Виктор » 13 ноя 2010, 15:16
Джон Донн
Nunc lento sonitu dicunt, morieris;
И теперь при протяжном звуке (колокола) они говорят: ты умрешь;
Медитация XVII.
Тот, по ком звонит колокол, — столь плохо может быть ему, что он и не слышит звона; не так ли и я: полагаю, будто не совсем еще худо дело мое, а те, кто вокруг — им-то ведомо мое состояние — и вот уж отзвонили по мне, а я и не знаю о том. Церковь есть церковь вселенская, соборная церковь — и таковы же ее деяния. Все, творимое ею, — всеобщее достояние. Крестит ли она младенца — и я вовлечен в это крещение, ибо через крещение сочетается он с водительницей, что водительница и мне, и сливается с телом, в котором я — один из членов его. Погребает ли она мужа — это погребение задевает меня: все человечество — создание одного автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие — Болезнью, иные — Войной, а иные — Справедливостью, — но на каждом переводе лежит рука Господа; и она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой(22): и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас: а для меня, кто по болезни своей стоит уже почти у самой двери, призыв его звучит громче, чем для других. Когда-то монашеские ордена спорили, кому пристало первыми звонить к заутрене — дошло едва ли не до тяжбы: спорили о благочестии и достоинствах орденов, о вере и заслугах, — и решено было, что первыми должны звонить те братья, что встают раньше. Осознай мы, каким достоинством наделяет нас звон колокола, что призывает к нашей последней, вечерней молитве, мы почли бы за счастье причаститься ему, поднявшись раньше, взыскуя в нем своей доли наравне с тем, по кому звонят. Ибо колокол звонит о тех, кто внемлет ему; и хотя он умолкнет, чтобы зазвучать еще раз, с этого мгновения услышавший его, чтобы далее ни случилось, в Боге соединен с ушедшими. Кто не поднимет глаза к Солнцу, когда оно восходит? Но сможет ли кто оторвать взгляд от кометы, когда она вспыхивает в небесах? Кто не прислушается к звону колокола, о чем бы тот ни звонил? Но кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих? Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий — часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа: меньше — на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе. У кого повернется язык назвать нас попрошайками, алчущими страдания, кто скажет, что мы — те неимущие, что берут в долг у имущих, будто нам мало своих страданий, и мы должны принять на себя еще большие, придя за ними в дом соседей своих. Поистине, простительна была бы та жадность, что заставляла бы нас поступать таким образом; ибо горе есть сокровище, но редко какой человек имеет его в избытке. Никому не дано горя в избытке, ибо будь это так, оно взращивало бы нас и заставляло плодоносить, как садовник — дерево, и готовило бы к встрече с Богом, но этого не происходит. Ибо, если отправляясь в путешествие, человек берет с собой сокровище: слиток золота или золотой песок, но при том у него нет при себе разменной монеты, что толку от сокровища — им не расплатишься в дороге. Беда — такое сокровище по сути своей, но что пользы от нее в качестве разменной монеты, хоть она и приближает нас к нашему дому — небесам. Другой, как и я, может быть болен, столь болен, что стоит на пороге смерти, и беда его таится в его утробе, как золото в руднике, — но что может он извлечь из того? Лишь колокол, что сообщает мне о его несчастье, извлекает это золото на свет и предлагает мне: ибо если, помыслив об опасности, грозящей другому, я задумаюсь над той, что нависла надо мной, то тем я оберегу себя самого, обратившись за помощью к Богу, Который есть наше единственное безопасное убежище.
Перевод и комментарии А.Нестерова:
(1)Ср. у Р. Бертона в "Анатомии меланхолии": "Побудительные причины наших недугов столь же многообразны, как и сами недуги; звезды, небеса, стихии и все, сотворенные Господом существа вооружились против грешников. Некогда они были, конечно, благими по своей сути и то, что теперь многие из них губительны для нас, произошло не в силу их природы, но в силу нашей развращенности. Ибо вследствие падения нашего прародителя Адама они изменились, земля проклята, влияние звезд изменилось, четыре стихии, животные, птицы, растения готовы теперь вредить нам...." Цит. по: Ингер А.Г. Из истории английской литературы XVII - XVII вв. Роберт Бертон. Оливер Голдсмит. Джонатан Свифт. Коломна, 1996. С. 73.
(2)Ср. у Донна в "Священных сонетах", V:
"Я микрокосм, искуснейший узор,
Где ангел слит с естественной природой,
Но обе части мраку грех запродал,
И обе стали смертными с тех пор..."
(Пер. Д.Щедровицкого).
(3)Ср. у Р.Бертона: "Любой человек величайший враг самому себе. Как часто мы стараемся погубить себя, злоупотребляя теми прекрасными дарами, которыми Господь одарил нас - здоровьем, богатством, силой, умом, ученостью, искусностью, памятью, используя их себе же на погибель... Мы вооружаемся, чтобы истребить самих себя и используем разум, ухищрения, рассудительность, все, что должно помочь нам, в качестве разнообразного оружия для собственного истребления." Цит. по: Ингер А.Г. Из истории английской литературы XVII - XVII вв. Коломна, 1996. С. 75. Заметим, что меланхолия считалась высшим из четырех темпераментов. Так, Агриппа пишет, что "благодаря меланхолии... случается, что люди становятся поэтами. Помимо того <Аристотель> говорит, что все, кто отличается в науках, в большинстве своем являются меланхоликами. Говорят, что душу, побуждаемую меланхолическим соком, ничто не остановит и, порвав телесные узы и путы, она вся восхищена воображением и становится обиталищем также низших демонов, у которых зачастую учится искусству" (La Philosophie occulte ou la Magie de Henri Cornellie Agrippa, Divisee en Trois Livres. Paris, 1910. I, LX. P. 160 - 161). В таком контексте рассуждения Донна о болезни и ее связи с меланхолией, несомненно, соотносятся с его же "Парадоксами", где он говорит, что все сущее убивает себя, но благороднейшие создания поспешают к смерти быстрее других, ибо жаждут достичь совершенства, однако то тут же оборачивается распадом и смертью. (См.: Donne J. Paradoxes, I.)
(4) Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел. (Быт. 18, 27).
(5)Августин. Исповедь. I. 6: "И все-таки позволь мне говорить перед Тобой Милосердный, мне, "праху и пеплу".
(6)Иов. 1, 22.
(7)Быт. 28, 16.
8. "Ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их" (Мф. 13, 15).
(9)Определение Бога как "шара, центр которого везде, а окружность нигде" наиболее известно благодаря Николаю Кузанскому, однако этот же образ можно встретить и у Генриха Сузо в "Житии", в анонимной немецкой "Песни о Троице", у Экхарта, со ссылкой на Гермеса Трисмегиста. Интереснее то, что именно Кузанец утверждает: бесконечная линия "была бы кругом, и она была бы шаром" ("Об ученом незнании". I, 15) - таким образом, и философ из Кузы, и Донн проводят совершенно сходное сближение прямой и окружности.
(10) 4 Цар. 4, 40.
(11)Притч. 13, 18.
(12)Ис. 58, 8.
(13)В этом донновском пассаже можно услышать отзвук идей Фрэнсиса Бэкона, впервые высказавшего мысль о том, то некогда Африка и Америка были едины. (Данным наблюдением мы обязаны А.Синодову.)
(14)Три "неблагородных" металла в этом списке отнюдь не случайны. В системе астрологических соответствий свинец соотносится с Сатурном, железо - с Марсом, а желтая медь (собственно говоря, латунь) - с Венерой. В медицинской астрологии Сатурн отвечает за черную желчь, Марс - за желчь, а Венера - за слизь и кровь человеческого организма. (В этой схеме мы опираемся, прежде всего, на Агриппу Неттесгеймского.) Тем самым, перед нами - четкая симптоматика болезни.
(15)Быт. 28, 12: И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней.
(16)Донн исходит из птолемеевой системы мира, в которой планеты и звезды движутся вокруг неподвижной Земли. При этом сфера звезд расположена дальше от Земли, и потому вращается быстрее.
(17)Быт. 3, 19.
18.В оригинале стоит слово "diminutive". В геральдике это - малая фигура, повторяющаяся в поле герба и своими очертаниями и ориентацией соответствующая некой большой фигуре.
(19)Ср. в "To the Countess of Bedford" ("T' have written..."), 61 - 66:
First seeds of every creature are in us,
What ere the world hath bad, or pretious,
Mans body can produce, hence hath it beene
That stones, wormes, frogges and snakes in man are seene:
But who ere saw, though nature can worke soe,
That perle, or gold, or corne in man did grow?
(20)Фактически, речь идет о различии между заразными заболеваниями, раковыми заболеваниями и лихорадками.
(21)Ср. Августин. Исповедь: "А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое" (кн. XI, гл. XIV).
(22)Ср. Данте. Paradiso XXXIII. 85-87.
"Я видел - в этой книге сокровенной
Любовь как книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
Суть и случайность, связь их и дела,
Все - слитое столь дивно для сознанья,
Что речь моя как сумерки тускла."