Стихи [каталог в первом сообщении]

[Гузель Х.]

"История одной души"

Осенний сад. Промокшая скамейка.
И листья подметает, не спеша,
Усталый дворник в ветхой телогрейке...
А под скамейкой съёжилась душа...

Да, да, душа. Обычная. Вот только
Промокла и от холода дрожит,
И вспоминает, как хозяин колко
Сказал: "Душа, ты мне мешаешь жить.

Болишь по каждой убиенной мошке,
Сжимаешься от плача малыша,
Мой завтрак отдаёшь бездомной кошке -
Я больше не могу с тобой, душа.

Мои глаза давно устали плакать.
Прошу тебя, как друга, уходи".
Она ушла в сентябрьскую слякоть,
И с нею вместе плакали дожди.

Блуждала долго мокрыми дворами,
Заглядывала в окна и глаза.
Над нею осень хлопала ветрами,
И вслух с судьбою спорила гроза.

Осенний сад. Промокшая скамейка.
И листья снова падают, шурша.
Работу кончил дворник в телогрейке.
А под скамейкой умерла душа...

Мария Фурманская

****
ПОЛЁТ.
Никогда я не была симпатичной,
Стройной тоже никогда не была,
Оттого-то и в моей жизни личной
Невесёлые творились дела.

За подругами бежала удача,
А меня как встретит, сразу же прочь.
Это щас я, вспоминая, не плачу,
А тогда ревела каждую ночь.

Перед зеркалом щипала я брови,
Удлиняла стрелкой линию глаз.
Моё сердце распирали любови,
Безответные притом каждый раз.

А подруги, собираясь на танцы,
Так решали мой вопрос непростой:
- Зря ты плачешь! Все ребята - засранцы!
А характер у тебя золотой!

Про характер-то понятно, конечно...
Только толку что-то нет от него.
Так проплакала я возраст свой нежный.
Ну а дальше было много всего...

Всё рассказывать - и года не хватит.
Да зачем напрасно душу терзать?
Только вспомнила я это, кстати,
Чтобы вот вам что сейчас рассказать.

Как-то раз один мужчина приличный
В самолёте со мной рядом сидел,
И назвал меня такой симпатичной,
И загадочно вдруг так поглядел!

От смущенья я закашлялась даже,
Хорошо,была в стакане вода.
И ответила с улыбкой, что раньше
Симпатичной не была никогда.

И в ответ он улыбнулся мне тоже,
И сказал, прикрыв газетой кольцо:
- Вы - смешная, но с годами, похоже,
У вас вышла вся душа на лицо.

Тут я вспомнила о муже, о маме,
И решила, начиная дремать,
Что засранцы начинают с годами
В этой жизни кое-что понимать!

*****
"Никогда я не была симпатичной..."
Л.Рубальская

Никогда я не была симпатичной...
Отрицалка...

Отрицалка - это игра, когда строка стихотворения известного классика,
содержащая явное отрицание чего-либо (начинающаяся со слова: не, ни, нет, никогда, нигде и т.п.), продолжается по своему сюжету, вопреки классику.
Почему бы не поспорить с великими? (с)

Никогда я не была симпатичной,
Мне и прозвище нелестное дали...
Но училась я всегда на "отлично"
И закончила я школу с медалью.

Грызла дальше я граниты науки,
И не тратила я время напрасно,
Разобрали всех мальчишек подруги,
Мне ж вручили мой диплом ярко-красный.

В голове моей как будто компьютер,
Плюс японский и китайский в активе,
И идут мои дела - тьфу-тьфу - сплюньте!
И такое, черт возьми, в перспективе!

Сделать пластику в Париж я слетала,
И фигуру мне слепили что надо,
О такой и Мэрилин не мечтала!
А вот я, представьте, как-то не рада...

Женихов и претендентов, как грязи,
Отбиваться мне от них надоело.
С ними скучно - дураки да пролазы,
Отвлекают от работы, от дела.

А поэты, а певцы - словно мухи...
Говорю им: я - банкир, а не муза!
Ох, поверьте, дорогие подруги,
Ум для женщины - большая обуза!

Татьяна Введенская
04.10.2016 г.

[Гузель Х.]

******
Возьми планшет, запишем запасные.
Не время нас записывать в запас.
Еще ЗШ и лямки подвесные
По-прежнему подогнаны под нас.
Пошли, посмотришь, как к лицу нам небо,
И облака к лицу нам до сих пор.
Ты просто очень долго в небе не был
И не смотрелся в зеркала озер.
Ты вспомнишь вдруг, пристегивая крылья,
Кто мы такие и чего хотим.
Пусть нам не дали сказку сделать былью,
Но мы в другую сказку полетим.
Там над дождями светлые долины,
Которых нет на карте ни одной.
И не страшно, что охота из кабины
Шагнуть по этой тверди неземной.
Мы - летчики, мы - часть небесной плоти,
И чище мир сквозь линзу фонаря.
Мы каждый рождаемся на взлете,
И каждый день рождаемся не зря.
Еще не время на земные роли,
Тоску не время водкой заливать.
А просто так, без крови и без боли
От крыльев нас уже не оторвать.
Мы можем заварить такую кашу,
Что выскочки позеленеют аж.
Возьми свой рапорт и сходи в парашу,
Чтоб легче выполнялся пилотаж.
А то в запас. И нету виноватых.
Но от себя на дембель не сбежать.
Кто, как не ты, научит некрылатых,
Крылатым быть и небо уважать?
Пусть не дождутся нашего ухода
Штабные карьеристы, ни хрена!
Макая крылья в золото восхода,
Напишем в небе наши имена.
Там облака, медовые, как соты,
Там радуги срываются с киля.
Бери планшет, записывай высоты.
Мы полетим! И взлет у нас с нуля!

(автор - незнакомый мне летчик Мамедов)

Добавлено позже: 7 сен 2020, 13:49

"... Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три!.."

Мне приснился ласковый мужик —
Невысокий, а глаза, как блюдца.
И за ночь он так ко мне привык,
Что я утром не могла проснуться.
Он всю ночь меня не отпускал.
Обнимал до пУпрышек на коже.
Ну никто меня так не ласкал
Ни до мужика, ни после тоже.
Такой был ласковый мужик,
Мне с ним всю ночь так сладко было.
Исчез он так же, как возник,
И, как зовут, спросить забыла.
Я ему шептала: — Уходи,
А сама боялась, что заплачу.
И остался на моей груди
Отпечаток губ его горячих.
Это сон был, только и всего,
Но с тех пор я в нём души не чаю.
Вдруг во сне вы встретите его,
Передайте — я о нём скучаю…
(Лариса Рубальская)

[Гузель Х.]

Душа должна души коснуться.
И от касанья – задрожать.
Ожить, оттаять, встрепенуться,
Тиски свои на миг разжать.
Понять устойчивость к пожару.
На ощупь. Ширь и глубину.
Как пальцы, взявшие гитару,
С опаской трогают струну.
Душа с душой должны сливаться.
В один аккорд, в единый стон.
Не прекращая изумляться,
Что можно просто. В унисон.
Душа должна другую душу
Понять мгновенно и принять.
И научиться молча слушать.
Или, точнее, осязать…
Тогда (Восьмое чудо света!)
Вскипит, разбуженная кровь,
Являя в дымке предрассветной
Для вас рожденную Любовь!
(Злата Литвинова)

[Curma]

You did not come,
And marching Time drew on, and wore me numb.

Yet less for loss of your dear presence there
Than that I thus found lacking in your make
That high compassion which can overbear
Reluctance for pure loving kindness' sake
Grieved I, when, as the hope-hour stroked its sum,
You did not come.

You love me not,
And love alone can lend you loyalty;
--I know and knew it.
But, unto the store
Of human deeds divine in all but name,
Was it not worth a little hour or more
To add yet this: Once you, a woman, came
To soothe a time-torn man; even though it be
You love me not.

Tomas Hardy

All the worlds a stage,
And all the men and women merely players;
They have their exits and their entrances,
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages.
At first, the infant,
Mewling and puking in the nurse's arms.

Then the whining schoolboy, with his satchel
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school.
And then the lover,
Sighing like furnace, with a woeful ballad
Made to his mistress' eyebrow.
Then a soldier,
Full of strange oaths and bearded like the pard,
Jealous in honor, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bubble reputation
Even in the cannon's mouth.
And then the justice,
In fair round belly with good capon lined,
With eyes severe and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part.
The sixth age shifts
Into the lean and slippered pantaloon,
With spectacles on nose and pouch on side;
His youthful hose, well saved, a world too wide
For his shrunk shank, and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound.
Last scene of all,
That ends this strange eventful history,
Is second childishness and mere oblivion,
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.

William Shakespeare

House that holds me, household that I hold dear,
Woman and man at the doorway, come what will
Hospitable, more than you know I enter here,
In retreat, in laughter, in the need of your love still.
More perhaps than you fancy, fancy finds
This room with books and answers in the walls;
I have continual reference to the lines
I learned here early, later readings false.
More than you dream, I wake from a special dream
To nothing but remorse for miles around,
And steady my bed at this unchanging scene
When changing dogs dispute a stranger town.
Oh, identity is a travelling-piece with some,
But here is what calls me, here what I call home.

George Meredith

Очень извиняюсь перед всеми, кто не читает по английски, не смогла найти русский перевод

[Гузель Х.]

Вас не затруднит рассказать о чем речь идёт? Хотя бы литературный перевод. Владею английским со словарём. Загруженность не позволяет выделить время на перевод.

Добавлено позже: 4 окт 2020, 20:54

"По снегу, летящему с неба"

По снегу, летящему с неба,
Глубокому белому снегу,
В котором лежит моя грусть,
К тебе, задыхаясь от бега,
На горе своё тороплюсь.

Под утро земля засыпает
И снегом себя засыпает,
Чтоб стало кому-то тепло.
Лишь я, от тоски убегая,
Молю, чтоб меня занесло.

И каналы тянут руки серые ко мне.
И в ладонях их уже не тает белый снег.
И в ладонях их уже не тает белый снег.

Сыграйте мне, нежные скрипки.
Светает. Написан постскриптум,
И залит обрез сургучом.
Пора, грянет выстрел, и, вскрикнув,
Я в снег упаду на плечо.

Хочешь, эту песню не слушай.
Дверью хлопну — легче не станет.
Только не бередь мою душу.
Только не тревожь мои раны.

Снова с неба падают звёзды,
Снова загадать не успею.
Жить мне вроде бы и не поздно...
Только просто так не сумею.
(А. Розенбаум)

[Curma]

Вас не затруднит рассказать о чем речь идёт? Хотя бы литературный перевод. Владею английским со словарём. Загруженность не позволяет выделить время на перевод.

Да я и сама не знаю о чем идет речь. А зачем вам? Если что-то грузит или непонятно, а времени нет, надо просто расслабиться, понидрить, а потом сделать то, что нужно вам.

[Гузель Х.]

Но ведь для чего-то вы написали эти стихи. Чтобы их услышали. Как услышать, прочувствовать что они несут, если вы никак не прокомментировали. Когда в человеке проявляются одновременно два противоположных качества - открытость и закрытость, то возникает  противостояние, и как следствие, напряжение.
А нидру я уже где-то лет 12-15 не практикую. У неё тоже существует свой естественный предел. Я заметила, если вовремя не оторваться от неё, зарождается равнодушие в человеке.
Смотрела передачу "Три аккорда". Артистка Нона Гришаева исполняла песню Александра Розенбаума "По снегу, летящему с неба". Исполняла на грани срыва чувств. И после голос срывался и текли слезы. Когда слушала песню, ещё не доходил смысл слов, но песня и исполнение глубоко проникали, переживались и переворачивали все внутри. Скачала текст... Читая слова, вновь накрыло волной проживания, как и жюри, и телезрителей.
Вот так и в жизни. Кто-то проникает во внутрь и меняет нутро, а  кто-то горохом отскакивает, будто и не было ничего. Люди, как зеркала. Только разные...

[Curma]

Я склонен считать межсезонье весною,
А люди как люди считают, что зря.
Я склонен предаться июльскому зною,
А люди как люди ждут декабря.
И я ношу майку и легкие джинсы,
А люди как люди любят шерсть,
Они отказались от радостей жизни,
Чтоб первыми крикнуть: "Есть!",
Когда ударит мороз.

Я верю газетам и Гидрометцентру,
А также всем прочим разносчикам слов,
А люди как люди уперлись в приметы
И в опыт шестидесятилетних отцов.
И я пою песни, я балую душу,
То пробую степ, то исследую рок,
А люди как люди молчат и слушают:
Они запасают свободу впрок,
На случай, если мороз.

Я, в общем-то, склонен не делать ошибок,
Но эта вода холодна для меня -
Здесь люди как люди, и люди как рыбы,
Люди как только и люди, как я.
Но разница наша - ничто на проверку,
Нас даже сблизила эта вода.
Вопрос только в том, кто окажется сверху,
Потом, в иерархии льда,
Когда ударит мороз.

Группа "Несчастный случай", Межсезонье

[Calceteiro]

Alexander Snegirev

Раньше я презирал бедность,
Теперь я испытываю к бедности нежность.
В каждой бедно и смешно одетой девушке я вижу мать,
Я хочу сказать ей доброе слово и не хочу с ней в кровать.
Откуда такое восприятие бедности в целом и женской бедности в частности?
Откуда вместо потребительства чувство причастности и сопричастности?
Недавно я искал одну фотографию,
Хотел расцветить в ленте свою писательскую биографию.
Типа, смотрите, какой я был красивый.
Типа, как сейчас, только моложе и с гривой.
Но наткнулся я на совсем другое
Дайте, расскажу, что я обнаружил такое.
Несколько чёрно-белых снимков не очень качественных, местами размытых.
На снимках молодая девушка: на одних в платье, на других в брюках плохо пошитых.
Это моя мама, на вид ей лет двадцать. Она стоит ко мне лицом, к морю спиной. За её спиной балтийский прибой.
За спиной море, под ногами песок. Её кто-то смешит, кто-то стоящий за кадром.
Она хороша собой, но очень бедно одета. Какие-то жалкие брючки тире спортивные штанишки.
Какое-то платьице, перешитое потом на рубашки для младшего братишки.
И вот я смотрю на эту чёрно-белую девушку, которой давно нет в живых,
Смотрю на разноцветных девушек, небогатых и молодых.
Смотрю и хочу подойти и сказать:
"Простите, что обращаюсь, но вы похожи на мою мать.
Не портретно, а как-то в целом, вашей трогательностью, вашей надеждой.
Я вас люблю как сын и жалею, что у вас нелады с одеждой".
К этому можно было прийти давно.
Вот только есть одно, как говорится, «но».
Если я начну обращаться к девушкам с подобными речами,
Дело быстро закончится ментами или врачами.
Девушки скажут, ты, чувак, совсем, блять, сдурел?!
Ты что всем этим сказать нам хотел?!
Оставь при себе борьбу с комплексом Эдиповым,
Не морочь нам голову фотоальбомом задрипанным.
Нам-то чего твоя чёрно-белая мать?!
Нам-то просто хочется красиво, без травм, полноценно жить-поживать.
Тихоням хочется, чтобы в них видели гетер.
Пантеры задолбались от собственного образа пантер.
Короче говоря, я сильно не уверен, что бедные девушки оценят мой порыв.
Скажут, ты не мужик, а плаксивая тряпка, на теле великой России нарыв.
Поэтому я, пожалуй, буду помалкивать.
Не стану болезненные эмоции в окружающих расталкивать.
Просто буду в минуты мизантропии вспоминать эти фотографии.
И тогда я снова вспомню, что люблю всех людей.
Не делю людей на мразей и на блядей.
Спасибо тому английскому типу,
Забыл его ФИО, изобретатель дагеротипа.
А ещё спасибо мой маме, когда-то кому-то позировавшей на песке,
Спасибо маме, на которую я теперь изредка смотрю не то что бы в тоске, но всё же в тоске.

[Гузель Х.]

Ехала в автобусе. Впереди наискосок, заняв два сидения, разместились мама и ее дочка лет пяти. Тихонько так общались, вполголоса, не обращая на себя внимания. Что-то привлекло меня… Определилось не сразу. Стандартный хиджаб на маме, к ним уже привыкли в городе, и они не привлекают внимания; среднестатистическая одежда на девочке, включая платок от хиджаба. Внешность мамы относилась к категории «женщина, как женщина», ничего выделяющегося. А вот девочка… Украдкой рассматриваю: глаза с длинными ресницами; носик прямой, немного широковат; бровки дугой ровные и четкие; зубки немного большие, не умещаются — легкая кривизна; умеренная смуглость; вытянутое лицо. Все нормально, без изъянов. Но как все вместе посмотришь - про таких говорят «бог не дал красоты». Хотя это всего лишь особенность одного из наших органов восприятия — зрения. Но привлекало мое внимание иное. Как они общались между собой. Слов не было слышно, но движения, мимика, тональность определяли суть процесса. Как они касались друг друга, прижимались, приобнимали друг друга, гамма взглядов, как смеялись глазами, бесшумный смех с закрыванием рта ладошками и прижмуриванием глаз, движения девочки то резкие и быстрые в сторону мамы, то плавные и мягкие с обнимашками и заглядыванием в глаза… Когда не слышно слов, общение воспринималось как яркий и насыщенный динамикой танец двух любящих и слышащих друг друга людей. У меня закралась мысль: как нелегко ей будет, когда подрастет. Дай бог терпения дождаться девочке, когда ее красоту увидят. Если вообще увидят. Хочется надеяться, что мама будет помогать и дальше приобретать уверенность в себе и развивать ее силу.

******
… Захожу в соседний отдел - технический. Большей частью состоит из молодежи: хорошо образованная, думающая - будущее нашего институтского конструкторского отдела. Набираются из престижных технических вузов, создаются условия для технических разработок и испытаний.
Застаю двух «кастанедовцев» в ситуации, когда цепляются к девушке-сотруднице, как принято говорить, прикалываются. Но она продолжает молча, не обращая на них внимания, собирать деловые бумаги, складывать их, морщиться от досады, вновь перекладывать… Видно же, что ее эта ситуация тяготит, напрягает и не приятна (да и не единичная наверно). Когда она выходит с бумагами за дверь, спрашиваю парней, чего к ней прицепились-то — девчонка видно же, что не вредная, ответственная в делах. Оказывается такими способами они хотят расшевелить ее «странность»: нудная и правильная. Напоминаю им, что девушка, как и они, закончила КАИ, куда очень трудно поступить и учиться, где в группах из 20-25 парней учатся, как правило, всего 2-4 девчонки. Она его закончила. Не гнушается работы, начиная с бумаг. И какую реакцию, спрашиваю, они ждут в ответ? «Дураки что ли?». И треснуть их сумкой по башке. Да, вроде, возраст уже не позволяет так поступать. И, переходя к теме сталкинга, Кастанеды, завожу разговор о целесообразности наработок качеств, общаясь с сильными, а не тренироваться на слабых. Таким способом слабого можно слабого задавить и самим не вырасти. И еще добавила: «Пройдет время, когда любовь у вас станет пустым звуком… до зубного скрежета…, вспомните эту ситуацию и наш разговор».
При мне больше не цеплялись ни к кому…

******
В канун 8 Марта задержалась в центре города. Уже почти стемнело. И погода разгулялась не на шутку: сильный порывистый ветер, крупные хлопья снега и слякоть. Людей уже почти нет. Бегу к автобусу. Откуда-то сбоку тихий мягкий голос: «Дочка, купи на подарочек». Поворачиваюсь. Бабушка. Из тех бабушек, которые сами вяжут и сами продают. Маленькая, худенькая, в теплом пуховом платке назад, а руки открытые. Показывала мне безделушки, типа сахарной ваты в пластиковом шаре, петушков на палочках и еще что-то… А у меня перед глазами маленькие натруженные морщинистые руки. Спрашиваю о ценах. Отвечает: «Не дорого беру, дочка». Да, действительно, не дорого, даже если прижимистая жизнь. А внимание опять на руки падает, прямо «залипла» на них: «Замерзли ведь». Купила шарик с сахарной ватой - «довесок» к подарку дочке. Иду медленно по улице… Озираюсь, никого. В душе начинает сверлить. Вдруг слышу зычный голос мужчины: «Ну и погода… Черт ее побери». Сравнивается со мной. «Не подскажите как пройти к ….». Объясняю. Чертыхается о погоде еще раз и, вскидывая взгляд в сторону бабушки: «А бабушка-то в такую погоду стоит...». Я, радуясь созвучности: «Купите у нее что-нибудь! Безделушка в «довесок» подарку. Недорого отдает. А то так и будет стоять». Не вижу, но уже отдаляясь, слышу зычный голос мужчины: «Давайте еще один... для племянницы будет. Только, бабушка, идите домой уже».
У каждого по отдельности индивидуальный набор качеств и состояний. В зависимости от того как выстраиваются цепочки их проявлений (внутренний и внешний процесс), складывается результат — суммарное качество.

*****

Я нарисую тишину

Я нарисую тишину.
Макнув немного акварели,
взяв краску черную одну
мазком, легонько, еле-еле
я проведу по полотну.

Затем ещё, ещё, ещё
и вот уже видны границы,
а кисть летает словно птица,
но не уходит в глубину.

Теперь мне нужен алый цвет,
чтобы пробить пространство в точке.
Оттуда пусть струится свет
пучками, не по одиночке.

И пусть течет он до границ,
создав потоки голубого,
а в них изображенья лиц
и образ одного святого.

А дальше нужен белый цвет
с зеленым, где-то вперемешку.
В нем ореол других планет,
линейку нот, компьютер, флешку.

Ещё в нём будет дивный сад,
волна лазурного прибоя,
а в середине детский взгляд
и всё втекает в голубое.

Я нарисую тишину!
И может даже не одну.

(Владимир Кубышкин)

[Calceteiro]

Дмитрий Львович Быков

ТРАКТАТ

А как по мне, то все довольно просто:
В сообществе, толпе, в людской горсти
Процентов девяносто
Не склонны хорошо себя вести.
А бонусы, Господь меня прости, —
От храбрости до творческого роста, —
Положены процентам десяти.

Такой процент, златосеченья вроде,
Имеет место при любой погоде,
В любом народе,
При Цезаре, Пилате, Нессельроде,
При диктатуре, хаосе, свободе, —
И не имеет шансов возрасти.

Пусть гуманисты губы раскатали
В последние четыре сотни лет, —
Но девяносто склонны быть скотами,
А десять нет.
Но десяти настолько неохота
Дожить свой век под властью идиота,
Им так претит всеобщая зевота
И ворожба,
Им до того не хочется в болото,
Что силы их усемеряет кто-то
И направляет поперек рожна;
В итоге смерть, тупа и криворота,
Стучится лбом в закрытые ворота,
А жизнь идет туда, куда должна.

У Лема есть такая теорема —
Точнее, лемма, —
Изложенная в книге «Божий глас»:
Она сложна и несколько занудна,
Но говорить стихами мне нетрудно,
И я сейчас.

Там люди по космической шифровке
Воссоздали такое вещество,
Которое, при некоей сноровке,
От мира не оставит ничего;
Однако Бог устроил так красиво,
Что точность выстрела от силы взрыва
Зависит, так сказать, наоборот:
Когда стреляешь по конкретной цели —
Взрывается бесшумно, еле-еле,
А если хочешь бенц на самом деле —
То неизвестно будет, где рванет.

У Бога, покровителя фантазий,
Строителя земного очага,
Тут применен закон причинных связей
И рычага.
Он меньшинства возможности повысил,
А большинству амбиций недоклал.
Тут виден не закон случайных чисел,
А хитрый план.

Итак, закон:
Когда нас половина,
То все еще спокойно и невинно.
Когда нас треть,
То нам уже не страшно умереть.
Когда нас четверть,
Никто уже не сможет нас умертвить,
А если нас всего седьмая часть,
То нам уже дана такая власть,
Что мы легко способны всем накласть
И не пропасть.
Когда нас стиснут до одной десятой,
То мы уже гоняем всех взашей,
Как может кот усатый-полосатый
Гонять мышей.
Крутую сотню три бессильных старца
Раскидывают запросто, как блох,
А если кто один на всех остался,
То это Бог.

2008 год

[Гузель Х.]

Свеча
Слова и исполнение: Вероника Долина

Не гаси меня, свечу,
Я ещё гореть хочу,
Я жива ещё покуда,
Не гаси меня, свечу.

Не протягивай ладонь,
Мой дружок прекрасный,
Я пока храню огонь,
Маленький, но ясный.

А без света нет ночи,
Без ночи нет света,
Без поэта нет свечи,
Без свечи – поэта.

Для бродячих моряков
Маяков есть пламя.
Я - горящих мотыльков
Маленькое знамя.

Оттого так и хочу
Я дожить до света.
Не гаси меня, свечу.
Я свечу поэту.
Не гаси меня, свечу,
Я свечу поэту.
*****
Я сама себя открыла
Слова и исполнение Вероники Долиной

Я сама себя открыла,
Я сама себе шепчу:
"Я вчера была бескрыла,
А сегодня - полечу".

И над улицей знакомой,
И над медленной рекой,
И над старенькою школой,
И над маминой щекой.

Как ни грело всё, что мило,
Как ни ластилось к плечу -
Я вчера была бескрыла,
А сегодня - полечу!

Над словцом неосторожным,
Над кружащим над листом
И над железнодорожным
Над дрожащим над мостом.

То ли дело эта сила,
То ли дело - высота!
Я вчера была бескрыла,
А сегодня я не та.

Кто-то Землю мне покажет
Сверху маленьким лужком...
На лужке стоит и машет
Мама аленьким флажком.

Было время - смех и слезы,
Не бывало пустяков.
Слева - грозы, справа - грозы,
Рядом - стаи облаков.

Как ни мучались, ни звали,
Кто остался на лугу -
Я вчера была бы с вами,
А сегодня - не могу...
А сегодня - не могу...
А сегодня - не могу...
*****
Романс. Позвольте мне вас полюбить.
Слова и исполнение Вероники Долиной

Не всё же мне девчонкой быть
Изменчивой и скверной!
Позвольте мне Вас полюбить,
Позвольте быть Вам верной!
Я знаю, как я поступлю, -
Толкуйте, как причуду:
Позвольте... я Вас полюблю...
Позвольте, я Вас полюблю,
Позвольте, верной буду.
О, наше женское житьё -
Забавнейшая штука.
Мужей питьё, детей нытьё -
Наука нам, наука!
Но как мне хочется унять
Свой голос музыкальный...
Позвольте Вам не изменять,
Позвольте к Вам не применять
Сей меры радикальной.
Не стану Вас обременять
Любовию чрезмерной.
Позвольте Вам не изменять,
Позвольте быть Вам верной.
Мы будем жить и не тужить
Уж до ста лет, наверно.
Позвольте только с Вами жить,
Позвольте только с Вами жить,
Позвольте быть Вам верной!

[Hg]

В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных,
Где на поселок пять имён, и то всё больше односложных,
Где не снимают лыж и шуб, гордятся запахом тяжелым,
Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым,
Где краток день, как «Отче наш», где хрусток наст и воздух жёсток, —
Есть непременный персонаж, обычно девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс,
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и всё любуется собою.

И вот она чешет длинные косы, вот она холит свои персты,
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты,
И вот она щурит чёрное око — телом упруга, станом пряма, —
А мать пеняет ей: «Лежебока!» и скорбно делает все сама.

Но тут сюжет меняет ход, ломаясь в целях воспитанья,
И для красотки настаёт черёд крутого испытанья.
Иль проклянет её шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий лик и стройный стан («Чума на оба ваши чума!»),
Иль выгонят отец и мать (мораль на севере сурова) —
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметёт очаг и вышвырнет её в ненастье —
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья, —
Перевернёт её каяк, заставит плакать и бояться —
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.

И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролёт,
И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лёд,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке и чёрной косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все.

И торжествуют наконец законы равенства и рода,
И улыбается отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая, —
Она ж сидит себе в углу, как обретённая икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.

И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства,
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества, —
О высшем даре блаженной лени, что побеждает тоску и страх,
О нежеланьи пасти оленей, об этих косах и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето, —
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что?
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь разменивается, заканчиваясь, и зарева встают,
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.

Дмитрий Быков

[Гузель Х.]

Павел Бажов "Огневушка-поскакушка"
(современный квест)

".... Сидели раз старатели круг огонька в лесу. Четверо больших, а пятый парнишечко. Лет так восьми, не больше, Федюнькой его звали.
Давно всем спать пора, да разговор занятный пришелся. В артелке, видишь, один старик был. Дедко Ефим. С молодых годов он из земли золотую крупку выбирал. Мало ли каких случаев у него бывало. Он и рассказывал, а старатели слушали.
Отец уж сколько раз говорил Федюньке:
– Ложился бы ты, Тюньша, спать!
Парнишечку охота послушать.
– Погоди, тятенька! Я маленечко еще посижу.
Ну, вот... Кончил дедко Ефим рассказ. На месте костерка одни угольки остались, а старатели всё сидят да на эти угольки глядят.
Вдруг из самой серединки вынырнула девчоночка махонька. Вроде кукленки, а живая. Волосенки рыженькие, сарафанчик голубенький и в руке платочек, тоже сголуба.
Поглядела девчонка веселыми глазками, блеснула зубенками, подбоченилась, платочком махнула и пошла плясать. И так у ней легко да ловко выходит, что и сказать нельзя. У старателей дух захватило. Глядят – не наглядятся, а сами молчат, будто задумались.
Девчонка сперва по уголькам круги давала, потом, – видно, ей тесно стало, – пошире пошла. Старатели отодвигаются, дорогу дают, а девчонка как круг пройдет, так и подрастет маленько. Старатели дальше отодвинутся. Она еще круг даст и опять подрастет. Когда вовсе далеко отодвинулись, девчонка по промежуткам в охват людей пошла, – с петлями у ней круги стали. Потом и вовсе за людей вышла и опять ровненько закружилась, а сама уже ростом с Федюньку. У большой сосны остановилась, топнула ножкой, зубенками блеснула, платочком махнула, как свистнула:
– Фи-т-ть! й-ю-ю-у...
Тут филин заухал, захохотал, и никакой девчонки не стало.
Кабы одни большие сидели, так, может, ничего бы дальше и не случилось. Каждый, видишь, подумал:
“Вот до чего на огонь загляделся! В глазах зарябило... Неведомо что померещится с устатку-то!”
Один Федюнька этого не подумал и спрашивает у отца:
– Тятя, это кто?
Отец отвечает:
– Филин... Кому больше-то? Неуж не слыхал, как он ухает?
– Да не про филина я! Его-то, поди-ка, знаю и ни капельки не боюсь. Ты мне про девчонку скажи.
– Про какую девчонку?
– А вот которая на углях плясала. Еще ты и все отодвигались, как она широким кругом пошла.
Тут отец и другие старатели давай доспрашивать Федюньку, что он видел. Парнишечко рассказал. Один старатель еще спросил:
– Ну-ко, скажи, какого она росту была?
– Сперва-то не больше моей ладошки, а под конец чуть не с меня стала. Старатель тогда и говорит:
– А ведь я, Тюньша, точь-в-точь такое же диво видел.
Федюнькин отец и еще один старатель это же сказали. Один дед Ефим трубочку сосет и помалкивает. Старатели приступать к нему стали:
– Ты, дедко Ефим, что скажешь?
– А то и скажу, что это не видел, да думал – померещилось мне, а выходит – и впрямь Огневушка-Поскакушка приходила.
– Какая Поскакушка?
Дедко Ефим тогда и объяснил:
– Слыхал, дескать, от стариков, что есть такой знак на золото – вроде маленькой девчонки, которая пляшет. Где такая Поскакушка покажется, там и золото. Не сильное золото, зато грудное, и не пластом лежит, а вроде редьки посажено. Сверху, значит, пошире круг, а дальше все меньше да меньше и на нет сойдет. Выроешь эту редьку золотого песку – и больше на том месте делать нечего. Только вот забыл, в котором месте ту редьку искать: то ли где Поскакушка вынырнет, то ли где она в землю уйдет..."

ЗИМА, КАК ЖЕНЩИНА...

Зима в слезах. Страдает-тает.
Морозом брошена... Бывает.
Но, растопив печали снега,
Впустила в сердце счастья негу:

Простилась с болью и тоскою,
Чтоб стать счастливою весною;
Опять влюбилась – это значит...
Весна – в слезах? От счастья плачет!

Уж позабыла про неверность,
Ведь есть одна закономерность:
Прогнав вчерашние ненастья,х
Мы обретаем снова счастье!

Зима, как женщина...

[Hg]

Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты еще не летал,
говорит, смеется, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,
так я же, вроде, лечу, говорю, плюясь травой,
я же, вроде, летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может, смеется, лети, говорит, к кустам,
а я устал, машу из последних сил,
ободрал всю морду, уцепился за крайний куст,
ладно, говорю, но в последний раз, а он говорит, псих,
ты же летал сейчас, ладно, говорю, пусть,
давай еще разок, нет, говорит, прости,
я устал, отпусти, смеется, не могу, ты меня достал,
разок, говорю, не могу, говорит, теперь сам лети,
ну и черт с тобой, говорю, Господи, как я с тобой устал,
и смеюсь, он глядит на меня, а я смеюсь, не могу,
ладно, говорит, давай, с разбега, и я бегу.

Владимир Строчков

[ЁЛКА]

Любимый Быков
Хорошо тому, кто считает, что Бога нет. Вольтерьянец-отрок в садах Лицея, он цветет себе, так и рдея, как маков цвет, и не знает слова «теодицея». Мировая материя, общая перемать, вкруг него ликует разнообразно, и не надо ему ничего ни с чем примирять, ибо все равно и все протоплазма.

Сомневающемуся тоже лафа лафой: всю-то жизнь подбрасывает монету, лебезит, строфу погоняет антистрофой: иногда — что есть, иногда — что нету. Хорошо ему, и рецепт у него простой — понимать немногое о немногом. Мирозданье послушно ловит его настрой: час назад — без Бога, а вот и с Богом.
Всех страшнее тому, кто слышит музыку сфер — ненасытный скрежет Господних мельниц, крылосвист и рокот, звучащий как «Эрэсэфэсэр» — или как «рейхсфюрер», сказал бы немец; маслянистый скрежет зубчатых передач, перебои скрипа и перестука. И ни костный хруст, ни задавленный детский плач невозможно списать на дефекты слуха. Проявите величие духа, велит палач. Хорошо, проявим величье духа.
Вот такая музыка сфер, маловерный друг, вот такие крутятся там машинки. Иногда оттуда доносится райский звук, но его сейчас же глушат глушилки. А теперь, когда слышал все, поди примири этот век, который тобою прожит, и лишайные стены, и ржавые пустыри — с тем, что вот он, есть и не быть не может, потому что и ядовитый клещ, который зловещ, и гибкий змеиный хрящ, который хрустящ, и колючий курчавый плющ, который ползущ по сухому ясеню у дороги, и даже этот на человечестве бедный прыщ, который нищ и пахнет, как сто козлищ, — все о Боге, всегда о Боге.
А с меня он, можно сказать, не спускает глаз, проницает насквозь мою кровь и лимфу, посылает мне пару строчек в неделю раз — иногда без рифмы, но чаще в рифму.

[Гузель Х.]

Точнее не скажешь...

[Серёга]

Ворота Рая.

Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.

Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле — нищий, словно гость непрошеный,
И ключи у пояса его.

Мимо едут рыцари и латники,
Трубный вой, бряцанье серебра,
И никто не взглянет на привратника,
Светлого апостола Петра.

Все мечтают: «Там, у Гроба Божия,
Двери рая вскроются для нас,
На горе Фаворе, у подножия,
Прозвенит обетованный час».

Так проходит медленное чудище,
Завывая, трубит звонкий рог,
И апостол Петр в дырявом рубище,
Словно нищий, бледен и убог.

Н. Гумилёв

[Calceteiro]

Дм. Быков
Я не стою и этих щедрот —
Долгой ночи, короткого лета.
Потому что не так и не тот
И с младенчества чувствую это

Что начну – обращается вспять.
Что скажу – понимают превратно.
Недосмотром иль милостью звать
То, что я еще жив, – непонятно.

Но и весь этот царственный свод —
Свод небес, перекрытий и правил —
Откровенно не так и не тот.
Я бы многое здесь переставил.

Я едва ли почел бы за честь —
Даже если б встречали радушней —
Принимать эту местность как есть
И еще оставаться в ладу с ней.

Вот о чем твоя вечная дрожь,
Хилый стебель, возросший на камне:
Как бесчувственен мир – и хорош!
Как чувствителен я – но куда мне

До оснеженных этих ветвей
И до влажности их новогодней?
Чем прекраснее вид – тем мертвей,
Чем живучее – тем непригодней.

О, как пышно ликует разлад,
Несовпад, мой единственный идол!
От несчастной любви голосят,
От счастливой – но кто ее видел?

И в единственный месяц в году,
Щедро залитый, скупо прогретый,
Все, что вечно со всем не в ладу,
Зацветает от горечи этой.

Вся округа цветет, голося, —
Зелена, земляна, воробьина.
Лишь об этом – черемуха вся,
И каштан, и сирень, и рябина.

Чуть пойдет ворковать голубок,
Чуть апрельская нега пригреет —
О, как пышно цветет нелюбовь,
О, как реет, и млеет, и блеет.

Нелюбовь – упоительный труд,
И потомство оценит заслугу
Нашей общей негодности тут
И ненужности нашей друг другу.

[Виктор M.]

Превосходство невозмутимости

Слепящие буквы бомбят темноту,
как диковинные метеоры.
Гигантский неведомый город
торжествует над полем.
Уверясь в жизни и смерти,
присматриваюсь к честолюбцам
и пробую их понять.
Их день — это алчность брошенного аркана.
Их ночь — это дрема бешеной стали,
готовой тотчас ударить.
Они толкуют о братстве.
Мое братство в том, что мы голоса
одной на всех нищеты.
Они толкуют о родине.
Моя родина — это сердцебиенье гитары,
портреты, старая сабля
и простая молитва вечернего ивняка.
Годы меня коротают.
Тихий как тень, прохожу сквозь давку
неутолимой спеси.
Их единицы, стяжавших завтрашний день.
А мне имя — некий и всякий.
Их строки — ходатайство о восхищенье прочих.
А я молю, чтоб строка не была в разладе со мной.
Молю не о вечных красотах —
о верности духу, и только.
О строке, подтвержденной дорогами и сиротством.
Сытый досужими клятвами, иду по обочине жизни,
неспешно, как путник издалека,
не надеющийся дойти.

Хорхе Луис Борхес 1925 г.