Стихи [каталог в первом сообщении]

[Виктор]

Джон Донн

Nunc lento sonitu dicunt, morieris;
И теперь при протяжном звуке (колокола) они говорят: ты умрешь;

Медитация XVII.

Тот, по ком звонит колокол, — столь плохо может быть ему, что он и не слышит звона; не так ли и я: полагаю, будто не совсем еще худо дело мое, а те, кто вокруг — им-то ведомо мое состояние — и вот уж отзвонили по мне, а я и не знаю о том. Церковь есть церковь вселенская, соборная церковь — и таковы же ее деяния. Все, творимое ею, — всеобщее достояние. Крестит ли она младенца — и я вовлечен в это крещение, ибо через крещение сочетается он с водительницей, что водительница и мне, и сливается с телом, в котором я — один из членов его. Погребает ли она мужа — это погребение задевает меня: все человечество — создание одного автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие — Болезнью, иные — Войной, а иные — Справедливостью, — но на каждом переводе лежит рука Господа; и она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой(22): и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас: а для меня, кто по болезни своей стоит уже почти у самой двери, призыв его звучит громче, чем для других. Когда-то монашеские ордена спорили, кому пристало первыми звонить к заутрене — дошло едва ли не до тяжбы: спорили о благочестии и достоинствах орденов, о вере и заслугах, — и решено было, что первыми должны звонить те братья, что встают раньше. Осознай мы, каким достоинством наделяет нас звон колокола, что призывает к нашей последней, вечерней молитве, мы почли бы за счастье причаститься ему, поднявшись раньше, взыскуя в нем своей доли наравне с тем, по кому звонят. Ибо колокол звонит о тех, кто внемлет ему; и хотя он умолкнет, чтобы зазвучать еще раз, с этого мгновения услышавший его, чтобы далее ни случилось, в Боге соединен с ушедшими. Кто не поднимет глаза к Солнцу, когда оно восходит? Но сможет ли кто оторвать взгляд от кометы, когда она вспыхивает в небесах? Кто не прислушается к звону колокола, о чем бы тот ни звонил? Но кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих? Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий — часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа: меньше — на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе. У кого повернется язык назвать нас попрошайками, алчущими страдания, кто скажет, что мы — те неимущие, что берут в долг у имущих, будто нам мало своих страданий, и мы должны принять на себя еще большие, придя за ними в дом соседей своих. Поистине, простительна была бы та жадность, что заставляла бы нас поступать таким образом; ибо горе есть сокровище, но редко какой человек имеет его в избытке. Никому не дано горя в избытке, ибо будь это так, оно взращивало бы нас и заставляло плодоносить, как садовник — дерево, и готовило бы к встрече с Богом, но этого не происходит. Ибо, если отправляясь в путешествие, человек берет с собой сокровище: слиток золота или золотой песок, но при том у него нет при себе разменной монеты, что толку от сокровища — им не расплатишься в дороге. Беда — такое сокровище по сути своей, но что пользы от нее в качестве разменной монеты, хоть она и приближает нас к нашему дому — небесам. Другой, как и я, может быть болен, столь болен, что стоит на пороге смерти, и беда его таится в его утробе, как золото в руднике, — но что может он извлечь из того? Лишь колокол, что сообщает мне о его несчастье, извлекает это золото на свет и предлагает мне: ибо если, помыслив об опасности, грозящей другому, я задумаюсь над той, что нависла надо мной, то тем я оберегу себя самого, обратившись за помощью к Богу, Который есть наше единственное безопасное убежище.
Перевод и комментарии А.Нестерова:

(1)Ср. у Р. Бертона в "Анатомии меланхолии": "Побудительные причины наших недугов столь же многообразны, как и сами недуги; звезды, небеса, стихии и все, сотворенные Господом существа вооружились против грешников. Некогда они были, конечно, благими по своей сути и то, что теперь многие из них губительны для нас, произошло не в силу их природы, но в силу нашей развращенности. Ибо вследствие падения нашего прародителя Адама они изменились, земля проклята, влияние звезд изменилось, четыре стихии, животные, птицы, растения готовы теперь вредить нам...." Цит. по: Ингер А.Г. Из истории английской литературы XVII - XVII вв. Роберт Бертон. Оливер Голдсмит. Джонатан Свифт. Коломна, 1996. С. 73.

(2)Ср. у Донна в "Священных сонетах", V:
"Я микрокосм, искуснейший узор,
Где ангел слит с естественной природой,
Но обе части мраку грех запродал,
И обе стали смертными с тех пор..."
(Пер. Д.Щедровицкого).

(3)Ср. у Р.Бертона: "Любой человек величайший враг самому себе. Как часто мы стараемся погубить себя, злоупотребляя теми прекрасными дарами, которыми Господь одарил нас - здоровьем, богатством, силой, умом, ученостью, искусностью, памятью, используя их себе же на погибель... Мы вооружаемся, чтобы истребить самих себя и используем разум, ухищрения, рассудительность, все, что должно помочь нам, в качестве разнообразного оружия для собственного истребления." Цит. по: Ингер А.Г. Из истории английской литературы XVII - XVII вв. Коломна, 1996. С. 75. Заметим, что меланхолия считалась высшим из четырех темпераментов. Так, Агриппа пишет, что "благодаря меланхолии... случается, что люди становятся поэтами. Помимо того <Аристотель> говорит, что все, кто отличается в науках, в большинстве своем являются меланхоликами. Говорят, что душу, побуждаемую меланхолическим соком, ничто не остановит и, порвав телесные узы и путы, она вся восхищена воображением и становится обиталищем также низших демонов, у которых зачастую учится искусству" (La Philosophie occulte ou la Magie de Henri Cornellie Agrippa, Divisee en Trois Livres. Paris, 1910. I, LX. P. 160 - 161). В таком контексте рассуждения Донна о болезни и ее связи с меланхолией, несомненно, соотносятся с его же "Парадоксами", где он говорит, что все сущее убивает себя, но благороднейшие создания поспешают к смерти быстрее других, ибо жаждут достичь совершенства, однако то тут же оборачивается распадом и смертью. (См.: Donne J. Paradoxes, I.)
(4) Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел. (Быт. 18, 27).
(5)Августин. Исповедь. I. 6: "И все-таки позволь мне говорить перед Тобой Милосердный, мне, "праху и пеплу".
(6)Иов. 1, 22.
(7)Быт. 28, 16.
8. "Ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их" (Мф. 13, 15).
(9)Определение Бога как "шара, центр которого везде, а окружность нигде" наиболее известно благодаря Николаю Кузанскому, однако этот же образ можно встретить и у Генриха Сузо в "Житии", в анонимной немецкой "Песни о Троице", у Экхарта, со ссылкой на Гермеса Трисмегиста. Интереснее то, что именно Кузанец утверждает: бесконечная линия "была бы кругом, и она была бы шаром" ("Об ученом незнании". I, 15) - таким образом, и философ из Кузы, и Донн проводят совершенно сходное сближение прямой и окружности.
(10) 4 Цар. 4, 40.
(11)Притч. 13, 18.
(12)Ис. 58, 8.
(13)В этом донновском пассаже можно услышать отзвук идей Фрэнсиса Бэкона, впервые высказавшего мысль о том, то некогда Африка и Америка были едины. (Данным наблюдением мы обязаны А.Синодову.)
(14)Три "неблагородных" металла в этом списке отнюдь не случайны. В системе астрологических соответствий свинец соотносится с Сатурном, железо - с Марсом, а желтая медь (собственно говоря, латунь) - с Венерой. В медицинской астрологии Сатурн отвечает за черную желчь, Марс - за желчь, а Венера - за слизь и кровь человеческого организма. (В этой схеме мы опираемся, прежде всего, на Агриппу Неттесгеймского.) Тем самым, перед нами - четкая симптоматика болезни.
(15)Быт. 28, 12: И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней.
(16)Донн исходит из птолемеевой системы мира, в которой планеты и звезды движутся вокруг неподвижной Земли. При этом сфера звезд расположена дальше от Земли, и потому вращается быстрее.
(17)Быт. 3, 19.
18.В оригинале стоит слово "diminutive". В геральдике это - малая фигура, повторяющаяся в поле герба и своими очертаниями и ориентацией соответствующая некой большой фигуре.
(19)Ср. в "To the Countess of Bedford" ("T' have written..."), 61 - 66:
First seeds of every creature are in us,
What ere the world hath bad, or pretious,
Mans body can produce, hence hath it beene
That stones, wormes, frogges and snakes in man are seene:
But who ere saw, though nature can worke soe,
That perle, or gold, or corne in man did grow?
(20)Фактически, речь идет о различии между заразными заболеваниями, раковыми заболеваниями и лихорадками.
(21)Ср. Августин. Исповедь: "А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое" (кн. XI, гл. XIV).
(22)Ср. Данте. Paradiso XXXIII. 85-87.
"Я видел - в этой книге сокровенной
Любовь как книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
Суть и случайность, связь их и дела,
Все - слитое столь дивно для сознанья,
Что речь моя как сумерки тускла."

[Винни-Пух и все-все-все]

Отсутствуя великолепно

На дне морском и океанском дне
Кувшины плавают и с ними я знакома,
Они с цветочками являются ко мне,
Вплывая в окна и в проём балкона.

Великолепны тел их косяки,
Сверкающие горлами сосуды,
Где дышат свежестью листва и лепестки,
И слёзы свежие из глаз – не из посуды.

Владея речью этой свежести, легко
Владеют музыкою тайны –
Райским смехом,
Когда все ужасы остались далеко
От жизни прожитой
И опыт содран с мехом.
Юнна Мориц

[Kale]

Я должен не потерять
Возможность жизнь удержать
Я должен встать и спастись
Остановиться, найтись
Проснуться, когда в душе вдруг поднимается муть
Бороться за свою Суть!

(Кукрыниксы. "Зло")

[Винни-Пух и все-все-все]

Художник в парусиновых штанах,
Однажды сев случайно на палитру,
Вскочил и заметался впопыхах:
«Где скипидар?! Давай — скорее вытру!»

Но, рассмотревши радужный каскад,
Он в трансе творческой интуитивной дрожи
Из парусины вырезал квадрат
И... учредил салон «Ослиной кожи».
Саша Черный

[Talifa]

Песня Бродского

В дорогу! Живо! Или в гроб ложись! -
Да, выбор небогатый перед нами.
Нас обрекли на медленную жизнь,
Мы к ней, для верности, прикованы цепями.

И кое-кто поверил второпях,
Поверил без оглядки, бестолково, -
Но разве это жизнь, когда в цепях?
Но разве это выбор, если скован?

Коварна нам оказанная милость, -
Как зелье полоумных ворожих!
Смерть от своих за камнем притаилась,
И сзади - тоже смерть! Но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,
И мы молчим, как подставные пешки!
А в лобовое грязное стекло
Глядит и скалится позор в кривой усмешке.

И если бы оковы разломать,
Тогда бы мы и горло перегрызли
Тому, кто догадался приковать
Нас узами цепей к хваленой жизни!

Неужто мы надеемся на что-то?
А, может быть, нам цепь не по-зубам?
Зачем стучимся в райские ворота
Костяшками, по кованым скобам?!

Нам предложили выход из войны,
Но вот какую заломили цену:
Мы к долгой жизни приговорены
Через вину, через позор, через измену!

Но рано нас равнять с болотной слизью, -
Мы гнезд себе на гнили не совьем!
Мы не умрем мучительною жизнью,
Мы лучше верной смертью оживем!


В. Высоцкий

[yasama]

Это было б дождём —
если б не было снегом.
Он беззвучно рождён
нашим пасмурным небом.

Он летит с высоты —
и ложится под ноги.
Станут снова чисты
города и дороги.

Начинай, снегопад! —
час решающий пробил —
с обнуления дат,
обеления кровель.

…Возвращаемся вспять,
к зыбким сваям причала,
ибо завтра опять
всё начнётся сначала.

Вновь среди белизны
лягут чёрные строчки —
ибо нет у весны
ни числа, ни отсрочки.

Георгий Яропольский

[Боря Ч]

И будет долго тишина расти,

Как Дерево, и полниться вниманье.

Чтоб к Тайне жизни ближе подойти,

Нужна такая полнота молчанья!



О Боге рассказать никто не мог,

Его глубокой тайны не разрушив.

Сказать о Боге может только Бог,

Проникнувший в замолкнувшую душу.






***


Мне надо вечно замирать и слушать,

Мне надо каждый день сходить на нет,

Чтобы пространство промывало душу

И сквозь нее мог пробиваться свет.



Мне в жизни только этого и надо –

Чтоб вечный свет мне душу исследил.

Всё только – чуткость слуха, ясность взгляда –

И ликование бессчетных крыл.



Зинаида Миркина

[yasama]

* * *

«Добрый день, имярек», —
обознался прохожий.
Я не тот человек —
видно, просто похожий.

Мы расстались навек,
только фраза осталась.
«Я не тот человек», —
ненароком шепталось.

Окунаешься в быт,
невозможный без дозы, —
эта фраза свербит
вроде старой занозы.

«Я не тот человек», —
констатируешь утром,
отправляясь в пробег
по рутинным маршрутам.

И бредя на ночлег
средь привычного хлама:
«Я не тот человек», —
повторяешь упрямо.

Я по горло игрой
этой сыт, если честно.
Я не тот, а другой,
только кто — неизвестно.

Это сделал мой век,
искажающий лица.
Я не тот человек,
а к тому — не пробиться.

Меж слепцов и калек
повседневной пустыни:
«Я не тот человек», —
утверждаю поныне.

И в зеркальную гладь
всё гляжу исподлобья,
не желая признать
достоверность подобья.

* * *

Над пустырём кружатся хлопья снега ―
их можно видеть только на лету.
Спеша из тьмы небес, они с разбега
врезаются в земную темноту.

Когда б им век отпущен был подольше!
Наст ляжет через месяц, а сейчас
одна лишь глина липнет на подошвы,
осенней влагой мёртвою сочась.

Чем этот снегопад январских хуже?
Родится снег, на гибель обречён.
Снежинка, вспыхнув, тут же гаснет в луже!
Но, в сущности, здесь лужа ни при чём.

Так кто ж виной? Лишь тот, кто мог помочь ей,
но — спасовал опасливо, не спас.
Вот он бредёт по слякоти полночной,
и горло перехватывает спазм!

Напрасный спазм. В запасе — ни слезинки.
Какая казнь карает слепоту?!
…Над пустырём — беззвучные снежинки.
Из темноты. И — снова в темноту.

* * *

Когда смыкается печаль
над выщербленным суесловьем,
то переход к иным речам
природой ночи обусловлен.

Он обусловлен тишиной,
дождём, распластанным по крышам,
и очень внятною виной,
чей голос в гомоне чуть слышим.

Тогда рождаются слова
о том, что якобы забыто,
и — распрямляется трава
из-под глумливого копыта...

Разъятые на «я» и «ты»,
мы искренности не стыдимся:
так разведённые мосты
томит желание единства.

Мосты, естественно, сведут,
Сомкнётся линия трамвая,
Загомонит весёлый люд,
друг дружке медь передавая.

Георгий Яропольский

[Vediki]

ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД
Шотландская баллада
(из Роберта Стивенсона)

Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.

В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.

Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.

На вересковом поле,
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый - на живом.
_______

Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.

В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.

Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.

Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"

Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.

Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет,-
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.

Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.

Гневно король промолвил:
"Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!"

Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море катились валы.

И вдруг голосок раздался:
"Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!

Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!" -
Карлик сказал королю.

Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
"Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!

Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем...
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.

Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод -
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!.."

Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик:

"Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.

А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед!"

Перевод Самуила Маршака

А здесь замечательный мультфильм, снятый по этой балладе.
http://multikonline.ru/590-luchshijj-st ... vdrip.html

[Березина]

Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?
В чем нашей жизни смысл?- Он нам непостижим.
Как много разных душ под колесом фатальным
Сгорает в пепел, в прах. А где скажите, дым?

Благородство и подлость, отвага и страх -
все с рожденья заложено в наших телах.
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже -
мы такие, какими нас сделал Аллах
(О.Хайям)

[Винни-Пух и все-все-все]

...Есть еще неба клочок за углом,
Утром белесый, а к полночи синий –
Прошлый, и вечный, и будущий дом
В розовых росчерках молнийных линий.

Есть еще хлеб, и живая вода,
Чаще по каплям, а вдруг – и до края...
И над окном – голубая звезда...
Или я выдумал, что голубая?

А под окном, в тот же цвет голубой,
Свечки вербник в убранстве невзрачном..
Помнишь, как мы говорили с тобой
Про путешествия с дымом табачным?

То он клубится, то сходит на нет,
Стелется и подбирается к кленам,
Ежеминутно меняющим цвет,
Темнозеленым и светлозеленым...

То он клубится, то сходит на нет
И пропадает неуследимо...
Так же, как жизнь – та, что назвал поэт
Тенью, бегущей от дыма...

Все же, наверно, едва ли он прав...
В тысячный раз, как впервые,
Детские запахи утренних трав
И облака заревые...

В белом и алом, они пронеслись,
Только лишь сизая дымка осталась...
Жизнь, не кончайся, мгновенье, продлись,
Самую малость, хоть самую малость...

***
В этой жизни, не столь беспечальной,
Но не столь и печальной, поверь,
Не случается зря и случайно
Даже малых невзгод и потерь.

И друзей, и Любовей утрата,
И забытые даже стихи –
Это все – неизбежная плата
За какие-то наши грехи.

Пусть они не смертельны, не тяжки –
Набирается по мелочам;
И летают, летают костяшки,
И бухгалтер не спит по ночам.
Приближаются наши итоги...
Что ж мы вспомним, Психея, с тобой
В час, когда похоронные дроги
Заколотятся по мостовой?

***
Черным голубем – нет, черным грачонком
На белом снегу – нет, на белой реке,
уплывающим вдаль...
Как несет,
как уносит,
как крутит вода!
Это время,
бегущее, словно вода
Это память,
летящая, словно вода,
Это белое море, это белые льдины печали...
Я бегу за тобой,
но напрасна погоня –
– не дано нам ходить по воде.
Я бегу сквозь тебя
и сквозь время твое прохожу...
Как обманчива прочность этого снега
и этих берез!
Как призрачна ясность
этого нашего дня!
Я держу твою руку –
– но все глубже –
В необъятный разлив
этих белых февральских снегов,
В безоглядный разбег
этой белой печали –
Без меня,
без меня...
И нет сил у протянутых рук,
у протянутых слов,
у протянутых губ –
Не помочь,
не спасти –
от тоски,
От пустого, слепого, от белого мира,
Уставившего свои бельма –
– смотреть,
как ты тонешь.

***
После долгой бессонницы странна
Серо-сизая зыбкость покоя...
Спит Россия под пухом тумана...
Что там видит? – скорей, что пустое.

То вчерашние траты считает,
То пугается завтрашних тягот,
И во сне не широко хватает,
Разве на день – куда, чтобы на год...

Поутру согрешит втихомолку,
А покается – к поздней обедне,
Проживется – так зубы на полку...
Ну а год – да и вдруг, что последний?

А тебе-то какая морока?
Ты чужие грехи не избудешь...
Да и кто ты – так чуждо-жестоко
Всех, без выбора, рядишь и судишь?

Я, как все, – тоже с лавки на печку,
Но с одним не умею смириться,
Что висит эта пухлая вечность,
Ни туда ни сюда – и все длится...

И стучит, и торопится поезд.
Только даль не приносит ответа...
Спит, под пухом тумана покоясь,
Серо-сизая русская Лета.

***
Стреляет за девочкой мальчик
Пятидесяти с лишним лет,
Души отставной барабанщик,
Военной поры шпингалет.

С распахнутостью балагура
И лисьей улыбкой льстеца
Выпендривается... Но хмуро
Не сходят морщины с лица,

Не сходят тяжелые тени
Утраты и долгой вины...
О Боже, как щедры колени,
Как руки прохладно-нежны,

И волосы бьются от бега,
Как давние, дивные, те...
Ищи прошлогоднего снега
И воду носи в решете.

Что ей до утрат и потемок,
Всего, что давно и потом...
Играет веселый волчонок
Потрепанным лисьим хвостом.

И входит жестокость и ласка
В условия вечной игры...
Но помни, чем кончилась сказка:
Хвост не распускай из норы.

***
Московское утро

...Ей снится - убивать - и тотчас же ласкать.
Мандельштам

...И несмотря на все наезды,
Все близко в городе твоем –
Его немытые подъезды,
Метро, набитое жульем,
Смешавшиеся вдрызг страницы
Надутости и нищеты,
И слуги верные Денницы –
Зарей вопящие коты.
...Когда рассветом над Капотней
Дымы зеленые видны,
Ты думаешь про гнев Господний
Или пожар у Сатаны...
Но бодр и весел спозаранку,
Апрельский говорун-скворец:
Клюет забытую баранку
И каламбурит, словно Лец.
Днем все хлопочут и торгуют,
Воруют, бьют, берут, дают...
А ночью ветры грозно дуют,
И звезды смотрят в неуют.
Как разместить, не перепутав,
Во сне, на белой простыне,
Всю пестрядь облачных лоскутов,
Летящую – в окне, во мне?
Как совместить, не впав в смятенье,
Усталость, боль, любовь, беду,
Мальчишеское нетерпенье –
Бродить в раю, гореть в аду?
Разбег мечты и тягость быта,
Тоску, мороз, синель, апрель,
Что непрожито, что изжито,
И эту прель, и эту трель...
И раннюю – со смертью рядом –
Прогулок долгих тишину,
И эту – ранящую взглядом,
Недостоверную весну...

***
Непоседа, циркачка, певичка –
Бьется ласточка – жилкой в виски –
И завидует снизу Девичка –
Сто саженей осенней тоски.

Прямизне пешеходных дорожек
Соответствует лип высота,
И стожок – не стожок, а острожек
Податному сословью листа.

Равно замкнуты старость и младость
В побелевший за лето чугун,
И в пыли воробьиная радость
Замирает под гогот трибун.

Так и мы – в суете, в суматохе,
На свету, на спеху, на бегу,
В пересудах и спорах эпохи
Забываем, что тоже в КРУГУ.

Этот круг – не преград, не запретов,
Не обид, не утрат, не измен...
Этот круг – да и только ли этот? –
Нам ниспослан – прозренья взамен.

Отступая, и снова бросаясь,
Расставаясь – для новых разлук,
Мы идем, его стен не касаясь...
О незримый и ласковый круг!

Выше, выше, и дальше, и дальше...
«Мир прекрасен, и прям, и высок...»
...И играющий в сумраке мальчик
Сыплет, сыплет сквозь пальцы песок…

***
Я когда-то любил поезда,
Дактилический звук их круженья,
И в окне голубая звезда
Узнавала свое отраженье.

Я когда-то любил корабли,
Голубые их ленты и флаги,
И что путь их – до края земли
Иль хотя бы – из греков в варяги.

Даже рокот дюралевых птиц
Был когда-то так странно приманчив;
Быстр их путь до богатых столиц
Иль хотя бы – до бедной Ламанчи.

Но однажды, проснувшись, поймешь,
Как в тоске перед черным провалом –
Быстрота – это мнимость и ложь;
Правда – та, что прошел пешедралом.

Голубая уходит звезда
В тень поникшей над логом ракиты,
И от жизни – два бедных следа,
Что на глине дождем полусмыты...
Валерий Рыбаков

[Talifa]

На самом деле мне нравилась только ты,
мой идеал и мое мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
и это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
летаешь между Орсе и Прадо, -
я, можно сказать, собрал тебя по частям.
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
третья умеет все принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая - во мне
(вместе больше не попадалось).
Одна, как ты, со лба отдувает прядь,
другая вечно ключи теряет,
а что я ни разу не мог в одно все это собрать -
так Бог ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты
допустила меня раза три через все препоны, -
осталась тут, воплотившись во все живые цветы
и все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
подачки сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.

Д. Быков

[Виктор]

Мой мир, составленный из мин,
и нет дорог, и нет равнин.
Неизворотливая я
тяжеловесна для житья.
Не мина ли сама Земля -
планета - родина моя.
Она моё, а я её
потенциальное сырьё.
Взрываюсь, будоража ад,
взлетаю, как аэростат,
и разлетаюсь на куски
бездумья, скуки и тоски.
Затем из этого хламья
обратно складываюсь я.
Как будто некий механизм
бессмертный, словно атавизм,
внутри притерся и живёт -
самоубиться не даёт.
Кто там твердит: "Не умирай"?
А в лоно женское спираль
вошла, как в склеп, и неспроста.
Не ждёт потомства пустота.
Светлана Заготова

Уносит зыбь словарная
Моё житьё-бытьё -
Волшебное бездарное
Сокровище моё.
Пришла отрада поздняя,
А жизни - лишь щепоть,
Всё больше только воздух я,
Лишь воздух, а не плоть,
Лишь воздух над полянами,
Воздушная струна,
Которой на заклание
Вся жизнь принесена.

* * *
Когда подует с поля ветер,
И вложит вихрь свои персты
Во все, что так болит при свете
И под покровом темноты,
Когда подует ветер с поля
И мир в душе сведет на нет, -
На свете есть покой и воля:
Ты и во лжи велик, поэт.
Когда подует ветр протяжно,
Как никогда не дул в раю,
Колебля скипетр твой бумажный
И душу писчую твою, -
Листок дрожит, как лист древесный
Смоковницы или ольхи,
И падает душа отвесно
В бездушную лазурь тоски...

* * *
О Господи, благослови
Любовь, пока еще живую,
Где губы легкие твои -
Я, как в последний раз, целую.
Их створчатый барочный рай,
Их трещинки и их изломы,
О Господи, не отбирай -
Они вовек неповторимы.
О Господи, благослови
Сквозь ноту вечную разлуки
Еще вплетённые в мои
Недоцелованные руки.
В них все отмычки и ключи,
И вдаль судьбы моей продлённость....
О Господи, переучи
Неразделённость в разделённость.
О Господи, благослови
Моё последнее мученье,
Последний лик моей любви,
Его жасминное свеченье.
Я неумелый поводырь,
Но там, где прежде было пусто,
Любви развернутый псалтырь
Закормит мир горстями грусти.
О Господи, благослови
Последнюю свечу и спичку,
Прекрасный лик моей любви,
Его презренное величье.
Ещё вся музыка звучит,
И флейт ещё не отобрали,
Ещё вся музыка горчит
Жемчужиной на дне печали.
Я слышу этот благовест,
Он наши небеса листает....
Любви моей нательный крест
В смертельный крест перерастает.
И с мертвым ликом судии
Придёт палач, любви наследник...
О Господи, благослови
Мой крест прижизненный последний.
Последний крест, последний лик,
Судьбы последнее приятье...
О Господи, не умали
Моё последнее объятье...
Татьяна Литвинова

Остановись у бездны на краю,
покуда не в аду и не в раю -
в преддверии любовного недуга.
Путям для отступленья несть числа.
Еще душа к душе не приросла,
не больно отнимать их друг у друга.
Светлана Смоленская

Не связует нас больше нить.
Наших душ не коснулся долг.
Не по силам им дольше длить
Миг, что стал сиротлив и гол.
Выше сил напряженьем лет
Измерять предпоследний смысл,
Тенью падает бывший свет.
Мотыльком ускользает мысль.
И разомкнуты токи. Пуст
Миг, и нет в том ничьей вины.
Распускается новый куст
Несгорающей купины.
Татьяна Чепелянская

Горит звезда в пустынных небесах...
О, сколько раз она уже горела
И в небесах, и в прозе, и в стихах, —
Какое мне до звёзд до этих дело.

Одна звезда, в безумной вышине
И в вечности своей невыносимой,
Горит и опаляет сердце мне,

И вот встаёт, среди лучей и дыма,
В сиянии любви первоначальной
Твой детский лик, жестокий и печальный.
Владимир Смоленский

Ночной экспресс

Ночной экспресс бессонным оком
Проглянет хмуро и помчит,
Хлестнув струей горящих окон
По черной спутанной ночи,

И задохнется, и погонит,
Закинув голову, сопя,
Швыряя вверх и вниз вагоны,
За стыком - стыки, и опять

С досады взвоет и без счета
Листает полустанки, стык
За стыком, стык за стыком,
к черту
Послав постылые посты...

Мосты ударам грудь подставят,
Чтоб на секунду прорыдать
И сгинуть в темени...
И стая
Бросает сразу провода.

И - в тучи,
и в шальном размахе
Им ужас леденит висок,
И сосны - в стороны, и в страхе,
Чтоб не попасть под колесо...

И ночь бежит в траве по пояс,
Скорей, но вот белеет мгла -
И ночь
бросается под поезд,
Когда уже изнемогла...

И как же мне, дорогою мчась с ними
Под ошалелою луной,
Не захлебнуться этим счастьем,
Апрелем, ширью и весной...

Уроки композиции

Весенний день дымит и кружится,
Мелькает и в глазах рябит,
От солнечного пива в лужицах
Пьянеют даже воробьи.

А вечерами крики умерли,
И месяц вылез, ярко-рыж,
И слышно мне в тиши, как сумерки
Стекают гулко с синих крыш.

А ночь запахнет дымом, дынями,
Вздыхает у мостов вода.
И звезды трепетными линями
Дрожат у ночи в неводах.
1939

Небо покрывалось темной синевою,
Вечер нас баюкал, словно море — лодку,
Вечер был хороший — ты была со мною,
Вечер был хороший, только чуть короткий.
1937

Пустеют окна. В мире тень.—
Давай молчать с тобой,
Покуда не ворвется день
В недолгий наш покой.
Я так люблю тебя такой —
Спокойной, ласковей, простой...
Прохладный блик от лампы лег,
Дрожа, как мотылек,
На выпуклый и чистый лоб,
На светлый завиток.
В углах у глаз — теней покой...
Я так люблю тебя такой!—
Давай молчать под тишину
Про дни и про дела.
Любовь, удачу и беду
Поделим пополам.
Но город ветром унесен,
И солнцу не бывать,
Я расскажу тебе твой сон,
Пока ты будешь спать.
Борис Смоленский, 1937

[Винни-Пух и все-все-все]

Снегом по воздуху, белым по белому
Это письмо этот ветер напел ему,
А "по закону – привет почтальону"
Я приписала в конце
Почерком детским, с отливом фасоли, -
Было сольфеджо и пели фа-соли
Губы на детском лице,
И полагался тогда по закону,
Да, по закону, привет почтальону –
Велосипедному, конному, пешему,
А заодно водяному и лешему,
Всем почтальонам – привет!..
Было сольфеджо и шли по вагону
Многие песни, подобные стону
Писем за давностью лет.
Снегом по воздуху, белым по белому
Это письмо этот ветер напел ему –
Сердцу напел моему,
И разгорелся цветочек мой аленький…
Было сольфеджо и Юнночкой маленькой,
Вместе со всеми идя по вагону,
Я по закону привет почтальону
Пела в кромешную тьму.
Юнна Мориц

На небесах горят паникадила,
А снизу - тьма.
Ходила ты к нему иль не ходила?
Скажи сама!

Но не дразни гиену подозренья,
Мышей тоски!
Не то смотри, как леопарды мщенья
Острят клыки!

И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь!
Ослы терпенья и слоны раздумья
Бежали прочь.

Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила,-
В могиле - тьма.
Владимир Соловьев

Гордыня наказуема. Вспаривший
над якобы бессмысленной толпой
наказывается самим собой --
нет палача, который был бы ближе.
И рухнув не с небес -- а с драной крыши
того, что пьяно и с заносчивой тоской
сооружалось, он за смысл глубокий свой
берется, некий зов как будто слыша
откуда-то -- опять же! -- изнутри.
И, суть свою до смерти уморив,
влачит он видимость существованья,
которое и без того давно,
как водится у нас, обречено,
пока оно совместностью не станет.

***
Красоту подсказывают дали,
исчезает красота вблизи.
И приближенья демон исказил
все контуры, что силу предкам дали
продвинуть мир сюда, где мы едва ли
довольны тем, что есть уже... Но сил
у нас полно -- грядущий миг красив!
Его опять для нас нарисовали
небесные умельцы, чтоб вперед
стремились мы, предощутив, что ждет
разочарованность очарованьем,
когда, привычкою не став, оно
нам брезжащими не обновлено
картинами, где мы другими станем...

***
Родное с чуждым... Вещество -- одно.
Все от того зависит, как настроить
всю эту массу, вставшую горою,
что обойти тебе не суждено.

И в синхрофазотроне быта сном
кварк доброты перелетит порою
в тот край души, где ионы злые роем
жужжат-кружат. И вдруг, потрясено,

все, что есть сущность наша, обновится
и благо просветляет наши лица,
все той же, что и зло, звездой светя.

Но мы убеждены, что все иначе,
что сущности у всех нас однозначны,
а, упрощенным, бог нам не судья.
Валерий Куринский


Стиль
Плюйских полно идей,
Все они – власти в масть,
Власти плюют на людей,
Люди плюют на власть.

Скользко, везде плевки,
Власти скользят и люд.
- Надо уйти в пески, -
Плюнув, сказал верблюд.

Стали страной слюны, -
Все расплевались всласть!..
Жалко слюну страны
Тратить на эту власть.

Сверху плюётся дождь.
Дёргаясь поплавком,
Самовлюблённый вождь
Вооружён плевком.

Плюйский бурлит бурлеск
Плюйского потолка.
Плюйства гламурный блеск,
Глянцевый стиль плевка.
Из "Не для печати", Юнна Мориц

Смысл жизни в том, чтоб было хорошо!
не только духу в нас -- душе и телу,
всему совместно, сразу, не отдельно
лишь одному из троицы. Прыщом

убить легко нас можно, вызвав шок --
тщеславием пространства, если дело
все в том, что мы восторги не узрели,
прекрасное постигнув, взять в расчет,

отдать участию неповторимой силы --
своей, единственной -- в неугасимом
горении, горящему продлив

существованье. Боже мой, как славно,
пересотворяя мир, как будто слайды,
рассматривать действительности миф!
Валерий Куринский

[azamat]

Научите меня...

Научите о том не жалеть
Что начаться успело едва ли…

Научите меня песнь запеть
Не задумываясь о финале …

Научите … И бог мне судья !
Если всё ж я в конце… Опоздали…

Научите ! и сложится так …
Что придет к вам и тот кто в начале ….
))) набежало от ночных бдений... Сильно не бейте )))

[Виктор]

Да мало ли кто бдит ночами... И почему...
Живите, "назло врагу - на радость маме"

[azamat]

[Профессор Дуб]

Ода тренажёру

Великое творенье дней минувших
Явилось как судьбе наперекор. -
Мастер над недугом усмехнувшись,
Выдал миру чудодейственный прибор.-

«ТДИ-01» - жизни нашей вподмогу:
От болезней чтобы излечил.
Нас всему учили понемногу,
Нас никто здоровью не учил.

И чтоб мы с аптекой не водились,
В триединстве в нём соединились:
Мысль Изобретателя России,
Воздух и Вода - как две стихии.

Тренажёр, стаканчика чуть выше,
Но зато как держит хвост трубой,
Век двадцатый, чуть не проскочивший.
Двадцать первый точно за тобой!

На Земле ты один - Т Д И-01!
Как Господь - триедин, и неповторим!
Всемогущий блондин - Т Д И-01!
Сам себе - Айболит, сам себе - Господин.

Омар не Хайям

[Vediki]

Наталья Михайлова
"Кошки не ходят строем"

Кошки не ходят строем, у кошек нет документов.
Им не нужна прописка и даже билеты в кино.
Они сидят без работы или служат в числе агентов
Высших цивилизаций, но чаще им все равно.

Кошки не голосуют, рекламе они не верят,
Лукьяненко и Донцова для них не авторитет.
Кошки - это не люди, но кошки - это не звери,
Они - разумные монстры с весьма далеких планет.

Кошки масс не боятся и мыслят вполне свободно,
С корпоративной культурой кошкам не по пути.
Кошки всегда одеты, как кошки, а не как модно.
Навесьте ярлык на кошку - и кошка вам не простит.

Кошки не верят в бога, а если верят - то тайно,
И не в такого бога, в которого верим мы.
Все, что мы знаем о кошках, узнать удалось случайно,
Их мифы упоминают про ядерный свет зимы.

Но есть и у кошек слабость: им нравится чай в стакане -
Не пить чтоб, а любоваться, - заваренный крепко чай.
Они стучат телеграммы о стороже-ветеране,
Работающем на стройке: "Рекомендован в рай".


Н. Гумилев "Еще не раз Вы вспомните меня..."

Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других - единый не обманный.

Он мог стать вашим тоже - и не стал,
Его вам было мало - или много.
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно молил у Бога.

Но каждый раз вы склонитесь без сил
И скажете: "Я вспоминать не смею,
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею!"

Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других - единый не обманный.

А.Дулов "Еще не раз вы вспомните меня" (Ст. Н.Гумилева) 1989
http://www.biggdi.com/play.php?v=i82BvarBDYg

[Профессор Дуб]

Новогоднее обращение тренажёра ТДИ-01 к Президенту России

Господин Президент России
Медведев Дмитрий Анатольевич!
Вас пришёл просить я
Об оказании мне почести.

Не сочтите меня буратиною,
Хоть внешне и похож на такого.
С рождения я - ТДИ-ноль один,
Или - тренажёр Фролова.

В нашем хмельном Отечестве
Поголовно все люди больны.
Вас прошу поручить мне
Быть главным врачом страны.

Не самоздрав, и не знахарь я пришлый.
Дар особый имею целительный.
Людей немало вернул я к жизни.
Все отзывы обо мне одобрительны.

За работу не буду иметь я
Ни званий, ни денег, ни отдых.
Необходимы мне только: время,
Воля Ваша, вода и воздух.

Мы улучшим здоровье нации!
За качество не беспокойтесь!
Распрощаемся с Русью кабацкою!
Только в должности узаконьте!

Но что же последует далее?
Природа страной залюбуется.
Пойдёт революция в демографии -
Самая народная революция.

Ведь в веке нынешнем двадцать первом,
Чтобы вновь стать богатой и сильною,
России нужно людей примерно
Как сегодня в Китае или хотя бы Индии.

При этом все люди с измальства
Здоровыми будут и крепкими.
А всеми желанное долгожительство
Станет для них лишь делом времени.

Фармацию всю ополовиним
Вместе с официальною медициною.
И пенсионный возраст поднимем
Лет на десять, пятнадцать, как минимум.

А ещё сэкономим деньги
Бюджетного ассигнования.
И всё отдадим до копейки
Науке с образованием.

Господин Президент России
Медведев Дмитрий Анатольевич!
Здесь в кабинете могу спросить я?:
Вы это всё видеть хочете?


Омар не Хайям