Стихи [каталог в первом сообщении]

[Профессор Дуб]

Семен Гудзенко

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Спасибо Sergio2010!

[Sergio2010]

Андрей Чемоданов

Я стихов не хотел
не учил наизусть
раздавал авторучки
и прятал бумагу
изгоняя из чувств
исторгая из уст
но вернулись они
на манер бумеранга

я их гнал от себя
"не ходите сюда
не хочу не умею
хотя бы и режьте"
но они возвратились
без тени стыда
не хочу не умею
мараю как прежде ...

[Sergio2010]

Андрей Чемоданов
Стихи
До чего же любить нескладно,
до чего же оно негибко,
и невовремя и накладно,
нездорово и даже гибло.

Все не складывается ладно,
не разглаживается гладко,
начинается бесталанно,
продолжается без порядка.

Нет, не складывается в складку,
не разглаживается в стрелку,
как обертка от шоколадки,
что лежит не в своей тарелке…

Не разглаживается – мнется,
не раскладывается – рвется;
изотрется и расползется,
а потом надо мной смеется!

Ну а мы ухитримся – сложим,
а потом – видит Бог – разгладим,
даже если процесс и сложен –
сладим, если собой заплатим.

[Sergio2010]

Евгений Кропивницкий

Совет поэтам

Длинные стихи
Читать трудно
И нудно.
Пишите короткие стихи.
В них меньше вздора
И прочесть их можно скоро.

[Профессор Дуб]

В. Туркин

* * *

Во мне - два метра.
В нём поменьше было.
А сколько -
Память долго не хранила...

Мы с ним сравнялись в росте
До земли,
Когда на землю под огнём легли.

Он на мгновенье выше стал меня,
Рванувшись вдруг на острие огня.

Рванулся - и упал.
Лишь нынче встал
На глыбистый, гранитный пьедестал.

Я - двухметровый -
Перед ним стою,
До ног его
Рукой не достаю...

[Винни-Пух и все-все-все]

Пуща-Водица

А в десять лет была я старше - и намного.
Мне открывали страшные секреты,
и я жила без матери в лесу,
была там пуща и была водица,
водица-пуща, гуща и берлога,
и в той водице лунным пламенем согреты
русалки к мельничному плыли колесу,
за ними пылью водяной вилась дорога,
дощатый мост скрипел и гнулся от кареты,
а в той карете - черти ели колбасу.
И клала голову ко мне на подоконник
траву жующая бессонная корова
с рогами и со взором василиска,
хвостом обмахивая звезды за окном,
где было кладбище, и в нем - дитя-покойник,
поскольку наше поколенье нездорово
и с детства к смерти подходило слишком близко,
и даже в детстве - много ближе, чем потом.
А я была намного старше в десять лет,
чем в шестьдесят, в сто шестьдесят, в шестьсот и дале,
уже тогда я знала все, что здесь случится,
и весь клубок преображений, превращений
развернут был, мой предваряя след,
росла там пуща и плыла водица,
водица-пуща, рыба, зверь и птица,
на тридцать коек - шестьдесят сандалий,
и в дни довольно редких посещений
ко мне из деревянного трамвая,
с платочком яблок, с легкостью от Бога,
выпрыгивала мать, совсем малютка,
ее была я старше - и намного.
<1997>

Урона и Цилиса
(сабня)
Сырявый дыр господь послал Уроне.
И при заду малась, а дыр во тру держала.
Горжетка лисья тут тихохонько бежала
на цильих лапках, сладкие слова
она при этом из себя изображала.
Урона вороная вдруг заржала,
дыр выпал - с ним была горжетка такова!
Все задрожало и подорожало,
урон варёных требует Москва!
Артиллеристы мужества полны.
Мозгов утечка, из другой страны
Урона шлет приветы. Пусто в кроне,
где от горжетки лисья голова
с булыбочкой глядит потусторонне...
У этой сабни есть ромаль такая:
пирожное зовут Наполеон,
в отличие от Толика Барклая!

Листопадло
Лапистод, полистад, пистолад,
стапидол, пилодаст, аподстил...
Сквозь осенний намут вспоминаю услад
твоих огненных буг. Я простил
ствоковар, ствозлодей, ствобезум,
ствокощун!
За окном - далистоп, падолист...
Я ищу тебя всюдло, я весь трепещу,
словно ветром оторванный Лист.
...Дождепадло, намут непроглядный, тамун,
камнепадло в ущельях и с крыш. Листопадло.
За ним - снегопадло. Кому
ты, мое звездопадло, искришь?..

Йух знает что!..
Гдепутаты, дутапеты,
пупадуты, пудетаты
путатят тупо:
- Очух работать,
хочу ботарить и таборить
на благобла, гобла, гобла
ликапитазма, пикатализма,
такипализма! Очух свободы
и благососа, и (СОС!) стоянья
гобла, гоблаго! -
и тут как тута
себе кактут
жилую щаплодь, жопладь, щуплодь,
живьем улопать площадь жил,
задачник дач
и сдачу с дуче.
Но Йух какой-то посылает
найухоёмкие сигналы:
на север, йух, восток и запад:
"Йух знает что!.. Йух знает что!.."
Юнна Мориц

[Sergio2010]

Шарль Бодлер
Рубенс, море забвения, бродилище плоти,
Лени сад, где в безлюдных сплетениях тел,
Как воде в половодье, как бурям в полете,
Буйству жизни никем не поставлен предел.
Леонардо да Винчи - в бескрайности зыбкой
Морок тусклых зеркал, где, сквозь дымку видны
Серафимы, загадочной манит улыбкой
В царство сосен, во льды небывалой страны.
Рембрандт, скорбная, полная стонов больница
Черный крест, почернелые стены и свод,
И внезапным лучом освещенные лица
Тех, кто молится небу среди нечистот.
Микеланджело, мир грандиозных видений,
Где с Гераклами в вихре смешались Христы,
Где восстав из могил, исполинские тени
Простирают сведенные мукой персты.
Похоть фавна и ярость кулачного боя, -
Ты, великое сердце на том рубеже,
Где и в грубом есть образ высокого строя
Царь галерников, грустный
и желчный Пюжи.
Невозвратный мираж пасторального рая,
Карнавал, где раздумий не знает никто,
Где сердца, словно бабочки, вьются, сгорая, -
В блеск безумного бала влюбленный Ватто.

Гойя - дьявольский шабаш, где мерзкие хари
Чей-то выкидыш варят, блудят старики,
Молодятся старухи, и в пьяном угаре
Голой девочке бес надевает чулки.

Крови озеро в сумраке чащи зеленой,
Милый ангелам падшим безрадостный дом, -
Странный мир, где Делакруа исступленный
Звуки Вебера в музыке красок нашел.
Эти вопли титанов, их боль, их усилья,
Богохульства, проклятья, восторги, мольбы -
Дивный опиум духа, дарящий нам крылья,
Перекличка сердец в лабиринтах судьбы.
То порок, повторяемый цепью дозорных,
То приказ по шеренгам безвестных бойцов,
То сигнальные вспышки на крепостях горных,
Маяки для застигнутых бурей пловцов.
И свидетельства, боже, нет высшего в мире,
Что достоинство смертного мы отстоим,
Чем прибой, что в веках нарастает все в мире,
Разбиваясь об Вечность пред ликом твоим.


История сообщения:
1. Sergio2010 процитировал фрагмент стихотворения.
2. Сообщение было перенесено в тему "Стихи. Плохие".
3. Sergio2010 привёл стихотворение целиком.
4. Сообщение было возвращено в текущую тему.
5. Как результат, стихотворение присутствует в данной теме в двух экземплярах.
Крючкотвор.

[Профессор Дуб]

Шарль Бодлер

...Рембрандт, скорбная, полная стонов больница
Черный крест, почернелые стены и свод,
И внезапным лучом освещенные лица
Тех, кто молится небу среди нечистот...

[Konyakoff]

Сообщение перенесено под заголовок
"Стихи. Плохие":
http://www.realyoga.ru/phpBB2/viewtopic ... 052#113052

[Профессор Дуб]

Уверен, что Бодлер в гробу переворачивается от того, что на нашем форуме его стихи занесли в категорию плохих.

Маяки.

Рубенс, море забвения, бродилище плоти,
Лени сад, где в безлюдных сплетениях тел,
Как воде в половодье, как бурям в полете,
Буйству жизни никем не поставлен предел.

Леонардо да Винчи - в бескрайности зыбкой
Морок тусклых зеркал, где, сквозь дымку видны
Серафимы, загадочной манит улыбкой
В царство сосен, во льды небывалой страны.

Рембрандт, скорбная, полная стонов больница
Черный крест, почернелые стены и свод,
И внезапным лучом освещенные лица
Тех, кто молится небу среди нечистот.

Микеланджело, мир грандиозных видений,
Где с Гераклами в вихре смешались Христы,
Где восстав из могил, исполинские тени
Простирают сведенные мукой персты.

Похоть фавна и ярость кулачного боя, -
Ты, великое сердце на том рубеже,
Где и в грубом есть образ высокого строя
Царь галерников, грустный
и желчный Пюжи.

Невозвратный мираж пасторального рая,
Карнавал, где раздумий не знает никто,
Где сердца, словно бабочки, вьются, сгорая, -
В блеск безумного бала влюбленный Ватто.

Гойя - дьявольский шабаш, где мерзкие хари
Чей-то выкидыш варят, блудят старики,
Молодятся старухи, и в пьяном угаре
Голой девочке бес надевает чулки.

Крови озеро в сумраке чащи зеленой,
Милый ангелам падшим безрадостный дом, -
Странный мир, где Делакруа исступленный
Звуки Вебера в музыке красок нашел.

Эти вопли титанов, их боль, их усилья,
Богохульства, проклятья, восторги, мольбы -
Дивный опиум духа, дарящий нам крылья,
Перекличка сердец в лабиринтах судьбы.

То порок, повторяемый цепью дозорных,
То приказ по шеренгам безвестных бойцов,
То сигнальные вспышки на крепостях горных,
Маяки для застигнутых бурей пловцов.

И свидетельства, боже, нет высшего в мире,
Что достоинство смертного мы отстоим,
Чем прибой, что в веках нарастает все в мире,
Разбиваясь об Вечность пред ликом твоим.

[Крючкотвор]

Уверен, что Бодлер в гробу переворачивается от того, что на нашем форуме его стихи занесли в категорию плохих.

Нет.

Бодлеру хуже не будет. А вот безалаберно оформленные, осколочные цитаты вгонят хорошую тему если не в гроб, то в лихорадку уж точно.

[Профессор Дуб]

А вот безалаберно оформленные, осколочные цитаты вгонят хорошую тему если не в гроб, то в лихорадку уж точно.

Здесь вынужден согласиться.

[Профессор Дуб]

Сергей Орлов

Его зарыли в шар земной

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля -
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...

Когда это будет, не знаю

Когда это будет, не знаю:
В краю белоногих берез
Победу девятого мая
Отпразднуют люди без слез.

Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны,
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.

И мне не додуматься даже,
Какой там ударит салют,
Какие там сказки расскажут
И песни какие споют.

Но мы-то доподлинно знаем,
Нам знать довелось на роду,-
Что было девятого мая
Весной в сорок пятом году.

[Профессор Дуб]

А. Межиров

* * *
Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
Это наша разведка, наверно,
Ориентир указала неверно.

Недолет. Перелет. Недолет.
По своим артиллерия бьет.

Мы недаром присягу давали.
За собою мосты подрывали,-
Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет.

Мы под Колпиным скопом лежим
И дрожим, прокопченные дымом.
Надо все-таки бить по чужим,
А она - по своим, по родимым.

Нас комбаты утешить хотят,
Нас, десантников, армия любит...
По своим артиллерия лупит,-
Лес не рубят, а щепки летят.

[Sergio2010]

Высоцкий Владимир
Я прожил целый день в миру потустороннем...

Я прожил целый день в миру потустороннем.
Я бодро крикнул поутру: "Кого схороним?"
Ответ мне был угрюм и тих: Всё - блажь, бравада.
- Кого схороним? - Нет таких! - Ну и не надо!"

А я сейчас затосковал, хоть час оттуда -
вот уж где истинный провал - ну, просто чудо!
Я сам больной и кочевой, но побожился:
"Вернусь, мол, ждите - ничего, что я зажился.

Так снова предлагаю вам, пока не поздно:
хотите ли ко всем чертям - вполне серьезно?
Где кровь из вены как река, а не водица.
Тем, у кого она жидка, тем - не годится.

А там не нужно ни гроша - хоть век поститься.
Живет там праведна душа - не тяготится.
Там вход живучим воспрещен, как посторонним...
Не выдержу, спрошу еще: "Кого схороним?".

Зову туда, где благодать и нет предела.
Никто не хочет умирать - такое дело.
И отношение ко мне, ну... как к пройдохе.
Все стали умники вдвойне в родной эпохе.

Ну я согласен побренчим спектакль и тронем.
Ведь никого же не съедим, а так... схороним.
Ну, почему же все того, как в рот набрали?
Там встретятся, кто и кого тогда забрали.

Там этот с бляхой на груди и тих, и скромен.
Таких как он там пруд пруди... Кого схороним?
Кто задается, в лак его - чтоб хрен отпарить.
Там этот с трудной... как его? Забыл. Вот память!

Скажи-кась, милый человек, я может спутал?
Какой сегодня нынче век? Какая смута?
Я сам вообще-то костромской, а мать из Крыма.
Так если бунт у вас какой, тогда - я мимо.

А если нет, тогда еще всего два слова.
У нас там траур запрещен, нет, честно слово!
И там порядок - первый класс - глядеть приятно.
А наказание: сейчас прогнать обратно.

У нас границ не перечесть: беги - не тронем.
Тут может быть евреи есть? Кого схороним?
В двадцатом веке я? Эва! Да ну вас к шутам!
Мне нужно в номер двадцать два. Лаврентий спутал.

[Sergio2010]

Всем забаненным жителям форума посвящается...
Владимир Высоцкий
Песня микрофона

Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц, -
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня многократно просеясь,
Чистый звук в ваши души летел.
Стоп! Вот - тот, на кого я надеюсь.
Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл - шею спиливал, -
А я усиливал, усиливал, усиливал...

На "низах" его голос утробен,
На "верхах" он подобен ножу, -
Он покажет, на что он способен, -
Но и я кое-что покажу!

Он поет задыхаясь, с натугой -
Он устал, как солдат на плацу, -
Я тянусь своей шеей упругой
К золотому от пота лицу.

Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл - шею спиливал, -
А я усиливал,
усиливал,
усиливал...

Только вдруг: "Человече, опомнись, -
Что поешь?! Отдохни - ты устал.
Эта - патока, сладкая помесь!
Зал, скажи, чтобы он перестал!.."

Все напрасно - чудес не бывает, -
Я качаюсь, я еле стою, -
Он бальзамом мне горечь вливает
В микрофонную глотку мою.

Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл - шею спиливал, -
А я усиливал,
усиливал,
усиливал...

В чем угодно меня обвините -
Только против себя не пойдешь:
По профессии я - усилитель, -
Я страдал - но усиливал ложь.

Застонал я - динамики взвыли, -
Он сдавил мое горло рукой...
Отвернули меня, умертвили -
Заменили меня на другой.

Тот, другой, - он все стерпит и примет, -
Он навинчен на шею мою.
Нас всегда заменяют другими,
Чтобы мы не мешали вранью.

...Мы в чехле очень тесно лежали -
Я, штатив и другой микрофон, -
И они мне, смеясь, рассказали,
Как он рад был, что я заменен.
1971

[Sergio2010]

Мы говорим не "штормы", а "шторма" -
Слова выходят коротки и смачны:
"Ветра" - не "ветры" - сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая мачты.

Мы на приметы наложили вето -
Мы чтим чутье компасов и носов.
Упругие тугие мышцы ветра
Натягивают кожу парусов.

На чаше звездных - подлинных - Весов
Седой Нептун судьбу решает нашу,
И стая псов, голодных Гончих псов,
Надсадно воя, гонит нас на Чашу.

Мы - призрак легендарного корвета,
Качаемся в созвездии Весов.
И словно заострились струи ветра -
И вспарывают кожу парусов.

По курсу - тень другого корабля,
Он шел - и в штормы хода не снижая.
Глядите - вон болтается петля
На рее, по повешенным скучая!

С ним Провиденье поступило круто:
Лишь вечный штиль - и прерван ход часов,-
Попутный ветер словно бес попутал -
Он больше не находит парусов.

Нам кажется, мы слышим чей-то зов -
Таинственные четкие сигналы...
Не жажда славы, гонок и призов
Бросает нас на гребни и на скалы.

Изведать то, чего не ведал сроду,-
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду -
Тот на земле не замечает гор.

Пой, ураган, нам злые песни в уши,
Под череп проникай и в мысли лезь,
Лей звездный дождь, вселяя в наши души
Землей и морем вечную болезнь!
1976

[Виктор]

Серджио, а Вы, никак, единственный выживший форумный страдалец?

[Виктор]

Владимир Щировский
(1909 – 1941)

Убийства, обыски, кочевья,
Какой-то труп, какой-то ров,
Заиндевевшие деревья
Каких-то городских садов,
Дымок последней папиросы...
Воспоминания измен...
Светланы пепельные косы,
Цыганские глаза Кармен...
Неистовая свистопляска
Холодных инфернальных лет,
Невнятная девичья ласка...
Все кончено. Возник поэт.
Вот — я бреду прохожих мимо,
А сзади молвлено: чудак...
И это так непоправимо,
Нелепо так, внезапно так.
Постыдное второрожденье:
Был человек — а стал поэт.
Отныне незаконной тенью
Спешу я сам себе вослед.
Но бьется сердце, пухнут ноги...
Стремясь к далекому огню,
Я как-нибудь споткнусь в дороге
И — сам себя не догоню.
1929, Ленинград

Быть может, это так и надо,
Изменится мой бренный вид
И комсомольская менада
Меня в объятья заключит.
И скажут про меня соседи:
«Он работящ, он парень свой!»
И в визге баб и в гуле меди
Я весь исчезну с головой.
Поверю, жалостно тупея
От чванных окончаний изм,
В убогую теодицею:
Безбожье, ленинизм, марксизм...
А может статься и другое:
Привязанность ко мне храня,
Сосед гражданственной рукою
Донос напишет на меня.
И, преодолевая робость,
Чуть ночь сомкнет свои края,
Ко мне придут содеять обыск
Три торопливых холуя.
От неприглядного разгрома
Посуды, книг, икон, белья,
Пойду я улицей знакомой
К порогу нового жилья
В сопровождении солдата,
Зевающего во весь рот,
И все любимое когда-то
Сквозь память выступит, как пот.
Я вспомню маму, облик сада,
Где в древнем детстве я играл,
И молвлю, проходя в подвал:
«Быть может, это так и надо».
1932, Харьков

Счастье

Нынче суббота, получка, шабаш.
Отдых во царствии женщин и каш.
Дрогни, гитара! Бутылка блесни
Милой кометой в немилые дни.
Слышу: ораторы звонко орут
Что-то смешное про волю и труд.
Вижу про вред алкоголя плакат,
Вижу как девок берут напрокат,
И осязаю кувалду свою...
Граждане! Мы в социальном раю!
Мне не изменит подруга моя.
Черный бандит, револьвер затая,
Ночью моим не прельстится пальто.
В кашу мою мне не плюнет никто.
Больше не будет бессмысленных трат,
Грустных поэм и минорных сонат.
Вот оно, счастье: глубоко оно,
Ровное наше счастливое дно.
Выйду-ка я, погрущу на луну,
Пару селедок потом заверну
В умную о равноправье статью,
Водки хлебну и окно разобью,
Крикну «долой!», захриплю, упаду,
Нос расшибу на классическом льду,
Всю истощу свою бедную прыть —
Чтобы хоть вечер несчастным побыть!
1929

Город блуждающих душ, кладезь напрасных слов.
Встречи на островах и у пяти углов.
Неточка ли Незванова у кружевных перил,
Дом ли отделан заново, камень ли заговорил.
Умер монарх, предан земле Монферан.
Трудно идут года и оседает храм.
Сон Фальконета — всадник, конь и лукавый змий,
Добела раскаленный в недрах неврастений.
Дует ветер от взморья, спят манжурские львы,
Юноши отцветают на берегах Невы.
Вот я гляжу на мост, вот я окно растворил,
Вьется шинель Поприщина у кружевных перил...
Серенькое виденьице, бреда смертельный уют...
Наяву кашляют бабушки и куры землю клюют.
Наяву с каждой секундой все меньше и меньше меня,
Пылинки мои уносятся, попусту память дразня,
В дали астрономические, куда унесены —
Красные щеки, белые зубы и детские мои штаны.
1936—1940

Донна Анна

Повинуясь светлому разуму,
Не расходуя смысл на слова,
Мы с тобой заготовили на зиму
Керосин, огурцы и дрова.
Разум розовый, резвый и маленький,
Озаряет подушки твои,
Подстаканники и подзеркальники
Собеседования и чаи...
И земля не отметит кручиною,
Сочиненной когда-то в раю,
Домовитость твою муравьиную,
Золотую никчемность твою.
Замирает кудрявый розариум,
На стене опочил таракан...
О непрочные сны! На базаре им
Так легко замелькать по рукам!
Посмотри и уверься воочию
В запоздалости каждого сна:
Вот доярки, поэты, рабочие —
Ордена, ордена, ордена...
Мне же снится прелестной Гишпании
Очумелый и сладкий галдеж,
Где и ныне по данному ранее
Обещанию, ты меня ждешь...
И мы входим в каморку невольничью
В эскурьял отстрадавших сердец,
Где у входа безлунною полночью
Твой гранитный грохочет отец.
1937, Керчь

На блюдах почивают пирожные,
Золотятся копченые рыбы.
Совершали бы мы невозможное,
Посещали большие пиры бы...
Оссианова арфа ли, юмор ли
Добродушного сытого чрева,
Все равно - мы родились, вы умерли,
Кто направо пошел, кто налево.
Хоть искали иную обитель мы,
Все же вынули мы ненароком
Жребий зваться страной удивительной,
Чаадаева мудрым уроком.
Но на детские наши речения,
Что аукают не унывая,
Узаконенной наглости гения
Упадает печать огневая.
Мы с картинного сходим кораблика
Прямо в школу и зубрим и просим,
Чтоб кислинкой эдемского яблока
Отдавала дежурная осень.
Чтобы снились нам джунгли и звери там
С исступленьем во взорах сторожких...
И к наглядным посредственным скверикам
Сходит вечность на тоненьких ножках.

Танец души

В белых снежинках метелицы, в инее
Падающем, воротник пороша,
Став после смерти безвестной святынею,
Гибко и скромно танцует душа.
Не корифейкой, не гордою примою
В милом балете родимой зимы —
Веет душа дебютанткой незримою,
Райским придатком земной кутерьмы.
Ей, принесенной декабрьскою тучею,
В этом бесплодном немом бытии
Припоминаются разные случаи —
Трудно забыть похожденья свои.
Все — как женилась, шутила и плакала,
Злилась, старела, любила детей.
Бред, лепетанье плохого оракула,
Быта похабней и неба пустей!..
Что перед этой случайной могилою
Ласки, беседы, победы, пиры?
Крепкое Нечто с нездешнею силою
Стукнуло, кинуло в тартарары.
В белом сугробе зияет расселина
И не припомнить ей скучную быль —
То ли была она где-то расстреляна,
То ли попала под автомобиль...
Надо ль ей было казаться столь тонкою,
К девам неверным спешить под луной,
Чтоб залететь ординарной душонкою
В кордебалет завирухи ночной!
Нет, и посмертной надежды не брошу я:
Будет Маруся идти из кино —
Мне вместе с предновогодней порошею
В очи ее залететь суждено!
1 января 1941

[Виктор]

Феодосия

Этот город со мной не звучит в резонанс,
Порождая тревожные сны, -
Равномерный прибой, нескончаемый транс,
Монотонная песня волны…

Этот город – сирена с покатым хребтом
Вдалеке замеревшей скалы, -
Кто тебя сотворил, киммерийский фантом,
Из вечерней сиреневой мглы?

Бирюзовым туманом покрыт горизонт
И размыты границы воды;
Простирается вширь зачарованный Понт,
Зацветают в долине сады.

Серповидный залив изогнулся дугой –
Киммерийский разрез бытия!
Я тебя никогда не представлю другой,
Иллюзорная Кафа моя!

Ты – поэма земли, ты – веков колыбель,
Ты – бессонница синих ночей.
Притаился вдали колдовской Коктебель –
Отдохнуть от хвалебных речей.

Уходя, сохраню беспричинную грусть,
Оглянусь на приморский пейзаж…
Я сюда не вернусь, никогда не вернусь,
Я очнусь – и растает мираж…
Талифа Тавридова

***
Не за Сталина, не за Берию,
выпьем мертвой воды за империю.
За щенячий восторг грабительский,
за последний фрегат севастопольский,
выпьем, милые, за попустительство
разной сволочи мефистофельской.
За наживу, а мы - наживкою,
за погибших солдатиков русских,
выпьем, милые, кто там шикает,
за смоленских, свердловских, курских.
За Воронеж, за город Горький,
за Тбилиси и за Сухуми.
Выпьем, милые, выпьем горькой,
чтобы сладко во тьме уснули
наши мысли и упованья.
До свидания, до свиданья.
Андрей Танцырев

Крымский пейзаж

Возле летней цистерны –
тесно, я бы сказал.
Будто римские термы
Дышит автовокзал.

То же самое – в парках,
по столовкам – оно…

Всех, на зрелище падких,
уплотняет кино.

По-над морем полоска,
это каждый поймет –
всенародная лежка,
теснота из теснот.

И курортники скопом
кружат общим путем,
обливаются потом,
опиваясь потом.

А всего в километре,
на подъеме, а лесу
фены, райские ветры,
просквожают листву.

Воздух кедром настоен,
помечтай, подыши…

В месте, самом достойном,
круглый год – ни души!

Орлиный залет

1.
Молчанье леса мглистого,
погибель ни за грош.
Сорвись, не дай Бог, с выступа –
костей не соберешь.

Один, с понятной робостью,
на краешке стою.
Орлы висят над пропастью,
роняя тень свою.

Здесь партизаны прятались,
кому остаться живу?
Полукольцом каратели
прижали их к обрыву.

Хранятся где-то метрики,
а людям не спасенья…
И прыгали, как смертники,
летели вниз, на землю,

которую не отдали,
которую хранили.
На каменную, твердую,
где их похоронили.

2.
Прошла расправа скорая,
но верх брала свобода.
Шла далее история
Орлиного залета.

Шла сила, слов не тратила,
закрыть главу истории,
и падали каратели
по той же траектории!

По той же траектории,
да честь была не та.
Под вечер меркнут горы.
Мрачнеет высота.

Орлы висят над лезвием
Орлиного залета.
Закатная с камней его
сползает позолота.

Наутро – в новом пламени
скалистая стена…
Плитой, навечно памятной,
останется она.

Свиданье

По кузову чиркнула гибкая ветвь,
радостно екнуло сердце в ответ.
В кои-то веки свиданье…
Неужто
снова шоссе
Симферополь – Алушта?

Напоминанием странно отраден
запах асфальта, согретого за день,
горных лесов заповедная слава,
скалы и пропасти слева и справа.

На Перевале резнуло морозом,
ниже – цвести табакам и мимозам,
несколько петель, и вот оно, море
синей стеною.
Да что еще в мире тебе подарить,
чем этот путь
повторить, повторить!

Ночью знакомым бреду побережьем.
Волны ложатся в кипении прежнем.
Звезды томят нержавеющим блеском.
Будто пришел на свиданье…
А не с кем.

Разве что - с морем, купелью своей,
с юностью пылкой у этих камней.
Разве что - с тенью своей у причала,
с тенью второй, что «люблю» отвечала.

Можешь мне, ночь, ничего не дарить.
дай этот звук
услыхать, повторить…
Николай Тарасенко