Стихи [каталог в первом сообщении]

[Виктор]

Профессор, вы, случайно, Александру Сергеичу не родня?
Уж больно стих ваш жжот...
Как там? Поэт армейский написал стишок злодейский...

[Профессор Дуб]

Профессор, вы, случайно, Александру Сергеичу не родня?

Уважаемый Виктор, этот комплимент, либо шутку можно адресовать к сотням и тысячам пишущих стихи.

Как там? Поэт армейский написал стишок злодейский...

Немножко не так.

...Тут верно клятвы вы прочтете
В любви до гробовой доски;
Какой-нибудь пиит армейский
Тут подмахнул стишок злодейский...

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

[alexborgia]

АРАБЕСКИ-2

Гончие лают, шурша в листах.
В гусарском домике огни зажжены.
Ты знаешь, Татьяна, какой это прах
- наша любовь и наши сны?

Когда поют комары и в открытом окне
сырая ночь осыпает листы
скажи мне, Татьяна, можно ли мне
с тобою пить и жить на ты?

Наши товарищи, Лермонтов и Фет,
проиграли черту душу свою.
Я ведь, Татьяна, последний поэт.
Я не пишу, я пою.

Морозное небо глядит сквозь кусты.
Антоновским яблоком луна в ветвях.
Скажи нам, Татьяна, что делала ты,
пока мы рубились на фронтах?»
31 окт. 1927

[Виктор]

Черниговец Юрков? Который прожил всего 27 лет?
Да, это человек мощный!
И стихи у него - супер!

Бывает так: тебя целуют в губы,
целуешь ты, но жизнь летит как бред, -
ведь женщины, которую ты любишь,
еще на свете не было и нет.
Да будет ли? Что, если в самом деле
прекрасный абрис станет точно лед,
как бабочка, что дышит еле-еле
и непременно к вечеру умрет?

[alexborgia]

Кстати впервые в статье Д. Быкова о нем прочитал. А больше нигде не слышал о нем. Только почему-то урезанным отразилось. Я вроде полное размещал.

В ШЕСТЬ ЧАСОВ УТРА ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Убили самых смелых, самых лучших,
А тихие и слабые - спаслись.
По проволоке, ржавой и колючей,
Сползает плющ, карабкается ввысь.
Кукушка от зари и до зари
Кукует годы командиру взвода
И в первый раз за все четыре года
Не лжет ему, а правду говорит.

Победу я отпраздновал вчера.
И вот сегодня, в шесть часов утра
После победы и всего почета -
Пылает солнце, не жалея сил.
Над сорока мильонами могил
Восходит солнце,
не знающее счета.

[Профессор Дуб]

Ещё год назад мир жил в ожидании пандемии свиного гриппа.

На грипп А/H1N1

В трансе вся Америка с Европой.
Даже Ющенко прыщавый сам не свой.
Вырвался наружу вирус новый.
По свету покатился грипп свиной.

Падает торговля между странами.
Призрак пандемии надвигается.
Строятся кордоны санитарные.
Вакцинация повсюду начинается.

Но в гробу мы гриппы все видали.
Что птичий, что свиной, что рыбный.
С «Феноменами» мы здесь как с «Калашами».
Трепещи сильнее враг невидимый!

А если новый вирус не уймётся, -
На измор задумает нас взять.
И это ему крахом обернётся. -
Воды и воздуха нам здесь не занимать.

Омар не Хайям
Ноябрь 2009 г.

"Феномен Фролова" - торговая марка нынешнего производителя ТДИ-01.

[Виктор]

Профессор, Ваша тяжелая лира напомнила мне один случай. Лет десять тому я проводил семинар в Белгороде и мне подарили три авторских выпуска стихов местного поэта товарища А.Больших. Прочитав несколько стихотворений я долго бился в судорогах. И это происходит со мной каждый раз до сих пор, когда я открываю эти драгоценные сборники.
Вот некоторые образцы - навскидку, орфография и все прочее благоговейно сохранено:

Итак, сияющей весной
К тебе я в роще голубой
Шел тихо на свиданья:
Там рай любви, лобзанья,
Свою мечту ты получив,
Мне даришь поцелуи.
И я из всех стараюсь сил
И нежно вдруг обую.

***
Таня, Таня, ты весна,
Весна голубая,
Счастья вечного полна,
Коса золотая.
Милый свет в твоих глазах,
И руках, и косах,
И цветут в твоих глазах
Вишни в абрикосах.

Лишь гормоны управляют золоченою тобой...

Голубая небылица
Уводила тебя в даль,
По ночам тебе не спится:
Тянет неба ночь и шаль,
Где над смолкшую землею
Поцелуи расцветут...
Он идет, идет с тобою,
В рай любви открывши путь.
С затуманеной главою,
С затуманеным мозгом:
Чудный мир манит собою
Здесь за рощей, за углом.
Ты идешь, шатаясь пьяной,
Отдаваясь вся ему,
И с вином любви, угаром
Вся покорная всему.
Красота в душе клокочет
Одурманенной, кипит...
Сердце счастья в жизни хочет,
Что природа так дарит.
В кровь гормоны поступая,
Управляют лишь тобой,
Ты приятная, святая,
С золоченой головой.

***
Мы с тобой в десу встречались,
На поваленных стволах...

Ну, как, не шедеврально ли?
Так что, профессор, Вам еще учиться и учиться...

[Ленивец]

прочтя сие, хочу поделиться стихотворением Игоря Иртеньева:

По улице идет автобус,
В нем едет много человек.
У каждого — свои заботы,
Судьба у каждого — своя.

Вот инженер тире строитель.
Он строит для людей дома,
И в каждый дом, что им построен,
Души частицу он вложил.

А рядом с ним в большой зюйдвестке
Отважный едет китобой.
Он кашалотов беспощадно
Разит чугунным гарпуном.

А рядом с ним стоит рабочий.
Его глаза огнем горят.
Он выполнил четыре нормы,
А захотел бы — смог и шесть.

А рядом женщина рожает,
Еще мгновенье — и родит!
И тут же ей уступят место
Для пассажиров, что с детьми.

А рядом — футболист известный
С богиней Никою в руках.
Под иберийским жарким небом
Ее он в честном взял бою.

А рядом — продавщица пива
С косою русою до пят.
Она всех пивом напоила,
И вот теперь ей хорошо.

А рядом в маске Дед Мороза
Коварный едет контролер.
Ее надел он специально,
Чтоб всеми узнанным не быть.

Но этой хитрою уловкой
Он не добьется ничего,
Поскольку есть у всех билеты,
Не исключая никого.

[Профессор Дуб]

Профессор, Ваша тяжелая лира напомнила мне один случай.

Я уже отмечал здесь на форуме, что живу в глухой деревне.
Жизнь моя невыносимая и очень тяжёлая, соответственно и лира моя тяжела. Если она здесь кого-то не устраивает, дайте знак и я прикрою это дело.

прочтя сие, хочу поделиться стихотворением Игоря Иртеньева:

Не нужно забывать, что Игорь Иртеньев - поэт сатирик.

Песнь о чекисте
(Дню чекиста посвящается)

Профессий разных в мире много,
Но есть особая одна.
Она дается лишь от бога
И ей — особая цена.

Есть среди нас такие люди,
Чей зорок взор и голос тих,
О них мой стих сегодня будет,
Поскольку день сегодня их.

Когда стоят они на страже
Свободы, мира и труда,
То растворяются в пейзаже,
Не оставляя в нём следа.

В глухом лесу и в поле чистом,
Домой с работы по пути
Столкнуться можешь ты с чекистом
И прямо сквозь него пройти.

Чекист — особая работа,
Чекист — высокая судьба,
В нём даже есть порою что-то
От атмосферного столба.

Его природное явленье
Умом обычным не объять,
Он „стой, — скомандует, — мгновенье!“,
И то останется стоять.

Под ласковым его приглядом
Не страшно мне в любой беде,
Ведь он, я точно знаю, — рядом,
Хотя не знаю точно — где.


Баранья доля

По разным наездившись странам,
По всем часовым поясам,
Вернулся я к нашим баранам,
С рожденья им будучи сам.

– Ну что, убедился ты, бяша,
Горька в забугорье трава? –
Спросила Отчизна-мамаша
Меня в Шереметьево-2.

– А встретил пенаты ты краше,
Хотя и объездил весь свет,
Чем эти невзрачные наши?
И страстно воскликнул я – нет!

– Конечно, вина твоя тяжка,
И сам-то ты, братец, дерьмо,
Но что с тобой делать, дурашка, –
И тиснула в паспорт клеймо.

И гордые русые брови
Движеньем суровым свела,
Но столько в нем было любови,
И было в нем столько тепла,

Что понял я – тщетны старанья
Судьбы скорректировать ход,
Заложена доля баранья
Навек в генетический код.

И вновь в обстановке привычной
Как прежде стихи я творю,
И только лишь запах шашлычный
Порою щекочет ноздрю.

Прими, "Единая Россия"

В местное отделение партии «Единая Россия»
от Иртеньева И.М.

Заявление.

Прими, «Единая Россия»,
Меня в единые ряды.
Быть беспартийным некрасиво,
Когда виски твои седы.

Пока по направленью к Богу
Не устремилася душа,
Идти с тобой желаю в ногу,
Единым воздухом дыша.

Пока еще не тронут тленом,
Пока не превратился в прах,
Хочу я стать достойным членом
В твоих заботливых руках.

Позволь же мне, чтоб лет на склоне,
Не оказаться бобылем,
К твоей бесчисленной колонне
Примкнуть еще одним нулем.

Одну я женщину любил

Одну я женщину любил
Тому назад лет двадцать,
Но у нее был муж дебил
И нам пришлось расстаться.

А может быть, не прав я был?
Ведь если разобраться:
Ну эка невидаль, дебил,
Так что ж теперь, стреляться?

Нет, все же прав тогда я был,
Хоть и обидно было,
А то б он точно нас прибил,
Ну что возьмешь с дебила?


О Партии Жизни

Одни из неё выходят в тираж,
Другие — с ней входят в свет.
Девять месяцев там кандидатский стаж.
Прошёл — получай билет.

Покуда буйная плоть моя
Не превратилась в тлен,
Покуда условия есть для житья,
Я этой партии член.

Готов остаться в ней на века
И если дадут добро,
Прошу считать меня членом ЦК,
А лучше — политбюро.

Я в партию эту вступил давно,
В сорок седьмом году,
И с той поры я с ней заодно
Вместе по жизни иду.

А вместе со мной миллиарды шаг
Чеканят, ряды сплотив,
И если есть у нас общий враг,
То это — контрацептив.

День национального единства

День национального единства
Объявил мне нынче календарь,
Я с утра, как мог, принарядился
И махнул за завтраком стопарь.

Этот праздник надо с честью встретить,
Раз уж мне сегодня выпал он,
Я второй махнул, и тут же третий,
И четвертый вслед за ним вдогон

Что ж я выпить не имею права
На свои законные шиши?
Подарила праздник мне держава,
Широко, по-русски, от души

В этот день мы засадили ляху,
Нехристей погнали из Кремля,
Как его мне не отметить на х...
Как его не праздновать мне, б...

Чтоб смотреться в зеркало мне гордо,
Чтоб себя по праву уважать,
Хорошо б грузинам козью морду
Сотворить и азеров прижать.

Заодно с жидами разобраться,
Чтобы не мутили зря народ.
...В общем сами поняли вы, братцы,
В этот день делов невпроворот.

Ведь в России до хренища наций,
А стопарь - всегда он под рукой.
Если с каждой мне объединяться,
Печени не хватит никакой.

[Винни-Пух и все-все-все]

(атаки Марциала на римского поэта Лигурина)

Почему, Лигурин, тебя завидев,
Все бегут со всех ног, боясь встречаться,
И сейчас же вокруг тебя все пусто,
Хочешь знать? Ты - поэт сверх всякой меры.
А порок этот жуток и опасен.
Ни тигрица, тигрят своих лишившись,
Ни змея на полуденном припеке,
Да и злой скорпион не так ужасны.
Кто стерпел бы, скажи такие муки?

***

Я стою - ты читать, присел я - тоже,
Я бегу - ты читать, я в нужник - тоже,
В термы скрылся я - ты жужжишь мне в ухо,
Я в купальню скорей - не дашь поплавать,
Я спешу на обед - меня ты держишь,
Я пришел на обед - сгоняешь с места,
Я устал и заснул - меня ты будишь.
Видишь, сколько ты зла наделать можешь?
Ты и честен, и добр, и чист, но страшен.

***

Вот для чего (и для этого лишь) ты зовешь отобедать:
Чтобы стишонки свои вслух, Лигурин, мне читать.
Я и сандалий-то снять не успел, как уже преогромный
Вместе с латуком несут и с разносолами том.
Если макрелям не дашь ты проклятые эти поэмы -
Дома ты будешь один есть свой обед, Лигурин.

[Sergio2010]

"суета как божья милость
каждый день как рождество
что случилось то случилось
не случилось ничего"

[Виктор]

Да нет, Профессор, прикрывать ни к чему. Главное - чувство меры...

[Винни-Пух и все-все-все]

Да нет, Профессор, прикрывать ни к чему. Главное - чувство меры...

Уважаемый Профессор, помните, в фильме "На Дерибасовской хорошая погода..." рассказывали, как майора Петренко враги на кол посадили - а ему ничего. Только осанка ровнее стала

***
Рождественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере.
Над яслями тёплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зёрнышек проса,
Смотрели с утёса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звёзд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой Вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочёта
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали всё пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры.
Всё будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все ёлки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Всё великолепье цветной мишуры...
...Всё злей и свирепей дул ветер из степи..
...Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнёзда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдёмте со всеми, поклонимся чуду,—
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Всё время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
Борис Пастернак

[Профессор Дуб]

У Игоря Иртеньева есть друг Юрий Арабов - поэт.
И даже есть стихотворение, посвящённое ему:

Прогулка на два оборота

„Я не был никогда в Австралии,
Где молоко дают бесплатно,
Где, может быть, одни аграрии
Да яблоки в родимых пятнах.“

(Ю. Арабов „Прогулка наоборот“)


Я не был никогда в Монголии,
Где от кумыса нету спасу,
Где круглый год цветут магнолии,
Согласно сообщеньям ТАССа.

Там что ни житель — то монгол,
А что ни лошадь — то Пржевальского,
Там все играют в халхинбол,
Но из ключа не пьют кастальского.

Я не был никогда в Венеции —
Шамбале кинематографии,
Где драматургов нету секции,
Что в переводе значит — мафии.

Там время сжато, как пропан,
И вечность кажется минутою,
Там чуть не помер Томас Манн,
А может, Генрих — я их путаю.

Я не бывал в стране Муравии,
Где ям не меньше, чем ухабов,
Я также не бывал в Аравии,
Ну что ж, тем хуже для арабов.

Но я бывал в Голопобоево,
Чьи жители клянут Арабова,
Раскаты дикой лиры коего
Лишает их рассудка слабого.

Там низок уровень культуры
И редко слышен детский смех.
Ты лучше их не трогай, Юра,
Убогих, Юра, трогать грех.

И. Иртеньев

Предлагаю уважаемому Виктору оценить тяжесть лиры Ю. Арабова:

ОПЯТЬ ЭЛЕГИЯ

Достигаешь славы, товарной вершины ли,
зашнуруешь на губах улыбку на оловянный крестик, -
без того он - Цезарь, -
твой утонувший лик,
отпечатанный в любом тесте.

Закат проваливается, как рудник.
Сопя,
с Востока ветер идет на Восток.
И бегущий в ужасе сам от себя
возвращается только на свой шесток.

В тех краях, где вода и голос редкий
еще встречаются, а человек ни за что,
головою вниз ты висел, как черт
или штепсель, выдернутый из розетки.

Любая грусть, помноженная на котлету,
дает в итоге петлю и крюк.
Я достаю еще одну сигарету
и вспоминаю, что не курю.

Уж лучше б я в детстве служил офицером,
простроченным красной проволокой.
Гонял ЦРУ б на футбольном поле,
зеленкой бы смазывал ФБР,
но взять сегодняшний мой барьер
не слабо лишь тем, кто гонял в лицее.

Можно писать “офицер,
простроченный красной проволокой”.
А потом за него от стыда алей.
Как говорится,
тех же щей,
но куда их влей?!.

Не на что жить и незачем. Спицы
остались, да нет колеса.
Но вечный бой. Покойник только снится,
или как это он сказал?..

ЭПИТАФИЯ СВЕТЛАЯ

Довольно кукситься. И курсивом
отметим списки их поименные:
царей не бывало плохих в России,
а были лишь подмененные.

Царевич Дмитрий ушел от нас
в венце терновом, как циферблат.
Его подменил шведско-польский ас.
А мог бы править, как с братом брат.

А Аракчеев? Он был масон,
а то б людей не сажал в остроги.
Часы лежали ничком, и он
не видел, как стрелки сдвигают ноги.

А остальные князья и графики?
Их всех засунул какой-то смерч
под высушенный пейзаж до графики.
Не нам могилы сии стеречь.

Нарком, уйдя после первой серии,
из списка вычеркнул пять фамилий.
Ты был хорошим, товарищ Берия,
но тебя подменили.

На губку - жалующийся кирпич -
пролейте слезы свои и щелочи.
Цари?.. Да все это, право, дичь, -
они луну подменили, сволочи!

Спокойно, братие. Путь наш светел.
Я вычислил эту печать и сбил.
Егор Исаев нас заметил
и в гроб сходить благословил.

Не нам полос ловить поперечных.
Уйди совсем, но не стой на бровке,
в светофор -
трехэтажный скворечник,
и в башню,
сошедшую с трехрублевки.

И мед из этих трухлявых сот
не нам хлебать. С высоты киота
зачем ты нас подменил, господь?
Ведь птицей можно, что для полета.

МУСОРНАЯ БАЛЛАДА

Жиганшин, в небе узря соседа,
спасен геликоптером, как гортензией.
После краха единственного велосипеда
спицы спутались, словно в ракетке теннисной.

Завершив озимых упрямый сев,
Хрущев лишен был своей охраны,
и что дрожит он, узнали все
по медному звону в его карманах.

Мне пятнадцать лет. Я румян, как Киров.
Меня не трогают ни креолки,
ни зажигалки во рту факиров,
ни цирки, подвешенные на елке,

ни командармы-орлы из сакли...
Я был как Будда, не знав о Будде.
Но трудовик наш, считая капли,
вручил метлу мне и вывел в люди.

И я средь уличной пасторали
стою и чувствую: заплевали!

Кто заплевал эту улицу?
Навряд ли фея, навряд ли умница.
Мету, постреливаю сигареты.
Мой отчим тихо лежит в кустах,
и в печени некий Сизиф отпетый
ворочает камень, пускай, пускай...

Этот мусорный путч
залепляет нам рот,
словно грязная наволочка.
Но пытаем мы путь,
как в зеркальном трюмо
залетевшая бабочка.
Не познавший сих пут
не подаст ни копейки, ни луковицы.
И я вычислю путь,
и я вычищу эти улицы.

...Фидель уехал и хлопнул дверью.
Парил, как сокол, Ильич-второй.
И май, как просверленный электродрелью,
сдувал весь мусор на Уренгой.

[Виктор]

Ну, Профессор, тогда злополучите поэзию аналогичного весу

Прикладная мазофизика

Есть свойство у летящих кирпичей –
Свободного пaденья ускоренье –
Влетит один из них промеж очей,
И о любви зaбудешь нa мгновенье.

A если взять дюймовую трубу,
Слегкa взмaхнуть, к себе перемещaя,
Наверняка остaнется во лбу
Продольнaя кaнaвкa небольшaя.

А если попытаться соскочить
С набравшей обороты карусели,
То близости интимной, может быть,
Захочется лишь через две недели...

У небоскрёбов знаю свойство крыш –
С одной попробуй спрыгнуть аккуратно –
Пока до тротуара долетишь,
Слегка подсадишь голос, вероятно.

А если кнопку кверху остриём
Швырнуть на стул соседке по работе –
Возможно, с алых нежных губ её
Сорвётся интересный оборотик.

А если под асфальтовый каток
Судьба тебя забросит, то, бесспорно,
В том месте, где так мудро ты прилёг,
Останется хорошая прессформа...

Есть свойство у растопленной печи –
Присядешь на неё слегка по-пьяни –
Она тебе – кричи иль не кричи –
Но мякиш аппетитно подрумянит.

А если взять захочешь на таран
Локомотив, несущийся навстречу,
То сразу отойдёт на задний план
Вопрос, с кем провести чудесный вечер...

Альберкамюзикл

Ларошфукончен бал. В стендальнюю дорогу
За доризонт уйду я тропкою окольной...
Пусть я недоальфонсдоделанный немного,
О прошлом думать мне гюгорько и рембольно.

Где я, от жизни одюмевший многожёнец,
Обэдгарпошлив чувства, помыслы, желанья,
Осименонивал жюльверчивых поклонниц,
Что всюду бегали за мной роменролланью.

А мне б забыть оконандойлевшие лица
Всех женщин, мной обгуберманутых когда-то,
И в муракаменной пещере поселиться,
Где не швырнёт в меня никто рабиндранату.

Забыв капризы мерименчивой погоды,
В эмильзоляторе выращивая мирты,
Я притуплю гамзатхлый привкус несвободы
Большим глотком неразведённого шекспирта.

Потом введу денидидрол внутримарктвенно
И мопассанистого калия себе я...
Сойду под кафканье завистников со сцены...
И от такого счастья охемингуею.

Черноночие

Снова пишу стихострочие.
Вспомнилась правдоистория...
Как-то в одно поздноночие
Шла я домой темнодворием.

Вдруг позади – шагозвучие!
Ой! Сексуальноманьячие!
Бью по его сильноручию
Яростным сжатокулачием...

Не помогло самбознание
И не спасло быстробежие –
В старом заброшенноздании
Сорвано нижнеодежие...

...Горькое горлокомочие...
Дать бы ему в промежглазие!
Он убежал в черноночие,
Не повторив ещёразия...
Алексей Березин

[Профессор Дуб]

Ну, Профессор, тогда злополучите поэзию аналогичного весу

Злополучил, спасибо.

Одно из последних стихотворений Иртеньева:

Задал нам премьер задачку
— 20.11.10 22:17 —

Задал нам премьер задачку:
Как назвать его собачку?
Чешет репу вся страна,
Подбирая имена
Позатейливее для
Супер-пупер кобеля.
Из глубин былых эпох
Выплывает «Кабыздох»,
Но для данного формата
Имя явно простовато.
Тузик, Рекс, Полкан и Шарик –
Тоже как-то не внушает.
Не подходит ни один
Для такой задачи:
Тут элита все же, блин,
А не хрен собачий.
Моего зовут Димон,
Всем хорош и славен он,
Просто чудо, а не пес,
Я его бы в список внес,
Но одно лишь гложет –
Что слететь тандем с колес
В этом разе может.
Словом, батюшку-царя
Ублажить непросто:
В общем, прямо говоря,
Не говно вопрос-то.
Но не стоит горевать,
Выход есть, ребята:
Юкосом кобла назвать –
И закрыть дебаты.

[Винни-Пух и все-все-все]

(Сегодня день рождения Бориса Чичибабина)

Церковь Вознесения Господня

Все, что мечтала услышать душа
в всплеске колодезном,
вылилось в возгласе: "Как хороша
церковь в Коломенском!"

Здравствуй, царевна средь русских церквей,
бронь от обидчиков!
Шумные лица бездушно мертвей
этих кирпичиков.

Божья краса в суете не видна.
С гари да с ветра я
вижу: стоит над Россией одна
самая светлая.

Чашу страданий испивши до дна,
пальцем не двигая,
вижу: стоит над Россией одна
самая тихая.

В милой пустыне, вдали от людей
нет одиночества.
Светом сочится, зари золотей,
русское зодчество.

Гибли на плахе, катились на дно,
звали в тоске зарю,
но не умели служить заодно
Богу и Кесарю...

Стань над рекою, слова лепечи,
руки распахивай.
Сердцу чуть слышно журчат кирпичи
тихостью Баховой.

Полные света, стройны и тихи,
чуда глашатаи,-
так вот должны воздвигаться стихи,
книги и статуи.

...Грустно, любимая. Скоро конец
мукам и поискам.
Примем с отрадою тихий венец -
церковь в Коломенском.
(1973)

[Профессор Дуб]

(Сегодня день рождения Бориса Чичибабина)

Да, действильно сегодня Чичибабину Б.А. день рождения, проверил.
Считаю, что для такого человека-поэта с большой буквы одного его стихотворения здесь маловато будет.

x x x

До гроба страсти не избуду.
В края чужие не поеду.
Я не был сроду и не буду,
каким пристало быть поэту.
Не в игрищах литературных,
не на пирах, не в дачных рощах -
мой дух возращивался в тюрьмах
этапных, следственных и прочих.

И все-таки я был поэтом.

Я был одно с народом русским.
Я с ним ютился по баракам,
леса валил, подсолнух лускал,
каналы рыл и правду брякал.
На брюхе ползал по-пластунски
солдатом части минометной.
И в мире не было простушки
в меня влюбиться мимолетно.

И все-таки я был поэтом.

Мне жизнь дарила жар и кашель,
а чаще сам я был нешелков,
когда давился пшенной кашей
или махал пустой кошелкой.
Поэты прославляли вольность,
а я с неволей не расстанусь,
а у меня вылазит волос
и пять зубов во рту осталось.

И все-таки я был поэтом,
и все-таки я есмь поэт.

Влюбленный в черные деревья
да в свет восторгов незаконных,
я не внушал к себе доверья
издателей и незнакомок.
Я был простой конторской крысой,
знакомой всем грехам и бедам,
водяру дул, с вождями грызся,
тишком за девочками бегал.

И все-таки я был поэтом,
сто тысяч раз я был поэтом,
я был взаправдашним поэтом
И подыхаю как поэт.

1960

КЛЯНУСЬ НА ЗНАМЕНИ ВЕСЕЛОМ

Однако радоваться рано -
и пусть орет иной оракул,
что не болеть зажившим ранам,
что не вернуться злым оравам,
что труп врага уже не знамя,
что я рискую быть отсталым,
пусть он орет,- а я-то знаю:
не умер Сталин.

Как будто дело все в убитых,
в безвестно канувших на Север -
а разве веку не в убыток
то зло, что он в сердцах посеял?
Пока есть бедность и богатство,
пока мы лгать не перестанем
и не отучимся бояться,-
не умер Сталин.

Пока во лжи неукротимы
сидят холеные, как ханы,
антисемитские кретины
и государственные хамы,
покуда взяточник заносчив
и волокитчик беспечален,
пока добычи ждет доносчик,-
не умер Сталин.

И не по старой ли привычке
невежды стали наготове -
навешать всяческие лычки
на свежее и молодое?
У славы путь неодинаков.
Пока на радость сытым стаям
подонки травят Пастернаков,-
не умер Сталин.

А в нас самих, труслив и хищен,
не дух ли сталинский таится,
когда мы истины не ищем,
а только нового боимся?
Я на неправду чертом ринусь,
не уступлю в бою со старым,
но как тут быть, когда внутри нас
не умер Сталин?

Клянусь на знамени веселом
сражаться праведно и честно,
что будет путь мой крут и солон,
пока исчадье не исчезло,
что не сверну, и не покаюсь,
и не скажусь в бою усталым,
пока дышу я и покамест
не умер Сталин!

1959

x x x

Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю -
молиться молюсь, а верить - не верю.

Я сын твой, я сон твоего бездорожья,
я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошья,
почто не добра еси к чадам своим?

От плахи до плахи по бунтам, по гульбам
задор пропивала, порядок кляла,-
и кто из достойных тобой не погублен,
о гулкие кручи ломая крыла.

Нет меры жестокости и бескорыстью,
и зря о твоем лее добре лепетал
дождем и ветвями, губами и кистью
влюбленно и злыдно еврей Левитан.

Скучая трудом, лютовала во блуде,
шептала арапу: кровцой полечи.
Уж как тебя славили добрые люди
бахвалы, опричники и палачи.

А я тебя славить не буду вовеки,
под горло подступит - и то не смогу.
Мне кровь заливает морозные веки.
Я Пушкина вижу на жженом снегу.

Наточен топор, и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.

Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
и мне в этой жизни не будет защит,
и я не уйду в заграницы, как Герцен,
судьба Аввакумова в лоб мой стучит.

1969

[Виктор]

И я вставлю две копейки из стихов Чичибабина - о моем родном Крыме...
Судакские элегии

I.
Когда мы устанем от пыли и прозы,
Пожалуй, поедем в Судак.
Какие огромные белые розы
Там светят в садах.

Деревня – жаровня. А что там акаций!
Каменья, маслины, осот…
Кто станет от солнца степей домогаться
Надменных красот?

Был некогда город алчбы и торговли
Со стражей у гордых ворот,
Но где его стены и где его кровли?
И где его род?

Лишь дикой природы пустынный кусочек,
Смолистый и выжженный край.
От судей и зодчих остался песочек –
Лежи загорай.

Чу, скачут дельфины! Вот бестии. Ух ты,
Как пляшут! А кто ж музыкант?
То розовым заревом в синие бухты
Смеется закат.

На лицах собачек, лохматых и добрых.
Веселый и мирный оскал,
И щелкают травы на каменных ребрах
У скаредных скал.

А под вечер ласточки вьются на мысе
И пахнет полынь, как печаль.
Там чертовы кручи, там грозные выси
И кроткая даль.

Мать-Вечность царит над нагим побережьем,
И солью горчит на устах,
И дремлет на скалах, с которых приезжим
Сорваться - пустяк.

Одним лишь изъяном там жребий плачевен
И нервы катают желвак:
В том нищем краю не хватает харчевен
И с книгами – швах.

На скалах узорный оплот генуэзцев,
Тишайшее море у ног,
Да только в том месте я долго наесться,
Голодный, не мог.

А все ж, отвергая житейскую нехоть –
Такой уж я сроду чудак, -
Отвечу, как спросят: «Куда нам поехать?» –
«Езжайте в Судак».

II.
Настой на снах в пустынном Судаке…
Мне с той землей не быть накоротке,
она любима, но не богоданна.
Алчак-Кая, Солхат, Бахчисарай…
Я понял там, чем стал Господен рай
после изгнанья Евы и Адама.

Как непристойно Крыму без татар.
Шашлычных углей лакомый угар,
заросших кладбищ надписи резные,
облезлый ослик, движущий арбу,
верблюжесть гор, с кустами на горбу,
и все кругом – такая не Россия.

Я проходил по выжженным степям
и припадал к возвышенным стопам
кремнистых чудищ, див кудлатоспинных.
Везде, как воздух, чудился Восток –
пастух без стада светел и жесток,
одетый в рвань, но с посохом в рубинах.

Который раз, не ведая зачем,
я поднимался лесом на Перчем,
где прах мечей в скупые недра вложен,
где с высоты Георгия монах
смотрел на горы в складках и тенях
что рисовал Максимильян Волошин.

Буддийский поп, украинский паныч,
в Москве француз, во Франции москвич,
на стержне жизни мастер на все руки,
он свил гнездо в трагическом Крыму,
чтоб днем и ночью сердце рвал ему
стоперстый вопль окаменелой муки.

На облаках бы – в синий Коктебель,
да у меня в России колыбель,
и не дано родиться по заказу,
и не пойму, хотя и не кляну,
зачем я эту горькую страну
ношу в крови, как сладкую заразу?

О, нет беды кромешней и черней,
когда надежда сыплется с корней
в соленый сахар мраморных расселин,
и только сердцу снится по утрам
угрюмый мыс, как бы индийский храм,
слетающий в голубизну и зелень…

Когда, устав от жизни деловой,
упав на стол дурною головой,
забьюсь с питвой в какой-нибудь клоповник,
да озарит печаль моих поэм
полынный свет, покинутый Эдем,
над синим морем розовый шиповник.

III.
Восточный Крым, чья синь седа,
а сень смолиста, -
нас, точно в храм, влекло сюда
красе молиться.

Я знал, влюбленный в кудри трав,
в колосьев блестки,
что в ссоре с радостью не прав
Иосиф Бродский.

Но разве знали ты и я
в своей печали,
что космос от небытия
собой спасали?

Мы в море бросили пятак, -
оно - не дура ж, -
чтоб нам вернуться бы в Судак,
в старинный Сурож.

О сколько окликов и лиц
нам незнакомых,
у здешней зелени, у птиц,
у насекомых!..

Росли пахучие кусты
и реял парус
у края памяти, где ты
со мной венчалась.

Доверясь общему родству,
постиг, прозрев, я,
что свет не склонен к воровству,
не лгут деревья.

Все пело любящим хвалу,
и, словно грезясь,
венчая башнями скалу
чернелась крепость…

А помнишь, помнишь: той порой
за солнцем следом
мы шли под Соколом-горой
над Новым Светом?

А помнишь, помнишь: тайный скит,
приют жар-птицын,
где в золотых бродильнях спит
колдун Голицын?

Да, было доброе винцо,
лилось рекою.
Я целовал тебя в лицо –
я пил другое…

В разбойной бухте, там, где стык
двух скал ребристых,
тебя чуть было не настиг
сердечный приступ.

Но для воскресших смерти нет,
а жизнь без края –
лишь вечный зов, да вечный свет,
да ширь морская!

Она колышется у ног,
а берег чуден,
и то, что видим, лишь намек
на то, что чуем.

И, взмыв над каменной грядой,
изжив бескрылость,
привету вечности родной
душа раскрылась.
1974, 1982

Ялта

И свет, и море, и трава
Ярки по-ялтински.
Я глаз не в силах оторвать
от этой яркости.

Об этой Ялте с давних пор
Немало наврано.
Она раскинулась у гор
и дышит лаврами.

Иным, на солнце разварясь,
в ней все наскучило.
А я приехал в первый раз,
и то – по случаю.

Я с Севера, устав, как вол,
добра не чаючи,
пришел послушать рокот волн
и крики чаячьи.

Без модных платьев, без пижам
здесь встретить некого, -
я их симпатий избежал –
и в домик Чехова.

Смотрю сюда, смотрю туда,
задравши голову,
и говорю: «Вот это да!
Вот это здорово!»

А моря синь, а моря синь
ни с кем не дружится,
соленой пылью моросит,
валами рушится.

По вечерам в тепле луны
Цикады тикают,
и все дворы оплетены
лозою дикою…

клянусь быть сытости врагом,
но, тем не менее,
я здесь, крикун, смотрю кругом
в благоговении.

Я – ночь, я – берег, я – волна,
я – дух над шабашем.
Душа лишь вечности верна
в молчанье набожном.

Мои глаза мокрым-мокры,
они, смущенные,
не налюбуются на Крым,
на море Черное…

Не по карману нам пока,
в работу канувшим,
лежмя, пролеживать бока
на теплых камушках.

И я, набравшись добрых чувств
у древней осени,
на долгий срок не загощусь
в курортной просини.

Спускаюсь с кручи на бульвар,
у моря рыскаю
и рад, что у судьбы урвал
хоть осень крымскую.
Начало 1960-х

Дельфинья элегия

Как будто бы во сне повинном,
что не со всяким может статься,
я чувствую себя дельфином
на кара-дагской биостанции.

Зачем я дался людям глупым
и почему хоть в скалах выбей,
мы то всего сильнее любим,
что нам приносит боль и гибель.

В бассейне замкнутом и душном,
где развернуться сердцу негде,
что в теле мне моем недужном
и в обреченном интеллекте?

Я разлучен с родимой бездной,
мне все враждебно и непрочно,
а надо мной не свод небесный,
а потолок цементно-блочный.

С тремя страдальцами другими,
утратив братьев и подругу,
плыву и прыгаю за ними
по кругу, Господи, по кругу!

Нас держат с котиками вместе,
и так расчетливо и дико
на мне сбывается возмездье
за поведенье Моби Дика.

Во славу трубящей науки,
что дуракам сулит бессмертье,
сношу бессмысленные муки
и не прошу о милосердье.

Спасибо, брат старшой, спасибо,
дитя корысти и коррупций, -
твоя мороженная рыба
не лезет в горло вольнолюбцу.

И вот – в пяти шагах от моря,
от неба синего, от рая
я с неразумия и горя
никак не сдохну, умирая.
1984

[Sergio2010]

Андрей Чемоданов
"к той девушке читающей письмо
написанное авторской рукою
не прочитаю хмурое письмо
написанное собственной рукою

но прочитаю тихое письмо
начертанное девичьей рукою
а девушка прочтет мое письмо
нахмурившись над первой же строкою"