Стихи [каталог в первом сообщении]

[Винни-Пух и все-все-все]

На летнюю тему - от грека Одиссея Элитиса:

вот песня на эти стихи в ютюбе: http://www.youtube.com/watch?v=DyUOdO98rDA" onclick="window.open(this.href);return false;

Не помню сам который год / Одну мечту лелею
Уплыть за дальний горизонт / За маленькою Феей
Неуловимая как тень / Под сумерками мая
Кто раз притронулся к тебе / Погиб, того не зная

Выйди маленькая Фея / Топни туфелькой своею
До и ре и вздох и взмах / Свет в жемчужных облаках
Что за лилии я вижу / Те вдали и эти ближе
До и ми и ре и ля / Силы пригоршня моя

Кто даст мне лодку и весло / Кто даст попутный ветер
Уплыть за дальний горизонт / Найти её и встретить.
Её пещера – небосклон / И мать её – Святая
И платья пенится подол / Вдоль берега по краю

Выйди маленькая Фея /Топни туфелькой своею
Фа и ре и до и си / В голубеющей выси
Пароходы и дельфины / Кто-то в порт а кто-то мимо
Шесть и восемь да и нет / Крестик мой и амулет

Откройте в церкви ворота / И я войду с лампадкой
Замолви слово за меня / И поколдуй украдкой
Хочу шептать когда молчу / И видеть сны бессонным
И слыть бесчувственным хочу / Но вечно быть влюблённым

[Выйди маленькая Фея / Топни туфелькой своею
Фа и ре и до и си / В голубеющей выси
Шесть и восемь да и нет / Крестик мой и амулет]

[Блондинка]

Сыну, которого нет
Колыбельная песня

Ночь идет на мягких лапах,
Дышит, как медведь.
Мальчик создан, чтобы плакать,
Мама — чтобы петь.

Отгоню я сны плохие,
Чтобы спать могли
Мальчики мои родные,
Пальчики мои.

За окошком ветер млечный,
Лунная руда,
За окном пятиконечна
Синяя звезда.

Сын окрепнет, осмелеет,
Скажет: «Ухожу».
Красный галстучек на шею
Сыну повяжу.

Шибче барабанной дроби
Побегут года;
Приминая пыль дороги,
Лягут холода.

И прилаженную долю
Вскинет, как мешок,
Сероглазый комсомолец,
На губе пушок.

А пока, еще ни разу
Не ступив ногой,
Спи, мой мальчик сероглазый,
Зайчик дорогой...

Налепив цветные марки
Письмам на бока,
Сын мне снимки и подарки
Шлет издалека.

Заглянул в родную гавань
И уплыл опять.
Мальчик создан, чтобы плавать,
Мама — чтобы ждать.

Вновь пройдет годов немало...
Голова в снегу;
Сердце скажет: «Я устало,
Больше не могу».

Успокоится навеки,
И уже тогда
Весть помчится через реки,
Через города.

И, бледнея, как бумага,
Смутный, как печать,
Мальчик будет горько плакать,
Мама — будет спать.

А пока на самом деле
Всё наоборот:
Мальчик спит в своей постели,
Мама же — поет.

И фланелевые брючки,
Первые свои,
Держат мальчиковы ручки,
Пальчики мои.
Вера Инбер,1926

***
Смерти больше нет.
Смерти больше нет.
Больше нет.
Больше нет.
Нет. Нет.
Нет.

Смерти больше нет.
Есть рассветный воздух.
Узкая заря.
Есть роса на розах.

Струйки янтаря
на коре сосновой.
Камень на песке.
Есть начало новой
клетки в лепестке.
Смерти больше нет.

Смерти больше нет.
Будет жарким полдень,
сено - чтоб уснуть.
Солнцем будет пройден
половинный путь.

Будет из волокон
скручен узелок,-
лопнет белый кокон,
вспыхнет василек.
Смерти больше нет.

Смерти больше нет!
Родился кузнечик
пять минут назад -
странный человечек,
зелен и носат:
У него, как зуммер,
песенка своя,
оттого что я
пять минут как умер...
Смерти больше нет!

Смерти больше нет!
Больше нет!
Нет!
Семен Кирсанов

Иволга

В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,—
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренно бедной заутреней
Встретить утро мое.

Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опаленными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемет.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоет.

И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.
Николай Заболоцкий, 1946

Свидание

Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.

Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.

Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.

Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.

И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.

Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.

Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.

И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.

И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Борис Пастернак

[Винни-Пух и все-все-все]

Бабочкой лети, стихотворенье,
Над крапивой, розой, ежевикой,
Каждый миг меняя направленье, —
Беззаботной, легкой, многоликой.

Я бы тоже так хотел кружиться
Над бедой, любовью и судьбою,
В сторону порхнуть и с жизнью слиться —
Золотой, зеленой, голубою.
Илья Франк

Все, конечно, встречали в музеях картины фламандской школы. На них
Можно увидеть казнь епископа под крыльями мельниц ветряных,
Или великие событья из обоих Заветов и из жизни святых.

А в глубине – дровосек с вязанкой и мужичок на пашне.
Соколиная охота, дерево, парусник, башня.

Ангел в небе играет на виоле, у другого – чаша и опущенное крыло.
И множество презабавных сцен, которые видно только в увеличительное стекло.

Спроси у любого на полотне: что там у вас творится? – и вряд ли кто ответит внятно.
Но ребенку с первого взгляда все совершенно понятно:

Этого доброго дядю мучат, а тот выходит пахать.
Правильно, что все они вместе, не нужно объяснять.

"Если есть тут связь, лови ее! – говорит живописец. – Она из каждой точки скачет блохой".
И автор, выпустив это быстрое зернышко черной соли, улыбается и клянется, что хитрости тут нет никакой.

Река

Выразить реку с ее водой – это нечто:
это не что иное, как огромное непобедимое влеченье
И не что иное – на карте или в мысли, – как все без пропусков: поглощенье
Явного и вероятного по ходу теченья.

И никакой задачи, кроме горизонта – да моря где-то вдали, как счастье.
И соучастье рельефа в этом весе и страсти.

И одно усилие – кротость, и одно терпение – связь, и одно орудье – разум,
и одна свобода, и она не что иное,
Как вечно впереди меня идущая встреча с неизбежностью и строем.

Не шаг за шагом, но всей массой сразу, всей, какая растет, тяжелеет; идет
Материк за мной: захваченная мыслью земля дрогнула и двинулась вперед.

Всеми точками своего бассейна – а это мир – и всеми фибрами своего дыханья
Река созывает к себе все, что необходимо для нарастанья.

Грохочущий каменистый поток – или ключ с целомудренных гор,
сверкающий в череде святых теней,
Или настой пахучих болот, от которого овцы делаются жирней, –

Главный замысел, сколько хватает глаз, обогащается от случайностей и противотоков.
И артерия бредет путем своим, не беспокоясь фантазиями притоков.

И вертит мельницы, и города на ее берегах – один за другим – становятся прекрасны и объяснимы.
И тащит всей силой весь этот мир, судоходный, плавающий и мнимый.

И последний порог, как первый, как все, преодоленные в свой черед,
Волей всей земли, идущей за ней, – не сомневайтесь, она возьмет!

О Премудрость, однажды увиденная! Разве не за тобой я пустился в путь с юности моей начальной?
И когда я сбивался и падал, разве не ты поджидала меня с улыбкой терпящей и печальной?

Чтобы снова мало-помалу я встал, преследуя непререкаемое твое молчанье.
Это ты была, в час спасения моего, это лицо твое, высокая дева, первая, кого я встретил в Писанье!

Ты как второй Азария, взявший Товию в свое попеченье.
Стадо твое из единой овцы не наскучило тебе на мгновенье.

Сколько же стран мы вместе минули! сколько происшествий и лет!
И после долгой разлуки – радость этих встреч, светлей, чем свет!

И вот уже солнце так низко, что можно, кажется, дотянуться рукой.
И так длинна твоя тень, что, как сама дорога, ложится за тобой.

Сколько хватает зренья, лежит она за тобой и она – твой след.
И для того, кто глаз с тебя не сводит, нет головокруженья и сомненья нет.

Лес или поле, превратности разных мест, ливень, завеса дыма –
Всё в присутствии лица твоего делается золотым и различимым.
И я всюду пойду за тобой, как за матерью боготворимой.
Поль Клодель

Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
что крадется окраинами сна,
что злит глупцов, что смердами казнимо,
как родине, будь вымыслу верна.
Наш час настал. Собаки и калеки
одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот - кривая тень Багдада,
а та звезда над Пулковом висит.
Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
полумерцанье в имени твоем,
и странно мне по сумраку Берлина
с полувиденьем странствовать вдвоем.
Но вот скамья под липой освещенной...
Ты оживаешь в судорогах слез:
я вижу взор, сей жизнью изумленный,
и бледное сияние волос.
Есть у меня сравненье на примете
для губ твоих, когда целуешь ты:
нагорный снег, мерцающий в Тибете,
горячий ключ и в инее цветы.
Ночные наши бедные владенья,
забор, фонарь, асфальтовую гладь
поставим на туза воображенья,
чтоб целый мир у ночи отыграть.
Не облака, а горные отроги,
костер в лесу, не лампа у окна.
О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна...

Под липовым цветением мигает
фонарь. Темно, душисто, тихо. Тень
прохожего по тумбе пробегает,
как соболь пробегает через пень.
За пустырем, как персик, небо тает:
вода в огнях, Венеция сквозит,-
а улица кончается в Китае,
а та звезда над Волгою висит.
О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна,
что не запрешь души своей в темницу,
не скажешь, руку протянув: стена.
Владимир Набоков

[Ёршъ]

Я помню домик у реки,
Сосновый лес вокруг.
Овраг, в котором тек ручей,
И за рекою луг.

И нас, по целым Божьим дням
Плескавшихся в реке.
И мамин смех, и сосен шум,
И камешки в руке.

Я вновь недавно в те места
Пришел издалека.
Разрушен дом, и лес сгорел,
И высохла река.

Всё было чуждым, как во сне,
Мне кажется с тех пор,
Что жизнь моя приснилась мне
И снится до сих пор.

И значит темная вина,
Лежащая на мне, –
Лишь тень, мелькнувшая на миг
В счастливом детском сне.

И значит, скоро я проснусь
И, выпив молока,
По тропке вниз туда помчусь,
Где плещется река…
Сергей Калугин ("Оргия праведников", Das Boot)

[Hg]

Мы не пьем вина на краю деревни.
Мы не ладим себя в женихи царевне.
Мы в густые щи не макаем лапоть.
Нам смеяться стыдно и скучно плакать.
Мы дугу не гнем пополам с медведем.
Мы на сером волке вперед не едем,
И ему не встать , уколовшись шприцем
Или оземь грянувшись, стройным принцем.
Зная медные трубы мы в них не трубим.
Мы не любим подобных себе, не любим
Тех, кто сделан из другого теста.
Нам не нравиться время, но чаще место.
Потому что север далек от юга,
Наши мысли цепляются друг за друга.
Когда меркнет солнце, мы свет включаем,
Завершая вечер грузинским чаем.

2
Мы не видим всходов из наших пашен
Нам судья противен, а защитник страшен.
Нам дороже свайка , чем матч столетья.
Дайте нам обед и компот на третье.
Нам звезда во лбу, что слеза в подушке.
Мы боимся короны во лбу лягушки,
Бородавок на пальцах и прочей мрази.
Подарите нам тюбик хорошей мази.
Нам приятней глупость, чем хитрость лисья,
Мы не знаем зачем на деревьях листья.
И когда их срывает бурей до срока,
Ничего не чувствуешь, кроме шока.
Потому что тепло переходит в холод,
Наш пиджак зашит, а тулуп проколот.
Не рассудок наш, а глаза ослабли,
Чтоб искать отличье орла от цапли.

3
Мы не боимся смерти, посмертной казни.
Нам знаком при жизни предмет боязни:
Пустота вероятней и хуже ада.
Мы не знаем кому сказать: "Не надо!"
Наши жизни, как строчки, достигли точки.
В изголовьи дочки в ночной сорочке
Или сына в майке не встать нам с нами.
Наша тень длиннее, чем тень перед нами.
То не колокол бьет над угрюмым вечем!
Мы уходим во тьму, где светить нам нечем.
Мы спускаем флаги, жжем бумаги.
Дайте нам припасть напоследок к фляге.
Почему так вышло? И будет ложью
На характер свалить или на волю Божью.
Разве должно было быть иначе?
Мы платим за всех, и не надо сдачи.
Иосиф Бродский

[Hg]

Письма династии Минь (1977)

I

"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".

II

"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, — гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли —
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.

Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, — туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".

Иосиф Бродский

[Виктор]

Как долго солнечным запоем
Захлебывался огород!
Как сладко наливался зноем
Капусты листогубый рот!

С утра до заревого часа
Сбираем бережно, как хлеб,
Моркови розовое мясо,
Литое мясо смуглых реп.

И веет твердой спелью той же
От всей тебя, в летах литой:
От смуглой и упругой кожи,
От груди крепкой и крутой.
Николай Колоколов

***
Среди людей мне страшно жить,
Мне, как ребенку среди ночи,
Так хочется порой смежить
Души наплаканные очи.

Как на покойницу убор,
Легла на землю тень от плахи.
- Ты слышишь, что бормочет бор?
- Скажи, о чем щебечут птахи?

На всех, на всем я чую кровь,
В крови уста, цветы, ресницы.
О, где ты, мать людей, - Любовь?
Иль детям о тебе лишь снится?

Спаси, помилуй, пожалей,
И не для казни и расплаты
Сойди и свет среди полей
Пролей на пажити и хаты.

Родимый край угрюм и пуст,
Не видно рыбаря над брегом.
И лишь улыбка чистых уст
Плывет спасительным ковчегом.
Сергей Клычков

***
В поле голос чей-то
Долог и несносен.
На унылой флейте
Заиграла осень.

Тёмною прохладой
Веет с поднебесья.
Что же тебе надо,
Жалобная песня?

Или жалко лета,
Голубую пору?
Ах, осенней флейтой
Буду сам я скоро.
Василий Наседкин

[Касыда]

Одна из абитуриенток Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова решила порадовать экзаменационную комиссию и написала вступительное сочинение в стихах, сообщает издание "Деловой квартал".
В этом году абитуриенты МГУ писали вступительные сочинения на следующие темы:

1. Внутренний мир "маленького человека" в изображении Н.В.Гоголя и А.И.Куприна ( "Шинель", "Гранатовый браслет").

2. Мотив страданий в творчестве Н.А.Некрасова и Ф.М.Достоевского.

3. Традиции М.Е.Салтыкова-Щедрина в сатирах В.В.Маяковского.

От абитуриентов требовалось произвести сопоставительный анализ произведений, образов и основных мотивов классиков русской литературы.
Но среди "классических" сочинений экзаменаторы обнаружили не совсем стандартное - сочинение-послание в стихах.

Пускай простят меня Некрасов с Достоевским,
Пускай простят меня и Гоголь, и Куприн,
Пусть Маяковский бросит словом резким,
Пусть скажет "Дура!" Салтыков-Щедрин.

И вы простите, милые эксперты,
Пусть милосердие в сердца придет с небес.
Как жаль, чтобы создать бумагу, в жертву
Был принесен зеленый шумный лес!

Раскрыть я не сумею ваши темы,
Хотите проверяйте или нет,
Здесь вижу трудноразрешимую проблему
(Хоть Маяковский мой любимейший поэт).

Акакий мерзнет под стрелою ветра,
В его лицо бьет, обезумев, жгучий снег...
Мой рост - лишь полтора несчастных метра,
Я тоже "маленький", пожалуй, человек.

А Маяковский же, творя свою сатиру,
Про Салтыкова-Щедрина совсем забыл.
Его мотивы не явил он миру,
Свои мотивы миру он явил.

Некрасов понял, как народ страдает,
Как плачет женщина по малому дитя...
А Соня - всю свою семью спасает
Во благо их.

Жесток был Достоевский к грустной Соне,
Убил ее пропащего отца.
Безумными колесами погони,
Явилась смерть, не скрывшая лица...

Не думайте, прошу, что я тупая,
Я знаю всех писателей с доски,
Их творчество и их героев знаю,
Но темы ваши жестче, чем тиски.

Судьбы канва растянута на пяльцы,
Но я бессильна в бездне чуждых душ.
Я не хочу высасывать из пальца
На три страницы глупости и чушь.

Надеюсь, вы хотя бы прочитали,
А если улыбнулись - свет рекой!
Спасибо - что листочки вы раздали.
Простите - за поступок глупый мой.

Отсюда выйду я одной из первых,
Но прежде, чем миную сталь ворот,
Желаю вам я бесконечных нервов,
Понятных букв в листах других работ.

"За все эти годы такое "оригинальничание" мы не раз встречали. И ставили два, - пишет преподаватель МГУ, выложивший творчество абитуриентки в сеть. - А Что поставили на этот раз? Не скажу, сколько поставили, но если автор (вернее авторица) не поинтересуется результатом экзамена, то тут уже не Михаил Евграфович, а вся экзаменационная комиссия, десятки раз перечитавшая процитированный текст, скажет: "Дура!".

[Винни-Пух и все-все-все]

А у нас однажды на доске учительница заранее тему написала "Творческие метания Н.А. Некрасова", мальчики переделали в "Творческие метания Н.А. Некрасовым гранаты" и выжидали, заметит ли учительница вообще или нет и когда

Ты в сравнении с хлебом – совсем не насущная:
То ли хрупкий росток, то ли горький хрусталь, –
Радость жизни моей, неизвестность зовущая,
Как удачный побег в предрассветную даль!
Как в июльскую ночь соловей зачарованный,
Отдыхаешь секунду – и снова поешь;
Открывая глаза каждым утром дарованным,
Вспоминаю с улыбкой, что ты меня ждешь.
От притихших небес над пустыми аллеями
В сердце слышится крик недоступных времен –
Радость жизни моей! Насладиться успею ли,
Расколовшись на тысячи новых имен?
Дымка детской мечты, ликование юности,
Утешение старости, смерти отпор –
Как подснежник цветешь среди скорби и скудости,
Радость жизни моей, ты со мной до сих пор!
Ольга Горпенко

***
золото червонное с небосвода выпало
позументы выткало засветилось выпукло…

солнце рыжеглазое
листья жарит досуха
праздник расставания
день рожденья воздуха

и совсем не верится
что гирлянды пышные
и дворцы роскошные
волею всевышнею
сгинут и преставятся
превратятся в призраки
и тоской отравятся всякой жизни признаки
и зима у осени вымолит прощение
а потом пришествие а потом крещение
а потом прощание и могила снежная…

нет не получается
верить в неизбежное

вот и под ногами
в желтых полушалках
шамкают губами квелые шуршалки
вот и под рябиной красной и замерзшей
ты стоишь с корзиной смотришь и смеешься

именины снега
у картины древней

голубое небо
голые деревья
Владимир Леви

[Винни-Пух и все-все-все]

В воздухе, забытом на перроне,
Как окурок пахнущем, сухом,
В золотой заоблачной короне,
В тишине над письменным столом,

На песке нагретом возле моря —
То есть в детстве, вдруг родился звук,
И ни с кем не ссорясь и не споря,
Как кузнечик, выпрыгнул из рук.

***
Сухим песком проскальзывает день
И сыплется в стеклянную воронку...
И вечер пробирается сторонкой,
И ветер ночью тянет канитель.

А на рассвете листьев бьет прибой
В твой хрупкий сон, и ты боишься сглаза,
Когда глядит пространство желтым глазом
И птичий мир хохочет над тобой.

Восточный базар

Я в прошлое вхожу, как в крытый рынок,
Где по бокам встают былые боли
И руки тянут мне, и жуть ужимок...
Я сквозь себя иду помимо воли.

Как много здесь всего: коробки, склянки...
На разных языках зовут торговцы...
Блестят рубины — маленькие ранки...
Одежды сбились в груду, словно овцы...

И с потолка зелёные молитвы
Свисают вниз с надеждой на спасенье...
И с этим скарбом не пройти по бритве
Из вони специй — в воздух воскресенья.

***
Бугорки, и трещинки, и пятна,
Словно воробьи, слетелись, сели, —
И стена вдруг сделалась понятна,
Как понятен снег весной, в апреле —

Человеческий в своём надрыве,
Тающий, изрытый письменами,
Словно крылья бабочки в порыве
Трепетном, наполненном глазами.

Саврасов "Грачи прилетели"

Погода начала к весне ломаться,
Теплее стало — вот и прилетели,
И, словно дети малые, резвятся
На зимней неразобранной постели.

Земля и небо, церковь, снег и воды,
Три домика, над ними колокольня,
А за забором даль и ширь природы,
Душа глядит — и ей уже не больно.

Ей чудится возвышенная сила
В берёзах тонких, в очертаньи храма,
И кажется, что всё в себя вместила
Какая-то невидимая рама.

То ль прилетели, то ль во сне приснились —
Постойте, колокольни, не трезвоньте! —
И словно бы нечаянно скрестились
Две веточки на тёмном горизонте.

***
Запах сирени, и детство, и дождь на балконе,
Скоро обедать, и Тютчев с пятном на странице…
Жизнь перешла через холм — и на западном склоне
Вспять оглянуться впервые уже не боится.

Шины как пахнут отцовского велосипеда
Слышит душа и сквозь толщу земли прозревает…
Прыгает в прыгалки девочка — дочка соседа…
Бабочка смятая из-под сачка вылетает…

Небо в сияющих лужах и мачта из спички…
Я не люблю бледнолицых, я друг краснокожих….
Сосны шумят… Возвращается к счастью привычка,
Нужно лишь вспомнить, на что это было похоже…
Илья Франк

[Касыда]

* * *

Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти,-
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие - поражены тоскою...
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.

А.Ахматова 1915

[Hg]

Август — астры,
Август — звёзды,
Август — грозди
Винограда и рябины
Ржавой — август!

Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! — Сердце!

Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звёздных —
Август! — Месяц
Ливней звёздных!
Марина Цветаева (ушла из жизни 31 августа 1941 года)

[Андерей]

окно
-----------------------------------------------
в произвольном окне зажигается свет
пешеход запустивший монету
замирает но чуда внезапного нет
он и правда любил но не эту

как попало одет неказист небогат
а квартира поди угловая
и монету которой в окно наугад
он вначале берег для трамвая

он растерян но стекла хотя бы целы
память всмятку с минувшего года
не дадут в угловой настоящей цены
за ошибку в душе пешехода

почему же тогда не отходит она
занавеску в ладони сминая
но упорно вслепую глядит из окна
очевидно ошибка двойная

или ложная память в карьер по пятам
под сиянием диска серпа ли
ночь в которую оба искали не там
и в совместной ошибке совпали

пусть стекло где не всякий вчерашнему мил
на лету опрокинет монету
на орла он когда-то не эту любил
или просто не ту а не эту
------- Алексей Цветков

[М.Свечников]

Слышал легенду, будто когда-то
Нашу страну населяли гиганты.
Будто бы жили странной судьбою:
Были готовы к работе и к бою.

От недостатка хлеба и мяса
Бредили Марксом, Победой и Марсом,
Снежной тайгой, Арктикой хмурой,
Яркими звездами над Байконуром,
Пламенем жарким, бездной бездонной…
Строили шахты, плотины и домны.

И заблуждались, и побеждали.
Ждали гостей из немыслимой дали.
Сквозь канонаду бойни кровавой
Мчались, чтоб рухнуть в высокие травы,
В снег почерневший, в воду и в глину…
Алый свой флаг вознесли над Берлином.
Шли от колхозной луковой грядки
К Олимпиаде, Афгану, разрядке.

Шли сквозь шаблоны и трафареты,
Шли, за собой увлекая планету,
Кровью писали добрую сказку.
Даже ошибки их были гигантски.
Верили, веру в сердце лелея,
В непогрешимость речей с Мавзолея,
Знали, что правы серп их и молот,
Знали, что мир лишь на время расколот,
Что не навечно боль и печали…

Но измельчали. Увы, измельчали…
Их же потомки прячутся робко
В затхлой тиши кабинетных коробок,
Мыслят стандартно, далью не бредят,
Сводят безжизненно с дебетом кредит,
Мелко мечтают, думают редко…
В них ничего не осталось от предков.

— Алексей Гуськов

[Виктор]

Память

Заводится память-помощь
Как сломанный мотоцикл.
В шахтерском поселке полночь
Окрашена в антрацит.
Глаза ее — папиросы.
И, вызубрив свой урок,
Ржавеющие абрикосы
Шевелятся у дорог.
О, запахи невезенья,
Невиннейшего вполне,
Обиды, отравы - зелья,
Назначенного не мне.
О, лавочек черных влага
В углах переулков злых,
Частушечная отвага,
Нацеленная под дых!
Ведомые на закланье,
По тонкой канве ночей -
И колкая суть желаний,
И строгая спесь вещей, -
Сплетаются ненароком
В ленивый словесный цикл.
На вдохе - татуировка.
На выдохе - мотоцикл…

***
плоский день и бездонные сумерки
мы с тобой далеко далеко
улетели скорей всего умерли
не допив молоко молоко
наших теней первичные признаки
еще дышат печалью полны
а ключицы прозрачны и призрачны
а глаза зелены зелены
в них остыли метели и вот теперь
посреди снеговой кутерьмы
посвящаем друг другу то оттепель
то карболовый запах зимы
птицы наши болеют и молятся
чуть следя за движеньями рук
и стаканы холодные колятся
в раскаленных ладонях разлук.

***
От горизонта до горизонта -
Треск раздираемого брезента.
Черными крыльями бьются зонты.
Аплодисменты!
Не уберечь от искуса небо,
От поцелуя - губы сухие.
Зрители хлопают осатанело
Пьяной стихии.
Хлопают, рвутся из рук, взлетают,
Брызгают, в радуге пачкаются.
Не обращая внимания, хватаю
Первый попавшийся.
Но десять шагов - ни воды, ни ветра,
Как десять веков - ни любви, ни веры.
Кто без билета к бабьему лету?
Я без билета!
Я срываюсь с петель, прощая все,
Я захлебываюсь в форточке.
Желым глазом кричит, отчаявшись,
Светофор ночной.

Атипичное

как все было вначале
знает кедровый стланик
не сдавайся кричали
небом меня поили
как птенца обучали
старые ветви нянек
я умру от печали
скажут –
от пневмонии
Не приглашай

***
не приглашай меня никогда
в свои изысканные холода
в глаза уставшие без огня
не приглашай никогда меня

твои дома как пустые сны
на ожидание обречены
немая трубка остывший чай
на пепелища не приглашай

ты приглядись как сойдя с ума
ночной троллейбус ведет зима
плутая в зарослях городов
без пассажиров без проводов

мотив неясен и крив маршрут
ее не ждут и меня не ждут
свистит метели тугая плеть
не запрещай ей меня жалеть

встречай морозный упругий день
надень брильянты меха надень
и слез своих виноградный сок
не предлагай мне на посошок

Переживанья кончились

Переживанья кончились.
Милая, отойди.
Пыльные подоконники.
Яблочные дожди.

Грудью вдохну, но душно мне,
И не на кого пенять.
Верой твоей подушечной
Не изменить меня.

Лодкою, тихим дождиком
Август меня несет
В горькое, безнадежное -
Ну не люблю, и все.

Колоколен твоих...

колоколен твоих каракули
зелены
от калязина и до кракова
полвесны
в судный день без понтов и устали
испокон
огуречного света-суздаля
льется звон
приплывает старуха заполночь
за бедой
и стоит в почерневшем зареве
под водой
и до дна ее окаянного
три версты
и глаза у ней деревянные
как кресты
годы-камушки с неба капают
от души
над калязином облака плывут
в камыши

Гамлет

С дураков придворных смыты маски,
Ночь укрыла королей и нищих.
Одинаковой любви и ласки
Одинаковые души ищут.
Вот сверчок, тягучий, полусонный
Заплутал в своей ночной руладе,
Вот свечи остаток странно согнут,
И опять - вопрос, будь он неладен.
Он не первый, правда, счет не важен.
Легче угадать, чем не ответить.
Он летит в своей воздушной башне,
В легкой парусине полусвета.
И свеча просвечивает насквозь
Тонкие беспомощные пальцы.
Чернота, распахнутая настежь,
Принимает гордого скитальца.
Он пронзает годы и эпохи.
Восковые крылья, дайте силы!
За спиной - любовь, обман и похоть,
Жадность слабых и жестокость сильных.
Дайте боли, чтобы не смеяться
Полупринцу и полупаяцу.
Дайте, дайте крылья всем безумцам –
Старикам и юношам безусым!
Не тоскуй, Офелия, за тенью.
В зеркале никто не отразился.
В зеркале, душе и сердце - темень.
Твой Икар с тобою не простился.
Помяни, Офелия, незрячих
И прозревших века постояльцев.
Приложи к губам своим молящим
Детские беспомощные пальцы.
Улыбнись улыбкою нетленной,
Может быть, я шепот твой услышу...
Ощетинясь порослью антенной,
Воют на Луну седые крыши.
Сергей Городенский

[Hg]

Когда приходит в мир великий ветер,
против него встает, кто в землю врос,
кто никуда не движется на свете,
чуть пригибаясь под напором гроз.

Неутомимый, яростный, летящий,
валя и разметая бурелом,
он пред стеной глухой дремучей чащи
сникает перетруженным крылом.

И, не смирившись с тишиной постылой,
но и не смогши бушевать при ней,
ослабевает ветер от усилий,
упавши у разросшихся корней.

Но никакому не вместить участью
того, что в дар судьба ему дала:
его великолепное несчастье,
его незавершенные дела.

Николай Асеев

[Винни-Пух и все-все-все]

С обезьяной

Ай, тяжела турецкая шарманка!
Бредет худой, согнувшийся хорват
По дачам утром. В юбке обезьянка
Бежит за ним, смешно поднявши зад.

И детское и старческое что-то
В ее глазах печальных. Как цыган,
Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота.
Далеко от Одессы на Фонтан!

Ограды дач еще в живом узоре —
В тени акаций. Солнце из-за дач
Глядит в листву. В аллеях блещет море...
День будет долог, светел и горяч.

И будет сонно, сонно. Черепицы
Стеклом светиться будут. Промелькнет
Велосипед бесшумным махом птицы,
Да прогремит в немецкой фуре лед.

Ай, хорошо напиться! Есть копейка,
А вон киоск: большой стакан воды
Даст с томною улыбкою еврейка...
Но путь далек... Сады, сады, сады...

Зверок устал,— взор старичка-ребенка
Томит тоской. Хорват от жажды пьян.
Но пьет зверок: лиловая ладонка
Хватает жадно пенистый стакан.

Поднявши брови, тянет обезьяна,
А он жует засохший белый хлеб
И медленно отходит в тень платана...
Ты далеко, Загреб!

***
Рыжими иголками
Устлан косогор,
Сладко пахнет елками
Жаркий летний бор.
Сядь на эту скользкую
Золотую сушь
С песенкою польскою
Про лесную глушь.
Темнота ветвистая
Над тобой висит,
Красное, лучистое,
Солнце чуть сквозит.
Дай твои ленивые
Девичьи уста,
Грусть твоя счастливая,
Песенка проста.
Сладко пахнет елками
Потаенный бор,
Скользкими иголками
Устлан косогор.

Ночные цикады

Прибрежный хрящ* и голые обрывы
Стенных равнин луной озарены.
Хрустальный звон сливает с небом нивы.
Цветы, колосья, травы им полны,

Он ни на миг не молкнет, но не будит
Бесстрастной предрассветной тишины.
Ночь стелет тень и влажный берег студит,
Ночь тянет вдаль свой невод золотой –
И скоро блеск померкнет и убудет.
Но степь поет. Как колос налитой,
Полна душа. Земля зовет: спешите
Любить, творить, пьянить себя мечтой!
От бледных звезд, раскинутых в зените,
И до земли, где стынет лунный сон,
Текут хрустально трепетные нити.
Из сонма жизней соткан этот звон.

(*Хрящ (устар.)- крупный песок)

Иван Бунин

[Hg]

«Ни о чём не жалейте»

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.

Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.

Андрей Дементьев

[Hg]

На всём закат пылает алый,
Пылают где-то купола,
Пылают окна нашей залы
И зеркала.

Из черной глубины рояля
Пылают гроздья алых роз.
— "Я рыцарь Розы и Грааля,
Со мной Христос,

Но шел за мной по всем дорогам
Тот, кто присутствует и здесь.
Я между Дьяволом и Богом
Разорван весь"...

Марина Цветаева

[Talifa]

эра больших костров

Стали деревья низкими, летний сменив окрас.
Странно.
Мы просто выросли из прошлогодних нас.
Тесно мне… тесно мне… тесно мне(!)
Воздуха нет совсем.
Больше не ранит песнями в плеере Джо Дассен.
В прошлом остались лучшие "повести давних лет".
Время - бродить в наушниках
/ с осенью тет а тет /
и наблюдать, как корчится тлеющий уголёк.
Думать.
Курить до полночи, жадно смакуя "Vogue".
Дома скрывать отчаянно с Музой ночной интим.
Жаль только -
выдаст тайное в пальцах табачный дым.
Дочка уткнётся носиком тихо в мою ладонь:
- Чем она пахнет?
- Осенью…
- Дымом? А где ж огонь?
В сердце.
В аллеях, в книге ли - всюду кленовый ад.
Осень - не фарс. Религия. Что ни листок - стигмат.
Что ни строка - распятие.
…………………..Что ни поэт - пророк.
Лишь бы послал предателя страждущим душам Бог,
гибельно звякнув мелочью -
………………………/ подленьким серебром /.
Истинно:
Осень - зрелище.
Музыка под ребром.
Сквер, осквернённый пытками, кронам пускает кровь.
Время - дышать молитвами. Эра больших костров.
Маленькой ведьме стриженной
…………………….../ в джинсах, на каблуках /
весело (!)
Пламя рыжее в робких вселяет страх.
Сильным - сулит бессмертие,
…………………………………жаркое буйство рифм.
Дружно готовят черти им пропуск на алтари.
Ветер скрипит фломастером. Титры клеймят экран.
Осень - живым блокбастером
…………………………....дарит нам роскошь драм.

_________________________________________


не молчать

К слову о "мастерстве поддержания пауз" (с) -)))

Совпали невзначай враги и цели:
……………….как повод устранить чужой рукой
оплот твоих бумажных цитаделей, с галёрки наблюдая за игрой.
Не сильно подставляясь, не рискуя / мне этого хватило за глаза /
Я просто улыбаюсь и смакую
………………………………...подробности
………………………………………..закадрово / из-за…. /
Из вредности. Из мрака. Из засады.
Но, нет…
Игра опять не удалась.
Сентябрь, увы, стошнило листопадом,
…………………………….. / актёр, ты имитируешь оргазм! /
В попытке "зазвучать" меняешь позы,
…………………………………..и в приступе осенней немоты
позорно опускаешься до прозы - хоть раньше был с Поэзией на "ты".

В паническом припадке импотента
……………………насилуешь строптивую строку.
Молчаньем обесчещенное Лето кончает.ся в угоду мужику.
Не важно...
Пусть он силится и тщится,
…………………….по капельке выдавливая фальшь,
но Осень - сероглазая волчица -
……………….пришла уже зловеще взять реванш.
Ступая по земле легко и гордо, влекомая инстинктом и чутьём,
оскалится в прыжке -
…………………..и хлынет горлом
……………………………кроваво Вдохновение твоё.
Зубами из разорванной грудины
…………………….по буквам выгрызая имена,
она в момент дойдёт до сердцевины, клыком задев невольно и меня.
Лишённая живой обычной речи, не дёргаясь в капкане немоты,
сумеет ВСЁ сказать осенней течкой -
…………………………….желаньем, доведённым до черты.
Но вряд ли распалённые два тела борьбою опьянённого зверья
сольются и достигнут беспредела
………………….забрызганного спермой сентярбя.
Кровавые кленовые ошмётки - вот всё, на что возможно уповать.
Гуманно-перерезанная глотка.
И крик…
Хотя бы крик…. чтоб не молчать…

_________________________________________________

жребий брошен

Кто был в значении "иском", того давно уже не ищут.
Тебе - прельщаться новой пищей,
а мне -
стоять особняком
от нежных девочек и сук,
от бывших, будущих / и прочих /.
Отныне я - холодный прочерк
……………………..в реестре глаз и женских рук.

Дышу. Болею.
Не тобой.
Табу на ярость аллегорий.
Бессрочный рифмо-мораторий -
…………………до первой пули разрывной.
Когда любая из сторон,
нарушив клятву вероломно,
прорвётся танковой колонной, сминая букв железный лом.

Стерилизация сердец:
………………….цветы выдёргиваешь с мясом.
Диктатор, плачь!
В иконостасе отныне нет вакантных мест.
Здесь профиль к профилю - вожди:
…………………….и каждый мнит друг друга тенью.
Но эра солнечных затмений всех уравняет.
Скоро.
Жди.

Во тьме никто из нас не Царь.
………………………Победа, взятая на ощупь:
так и честней, и много проще насытить жертвами алтарь.
Пусть под разрывы канонад
…………….в нас оживут былые звери
двух заигравшихся империй, что в бой идут, как на парад.
Слагая честь на аналой,
………………к ногам - знамёна и трофеи,
ты не отбрасываешь тени, когда сливаешься со мной.

Забава сильных:
…………………по свистку
сходиться молча в рукопашной.
Рискнул убить меня?
Не страшно.
Ведь ты сразил свою строку -
под сердцем бьющийся фантом - тобой зачатое Свеченье -
Звезду, что будучи во чреве уже звала тебя отцом.

Кровавый морок диких лун,
…………глядящих с неба зло и мутно,
дымит в ночи багровой сутью - разрывом связок, душ и струн.
Осенний Солнечный аборт -
Свет недолюблен,
недоношен.
И ты убит.
Да, "жребий брошен" - Рим устоял, а Цезарь мёртв.
………………

Не верь! Не бойся!
Никогда
я не нарушу нашей клятвы.
Под сердцем юной Клеопатры
смогу сберечь твоё дитя:
святой……запретный…..дивный плод -
………… сплав двух враждующих империй
в короткой вспышке Вдохновенья
войной крещёную Любовь.



Аманда Моррис