотками озвученный,
свитою увитый,
всего же неприятней -
на заказ убитый
этой холуятней,
вписанной в программу
гробовых объятий,
в оперу и драму
скучных хрестоматий...
Из таких вот штучек
шьётся слава, детка.
Не хоти, мой внучек,
иметь такого предка.

Любезный Филофей

Любезный Филофей! Твоя теперь я бабка,
с тобою говорю о сухости в штанах,
поскольку есть места, где очень сердцу зябко,
и там оно дрожит, как на ветру монах.
Три годика тебе, а мне - седьмой десяток,
ты - крошечный блондин, а я - большой седин.
Все пишут для тебя про кур и поросяток,
которых иногда мы всё-таки едим...
Ты прибыл в хищный мир, скуластый мой кочевник,
и святость хищных книг завьёт тебя в обман,
как завивает в сон ягнёнка у харчевни
струистый жар, и дым, и вид на океан.
Но ты, любимец фей, не вздумай лезть в повозку,
где дремлет вкусный скот! И вкусным быть не смей!
...Лазурь - в твоём глазу, похожем на стрекозку.
И фейский твой язык - законный мой трофей.

Глядя в осеннюю мглу

Девочка, не жалуйся на скуку.
Мальчик, обрати ее вниманье -
Что за существа парят в тумане,
К тайному прислушиваясь звуку?
Эти переливчатые тени
Воздухом питаются, росою,
Лепестками розы и сирени,
Ярко увядающей красою.
Вот где собираются фиалки,
Лип и одуванчиков пушинки,
Ряска и прохладные кувшинки
Из садов, где плавают русалки.
Вот где мы однажды вечно будем,
Будем вечно жить, не умирая,
Как душа, мерцающая людям,
Чьи тела возьмет земля сырая.
Наши переливчатые тени
Тоже будут воздухом питаться,
Лепестками розы и сирени
И в тумане осенью сплетаться,
К дальнему прислушиваясь пенью,
Узнавая сладкий голос жизни,
Детский хор тоски по вдохновенью,
Древний хор любви к земной отчизне!.
Девочка, не жалуйся на скуку,
Мальчик, обрати ее вниманье -
Что за существа парят в тумане,
К тайному прислушиваясь звуку?
Девочка, не жалуйся на скуку.
Мальчик, обрати ее вниманье...

* * *
Мои прекрасные морщины,
Седые волосы вот эти, -
Такие любят их мужчины,
Такие женщины и дети!..
Мои мешочки под глазами,
Судьбы неслабые примочки,
Очков чудесное сползанье,
Когда пишу я эти строчки,
Мой нос, мой Сирано и Данте,
В стране лица, в стране столетий, -
Такие любят их таланты,
Красавцы, юноши и дети!..
Мозгами надо повредиться,
Таких любовников бросая, -
А то могла бы вновь родиться,
Поэтка, ласточка босая.
Юнна Мориц

[Talifa]

Ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.

Оглянись - и увидишь наверно:
в переулке такси тарахтят,
за церковной оградой деревья
над ребенком больным шелестят,

из какой-то неведомой дали
засвистит молодой постовой,
и бессмысленный грохот рояля
поплывет над твоей головой.

Не поймешь, но почувствуешь сразу:
хорошо бы пяти куполам
и пустому теперь диабазу
завещать свою жизнь пополам.
Бродский

[Виктор]

Неприметную вывеску между
Магазинами выхватит взгляд.
В павильоне военной одежды
Я куплю себе новый наряд:
Лётный френч офицерского крою,
Сапоги из солдатской кирзы,
Портупею с пустой кобурою
И фуражку для полной шизы.
Приоденусь, пройду, подбоченясь,
По проспекту туда и сюда.
У кого-то отвалится челюсть,
У кого-то замкнут провода
В чердаке. И направлюсь я к храму,
Потолкаюсь, помёрзну, и тут
Злые дети и добрые мамы
Мне немножечко денег дадут.
И на скудные эти деньжата,
Без скандалов и грязных интриг,
Налуплю я путём самиздата
Тысяч сто удивительных книг.
И Отчизна по всем закоулкам
Будет славить меня там и тут.
И тогда городским полудурком
Меня вряд ли уже назовут.
Игорь Алексеев

[Профессор Дуб]

Г. Поженян

Не бойтесь, не бойтесь,
не всех трубачей замело.
Вставайте и пойте
любым неудачам назло.
Как спутаны снами,
лежат к голове голова.
Живут между нами
безмолвных признаний слова.
Нет сроков надежде,
но кто-то обязан летать.
И нужно, как прежде,
однажды над бруствером встать.
И крикнуть: не бойтесь,
не всех трубачей замело.
Вставайте и пойте
любым неудачам назло.
Телами прикрыли
мы землю спасённой весны.
Не зря наши крылья,
не зря наши крылья красны.

[Виктор]

Всеволод Емелин

Судьба моей жизни
(автобиографическая поэма)

Заметает метелью
Пустыри и столбы,
Наступает похмелье
От вчерашней гульбы,

Заметает равнины,
Заметает гробы,
Заметает руины
Моей горькой судьбы.

Жил парнишка фабричный
С затаенной тоской,
Хоть и в школе отличник,
Всё равно в доску свой.

Рос не в доме с охраной
На престижной Тверской,
На рабочей окраине
Под гудок заводской.

Под свисток паровоза,
Меж обшарпанных стен
Обонял я не розы,
А пары ГСМ.

И в кустах у калитки
Тешил сердце моё
Не изысканный Шнитке,
А ансамбль соловьёв.

В светлой роще весенней
Пил берёзовый сок,
Как Серёжа Есенин
Или Коля Рубцов.

Часто думал о чём-то,
Прятал в сердце печаль
И с соседской девчонкой
Всё рассветы встречал.

В детстве был пионером,
Выпивал иногда.
Мог бы стать инженером,
Да случилась беда.

А попались парнишке,
Став дорогою в ад,
Неприметные книжки
Тамиздат, самиздат.

В них на серой бумаге
Мне прочесть довелось
Про тюрьму и про лагерь,
Про еврейский вопрос,

Про поэтов на нарах,
Про убийство царя,
И об крымских татарах,
Что страдают зазря.

Нет, не спрятать цензуре
Вольной мысли огня,
Всего перевернули
Эти книжки меня.

Стал я горд и бесстрашен,
И пошёл я на бой
За их, вашу и нашу
За свободу горой.

Материл без оглядки
Я ЦК, КГБ.
Мать-старушка украдкой
Хоронилась в избе.

Приколол на жилетку
Я трёхцветный флажок,
Слёзы лила соседка
В оренбургский платок.

Делал в тёмном подвале
Ксерокопии я,
А вокруг засновали
Сразу псевдодрузья.

Зазывали в квартиры
Посидеть, поболтать,
Так меня окрутила
Диссидентская рать.

В тех квартирах был, братцы,
Удивительный вид:
То висит инсталляция,
То перформанс стоит.

И, блестящий очками,
Там наук кандидат
О разрушенном храме
Делал длинный доклад,

О невидимой Церкви,
О бессмертьи души.
А чернявые девки
Ох, как там хороши!

Пили тоже не мало,
И из собственных рук
Мне вино подливала
Кандидатша наук.

Подливали мне виски,
Ну, такая херня!
И взасос сионистки
Целовали меня.

Я простых был профессий,
Знал пилу да топор.
А здесь кто-то профессор,
Кто-то член, кто-то корр.

Мои мозги свихнулись,
Разберёшься в них хрен –
Клайв Стейплз (чтоб его!) Льюис,
Пьер Тейяр де Шарден,

И ещё эти, как их,
Позабыл, как на грех,
Гершензон, бля, Булгаков,
Вобщем авторы «Вех».

Я сидел там уродом,
Не поняв ни шиша,
Человек из народа,
Как лесковский Левша.

Их слова вспоминая,
Перепутать боюсь,
Ах, святая-сякая,
Прикровенная Русь.

Не положишь им палец
В несмолкающий рот.
Ах, великий страдалец,
Иудейский народ.

И с иконы Распятый
Видел полон тоски,
Как народ до заката
Всё чесал языки…

Так на этих, на кухнях
Я б глядишь и прожил,
Только взял да и рухнул
Тот кровавый режим.

Все, с кем был я повязан
В этой трудной борьбе,
Вдруг уехали разом
В США, в ФРГ.

Получили гринкарты
Умных слов мастера,
Платит Сорос им гранты,
Ну а мне ни хера.

Средь свободной Россеи
Я стою на снегу,
Никого не имею,
Ничего не могу.

Весь седой, малахольный,
Гложет алкоголизм,
И мучительно больно
За неспетую жизнь…

Но одно только греет –
Есть в Москве уголок,
Где, тягая гантели,
Подрастает сынок.

Его вид даже страшен,
Череп гладко побрит.
Он ещё за папашу
Кой-кому отомстит.

После...

Зароют, а не похоронят
У перекрёстка трёх дорог.
И только пьяный грай вороний
Взлетит на запад и восток.

А вслед за ним, за этим граем,
Не огорчаясь, не спеша,
Простясь с землёй, не бредя раем,
В ад поплывёт моя душа.

Никто главу не сыплет пеплом,
Никто волос в тоске не рвёт.
Едва колеблемая ветром
Душа над родиной плывёт.

Плывёт с улыбкой безобразной
На перекошенном лице,
Бесстрастно, как после оргазма,
Воспоминая о конце.

Как закипала кровь в аорте,
Как с миром разрывалась связь,
Как прочь душа рвалась из плоти,
То матеряся, то молясь.

Как показал последний кукиш,
Как разменял последний грош.
Теперь мне руки не покрутишь,
Ногой под рёбра не сшибёшь.

Теперь не тело и не атом,
И не объект для рук и губ.
Смотрю на мир, как патанатом
Смотрел на мой разъятый труп.

Земля лежит, поджав колена,
Едва остывший человек.
Её исколотые вены,
Как русла пересохших рек.

Земля лежит в лесах, в асфальте,
Как в морге, где хрустя чуть чуть,
Такой блестящий, узкий скальпель
Вскрывал уже пустую грудь.

Здесь, над шестою частью суши,
Я не один, плывут вдали
Все нераскаянные души
Из нераскаянной земли.

Вверху озоновые дыры,
Внизу земля в густом дыму.
Мы, хлопнув дверью, вышли с пира
В зубовный скрежет и во тьму.

И эта тьма теперь навеки
Души руины приютит.
А в справке, что подпишут в ЖЭКе,
Причина смерти - суицид.

Последний гудок (похороны Брежнева)
Светлой памяти СССР посвящается

Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили,
И труп с разрывающим душу гудком
Мы в тело земли опустили.

Серели шинели, краснела звезда,
Синели кремлёвские ели.
Заводы, машины, суда, поезда
Гудели, гудели, гудели.

Молчала толпа, но хрустела едва
Земля, принимавшая тело.
Больная с похмелья моя голова
Гудела, гудела, гудела.

Каракуль папах, и седин серебро...
Оратор сказал, утешая:
"Осталось, мол, верное политбюро -
Дружина его удалая”.

Народ перенёс эту скорбную весть,
Печально и дружно балдея.
По слову апостола не было здесь
Ни эллина, ни иудея.

Не знала планета подобной страны,
Где надо для жизни так мало,
Где все перед выпивкой были равны
От грузчика до адмирала.

Вся новая общность - советский народ
Гудел от Москвы до окраин.
Гудели евреи, их близок исход
Домой, в государство Израиль.

Кавказ благодатный, весёлая пьянь:
Абхазы, армяне, грузины...
Гудел не от взрывов ракет “Алазань" -
Вином Алазанской долины.

Ещё наплевав на священный Коран,
Не зная законов Аллаха,
Широко шагающий Азербайджан
Гудел заодно с Карабахом.

Гудела Молдова. Не так уж давно
Он правил в ней долгие годы.
И здесь скоро кровь, а совсем не вино
Окрасит днестровские воды.

Но чувствовал каждый, что близок предел,
Глотая креплёное зелье.
Подбитый КАМАЗ на Саланге гудел
И ветер в афганских ущельях.

Ревели турбины на МИГах и ТУ,
Свистело холодное пламя.
Гудели упёршиеся в пустоту
Промёрзшие рельсы на БАМе.

Шипели глушилки, молчали АЭС.
Их время приходит взрываться.
Гудели ракеты, им скоро под пресс,
Защита страны СС-20.

Над ним пол-Европы смиренно склонит
Союзников братские флаги,
Но скоро другая толпа загудит
На стогнах Берлина и Праги.

Свой факел успел передать он другим.
Сурово, как два монумента,
Отмечены лица клеймом роковым,
Стояли Андропов с Черненко.

Не зная, что скоро такой же конвой
Проводит к могильному входу
Их, жертвою павших в борьбе роковой,
Любви безответной к народу.

Лишь рвалось, металось, кричало: - “Беда!”
Ослепшее красное знамя
О том, что уходит сейчас навсегда,
Не зная, не зная, не зная.

Пришла пятилетка больших похорон,
Повеяло дымом свободы.
И каркала чёрная стая ворон
Над площадью полной народа.

Все лица сливались, как будто во сне,
И только невидимый палец
Чертил на кровавой кремлёвской стене
Слова - Мене, Текел и Фарес.
...............................................................
С тех пор беспрерывно я плачу и пью,
И вижу венки и медали.
Не Брежнева тело, а юность мою
Вы мокрой землёй закидали.

Я вижу огромный, разрушенный дом
И бюст на забытой могиле.
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили.

[Talifa]

Н-да... Душевно, спасибо, Виктор Сергеевич.

[Виктор]

[А.Смит]

Всеволод Емелин - могучий ум...
а вообще у меня дежа вю - его вроде уже раз здесь публиковали
ага, ну так оно и есть:
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic ... 9432#99432
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic ... 9428#99428

(Dubbie! enhance your taste, please! учись, студент...)

[Виктор]

Два стихотворения были - это я не уследил, каюсь, а вот "Последнего гудка" там не было....

[Виктор]

Елена Исаева

Степь затихнет молдаванская...
Век бы воли не видать! -
Только пить с тобой шампанское,
Шоколадкой заедать
И смотреть в глаза знобящие,
Руку прислонив к виску,
Зная все про настоящую,
Неподдельную тоску,
Что от волчьей одинокости
И вселенской нелюбви.
Я смеюсь над всякой глупостью,
Не раздумывай - трави,
Разговаривай, рассказывай...
Нам друг друга не спасти
Этой ложной, этой разовой
Передышкою в пути.
И боящийся панически
Много нежности отдать,
Ты умеешь так классически,
Так бесследно пропадать...
Никакая я не странная -
Просто судишь по себе.
О тебе молиться стану я
И не только о тебе.
Дай им, Господи, приученным
Души покорять легко,
Избалованным, измученным,
Залетавшим высоко,
Низко падавшим, страдающим,
Как перчатки города
И подруг своих меняющим,
Уходящим навсегда,
Неприкаянным, потасканным, -
Дом, любимую, дитя -
Всем, с кем я пила шампанское,
Шоколадками хрустя.

***
Не трави мне душу, не трави!
Не заставляй рыдать ночами.
Не такой хотела б я любви -
У меня такая за плечами:
Там, где безысходность и тоска
Горло перехлестывали туго,
Где себя искали по кускам,
Вдребезги разбившись друг о друга,
Где глухая мучила вина,
Не давая счастья и покоя...
Этого-то было дополна!
Ты бы предложил чего другое -
Ты бы предложил меня любить
Без тоски, без боли, без надрыва,
Чтобы я могла с тобою быть
Беззащитной, глупой и счастливой!
Ты бы предложил готовить щи.
А на эти грусти и печали
Ты другую дуру поищи,
У которой счастье за плечами.

***
И был октябрь. И был апрель.
И дождь, как божья милость.
И столько раз открылась дверь,
И столько раз закрылась.
А я была почти золой,
Развеянной, остылой.
И я летала над Москвой,
Как над своей могилой.
Но сколько душу ни трави,
Она опять окрепла -
И я восстала из любви,
Как восстают из пепла.

* * *
На ощупь, Господи, на ощупь,
К Тебе идущая впотьмах.
Случайный на бумаге росчерк,
Случайный взгляд, случайный взмах...
Туда, где свет - река и роща,
Где в радости проходят дни.
На ощупь, Господи, на ощупь,
Помилуй - руку протяни.

***
Нарушив долгих дней закономерность,
Я покупаю платье без примерки.
Не надо проверять меня на верность.
Я, может быть, не выдержу проверки.
Я, может быть, не выдержу разлуки
И побегу за первым за похожим,
И буду говорить: "Какие руки..."
А он мне будет говорить: "Какая кожа!.."
И буду с ним ходить по ресторанам,
Заказывая очень дорогое,
Довольствуясь мучительным обманом
И письмами тебя не беспокоя.
И это платье розовое, в блестках
Надену и пойду легко и гордо.
Он раздражится, скажет: "Слишком броско".
А я ему скажу: "Пошел ты к черту!"
И он ответит мне такую скверность,
Что даже не хочу запоминать я.
Ведь я-то знаю, что такое верность -
Ночь, музыка и розовое платье.

* * *
Жизнь ничего не украдёт,
Она однажды всё воздаст вам.
И вдруг такая ночь придёт,
Где время сходится с пространством!
Достать до неба и до дна
Ты одинаково готова.
Ты с тем и там, где быть должна.
И нету ничего другого.
И всё срастается в душе,
И всё вокруг тебе послушно,
И на судьбинном вираже
Ты балансируешь воздушно.
И в кухне капает вода,
А в небесах звезда мигает.
И это слово - "никогда" -
Тебя нисколько не пугает.

На мотив Роберта Есаяна

О, зачем тебе нужно, Господь,
Чтоб ходил я по улицам этим,
Вспоминал ее голос и плоть,
Вспоминал, как застенчивый ветер
Приподнял ее платье, и вновь
Тонкой стрункой звучало дыханье...
Точно знаю, что это - любовь,
А иначе нам нет оправданья.
О, зачем Тебе нужно, чтоб я
Замирал вдруг от боли, ссутулясь?..
Это машет мне нежность моя,
Пропадая в извилинах улиц,
Это ветер беспечной рукой
Треплет мысли, как волосы. Боже!
Вновь бессмысленной встречи с тоской
Избежать мне никто не поможет.
И опять мою бренную плоть
Будет бить в лихорадке недужно...
О, зачем это нужно, Господь?
Но... Ты знаешь, зачем это нужно.

***
Кого винить тут - Фрейда, Канта ли? -
За хрупкость вечного сюжета:
Он говорил, что я талантлива
И злился на меня за это.
И утекало в эту трещину
Всё, что людьми в веках воспето.
И он прощал меня как женщину,
Но не простил во мне поэта.
Хоть я не знала большей радости,
Чем на него смотреть, немея.
Он мне прощал любые слабости,
Но не простил, что я сильнее.
И он твердил мне о порочности
Моей, меня убитой сделав.
Он думал - есть пределы прочности.
А оказалось - нет пределов!

***
Была весна. Я шла к "Новослободской".
И месяц май, вступивший, словно альт,
Блуждал во мне улыбкой идиотской,
И солнцем пахнул треснувший асфальт.
Я шла, на небо синенькое щурясь,
Где арки оглушительный проем,
И мне само собою вспомянулись
Все те, с кем я бродила здесь вдвоем.
Один, пропавший из виду с полгода,
(Я вышла на дорогу, как в астрал),
Вдруг вынырнул на радио "Свобода",
Где свой красивый голос продавал.
Другой, на популярность обреченный,
Проделавший в ОВИРе чудеса,
Теперь морочил головы ученым
В одном из южных штатов Ю-Эс-А.
По бабам и друзьям шатался третий,
Грустя, что не находит свой причал.
Он не был, к сожалению, в ответе
За тех, кого случайно приручал.
Четвертый бился с язвою желудка
И кипятил на кухне молоко.
Он был поэт, и в коммуналке жуткой
Его душа парила высоко.
А пятый на гастролях был. Бездушный,
Но совершенней не встречала тел.
А по шестому плакала психушка -
Он слишком сильно чувствовать умел.
Седьмой сидел на даче одиноко,
И, не боясь заглядывать вперед,
Писал он пьесу с точностью пророка -
О том, как все со мной произойдет.
Я их любила. Много или мало -
Кто установит эту планку мне?
Я шла к метро. Моя душа играла,
Как солнечные блики на окне.
Ну, отчего мы, господи, трепещем,
Когда известен нам расклад любой?..
И я ловила взгляды встречных женщин,
Довольных солнцем, маем и собой.

Стрелочница

Ото всех отдалиться, забыться.
И своих, и чужих сторониться.
Только домик, крыльцо и собака.
И вода из железного бака.
Печь топить и смотреть на поленья
Без обид, без потерь, без волненья.
Но... Ты слышишь, как движется поезд,
Рельсы глухо гудят, беспокоясь,
И тебе эту дрожь отдавая.
Ну, иди - ты одна тут живая!
Ты одна переводишь тут стрелки.
Все другие заботы так мелки!
Все другие земные заботы...
Нет ответственней этой работы.
Без обид, без потерь, без волненья.
Мир беспомощен в это мгновенье,
Как младенец, и сон его сладок.
Но поддерживать надо порядок.
Через годы, разочарованья,
Через страны, моря, расстоянья,
Через травки-былинки, планеты,
Через все мировые секреты,
Кои знать тебе вовсе не нужно,
Чтобы с Небом сотрудничать дружно -
Только сделать движенье рукою,
Дисгармонией не беспокоя
Мир. Чтоб не было в мире трагедий.
Поезд дальше промчится, проедет.
Огоньки его скроются где-то...
Не ищи никакого ответа.

***
Как славно шляться в дебрях Таллина,
Разглядывать витрины модные:
Какая кофточка - приталина,
Какое платьице - свободное.
Сидеть в кафешке у обочины,
Забыв судьбы моменты спорные,
Разглядывать сосредоточенно
Окошки здания узорные.
И дольку проглотив лимонную,
Я не звоню тебе! Ведь надо же
Оставить карту телефонную
Там на скамейке возле ратуши!
Впервые осознавши всёж-таки,
Что ты на свете - не единственный...
Мои духи оставят в воздухе
След и манящий, и таинственный...

***
Музыкант на трубе
Просит мелочь так страстно!..
И тоска по тебе
Заполняет пространство.
Как удушливый смог,
Облепляющий щёки...
И любовь между строк,
Заслонившая строки,
Заслонившая тех,
Кем живу и болею.
И единственный грех
Оправдать не сумею:
Я меняюсь, в судьбе
Лишь одно постоянство -
Что тоска по тебе
Заполняет пространство.

***
Да нет, я вовсе не пророчица,
Но своего дождавшись часа,
Другая женщина закончится,
Как долгий привкус ананаса,
Который съели в прошлом месяце.
А я - с тобой останусь, милый,
И поплыву в метро по лестнице,
Где столько всяких женщин плыло
С тобою вверх и вниз, и снова я
Глаза в глаза тебя увижу.
И вот тогда я стану новая,
И вот тогда мы станем ближе.

[Talifa]

Виктор Сергеевич!!! Вы это нарочно?

[Виктор]

Ира, как чувствую - то и нахожу, чтобы выставить...
Но не нарочно, ей-Богу! Я ж не виноват, что могу что-то угадывать вообще и в частности

[Talifa]

Да это я кокетничаю.
Очень хорошие стихи. Сильно женские , очень искренние, таланливые, щемящие.
Спасибо!!

[Виктор]

Борис Пастернак

Заморозки

Холодным утром солнце в дымке
Стоит столбом огня в дыму.
Я тоже, как на скверном снимке,
Совсем неотличим ему.
Пока оно из мглы не выйдет,
Блеснув за прудом на лугу,
Меня деревья плохо видят
На отдаленном берегу.
Прохожий узнается позже,
Чем он пройдет, нырнув в туман.
Мороз покрыт гусиной кожей,
И воздух лжив, как слой румян.
Идешь по инею дорожки,
Как по настилу из рогож.
Земле дышать ботвой картошки
И стынуть больше невтерпеж.

[Профессор Дуб]

Р. Рождественский

Красивая женщина -это профессия

Красивая женщина -это профессия,
И если она до сих пор не устроена,
ее осуждают и каждая версия
имеет своих безусловных сторонников.
Ей, с самого детства вскормленной не баснями,
остаться одною а, значит, бессильною,
намного страшнее, намного опаснее,
чем если б она не считалась красивою.
Пусть вдоволь листают романы прошедшие,
пусть бредят дурнушки заезжими принцами.
А в редкой профессии сказочной женщины
есть навыки, тайны, и строгие принципы.
Идет она молча по улице трепетной,
сидит как на троне с друзьями заклятыми.
Приходится жить - ежедневно расстрелянной
намеками, слухами, вздохами, взглядами.
Подругам она улыбается весело.
Подруги ответят и тут же обидятся...
Красивая женщина -это профессия,
А всё остальное - сплошное любительство.

[Стрелок]

Виктор Сергеевич,спасибо за стихи Исаевой.Очень понравились.С вашей помощью многие открывают для себя новые страницы русской поэзии.Ждем новых материалов.

[Профессор Дуб]

Одним из лучших военных поэтов по праву считается Семён Гудзенко

Одно из известных его стихотворений "Моё поколение" читает Владимир Высоцкий

[Виктор]

Спасибо, Стрелок!
Постараюсь оправдать ожидания
Не йогой единой...

[Виктор]

Лейбград Сергей

Вот набережная, вот биржа и баржа,
«Боржоми», буржуа, без вилки и ножа
терзаю шашлыки, дерзаю быть иным:
бывалым, записным, холщовым и льняным.
Внизу, где пляж, там Босх тела расположил
в гармонии такой, что лучше б я не жил
в приволжском городке, где тьмы и тьмы, и тьмы
на солнце возлежат, как узники зимы.

В твоих глазах испуг, истома, смертный вой,
я встану и взмахну разбитой головой.
Ее разбили вдрызг мигрень и духота,
отбрасывая тень, я бормочу "не та..."
Мне глубоко плевать на общность наших дел
и эфемерных душ, и безобразных тел.
Моргай, запечатлит твой кисло-сладкий вид
альфонс, искусствовед, фотограф-инвалид.

Монтана, маета, моргана, призрак дня,
играй, гармонь, играй, уничтожай меня
(приветствуй, костолом, свирепствуй, костоправ)
за гормональный взрыв и маргинальный нрав.
Я зверь, я стихотварь, я пыль на сапогах
отчизны, солдатни, разбитой в пух и прах,
девчонки с леденцом и женщины в соку
с торжественным лицом, вгоняющим в тоску...

* * *
Я живу на задворках Самары,
где цветет ботанический зад,
где жужжит мошкара, и кошмары
райсобесовским хламом шуршат,
точно призраки женщин в военном
положении, где комендант
объявлял голодовки с отменным
постоянством вне сроков и дат
недействительными... Или жженье
и лоскутья стихов на столе
целлулоида только скольженье,
отраженье в трамвайном стекле?..

Невменяем террор территорий.
Снова в ссадинах и синяках
эта тема стоит в коридоре,
это тело дрожит в сквозняках
от бессонницы и алкоголя,
от веселья и прочей тоски.
Только вырвется: «Рыботорговля», -
у замерзшей, как сердце, реки.
Только вырвется, день подытожив,
верной псиной свернется у ног:
«Боже мой, до чего же похоже,
до чего же похоже, мой Бог...»

* * *
Отчего шуршит листва?
Кто скрывается за паузой?
Камень греется за пазухой,
словно сердце номер два.

По России, по росе,
по газетной полосе,
приближаются расисты
портить девушек в красе.

Вырву сердце из груди,
крикну страшно: «Погоди-
те!» - цитируя публично -
«Не убий, не укради...»

Бог не слышит, черт не ест,
я и сам из этих мест.
Организм мой обезбожен,
даже негде ставить крест.

Помню - истина в вине,
помню - Пушкин на Неве.
Влага розовая сохнет
на пробитой голове.

* * *
Турбулентная пауза вдоха,
стекловата в суставах окна.
Дирижерская палочка Коха
в этой музыке растворена...

Медсестра - моя жизнь и в розливе
Жигулевское пиво дрожит.
Хорошо постоять на обрыве
мышц и нервов, аорт и орбит.

Но неймется педанту главрежу,
и Марию ведут на аборт,
и сограждане режут и режут
правду-матку, как праздничный торт.

* * *
Бессмертная душа мерцает, как медуза.
Весь пригород - сплошной ударный домострой.
Лирический герой Советского Союза
не юноша уже, но все еще герой.
Он пьет по пустякам, он тварью льнет дрожащей
к ближайшему чулку и вкрадчивым губам,
он черные глаза, как хищный зверь, таращит
и припадает в снах к отеческим горбам.
Синдром, постмодернизм, стрептодермия, дура,
осенний лист дрожит, как мелкая купюра,
осенняя пора не слаще топора.
Но детство - это Рим, любовь и физкультура,
и садомазохизм с гитарой у костра.
Жизнь слишком хороша - всех красок светофора,
всех страхов и страстей домашнего террора,
дефектов речевых, намеков и молвы -
бессмертная душа, чугунная Аврора,
не вынесет в слезах, не воплотит, увы...

[ТАН]

Наталья Бунякина

Когда мосты отвислы?
Когда ушасты арки?
Когда замки плечисты?
Когда унылы парки?

Когда бульвары ржавы?
Когда зонты колючи?
Когда кругом неправы,
А вы так невезучи?

Когда ротасты окна,
А ноги, как из стали?
Когда вы заблудились
И попросту устали!