Стихи [каталог в первом сообщении]

[Hg]

Что б ни случилось - помни одно:
Стих - тончайший громоотвод!
Любишь стихи -
не сорвешься на дно:
Поэзия сыщет, поймет, позовет.
Живи,
искусства не сторонясь,
Люди без лирики, как столбы.
Участь наша ничтожнее нас:
Человек
выше своей судьбы.
Илья Сельвинский

[Касыда]

Ссадина

Ты с душою не находишь примиренья,
Ты цепляешься за рваные края,
За попытки осознать себя и время
На расчерченном отрезке бытия.
Видишь солнце, но в упор не видишь света,
Выворачиваешь суть наоборот
И накладываешь масло, словно вето,
На надежды зачерствевший бутерброд.
Не приученный ни к посоху, ни к кисти,
Не привыкший ни к бореньям, ни к мольбе,
Ты все больше отделяешься от истин,
Изначально предназначенных тебе...
Лишь в отчаянном, болезненном ознобе,
К уговорам беззастенчиво глуха,
Стоматитом воспаляется на нёбе
Сардоническая ссадина стиха.

Молчание небес

Люби, безумствуй, пей вино под дробный хохот кастаньет,
Поскольку все разрешено, на что пока запрета нет.
Возможен сон, возможен чат, надежд затейливый улов...
Лишь небеса опять молчат и не подсказывают слов.

Они с другими говорят, другим указывают путь,
И не тебе в калашный ряд. Иди бреди куда-нибудь,
Играя в прятки в темноте с девицей ветреной-судьбой,
Как до тебя играли те, кого подвел программный сбой.

Не сотвори себе Памир. Не разрази тебя гроза.
Пускай с надеждой смотрят в мир твои закрытые глаза.
Пускай тебя не пустят в рай, в места слепящей белизны-
Зато тебе достались Брайль, воображение и сны.

Ты лишь поверь, что саду - цвесть, и будь случившемуся рад.
На свете чувств, по слухам, шесть. Зачем тебе так много, брат?
Зачем же снова сгорблен ты? Зачем крадешься, аки тать?
Не так несчастливы кроты, как это принято считать.

Ведь я и сам, считай, такой, и сам нечетко вижу мир...
Пусть снизойдет на нас покой, волшебный баховский клавир,
И мы последний дантов круг пройдем вдвоем за пядью пядь.

Да, небеса молчат, но вдруг
Они заговорят опять?!
А.Габриэль

[Hg]

ДЖОН ДОНН
БЛОХА
(В переводе Иосифа Бродского)

Узри в блохе, что мирно льнет к стене,
В сколь малом ты отказываешь мне.
Кровь поровну пила она из нас:
Твоя с моей в ней смешаны сейчас.
Но этого ведь мы не назовем
Грехом, потерей девственности, злом.
Блоха, от крови смешанной пьяна,
Пред вечным сном насытилась сполна;
Достигла больше нашего она.

Узри же в ней три жизни и почти
Ее вниманьем. Ибо в ней почти,
Нет, больше чем женаты ты и я.
И ложе нам, и храм блоха сия.
Нас связывают крепче алтаря
Живые стены цвета янтаря.
Щелчком ты можешь оборвать мой вздох.
Но не простит самоубийства Бог.
И святотатственно убийство трех.

Ах, все же стал твой ноготь палачом,
В крови невинной обагренным. В чем
Вообще блоха повинною была?
В той капле, что случайно отпила?..
Но раз ты шепчешь, гордость затая,
Что, дескать, не ослабла мощь моя,
Не будь к моим претензиям глуха:
Ты меньше потеряешь от греха,
Чем выпила убитая блоха.

[Касыда]

* * *
С тропы своей ни в чём не соступая,
Не отступая - быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью-то душу отпустила боль.

А.Твардовский

[Hg]

***
говорят, любовь ходит с белой тросточкой, а беда пристальна,
говорят, любой мысли нужна лонжа,
следующее высказывание истинно,
предыдущее ложно,
стрелки чикают, как ножницы, режут жизнь на ломтики,
а у нас дела поважнее:
запускать бумажные самолётики,
чтобы небо стало синее,
чтобы ираида павловна охала,
закрывала окно спешно,
словно мы одно, а не около,
и любой – ферзь, а не пешка,
на руках царапины да корябинки,
взрослые слова вроде спама,
но зато у нас такие кораблики,
что в альгамбру плывут прямо,
там-то мы с тобой и встретимся,
маленькая моя дикарка,
сбросив надоевшие вретища,
разговаривать с демонами декарта,
а потом в узелок да по яблочку,
по краюшке, да лугами, лугами,
и философ, превратившийся в бабочку,
будет мирно порхать над нами...

Сергей Шестаков

[Hg]

***
Они менялись кольцами тайком.
Они в санях по городу летели.
Метели покрывали их платком
и хмелем посыпали их метели.

И путь у них настолько был один,
настолько было некуда деваться,
что не хотелось куриц и перин,
что даже не хотелось целоваться,
а только лица ветру подставлять,
а только на ветру в лице меняться.
Метели мягко стелят. Страшно спать.
Еще страшнее будет просыпаться.

* * *
Не взбегай так стремительно на крыльцо
моего дома сожженного.
Не смотри так внимательно мне в лицо,
ты же видишь - оно обнаженное.
Не бери меня за руки - этот стишок
и так отдает Ахматовой.
А лучше иди домой, хорошо?
Вали отсюда, уматывай!

Вера Павлова

[Hg]

Мне бы только теперь до конца не раскрыться,
Не раздать бы всего, что напела мне птица,
Белый день наболтал, наморгала звезда,
Намигала вода, накислила кислица,
На прожиток оставить себе навсегда
Крепкий шарик в крови, полный света и чуда,
А уж если дороги не будет назад,
Так втянуться в него и не выйти оттуда,
И - в аорту, неведомо чью, наугад.

Арсений Тарковский

[Винни-Пух и все-все-все]

Стихи мои, бегом, бегом.
Мне в вас нужда, как никогда.
С бульвара за угол есть дом,
Где дней порвалась череда,
Где пуст уют и брошен труд,
И плачут, думают и ждут.

Где пьют, как воду, горький бром
Полубессонниц, полудрем.
Есть дом, где хлеб как лебеда,
Есть дом, — так вот бегом туда.

Пусть вьюга с улиц улюлю, —
Вы — радугой по хрусталю,
Вы — сном, вы — вестью: я вас шлю,
Я шлю вас, значит, я люблю.

О ссадины вкруг женских шей
От вешавшихся фетишей!
Как я их зною, как постиг,
Я, вешающийся на них.
Всю жизнь я сдерживаю крик
О видимости их вериг,
Но их одолевает ложь
Чужих похолодевших лож,
И образ Синей Бороды
Сильнее, чем мои труды.

Наследье страшное мещан,
Их посещает по ночам
Несуществующий, как Вий,
Обидный призрак нелюбви,
И привиденьем искажен
Природный жребий лучших жен.

О, как она была смела,
Когда едва из-под крыла
Любимой матери, шутя,
Свой детский смех мне отдала,
Без прекословий и помех
Свой детский мир и детский смех,
Обид не знавшее дитя,
Свои заботы и дела.

Объяснение

Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась.
Я на той же улице старинной,
Как тогда, в тот летний день и час.

Те же люди и заботы те же,
И пожар заката не остыл,
Как его тогда к стене Манежа
Вечер смерти наспех пригвоздил.

Женщины в дешевом затрапезе
Так же ночью топчут башмаки.
Их потом на кровельном железе
Так же распинают чердаки.

Вот одна походкою усталой
Медленно выходит на порог
И, поднявшись из полуподвала,
Переходит двор наискосок.

Я опять готовлю отговорки,
И опять всё безразлично мне.
И соседка, обогнув задворки,
Оставляет нас наедине.
Борис Пастернак

[Hg]

Как много тех, с кем можно лечь в постель
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И утром, расставаясь, обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.

Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить...
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено - и в радости, и в горе
Быть рядом... Но при этом не любить...

Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке...
И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полу взгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять...

Вот так и вьётся эта канитель -
Легко встречаются, без боли расстаются...
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться.

Голубов Андрей

[Березина]

Закрой Коран. Свободно оглянись.
И думай сам. Добром – всегда делись.
Зла – никогда не помни. А чтоб сердцем
Возвыситься – к упавшему нагнись.

Будь мягче к людям! Хочешь быть мудрей? -
Не делай больно мудростью своей.
С обидчицей — Судьбой воюй, будь дерзок,
Но сам клянись не обижать людей!

В этом замкнутом круге — крути не крути -
Не удастся конца и начала найти.
Наша роль в этом мире — прийти и уйти.
Кто нам скажет о цели, о смысле пути?

Пускай ты прожил жизнь без тяжких мук, — что дальше?
Пускай твой жизненный замкнулся круг, — что дальше?
Пускай, блаженствуя, ты проживешь сто лет
И сотню лет еще, — скажи, мой друг, что дальше?

Не зли других и сам не злись,
Мы гости в этом бренном мире.
И, если что не так — смирись!
Будь поумней и улыбнись.
Холодной думай головой.
Ведь в мире все закономерно:
Зло, излученное тобой,
К тебе вернется непременно.

Миром правят насилие, злоба и месть!
Что ещё на земле достовернее есть?
Где счастливые люди в озлобленном мире?
Если есть, их по пальцам можно сочесть!

Мы — источник веселья и скорби рудник.
Мы — вместилище скверны и чистый родник.
Человек, словно в зеркале мир, — многолик.
Он ничтожен — и он же безмерно велик!

Известно, в мире все лишь суета сует:
Будь весел, не горюй, стоит на этом свет.
Что было, то прошло, что будет — неизвестно, -
Так не тужи о том, чего сегодня нет.

Меняем реки, страны, города…
Иные двери… Новые года…
А никуда нам от себя не деться,
А если деться — только в никуда..
О.Х.

[Касыда]

Алла, хорошее стихотворение, спасибо!

[Hg]

Тебе, когда мой голос отзвучит
настолько, что ни отклика, ни эха,
а в памяти — улыбку заключит
затянутая воздухом прореха,
и жизнь моя за скобки век, бровей
навеки отодвинется, пространство
зрачку расчистив так, что он, ей-ей,
уже простит (не верность, а упрямство),
— случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда—то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же — переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить — его любовь с твоей любовью.

И выдаст вдруг тогда дрожанье век,
что было не с чем сверить этот бег,—
как твой брегет — а вдруг и он не прочь
спешить? И вот он в полночь брякнет...
Но темнота тебе в окошко звякнет
и подтвердит, что это вправду — ночь.

Иосиф Бродский. 29 октября 1964г.

[Винни-Пух и все-все-все]

Каждый день судьбу благодарю.
Каждый вечер подвожу итоги.
Не сверяюсь по календарю,
Дорожу в сегодня очень многим.

Все закономерно и светло.
Все зачем-то было очень кстати.
То, что опалило – не сожгло.
То, что было болью, стало статью.

Кто ушел, тот должен был уйти.
Кто нашелся – значит, так и надо.
Ветрам дуть, а солнышку светить.
Самым близким быть со мною рядом.

Провожать, встречать, учить, жалеть,
Обнимать, лелеять, быть построже.
Знать, что ты на этой же земле,
Зыбкость мира ощущая кожей.
Марина Цветаева

[vovka]

Киплинг - If

в "Гиперанталогии" Бориса Фурсенко:
С.Я. Маршак ЕСЛИ
If
О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь, -
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым в сущности цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд, -
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "держись!" -
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье.
И более того, ты - человек.

М.Лозинский ЗАПОВЕДЬ
If
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздовать с основ.
Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том;
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело.
И только Воля говорит: "Иди!"
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и с друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег, -
Тогда весь мир ты примешь, как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

А.Грибанов ЕСЛИ СМОЖЕШЬ
If
Сумей, не дрогнув среди общей смуты,
Людскую ненависть перенести
И не судить, но в страшные минуты
Остаться верным своему пути.
Умей не раздражаться ожиданьем,
Не мстить за зло, не лгать в ответ на ложь,
Не утешаясь явным или тайным
Сознаньем, до чего же ты хорош.
Умей держать мечту в повиновенье,
Чти разум, но не замыкайся в нем,
Запомни, что успех и пораженье -
Две лживых маски на лице одном.
(Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать ...)
Пусть правда, выстраданная тобою,
Окажется в объятьях подлеца,
Пусть рухнет мир, умей собраться к бою,
Поднять свой меч и биться до конца.
Сумей, когда игра того достойна,
Связать судьбу с одним броском костей,
А проиграв, снести удар спокойно
И без ненужных слов начать с нулей.
Сумей заставить сношенное тело
Служить сверх срока, не сбавляя ход.
Пусть нервы, сердце - все окаменело,
Рванутся, если Воля подстегнет.
Идя с толпой, умей не слиться с нею,
Останься прям, служа при королях.
Ничьим речам не дай звучать слышнее,
Чем голос истины в твоих ушах.
Свой каждый миг сумей прожить во славу
Далекой цели, блещущей с вершин.
Сумеешь - и Земля твоя по праву,
И, что важней, ты Человек, мой сын!

Вл.Корнилов КОГДА
If
Когда ты тверд, а все вокруг в смятенье,
Тебя в своем смятенье обвинив,
Когда уверен ты, а все в сомненье,
А ты к таким сомненьям терпелив;
Когды ты ждешь, не злясь на ожиданье,
И клеветой за клевету не мстишь,
За ненависть не платишь той же данью,
Но праведным отнюдь себя не мнишь;
Когда в мечте не ищешь утешенья,
Когда не ставишь самоцелью мысль,
Когда к победе или к пораженью
Ты можешь равнодушно отнестись;
Когда готов терпеть, что станет подлость
Твой выстраданный идеал чернить,
Ловушкой делать, приводить в негодность,
А ты еще готов его чинить;
Когда согласен на орла и решку
Поставить все и тотчас проиграть,
И тотчас же, мгновенья не помешкав,
Ни слова не сказав, сыграть опять;
Когда способен сердце, нервы, жилы
Служить себе заставить, хоть они
Не тянут - вся их сила отслужила,
Но только Воля требует: "Тяни!"
Когда - хоть для тебя толпа не идол -
При короле ты помнишь о толпе;
Когда людей ты понял и обиды
Не нанесут ни враг, ни друг тебе;
Когда трудом ты каждый миг заполнил
И беспощадность Леты опроверг,
Тогда, мой сын, Земля твоя - запомни! -
И - более того - ты Человек!

Алла Шарапова ИЗ ТЕХ ЛИ ТЫ...
If
Из тех ли ты, кто не дрожал в сраженье,
Но страх других себе в вину вменил,
Кто недоверие и осужденье
Сумел признать, но доблесть сохранил?
Кто бодро ждал и помнил, что негоже
Неправдою отплачивать лжецу
И злом злодею (но и этим тоже
Гордиться чересчур нам не к лицу).
Ты - друг Мечты, но средь ее туманов
Не заблудиться смог? И не считал,
Что Мысль есть Бог? И жалких шарлатанов -
Триумф и Крах - с улыбкой отметал?
И ты сумеешь не придать значенья,
Когда рабы твой труд испепелят
И смысл высокий твоего ученья
Толпа на свой перетолкует лад?
Рискнешь в игре поставить состоянье,
А если проиграешь все, что есть, -
Почувствуешь в душе одно желанье:
Встать от игры и за труды засесть?
Послушна ли тебе и в боли дикой
Вся армия артерий, нервов, жил?
Воспитана ли Воля столь великой,
Чтоб телу зов ее законом был?
Ты прям и прост на королевской службе?
С простолюдином кроток? Справедлив
К достойному назло вражде и дружбе?
Властителен порой, но не кичлив?
И правда ли, что даже малой доли
Своих часов, минут ты господин?
Ну что ж! Земля твоя - и даже боле
Тебе скажу: ты Человек, мой сын!

Юрий Изотов КОГДА...
If
Когда среди раздоров и сомнений
У всех исчезла почва из-под ног,
А ты, под градом обвинений,
Единственный в себя поверить смог...
Когда сумел ты терпеливо ждать,
На злобу злобой низкой не ответил;
Когда все лгали, не посмел солгать
И восхвалять себя за добродетель;

Когда ты подчинил себе мечту,
Заставил мысли в русло повернуть,
Встречал спокойно радость и беду,
Постигнув их изменчивую суть.
Когда обман и происки плутов
Невозмутимо ты переносил,
А после краха снова был готов
За дело взяться из последних сил...

Когда удача выпала тебе
И ты, решая выигрышем рискнуть,
Все проиграл, но не пенял судьбе,
А тотчас же пустился в новый путь;
Когда, казалось, страсти нет в душе
И сердце заболевшее замрет,
И загореться нечему уже,
Лишь твоя воля крикнула: "Вперед!"

Будь то король, будь то простолюдин,
Ты с уваженьем с ними говорил;
С тобой считались все, но ни один
Кумира из тебя не сотворил;
И, если созидая и творя,
Ты вечным смыслом наполнял свой век,
То, без сомненья, вся Земля - твоя
И ты, мой сын, достойный Человек!

[Винни-Пух и все-все-все]

Ангел с белым крылом и с крылом помраченным

Вечер осенний, о Господи, сколько тоски натекло,
за калитку не выйти,
земля налилась и хлюпает, хлюпает,
яблоки плавают в луже,
а яблони бьет колотун, - уж топится печь, да согреться не можем,
так сыро, так зябко...

Ангел с белым крылом и с крылом помраченным играет на лютне,
обидой соленые губы дрожат и воспаленные веки соленые,
однако - смиренье и кротость,
поникшей главы сияет стожок золотистый.

Коптит на кленовом столе керосинная лампа.
Две чашки, два пряника, хлеб бородинский, "Ахейская Греция",
банка китайской тушенки, Четьи Минеи, будильник, Гораций:
"Был бы лишь книг хороший запас да в житнице хлеба на год, -
не жить на авось, не висеть меж надеждой и страхом".

Да как же, любезный Гораций, нам не висеть
меж надеждой и страхом?..
А волны свободно плавающей тревоги?
А переживанья стихийного тела?
А способность любить прекрасное
самым постыдным образом?..

- Прости, - говорит мой ангел, щекой прислоняясь к лютне, -
у меня отвращенье к жизни. Не ко всей. Лишь к моей единственной.
Упасая тебя от скорби, я так долго терпел эту пытку,
что воля моя истлела... Пусть мои прекратятся чувства.
Знаешь, я так устроен, что все мои чувства -
поток непрерывный видений, созвучий, картин,
раскаленно вонзаемых в мозг - наподобие терний.
Сделай меня инаким, не то я кончусь... -
Руки мои струятся, - и ангел спит, вздрагивая, как в лоне.
Веки мои струятся, губы мои струятся. Я ему навеваю:
- Мой ангел, прекрасный ликом, Богом хранимый ангел,
да отвратятся страхи, мраки твои, тревоги,
да отпадут терзанья, порча и преткновенья,
да отворятся светы, да утолятся жажды
всякого жизнеспособия, всякого жизнедействия,
да восприимешь сияние Божьего благолепия,
всеобъятного милосердия. Да пребудут с тобою
Вера, Надежда, Любовь и София, сама себя создающая
и всё - из себя самой.

Ложусь на дощатый пол, распластываюсь, удлиняюсь до
бесконечности,
до - сквозь рощу ночную, где плещутся ветер и дождь.
О, иудейско-славянское таинство, наподобие терний,
пригвождающих нас к провороту видений, картин и созвучий
обыденной жизни, где, вечно смешон и унижен,
висишь меж надеждой и страхом.

Реплинг

Когда все время хочется иного
и неизвестно - именно чего:
под поезд кинуться, сыграть ли в подкидного
иль в колокол шарахнуть вечевой!..
А все кончается опять приемом пищи,
помывкой, телеящиком, спаньем,
покупкой барахла и мебелищи,
враньем по мелочевке день за днем,
открытьем, что живешь повеселее
зарезанных, убитых, психбольных,
безногих, горбунов и бармалеев,
рожающих детей без выходных...
Когда все время у попа собака
была, была, он всю ее любил,
и за кусок он всю ее убил,
и надпись написал такого класса,
что вновь и вновь съедает сука мясо,
и сто, и двести раз в теченье часа
любя он убивает целиком...
Тогда-то, в силу сказанного выше,
скорей влюбись, не дай поехать крыше,
залей оптимизацию в два бака
и не ходи под поезд босиком, -
тогда вернется прошлогодний снег
и, сукин сын, ты будешь человек.
1995

Юнна Мориц

[Hg]

На античной вазе выступает
Человечков дивный хоровод.
Непонятно, кто кому внимает,
Непонятно, кто за кем идет.

Глубока старинная насечка.
Каждый пляшет и чему-то рад.
Отыщу средь них я человечка
С головой, повернутой назад.

Он высоко ноги поднимает
И вперед стремительно летит,
Но как будто что-то вспоминает
И назад, как в прошлое, глядит.

Что он видит? Горе неуместно.
То ли машет милая рукой,
То ли друг взывает - неизвестно!
Оттого и грустный он такой.

Старый мастер, резчик по металлу
Жизнь мою в рисунок разверни,
Я пойду кружиться до отвала
И плясать не хуже, чем они.

И в чужие вслушиваться речи,
И под бубен прыгать невпопад,
Как печальный этот человечек
С головой, повернутой назад.

Александр Кушнер

[Виктор]

Пейзаж яснеет. Надевай очки.
Роится воздух. Он готов к отлету.
В нем ерзают кривые червячки,
стеклянные личинки, словом, что-то

похожее на студенистый фарш,
дрожит, переливается — и это,
похоже, время. Время: Встречный марш,
Походный марш. А под него надето

Прощание славянки. А под ним
и траурный Шопен…
Так убывает время:
оно — то над трубой дрожащий дым,
то желтый лист, планирующий бремя

земного тяготения как крест
на осенью предписанной Голгофе,
то свет, что разлагается окрест
на линии, что вывел Фраунгофер.

По линиям блуждает Хризостом,
он трогает их струны — снова, снова, —
и в хаосе безвидном и пустом,
в тумане конденсируется слово,

оно гудит, как старый пароход,
и птицами, как плицами, лопочет.
А время завершает переход,
но осень, Златоуст, продлиться хочет,

она еще не высказала всё,
что думает: полеты паутины,
листвы и птиц, дымов и старых сел;
она бормочет сонные картины —

сонеты, натюрморты и псалмы,
буколики, терцины и пейзажи.
Она рифмует робкие холмы
и хриплый рог, не то букцины даже

сквозящей через рощи и поля
без остановок дальней электрички.
Под нею округляется земля,
а над землей, как черновик от спички,

горит листва, горят слова любви,
слова костров, разлуки и печали,
все золото, что есть у нас в крови,
и весь багрец на перьях за плечами.

***
Путешествуя в поисках медяков
залежалой сдачи, ощупкою поблукав
по отвислым карманам пальто, пиджаков,
по ошибке рукой залезаешь в рукав.

Но рукав не карман, и конца ему нет,
если вывернуть, там не найдешь ничего,
там изнанка, подмена пространства, тот свет,
вытекают из следствий причины его.

Начинаясь подмышкой животным теплом,
он в запястье кончается черной дырой,
это путь меж добром и не медлящим злом,
и надевший пиджак — это дважды герой,

но посмертно, как тот, кто пошел на таран
или телом закрыл огнедышащий дот.
И не будет на нем окровавленных ран —
будет лишь пустота, как дурной анекдот.

Но особенно жуток любой жилет,
он страшнее любых пиджаков, пальто,
потому что в жилетных отверстиях нет
ни конца, ни начала — одно Ничто.
Владимир Строчков

[Konyakoff]

но посмертно, как тот, кто пошел на таран
или телом закрыл огнедышащий дот.
И не будет на нем окровавленных ран —
будет лишь пустота, как дурной анекдот.

Спасибо.

Я правда еще слишком молод, чтобы понимать эти строки. Но все же возьму на себя смелость привнести сюда всем известное Бродского: "Все это было, было."
А дальше вы знаете...

[Касыда]

Во многом знании - немалая печаль,
Так говорил творец Экклезиаста.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль?

Природа хочет жить, и потому она
Миллионы зерен скармливает птицам,
Но из миллиона птиц к светилам и зарницам
Едва ли вырывается одна.

Вселенная шумит и просит красоты.
Кричат моря, обрызганные пеной,
Но на холмах земли, на кладбищах вселенной
Лишь избранные светятся цветы.

Я разве только я? Я - только краткий миг
Чужих существований. Боже правый,
Зачем ты создал мир, и милый и кровавый,
И дал мне ум, чтоб я его постиг!

* * *
Все, что было в душе, все как будто опять потерялось,
И лежал я в траве, и печалью и скукой томим.
И прекрасное тело цветка надо мной поднималось,
И кузнечик, как маленький сторож, стоял перед ним.

И тогда я открыл свою книгу в большом переплете,
Где на первой странице растения виден чертеж.
И черна и мертва, протянулась от книги к природе
То ли правда цветка, то ли в нем заключенная ложь.

И цветок с удивленьем смотрел на свое отраженье
И как будто пытался чужую премудрость понять.
Трепетало в листах непривычное мысли движенье,
То усилие воли, которое не передать.

И кузнечик трубу свою поднял, и природа внезапно проснулась.
И запела печальная тварь славословье уму,
И подобье цветка в старой книге моей шевельнулось
Так, что сердце мое шевельнулось навстречу ему.

* * *
Разве ты объяснишь мне - откуда
Эти странные образы дум?
Отвлеки мою волю от чуда,
Обреки на бездействие ум.

Я боюсь, что наступит мгновенье,
И, не зная дороги к словам,
Мысль, возникшая в муках творенья,
Разорвет мою грудь пополам.

Промышляя искусством на свете,
Услаждая слепые умы,
Словно малые глупые дети,
Веселимся над пропастью мы.

Но лишь только черед наступает,
Обожженные крылья влача,
Мотылек у свечи умирает,
Чтобы вечно пылала свеча!
Н.Заболоцкий

[Виктор]

Русалка, цыганка, цикада,
она понимать рождена
густой разнобой вертограда,
громоздкий полёт табуна.

В канкане вакхической свадьбы,
полночных безумств посреди,
она жениха целовать бы
могла. Но не станет, не жди.

А станет, вдали от сатиров,
менад и силенов ручных,
столичных смущать ювелиров,
тиранить портных и портних.

Укрывшись во мрак чернобурки,
в атлас, в золотое шитьё,
в холодном сгорит Петербурге
холодное сердце её.

И жизнь эта будет напрасна,
со всякой другой наравне.
И хватит о ней, и прекрасно.
Теперь обо мне, обо мне.

Я мог бы, к примеру,майором
всемирных спасательных сил,
зевая, лететь гастролёром,
куда Красный Крест попросил.

Ни ямба не чтить, ни бемоля.
А выйдя в отставку, осесть
у самого синего моря,
у самого что ни на есть.

Но вместо того, от обиды
кривясь, поведу под уздцы
бемоля и ямба гибриды,
добро хоть не льва и овцы.

Моей погибать без браслета
руке, голове - без царя.
И самого чёрного цвета
мне будут встречаться моря.

И всё это будет досадно,
смешно, и т.д., и т.п.
И хватит об этом, и ладно.
Теперь о тебе, о тебе.

Но только зачем эти взмахи,
зачем этот плеск через борт?
Ты явно напуган, ты в страхе
таком, что сбежал бы, да горд.

Едва приступил я к рассказу,
а ты уж и белый совсем.
И сразу закуривать, сразу
закуривать, сразу - зачем?

Уймись, не греми кандалами,
тебе повезёт, повезёт.
В твоей поднебесной программе
никто ничего не поймёт.

В тебе согласятся как раз два
фарватера: твой и ничей.
Ты светлая точка пространства,
тандем, совпаденье лучей.

Дерзай, мизерабль грандиозный.
Быть может, за твой-то визит,
смягчившись, каратель межзвёздный
и нас, остальных, извинит.
Михаил Щербаков

***
Жизнь просто пройдет по Остоженке,
До Обыденского угла,
И цветочница в тертой кожанке
Не подскажет, где та прошла.

Эта жизнь пройдет незамеченной
Мимо нищего, и мента,
И печальной гулящей женщины
С сигареткой в изломе рта.

Облекаясь листвой, афишами,
Повернет на площадь, тиха,
И таксиста рожок обиженный
Троекратно даст петуха.

Я же, взглядом минуя вывески
И шатучих лесов настил,
Подивлюсь, как Илья Обыденский
Паруса свои распустил,

Как бушприта его сияние
Достигает надземных вод,
Как в зарницах ликуют здания,
И не жалко, что жизнь пройдет,

Что прорежется нотой альтовой
И до самых Тверских Ворот
Этот коврик свернет асфальтовый
И с собой его унесет.
Игорь Караулов

Счастье

Как празднично сад расцветила сирень
Лилового, белого цвета.
Сегодня особый - сиреневый - день,
Начало цветущего лета.

За несколько дней разоделись кусты,
Недавно раскрывшие листья,
В большие и пышные гроздья-цветы,
В густые и влажные кисти.

И мы вспоминаем, с какой простотой,
С какою надеждой и страстью
Искали меж звездочек в грозди густой
Пятилепестковое "счастье".

С тех пор столько раз перед нами цвели
Кусты этой щедрой сирени.
И если мы счастья еще не нашли,
То, может быть, только от лени.
Самуил Маршак

Медведь

Девочке медведя подарили.
Он уселся, плюшевый, большой,
Чуть покрытый магазинной пылью,
Важный зверь с полночною душой.

Девочка с медведем говорила,
Отвела для гостя новый стул,
В десять спать с собою уложила,
А в одиннадцать весь дом заснул.

Но в двенадцать, видя свет фонарный,
Зверь пошел по лезвию луча,
Очень тихий, очень благодарный,
Ножками тупыми топоча.

Сосны зверю поклонились сами,
Все ущелье начало гудеть,
Поводя стеклянными глазами,
В горы шел коричневый медведь.

И тогда ему промолвил слово
Облетевший многодумный бук:
— Доброй полночи, медведь! Здорово!
Ты куда идешь-шагаешь, друг?

— Я шагаю ночью на веселье,
Что идет у медведей в горах,
Новый год справляет новоселье.
Чатырдаг в снегу и облаках.

— Не ходи, тебя руками сшили
Из людских одежд людской иглой,
Медведей охотники убили,
Возвращайся, маленький, домой.

Кто твою хозяйку приголубит?
Мать встречает где-то Новый год,
Домработница танцует в клубе,
А отца — собака не найдет.

Ты лежи, медведь, лежи в постели,
Лапами не двигай до зари
И, щеки касаясь еле-еле,
Сказки медвежачьи говори.

Путь далек, а снег глубок и вязок,
Сны прижались к ставням и дверям,
Потому что без полночных сказок
Нет житья ни людям, ни зверям.
Павел Антокольский, 1939